144 Жан Жак Руссо

ются жизни два человека и более, то неизбежно получается, что эти наказания удваивают потери человеческого рода. Сколь­ко есть постыдных средств помешать рождению человека и обма­нуть природу либо из-за склонностей грубых и извращенных, которые оскорбляют прекраснейшее ее творение, — склоннос­тей, которых никогда не ведали ни дикари, ни животные и ко­торые порождены в цивилизованных странах лишь развращен­ным воображением, либо посредством этих тайных выкидышей, достойных плодов разврата и порочных понятий о чести, либо из-за того, что множество детей остается без помощи или убива­ется, — это жертвы нищеты их родителей или дикого страха их матерей, наконец из-за того, что изувечиваются несчастные, частично само бытие которых и все их потомство приносятся в жертву суетным песнопениям¹⁸⁰, или, что еще хуже, дикой рев­ности некоторых мужчин: изувечение это в последнем случае вдвойне оскорбляет природу и по тому, как теперь обращаются с этими изувеченными, и по тому применению, для которого они теперь предназначаются!

Но не имеют ли место тысячи случаев еще более частых и еще более опасных, когда отцовские права открыто оскорбляют требования человечности?¹⁸¹ Сколько дарований загублено и сколько стремлений подавлено безрассудным принуждением со стороны отцов! Сколько людей, которые отличились бы на под­ходящем для них поприще, умирают несчастными и лишенными славы, занимаясь другим делом, к которому их совсем не влек­ло! Сколько счастливых, хоть и неравных браков было расторг­нуто или расстроено и сколько целомудренных супруг было опозорено в результате существования сословного строя, посто­янно противоречащего естественному порядку! Сколько других нелепых союзов заключено по расчету вопреки требованиям любви и разума! Сколько честных и добродетельных супругов отравляют себе жизнь, потому что они друг другу не подходят! Сколько юных и несчастных жертв скупости своих родителей бросаются в объятия порока или коротают печальные свои дни в нерасторжимых узах, отвергаемых сердцем, в узах, которые создало одно только золото! Счастливы порою те, кто столь му­жественны или, можно даже сказать, добродетельны, чтобы лишить себя жизни¹⁸², прежде чем дикое насилие заставит их провести ее в преступлениях и отчаянии! Простите мне, навеки безутешные отцы и матери, я невольно растравляю ваши раны, но пусть послужат они вечным и страшным примером всякому, кто осмеливается, даже во имя природы, совершать насилие над священнейшим из ее прав!

Если я говорил лишь о тех неудачно заключенных связях, которые суть плод установленных в нашем обществе порядков, то не думаете ли вы, что те союзы, в заключении коих решаю­щую роль играли любовь и симпатия, ничем не стеснены?

Что, если бы вздумал я показать, что задет самый источник рода человеческого и даже священнейшие его узы, когда люди смеют прислушаться к голосу природы лишь после того, как предварительно подумают об имущественном положении и ког­да, вследствие беспорядочности гражданских отношений, добро­детели и пороки перемешались так, что воздержание стали пола-

Рассуждение о происхождении неравенства 145

гать преступною предосторожностью, а отказ дать жизнь себе подобному — актом человеколюбия! Но не будем разрывать за­весу, скрывающую столько ужасов, ограничимся тем, что назо­вем зло по имени и предоставим другим найти средства, чтобы это зло исцелить.

Прибавьте ко всему этому ряд вредных занятий, которые сокращают жизнь или разрушают здоровье, таких, как работа в рудниках, различные виды обработки металлов, минералов, в особенности же свинца, меди, ртути, кобальта, мышьяка, ре­альгара¹⁸³, иные опасные ремесла, которые ежедневно стоят жизни многим работникам: то ли кровельщикам, то ли плотни­кам, то ли каменотесам и тем, кто работает в каменоломнях; соедините, говорю я, все это вместе, и вы увидите, что установ­ление и усовершенствование обществ послужили причинами того уменьшения численности человеческого рода, которое уже было отмечено не одним философом¹⁸⁴.

Роскошь, коей не может быть там, где люди гонятся за жиз­ненными удобствами и почестями, уже скоро довершает то зло, которое началось с возникновения обществ; под тем предлогом, что роскошь доставляет средства к жизни бедным¹⁸⁵, которых она не должна была бы плодить, она разоряет всех остальных и рано или поздно лишает Государство населения.

Роскошь — это лекарство, что горше той болезни, которую оно якобы исцеляет, или, скорее, она сама по себе — худшее из всех зол, которые могут существовать в Государстве, будь оно большим или малым; чтобы кормить толпы слуг и нищих, ею же порождаемых, она притесняет и разоряет земледельца и гражданина, подобно тем палящим южным ветрам, что, покры­вая траву и деревья прожорливыми насекомыми, лишают пищи полезных животных и несут с собою голод и смерть повсюду, где слышится их дыхание.

Из общества и из роскоши, им порождаемой, возникают сво­бодные и механические искусства, торговля и промышленность, науки, и все те излишества, что содействуют расцвету рукоме­сел, обогащают и губят Государства. Эта гибель вызывается очень простою причиной. Легко видеть, что земледелие по своей природе должно быть наименее прибыльным из всех занятий, ибо продукты его более всего необходимы людям, и поэтому цены на них должны соответствовать возможностям самых бед­ных. Из этого принципа можно вывести то правило, что доход­ность занятий, в общем, обратно пропорциональна их полезнос­ти и что наиболее необходимые из них, в конце концов, окажут­ся в полнейшем пренебрежении. Отсюда видно, что следует ду­мать о подлинных выгодах, которые несет с собою промышлен­ность, и о практических результатах ее успехов.

Таковы ощутимые причины всех тех бедствий, в которые изобилие ввергает, в конце концов, самые прославленные наро­ды. В то время как развиваются и достигают процветания про­мышленность и ремесла, землепашец, презираемый, обременен­ный налогами, необходимыми для поддержания роскоши, и принужденный коротать свои дни между трудом и голодом, покидает свои поля и отправляется в города искать хлеб, кото­рый он должен был бы туда доставлять. Чем больше ослепляют