С.Л.Ария Жизнь адвоката

да. Собачонка льнула к его ногам, проходившие то и дело толкали ее.

—Вы бы ее на руки взяли. Потоптать ведь могут, — ска-

зал я.

—Да ведь она линяет. Я весь в собачьей шерсти буду. Вот навязала теща мороку на мою голову, черт бы ее побрал!

Я протянул ему купленную в Мурманске газету:

—Подстелите!

Вместо этого он сделал из газеты конус–«фунтик», куда и посадил собачку. Она вполне уместилась там и затихла у него на коленях, мирно продремав до самого Ленинграда.

Там мы расстались, и я устремился домой, в Москву.

ДУРНО ПАХНУЩЕЕ ДЕЛО

История эта случилась достаточно давно, но запомнилась мне в силу своей неординарности. Рассказали мне о ней секретари Можайского суда, где слушалось это дело и куда я приехал по своему вопросу. Дело же для наглядности мне дали подержать в руках.

Недалеко от Можайска есть дачный поселок Министерства обороны, заселенный преимущественно генералами. Одна из дач принадлежала контр-адмирал-инженеру, важному чину минерно-подрывной службы флота (наименование службы, возможно, звучит иначе, но суть понятна). На участке у адмирала, естественно, был нужник, именуемый у моряков «гальюн», а при последнем, как обычно, отхожая яма.

Чувствуете, как закручивается интрига?

Итак, когда яма в свое время заполнилась до нетерпимого далее уровня, перед адмиралом во весь рост встала проблема откачки и вывоза. После консультаций выяснилось, что решение проблемы усложняется плотной консистенцией содержимого. Соответственно сложности повышались и требуемые расходы.

И тут у адмирала возникла интересная идея, связанная с его высокой профессиональной подготовкой. Реализация идеи

391

сулила немалый экономический эффект при полном отсутствии затрат.

Произведя тщательные промеры объема ямы под гальюном, адмирал засел за расчеты, все тонкости которых были ему хорошо известны.

Закончив подготовительные работы, адмирал разобрал гальюн, пробурил под яму надежно выверенные по глубине и углу наклона шурфы, в которые и заложил привезенную со службы взрывчатку. Подрыв заряда был произведен безупречно. В обезлюдевшем к зиме дачном поселке приглушенный звук взрыва не привлек внимания. Содержимое ямы было начисто вынесено из нее и веером аккуратно уложено на почву сада и огорода. В сочетании с опилками, снегом и морозом удобрение получилось отменным.

Но...

Позавидовавшая адмиралу соседка-генеральша начала уламывать его провести такую же операцию и у нее на уча­ стке, благо и ее гальюн созрел для очистки. Адмирал отка­ зывался под различными предлогами, но в конце концов поддался уговорам и приступил к промерам и расчетам на соседском объекте. Однако на сей раз что-то у него не заладилось. То ли допустил он ошибку в девиации (поправке на вращение Земли), то ли не тот косинус по таблице взял — не знаю. В результате, выброс при взрыве несколько скособочился и пошел не в расчетном направлении, а в дачу. Короче, около тонны этого дела, пробив окна, влетело в дачное помещение и на застекленную террасу.

В итоге дача утратила свои функциональные свойства как место отдыха. Не только проживать в ней, но и просто войти стало невозможным.

Генеральша предъявила иск к контр-адмиралу. Позиция у него по делу неважная. Проведенные по просьбе истицы строительно-сантехнические экспертизы определили, что для приведения дачи в терпимое для обитателей состояние необходимо не только сменить полы и обшивку стен в пострадавших помещениях, но и убрать слой земли из подпольного пространства. Стоимость этих работ аховая, да и то нет уверенности, что после них все будет хорошо.

392

Я проявил нездоровый интерес к вопросу: ходит ли адмирал на судебные заседания в форме и при кортике. Но меня одернули, и вполне справедливо. Адмиралу не позавидуешь.

Пример этот лишний раз убеждает нас в том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. И в том, что не следует таскать со службы взрывчатку, даже с благими намерениями.

ИЗ ПРОШЛОГО СТРАНЫ СОВЕТОВ

По Дмитровскому шоссе, километрах в пяти от Московской кольцевой дороги протянулись слева Долгие пруды, давшие название и городу Долгопрудному. За прудами — старинный парк, а в нем тонет двухэтажный, весь в огромных окнах деревянный особняк. Дому этому не менее двухсот лет, и был он некогда усадьбой знатных московских дворян, чуть ли не Салтыковых.

Места эти мне издавна знакомы. В доме вольготно размещались тогда суд, прокуратура и милиция Краснополянского района, а также и юридическая консультация, где я довольно долго работал адвокатом.

Несмотря на возраст, сложенный из отборного леса дом был крепким, сухим и звонким, а в просторных залах его дышалось легко.

Осенним золотым ясным днем сидели мы с моим коллегой Юрой Ефимовым в консультации и занимались каждый своими бумагами, когда в дверь просунулся небритый му­ жичонка с большой плетеной корзиной, затянутой поверху марлей.

—Юрий Александрович, — обратился он к Ефимову, — к вам можно?

—А, заходите, — вяло откликнулся Ефимов. — Как у вас

дела?

Мужичонка присел на край стула перед Ефимовым и под столом продвинул ему корзину:

—Это вам, Юрий Александрович, благодарность моя.

393

—А что это? — Ефимов приподнял край марли. Там сидел здоровенный гусь.

—Да вы что, с ума сошли! Зачем это нужно? Это не положено, — приглушенно заговорил Ефимов, оглянувшись на дверь, и стал ногой толкать корзину обратно ее хозяину. Гусь среагировал: он приподнял голову, вытянул шею и зашипел. Ефимов отдернул ногу.

—Я вас убедительно прошу: заберите это и уходите. Спасибо большое, но это лишнее! — Ефимов попытался пригнуть гуся и затянуть над ним марлю.

Этого гусь уже не стерпел. Он решительно выпростал шею из корзины во всю длину и издал боевой клич: «Га-га-га-га! Га-га-га!»

В сонной тишине присутственного места гусиные вопли из консультации разносились неудержимо, проникая во все его концы. Можно было догадаться, что в кабинетах по всему зданию сейчас понимающе ухмыляются.

Под аккомпанемент продолжавшего орать гуся Ефимов с трудом выпроводил смущенного клиента и вернулся на свое место.

—Черт знает что! — возмущенно бросил он.

Я хохотал, хотя в те времена подобный казус — получение мзды натурой — мог повлечь для адвоката серьезную неприятность, вплоть до возбуждения дела.

После пережитого волнения мы посидели еще немного и стали собираться: посетителей не было, и время близилось к обеду.

Но тут к нам постучали, и в дверь заглянул, а затем и вошел сам районный прокурор Григорьев, что было необычным. Он был хмур.

—Ага, — догадался Ефимов, — это вы, значит, гуся услышали! Хотите нас с поличным взять!

Григорьев промолчал. Потом сказал:

—Мне сегодня не до шуток. Я к вам со своим делом зашел. За советом. Неприятность со мной стряслась. Может, присоветуете что-нибудь. Вы же все-таки профессиональные советчики.

394

Ион рассказал нам о своей немалой беде, которая должна была перевернуть всю его жизнь.

Вчера Григорьева вызвали в райком партии, что вообщето не было редкостью. Однако на месте оказалось, что не для очередной накачки, а по причине чрезвычайной. Ему и еще дюжине вызванных вместе с ним коммунистов огласили решение секретариата Центрального комитета о мерах дальнейшего развития сельскохозяйственного производства в стране.

На фоне общего процветания этого дела в отдельных колхозах наблюдались отставание и даже провалы ввиду плохого руководства и прямого головотяпства. Вследствие этого было решено провести очередную мобилизацию внутренних ресурсов партии и бросить для укрепления колхозов десять тысяч проверенных, надежных партийцев из органов управления на руководящие посты в сельском хозяйстве.

Ивот как раз эти двенадцать вызванных бедолаг были удостоены высокой чести войти в число мобилизуемых. Григорьев, в частности, решением бюро райкома направлялся председателем колхоза «Красная нива».

Григорьев обмер. Он пытался барахтаться и взывать к здравому смыслу:

— Я же юрист, — стонал он, — я же пшеницы от ржи отличить не могу! Как я могу работать с землей, ведь это смех один!

— У тебя есть выход, — сказали ему. — Положи партбилет на стол — и гуляй на все четыре стороны. А нет — так идите и выполняйте поручение партии, которой виднее, кого

икуда.

Вышел оттуда Григорьев с отчаянием в душе, поскольку знал, кроме всего прочего, и то, что такое колхоз «Красная нива». В Бибиреве среди голого поля стояла черная от ста­ рости двухэтажная изба, в которой теплилась жизнь, — правление. А вокруг лепилась в скособоченных домишках безысходная нищета. Десяток коровьих скелетов, пара утильных тракторов и сивый мерин председателя. Колхозники лет десять не получали за трудодни ни рублями, ни натурой и работали кое-как только ради приусадебных огородов, с которых и поддерживали в себе обмен веществ...

395

В том же состоянии тогда находились за малым исключением все колхозы нашего района. Нашей области. Нашей великой страны.

Сегодня с утра Григорьев поехал в Бибирево, чтобы на месте убедиться в безысходности своей судьбы. Походил, посмотрел, убедился.

Потом вернулся в прокуратуру, заперся в кабинете и выстрелил себе в висок из табельного пистолета.

Нет, не выстрелил. Даже сейфа не открыл, где хранился пистолет. Хотя очень хотелось. Сел. Курил. Что делать?

Советоваться со своими не стал — неловко. Пошел к нам.

—Ну что вы мне скажете, ребята? Знаю заранее, что сказать нечего, и все же?

Григорьев посмотрел на нас. Сухопарый вообще, он за эти пару дней заметно осунулся.

Нам было жаль Григорьева. Он был неплохим мужиком, порядочным и немногословным. Старался не делать лишнего зла людям. Мог не только выслушать, но и услышать разумные доводы. В общем, расставаться с ним было обидно. Но что мы могли ему сказать?

—Вот что, Иван Васильевич, — сказали мы ему. — Окончательно падать духом оснований нет. Бывает куда хуже. Верно ведь? Вы нас пока оставьте, мы маленько посидим. Если что надумаем — придем к вам. А если ничего не надумаем, то не взыщите. Но главное — это помните, что бывает очень даже хуже!

И мы остались одни. Стали обсуждать варианты возможного поведения Григорьева в новой роли. Поскольку реальных путей к выведению «Красной нивы» на светлый путь процветания не просматривалось никаких, мы размышляли, в частности, нельзя ли Григорьеву путем назойливой серии докладных записок и предложений довести райком до вывода, что он, Григорьев, — клинический идиот, как Швейк, и его нужно срочно убрать из колхоза...

И тут возникла мысль: а не использовать ли как-то вождя нашего, товарища Ворошилова? Как-никак эта «Красная нива» прямо с его дачей граничит. Может, Ивану попроситься к вождю как бы за советом, по-соседски?

396

Уж не помню, кому из нас пришла в голову эта идея, но мы признали ее интересной. Дело в том, что на Липкинском шоссе в нашем районе находилась дача маршала Ворошилова, который был тогда главой Президиума Верховного Совета СССР, то есть номинальным президентом страны. На том же шоссе невдалеке была и одна из бесчисленных дач Сталина, в которой он не бывал никогда, а Ворошилов в своей — жил постоянно. С этой нашей не очень ясной идеей мы пошли наверх к Григорьеву. Он выслушал нас и задумался. Потом сказал:

— Что-то тут есть, но надо поразмыслить. Во всяком случае, спасибо за поддержку.

И мы ушли. Дальнейшее развитие событий показывает, что может извлечь одна умная голова из консультации с адвокатами.

В тот же вечер дома Григорьев написал Ворошилову письмо такого примерно содержания:

«Дорогой Климент Ефремович!

Обращается к Вам бывший прокурор района, где находится Ваша дача, Григорьев Иван Васильевич. Прокурор я бывший по той причине, что пару дней назад по решению партийных органов брошен на укрепление колхоза «Красная нива», назначен его председателем. Решение это правильное, так как колхоз запущенный и разоренный до предела. Нужно его поднимать, и поднимать решительно. Однако ума не приложу, с какого конца за это браться, поскольку в жизни никогда сельским хозяйством не занимался, опыта такого не имею, да и средств на это в колхозе нет. Нахожусь в полном горестном недоумении.

Между тем браться за дело нужно еще и потому, что колхоз соседствует с Вашей дачей, земли его начинаются прямо за Вашим забором. Мне кажется, что не должно быть столь разваленного и позорного хозяйства непосредственно у забора Президента великой державы. Это негоже и даже неприлично. Я переживаю за это всем своим сердцем.

397

Зная, каким огромным партийным опытом и мудростью Вы, дорогой Климент Ефремович, обладаете, я осмеливаюсь просить Вас о встрече, чтобы по-соседски посоветоваться о путях выхода из неприглядного положения, в котором находится наш колхоз.

Буду крайне благодарен. Ваш сосед Иван Григорьев».

Письмо это характеризует Григорьева как человека не только умного, но и тонкого. Форма подачи связала его просьбу о помощи с заботой о престиже Президента, то есть зазвучали струны совсем уже другого регистра.

Написав сие, Григорьев сел на велосипед и отвез письмо на Липкинское шоссе, к воротам ворошиловской дачи. Там он вручил его вышедшему на звонок офицеру охраны.

На другой же день утром Григорьев был уведомлен, что Ворошилов К. Е. приглашает его по-соседски на чай к 16 часам. Пропуск выписан.

Как рассказывал нам потом Григорьев, маршал принял его по-домашнему, в вязаной кофте и тапочках, но в брюках с лампасами. И действительно угощал чаем с вареньем. Выслушал Григорьева внимательно и сказал, что колхозные дела, в общем, не по его части. Но он тут кое с кем посоветуется и не исключает, что письмо будет иметь последствия. Для кого и какие, не уточнил.

Возникла пауза. Письмо с неделю шуршало где-то в заоблачных сферах. Затем в Бибирево пришла черная «Волга», и Григорьева доставили на Старую площадь, в Московский комитет партии, провели по ковровым дорожкам в высокие областные кабинеты. Имели с ним беседу, в ходе которой сообщили, что есть указание сверху укрепить колхоз помимо персоны Григорьева еще и полномасштабной всесторонней поддержкой. Во исполнение чего дается тебе, Григорьев, одна неделя на составление плана решительного и кардинального обустройства колхозного хозяйства. В помощь тебе выделяется группа видных специалистов из Тимирязевской академии, которые уже извещены и жаждут приступить к делу.

— Главное — не жмись, Иван Васильевич, и не думай ни минуты о средствах. Во-первых, у тебя их нет ни шиша, а вовторых, это наша забота, — сказали Григорьеву.

398

«Ничего себе кино, — думал Григорьев на обратном пу­ ти. — Уж не сон ли все это?»

Но это был не сон. Просто где-то там, на самом верху, где посоветовался товарищ Ворошилов, было решено организовать очередную петрушку в виде строительства социализма в одной отдельно взятой деревне.

План с помощью профессуры был сверстан точно в срок. Знающие дело люди объяснили, что наиболее выгодным для колхоза делом было бы промышленное производство ранних овощей. Естественно, при собственных тепловых и энерго­ источниках. Несмотря на колоссальную стоимость (плевать!), такое хозяйство рядом с потребительским рынком столицы сулило скорые и баснословные доходы.

План вознесся наверх и был одобрен. Григорьева снова доставили в дом на Старой площади. Там ему сообщили:

— В нашей демократической стране такой план заслуживает обсуждения колхозниками. Вот если они одобрят, тогда — вперед! Поэтому назначай общее собрание в колхозе. Форма одежды — повседневная, но чтоб все были опрятны, а мужики поголовно — при галстуках. Пресса будет. И будет вам сюрприз в виде важных гостей.

Приезжая бригада в чистых спецовках быстро возвела в Бибиреве трибуну с навесом, а перед нею, отступя изрядно, крепкий барьер перед площадкой для колхозной общест­ венности. Активом была проведена разъяснительная работа о поведении, розданы галстуки. Вывешены объявления о дате собрания с повесткой дня: обсуждение плана развития колхоза.

В назначенный день очень рано прибыли озабоченные люди в штатском, тщательно осмотрелись и рассредоточились, стояли со скучающим видом. Много позже начал подтягиваться народ — рано вставать здесь не привыкли. Часам к десяти собралось полторы сотни колхозной публики: мужики в латаных ватниках и мятых шапках, но с галстуками одинакового синего цвета (такие привезли), женщины в платках и мохеровых беретах. Стоял тихий гомон, над толпой плыл сизый табачный дымок. Народ лузгал семечки. Все заинтере-

399

сованно поглядывали на трибуну, где топтались Григорьев с бригадирами. Началось томление.

Наконец к одиннадцати подкатила кавалькада спецмашин с мигалками, и потрясенная публика увидела поднявшихся на трибуну живых советских вождей, которых раньше знали только по праздничным портретам. Все заулыбались, раздались аплодисменты. Никита Хрущев приветственно поднял обе руки сразу и помахал ими. С ним стояли Клим Ворошилов в бекеше, а также еще пара членов Политбюро и московское начальство. Трибуна заполнилась. Можно было начинать, и собрание объявили открытым. Вокруг сидели собаки.

Первым выступил Григорьев. Он был в несколько ошеломленном от происходящего состоянии, но, справившись с волнением, доложил план развития колхоза и предложил почтенному собранию его утвердить. В поддержку его предложения выступили глава Советского Союза Хрущев и председатель Госплана СССР Первухин, а также двое авторитетных колхозников.

Проголосовали. План, видимо, всем понравился и был принят единогласно. Против — ноль. Воздержавшихся — ноль. Это была победа. Вопросов, с чего все это будет, задано не было. Народ безмолвствовал. Народ был грамотным.

Наутро главная газета страны «Правда» посвятила собранию в «Красной ниве» полный разворот, что было невиданно. Под панорамным снимком собрания и отдельно — президиума на трибуне — излагались речи ораторов. Основная их идея состояла в том, что инициатива колхозников есть великая сила, способная еще более двинуть вперед колхозное производство и выявить его скрытые резервы. Задача поэтому состоит в том, чтобы поощрять эту инициативу и направлять ее в нужное русло. Примером служит предложенный Григорьевым план.

В течение ближайших недель на землях колхоза «Красная нива» творилось нечто невообразимое. Ревели бульдозеры, размахивали ковшами экскаваторы, сновали туда и сюда десятки огромных самосвалов. Вращались стрелы вдруг возникших башенных кранов. Прокладывались дороги и коммуникации. Возводились стены и конструкции. Над окрестно-

400