Шейгал Елена Иосифовна. Семиотика политического дискурса. Диссертация

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

71

К. Шмитт подчеркивает зависимость идеологических коннотаций от существования политических оппозиций в обществе: «Все политические понятия, представления и слова имеют полемический смысл; они предполагают конкретную противоположность, привязаны к конкретной ситуации, последнее следствие которой есть разделение на группы

«друг/враг», и они становятся пустой и призрачной абстракцией, если эта ситуация исчезает. Такие слова, как государство, республика, общество,

класс, суверенитет, правовое государство, абсолютизм, диктатура, план и

т.д., непонятны, если неизвестно, кто in concreto должен быть поражен,

побежден, подвергнут отрицанию и опровергнут посредством именно такого слова» (Шмитт 1992: 42).

Идеологическая полисемия, по мнению Р. Бахема, является вполне естественной, неотъемлемой чертой открытого плюралистического общества.

Эта мысль перекликается с точкой зрения В. Бергсдорфа, который противопоставляет неопределенность основных терминов языка политики в демократических государствах и языковую узурпацию тоталитарных идеологий (Bergsdorf 1978).

Говоря о прагматических факторах неопределенности политического языка, необходимо рассмотреть причины, заставляющие политиков стремиться не к снятию, а к сохранению неопределенности понятийного содержания знаков:

1. Ведущая роль прескриптивно-побудительной и воздействующей функции в иерархии функций политического языка. «Суть политической борьбы состоит в борьбе за присвоение языковых символов, за право определять (и тем самым контролировать) их содержание. Конечной целью политика является не столько уточнение понятийного содержания ключевых терминов, сколько провоцирование желаемой реакции адресата» (Green 1987: 2).

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

72

2. Манипулятивность политического дискурса. Неопределенность выступает как важнейший инструмент манипулирования и лежит в основе следующих стратегий: а) вуалирования, затушевывания нежелательной информации, что позволяет приглушить, сделать менее очевидными неприятные факты; б) мистификации, сокрытия истины (сознательное введение в заблуждение); в) анонимности, деперсонализации, как прием снятия ответственности.

3. Стремление спасти лицо. Благодаря использованию очень абстрактных, или слишком неопределенных выражений говорящему легче скрыть свое невежество (незнание, неинформированность) и легче при необходимости впоследствии отрицать сказанное. «Политики должны все время быть настороже, чтобы не дать противнику возможности воспользоваться их слабостью – какими-либо промахами, допущенными в речи. Не допустить этого можно, лишь прибегая к языку, который может быть непрозрачным, неконкретным или пустым. Того, кто ничего не сказал,

невозможно обвинить во лжи» (Crystal 1995:378).

4. Потребность избегать конфликтности в общении. Неопределенность выступает как средство преодоления коммуникативных затруднений,

позволяющее говорящему избегать крайностей, занимать умеренную,

нейтральную позицию при обсуждении спорных вопросов и тем самым способствует сглаживанию противоречий между коммуникантами. «Для говорящего может быть важнее пожертвовать ясностью понимания ради усиления доверия и завоевания симпатий адресата» (Hamilton, Mineo 1998: 6).

Намеренное использование неточного языка как коммуникативная стратегия связано также с проявлением осторожности. В политике, как известно, одно непродуманно сказанное или неверно истолкованное слово может спровоцировать серьезный конфликт.

5. Стремление избежать контроля за своими действиями. «Использование многозначных, неопределенных понятий – эффективный

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

73

прием, которым пользуются опытные политики и спичрайтеры.

Контекстуальная неопределенность понятий, использованных в текстах политических программ, затрудняет в последующем эффективный контроль за выполнением взятых обязательств и позволяет успешнее «лавировать»,

подчиняя свои действия моральным нормам ситуативной этики» (Ключарев

1995: 214).

В качестве семиотического механизма различных проявлений смысловой неопределенности выступает феномен неточной референции. Е.В.

Клюев выделяет следующие разновидности референциальной девиации,

приводящие к неточно референцированным коммуникативным актам:

слово соотносится с чрезмерно широким кругом референтов;

сабстрактным референтом;

среферентом, по-разному трактуемым;

снеизвестным референтом;

с«чужим» референтом;

снесуществующим референтом (Клюев 1996: 215).

Нетрудно заметить, что первые три вида референциальной девиации корелируют с уже упомянутыми выше семантическими факторами смысловой неопределенности.

Направленность на несуществующий или «чужой» референт порождает фантомность знака, а соотнесенность с неизвестным референтом создает его эзотеричность. Эти свойства политического дискурса станут предметом обсуждения в последующих разделах.

3. 4. Фантомность Социологи отмечают фантомность как состояние политического

сознания. Современное пространство политических значений складывается из фантомов значений, не имеющих никаких «означаемых», не укорененных ни в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

74

какой реальности, кроме их собственной – мира самореферентных знаков

(Baudrillard 1981).

Для «самореферентных знаков», т.е. слов, в значении которых отсутствует денотативный компонент (отсутствует реальный предмет обозначения), Б.Ю. Норман предложил термин «лексические фантомы». К

лексическим фантомам относятся обозначения вымышленных существ в фольклоре и литературе (мифологические и литературные фантомы),

терминологическое закрепление ошибочных научных концепций

(концептуальные фантомы) и, наконец, идеологические фантомы, в которых отрыв слова от денотата обусловлен идеологической деятельностью человека,

разработкой той или иной социальной утопии, поддерживанием определенных социальных иллюзий (Норман 1994: 53).

Б.Ю. Норман отмечает, что «социализм в СССР, который 70 лет строился (и «был построен»), в значительной мере был социализмом на бумаге. Он обслуживался огромным количеством слов-призраков, за которыми в реальной жизни ничего не стояло (либо стояла их полная противоположность), например: слуги народа, равенство, социальная

справедливость, остров Свободы, союз нерушимый республик свободных»

(Норман 1994: 56). Подобного рода проявления двоемыслия в духе оруэлловского «новояза» (Мир есть война) являются крайним случаем эксплуатации политических фантомов, который можно охарактеризовать как политическая энантиосемия. В качестве примеров таковой можно также привести употребление номинации борьба за мир на фоне жесточайшей гонки вооружений, использование термина ускорение – в период глубочайшего упадка народного хозяйства; бесконечное повторение заклинания об

экономических реформах, не соотнесенное ни с какой более или менее внятной программой действий правительства.

В приводимых ниже рассуждениях социолога Ю.Л. Качанова обращают на себя внимание следующие моменты, связанные с фантомами политического

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

75

дискурса: а) неудовлетворенность их расплывчатой семантизацией рождает потребность в постоянном определении и толковании таких номинаций; б)

фантомная языковая реальность неизбежно превращается в реальность политическую: «...множественность интерпретаций, игра со значениями,

которые ничего не означают, приводят к тому, что «новая реальность» самореферентных значений, поддерживаемых властью, все увереннее цензурирует нашу политическую повседневность. Например, что такое

«ваучер»? Именной приватизационный чек? Но позвольте, если он именной,

то почему Президент своим указом разрешил покупать и продавать ваучеры?

А что такое приватизация? Комплекс мероприятий, имеющий своей целью замену неэффективного собственника эффективным? Но почему же приватизируются в первую очередь рентабельные, а не убыточные предприятия?» (Качанов 1994: 88).

Тенденция к созданию лексических фантомов в языке политически в большей степени характерна для тоталитарного дискурса, для семиотики империи, которая нуждается в фантомах в целях самосохранения. «Имперская склонность к возвеличиванию себя, к гигантомании, обрекает империю на порождение фиктивных кодов. Они есть и поддерживаются аппаратом подавления. Они активно поддерживаются аппаратом восхваления» (Почепцов

1998: 77).

Фантомность денотатов политического дискурса объясняется спецификой истинностного аспекта политических суждений. Сошлемся на мнение Ю.Л. Качанова: «Сила политического суждения обусловлена только его мобилизующим действием. В этом заключается кардинальное отличие поля политики от поля науки, где сила суждения измеряется степенью его соответствия истине. <...> Политическое суждение – предложение,

программное требование, предсказание – не может быть верифицировано,

подтверждено или опровергнуто политически. Оно правдиво в той мере, в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

76

какой высказывающий его агент или группа может осуществить его» (Качанов

1994: 129 – 131).

Сказанное еще раз подтверждает тезис об особой значимости креативной и магической функций языка в политическом дискурсе.

Фантомность денотатов порождает мифологемы в знаковом пространстве политического дискурса, а также обусловливает существование специфической категории прогностичности, связанной с интерпретацией содержания политических высказываний.

3. 5. Фидеистичность Фидеистичность или фидеистическое отношение к слову является

проявлением магической функции языка (Мечковская 1998), она обусловлена такой характеристикой политического дискурса, как иррациональность, опора на подсознание. По наблюдениям психиатров, «сферы политики и религии для большинства из нас гораздо менее подвержены рациональным процессам,

нежели любые другие участки систем ценностей и убеждений, находящихся под контролем сознания» (Wahl 1959: 263).

Фидеистичность непосредственно связана с фантомностью. Одной из причин фантомности политической коммуникации является опосредованный характер политического опыта большинства людей: получая информацию о политической действительности через групповую и массовую коммуникацию,

они принимают за реальность политические фантазии, творимые и передаваемые коммуникативными посредниками – политиками и журналистами. Под фантазией в данном случае, понимается «правдоподобная картина мира, полученная в результате того, что опосредованно отраженный опыт интерпретируется в качестве действительного положения вещей, при этом субъект интерпретации безусловно верит в подлинность этой реальности и не допускает мысли о возможности ее верификации, постольку данная фантазия соответствует его установкам и ожиданиям» (Nimmo, Comb 1983: 8).

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

77

В этом определении для нас принципиально важным является то, что фидеистичность выступает как условие существования политического фантома.

Оперируя с фантомными денотатами, политический дискурс флуктуирует между полюсами абсолютной веры и полного безверия. Не случайно апелляция к вере и доверию – характерный прием агитационных

текстов (Если вы уже никому не верите - голосуйте за тех, у кого слово не

расходится с делом), а выражение скепсиса и опровержение мифов – распространенная стратегия разоблачительных текстов о политических оппонентах. Не случайно вербальное выражение доверия/недоверия составляет суть одного из специфических для политического дискурса типов речевых актов – политических перформативов.

Фидеистичность и фантомность знаков политического дискурса тесно

связаны с его таким свойством, как смысловая неопределенностью.

Благодаря тому, что политические термины не имеют четкого,

фиксированного значения, политики постоянно пытаются наделить их выгодными для себя коннотациями. При этом они не просто приписывают конкретные определения абстрактным понятиям, они обращаются с самими понятиями так, как если бы те имели материальное существование (Green

1987). По мнению Д. Грина, «явление овеществления (reification) –

приписывания абстракциям свойств материальных объектов – выполняет в политике специфическую функцию: люди привыкают воспринимать абстрактные понятия типа либерализм и консерватизм как нечто, реально существующее и потому подлежащее «правильному» определению». В этом случае чрезвычайную важность приобретает вопрос о том, кто контролирует толкование политических терминов. Политики соревнуются за то, чтобы овеществление проходило с их позиций, чтобы иметь возможность формировать общепринятые значения этих терминов, и тем самым влиять на формирование категорий политического сознания» (Green 1987: 3).

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

78

Итак, связь между категориями неопределенности, фантомности и фидеистичности можно сформулировать следующим образом: в аспекте отражения фантомный денотат порождает нечеткий (неопределенный,

абстрактный) сигнификат, а в аспекте референции и интерпретации фидеистическое отношение к знаку позволяет конкретизировать его в

«нужном» направлении.

Убеждение в политическом дискурсе связывается преимущественно с воздействием на эмоции и подсознание, а не на разум, логическое мышление.

Особенно это характерно для общения политиков с населением, где суггестивный момент преобладает над рациональным, а успех коммуникации основан прежде всего на завоевании симпатии и доверия адресата. «Именно вера – основа риторических манипуляций с людьми» (Михальская 1996: 150).

3. 6. Эзотеричность Поскольку язык политики – это, во-первых, язык власти (а язык власти –

язык посвященных) и, во-вторых – специальный язык для профессиональных целей, то естественно задать вопрос: в какой степени языку политики присуща такая характеристика специальных языков, как тайноречие или эзотеричность?

Р. Водак отмечает, что политический язык находится как бы между двумя полюсами – функционально обусловленным специальным языком и жаргоном определенной группы со свойственной ей идеологией. Поэтому политический язык «должен выполнять противоречивые функции: быть доступным для понимания (в соответствии с задачами пропаганды) и

ориентированным на определенную группу (по историческим и социальным причинам). Последнее часто противоречит доступности политического языка»

(Водак 1997: 24).

Корпоративная функция, присущая любому специальному подъязыку и жаргону, реализуется во многом благодаря тому, что специальный язык

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

79

обычно непонятен для непосвященных, так как предназначен «для внутреннего употребления», для объединения «своих» и исключения

«чужаков». Однако, поскольку специфику функционирования языка политики составляет массовость аудитории, и с политической терминологией каждый из нас сталкивается практически ежедневно, то неизбежно происходит деспециализация политических терминов. В результате этот специальный язык оказывается лишен свойства тайноречия. (Достаточно вспомнить, как быстро в повседневный язык жителей России вошли «таинственные» слова ваучер,

консенсус, импичмент). Тем не менее, этот «недостаток» компенсируется за счет такого свойства политического языка, как его расплывчатость, смысловая неопределенность.

Таким образом, неопределенность выступает в качестве специфического для политического (профессионального) подъязыка проявления эзотеричности. Политики, как никто другой, умеют уходить от прямого ответа на вопрос, умеют сказать много и при этом не сказать ничего. Специфика тайноречия в политическом дискурсе заключается не в языке политики как таковом, большинство знаков которого является широко известными,

общедоступными для понимания, а в самом характере общения. Другими словами, эзотеричность политического дискурса – не семантическая, а

прагматическая характеристика.

Ю.В. Рождественский, анализируя риторические особенности текстов информатики, выделяет свойство криптографичности, заключающееся в том,

что «система не должна давать абоненту ту информацию, которой он не вправе располагать» (Рождественский 1997: 594). Для политического дискурса этот принцип верен лишь в области государственной тайны, а в остальном его можно переформулировать следующим образом: властные структуры в своих интересах (в целях политического самосохранения) ограничивают «клиенту» доступ к информации, которой он вправе располагать. Право на монопольное обладание информации – это одно из проявлений власти.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

80

Тайноречие политического дискурса находится в зависимости от степени его мифологичности: миф – это всегда тайна, загадка, ожидание чуда,

вера в сверхъестественное, порождение иллюзорного сознания. «Политическая мифология обладает и своей тайнописью: особым скрытым смыслом докладов,

прений, публикаций, невинных формул и секретностью не подлежащих огласке документов, компроматов и т. п.» (Кравченко 1999: 15).

Мифологичность и эзотеричность в большей степени присущи дискурсу в тоталитарных системах. Истинно демократическая власть в идеале открыта,

она не нуждается в секретах и строится на взаимном доверии власти и народа.

Оборотной стороной эзотеричности является гадательность.

Рассматривая гадательность как один из ведущих принципов массовой информации, Ю.В. Рождественский формулирует его следующим образом: «не следует формировать сообщения органа так, чтобы получатель массовой информации не мог бы совершить прогностической деятельности»

(Рождественский 1997: 593).

Однако, если в массовой информации ведущим прагматическим принципом является принцип интереса (сообщение должно быть интересным,

содержать новую, неизвестную информацию), и поэтому гадательность выступает как запрет на непрогностичность сообщения (получатель совершает прогностическую деятельность, так как она сознательно программируется для поддержания интереса), то в политическом дискурсе получатель вынужден прибегать к прогностической деятельности вследствие неполноты и неточности сообщения, т.е. нарушения прагматических принципов качества и количества.

3. 7. Роль фактора масс-медиа Особенностью политического дискурса на современном этапе является

его опосредованность средствами массовой информации. СМИ является важнейшим участником политической коммуникации, и исключение