Zh_Bodryyar_Simvolichesky_obmen_i_smert

См. об этом в нашем предисловии к «Мифологиям», с. 24.

59

См.: Жиль Делёз, Феликс Гваттари, Что такое философия? М. — СПб., Институт экспериментальной психологии — «Алетейя», 1998, с. 80–109.

60

В следующей книге Бодрийяра, "О соблазне" (1979), на роль концептуального персонажа пробовался также Соблазнитель — фигура скорее заемная, отсылающая к "Дневнику соблазнителя" Киркегора.

61

Jean Baudrillard, Le paroxyste indiffГ©rent, p. 42.

62

Смерть всегда есть одновременно и то, что ждет нас в конце [au terme] системы, и символический конец [extermination], подстерегающий самое систему. Чтобы обозначить финальность смерти, вну­ тренне принадлежащую системе, повсюду вписанную в ее операциональную логику, и радикальную контр-финальность, вписанную вне системы как таковой, но всюду преследующую се, у нас нет двух разных терминов — в обоих случаях с необходимостью выступает одно и то же слово «смерть». Подоб­ ную амбивалентность можно различить уже во фрейдовской идее влечения к смерти. Это не какая-то

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 321

неоднозначность. Этим просто выражается то, как близки друг к другу осуществленное совершенство системы и ее мгновенный распад.

63

Смерть ни в косм случае не должна пониматься как реальное событие, происходящее с некоторым субъектом и телом, но как некоторая форма — в известных случаях форма социальных отношений, — в которой утрачивается детерминированность субъекта и ценности. Как раз требование обратимости и кладет конец различению детерминированности и недетерминированности. Оно кладет конец связыванию энергий в регулярных опозициях и в этом отношении смыкается с теориями потоков и интенсивностей — либидинальных или шизофренических. Но сегодня система сама оформляется как развязывание энергий, как стратегия ценностного дрейфа. Система может подключаться или отклю­ чаться, рано или поздно все энергии вливаются в нее — ведь это она и выработала сами понятия энергии и интенсивности. Капитал — это энергетическая и интенсивная система. Отсюда невозмож­ ность (Лиотар) отличить либидинальную экономику от экономики самой системы (экономики ценно­ сти); отсюда невозможность (Делёз) отличить капиталистическую расщепленность от революцион­ ной. Ведь система — всему хозяйка: подобно Господу Богу, она вольна связывать и развязывать энер­ гии; невозможным, а вместе с тем и неизбежным для нее является лишь одно — обратимость. Процесс становления ценности необратим. Оттого для системы смертельна одна лишь обратимость, а не развя­ зывание или дрейф. Это и есть смысл символического «обмена».

64

Если бы речь шла только лишь о преобладании меновой стоимости над потребительной (или же о преобладании структурного аспекта языка над функциональным), то это отмечали уже и Маркс и Соссюр. Маркс близко подходит к тому, чтобы рассматривать потребительную стоимость просто как средство осуществления или же алиби меновой стоимости. И весь его анализ основан на принципе

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 322

эквивалентности, составляющем сердцевину системы меновой стоимости. Но хотя в сердце системы и есть эквивалентность, здесь нет еще недетерминированности всей системы в целом (сохраняется детерминированность и диалектическая целенаправленность способа производства). Сегодняшняя же система основана на недетерминированности, движима сю. И обратно, ее навязчиво преследует мысль о смерти всякой детерминированности.

65

Теоретическое производство, как и материальное, тоже теряет свои детерминации и начинает кру­ титься вхолостую, срываясь в штопор бесконечных самоотражений в стремлении к недостижимой реальности. Так мы и живем сегодня: всеобщая неразрешимость, эра плавающих теорий, вроде плава­ ющих валют. Все нынешние теории, откуда бы они ни исходили (включая психоаналитические) и сколь бы яростно ни пытались добраться до некоей имманентности или же внереферентной подвиж­ ности (Делез, Лиотар и т. д.), — все они страдают зыбкостью и осмыслены лишь постольку, поскольку перекликаются одна с другой. Напрасно требовать от них соотнесения с какой бы то ни было «реально­ стью». Система отняла у теоретической работы, как и у любой другой, всякую референциальную опору. Потребительной стоимости более не существует также и в теории, зеркало теоретического производ­ ства тоже треснуло. И это в порядке вещей. Я хочу сказать, что сама эта неразрешимость теории является эффектом кода. В самом деле, больше не остается иллюзий: такая зыбкость теорий не имеет ничего общего с шизофреническим «дрейфом», когда течения свободно проходят по телу без органов (чьему же телу? капитала?). Она просто означает, что отныне все теории могут обмениваться одна на другую по переменному курсу, не инвестируясь более никуда, кроме зеркала их собственного письма.

66

Нужный человек на нужном месте (англ.). — Прим. перев.

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 323

67

Сдельная оплата (англ.). — Прим. перев.

68

Работа (англ.). — Прим. перев.

69

Эта и следующие цитаты из «Экономических рукописей» Маркса приводятся по изданию: К.Маркс, Ф.Энгельс, Сочинения. 2-е изд., т. 46, М., Госполитиздат, 1968, ч. I, с. 258, ч. II, с. 204, 205, 213. — Прим. перев.

70

Маркс с иезуитским лукавством сам почти признает это, вводя понятие совокупного рабочего: «Про­ дукт превращается вообще из непосредственного продукта индивидуального поизводителя в обще­ ственный, в общин продукт совокупного рабочего, т. е. комбинированного рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного воздействия на предмет труда.

Поэтому уже самый кооперативный характер процесса труда неизбежно расширяет понятие произ­ водительного труда и его носителя, производительного рабочего. Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций. Данное выше первоначальное определение производительного труда, выведенное из самой природы материального производства, сохраняет свое

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 324

значение в применении к совокупному рабочему, рассматриваемому как одно целое. Но оно не подхо­ дит более к каждому из его членов, взятому в отдельности» («Капитал», II, 183/184 [К.Маркс, Ф.Энгельс, Сочинения, т. 23, М., Госполитиздат, 1960, с. 516–517. — Прим. перев. ]).

71

Свободное время — это, так сказать, форма «сложного труда», в том смысле что сложный труд, в отличие от простого, по определению смыкается с обслуживанием (солидарность услуги и услужаю­ щего, неэквивалентность никакому времени абстрактного общественного труда, неэквивалентность никакой зарплате, воспроизводящей рабочую силу). Маркс сам разглядел бы все это, если бы глаза ему не застили производительный труд и многочисленные разграничения, призванные спасти производи­ тельного труженика как субъекта истории. Так же и Маркузе, вместо того чтобы строить фантазмати­ ческие картины свободного времени («Доведенное до совершенства овеществление энергии человече­ ского труда могло бы разбить овеществленные формы, обрубив цепи, связывающие индивида с маши­ ной… Полная автоматизация в царстве необходимости открыла бы новое измерение — измерение свободного времени, в котором произошло бы самоопределение частного и общественного существо­ вания человека» — «Одномерный человек» [Герберт Маркузе, Одномерный человек, М., REFL-book, 1994, с. 48. — Прим. перев. ]), мог бы понять, что система, с ее техническим прогрессом и автоматизацией, сама производит свободное время как радикальную форму овеществления рабочей силы, как закон­ ченную форму времени абстрактного общественного труда, и делает это как раз симулируя обратным образом не-труд.

Другой вид «сложного» труда — это учеба, переквалификация, школа и т. д. Есть соблазн анализиро­ вать все это также в терминах прибавочной стоимости, реинвестирования капитала в знание и учебу, постоянного капитала, который дополнительно присоединяется к простому труженику. Смит: «Чело­ век, обученный ценой больших затрат труда и времени, может быть уподоблен дорогостоящей маши­ не…». Неверно. Образование, обучение, школа — это не особые, косвенные формы капиталовложений. Они непосредственно представляют собой общественные отношения порабощения и контроля. Капи­ тал в них не стремится к сложному труду, он несет в них абсолютные убытки, жертвуя огромной

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 325

частью своей «прибавочной стоимости» ради воспроизводства своей гегемонии.

72

Уже сейчас это реализовано в пособии по безработице (во Франции теперь — в течение года после увольнения). Еще дальше идет проект уже практикуемого в некоторых странах «отрицательного нало­ га», который предусматривает минимальный базовый заработок для всех — домохозяек, инвалидов, безработной молодежи, — исчисляемый исходя из потенциального трудового вознаграждения. При этом безработица как критическое положение (со всеми своими политическими последствиями) про­ сто-напросто исчезает. Труд становится результатом добровольного выбора, я зарплата — визой на существование, автоматически вписывающей человека в социальное устройство. Капитал по-прежне­ му предполагает оплату по найму, но только на сей раз в ее чистой форме — очищенной от труда, — как означающее, очищенное от означаемого (следуя соссюровской аналогии), которое было лишь его эпизодическим историческим содержанием.

73

Этой категорией фактически обозначались неквалифицированные, подсобные рабочие. — Прим. перев.

74

Смещение стратегии капитала от экономического процесса к процессу более широкому наглядно прослеживается в социальной эволюции жилища.

Первоначально жилище рабочего было всего лишь его звериным логовом, филиалом фабрики, местом, функционально предназначенным для воспроизводства рабочей силы и стратегически сохра­

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 326

няющим свою принадлежность фабрике и предприятию. Жилище само не инвестировано формой капитала.

Мало-помалу жилище инвестируется как отмеченное пространство-время в рамках процесса прямо­ го и всеобщего контроля социального пространства; это место, где воспроизводится уже не труд, а сим жилой быт как особая функция, как непосредственная форма общественного отношения; воспроизво­ дится уже не труженик, а жилец как таковой, пользователь. Ведь именно «пользователь», вслед за пролетарием, сделался идеальным типом промышленного раба. Он пользуется материальными блага­ ми, словами языка, сексуальностью, даже и трудом (рабочий, «производственный агент», становится пользователем своей фабрики и своего труда как индивидуального и коллективного оборудования, как общественной службы), он пользуется транспортом, а равно и своей жизнью и смертью.

Пользование, то есть присвоение потребительной стоимости, — эта децентрированная, экстенсив­ ная стратегия, направленная по всем азимутам, — такова высшая форма самоуправления социального контроля.

75

Такова и калифорнийская кибернетическая утопия, растворяющая в себе мегаполис третичного сектора: работа доставляется на дом с помощью компьютера. Труд распыляется, проникая во все поры общества и повседневного быта. Перестают существовать не только рабочая сила, но и пространствовремя труда; отныне все общество представляет собой один сплошной континуум ценностного процес­ са. Труд сделался образом жизни. В борьбе против такой вездесущности капитала, прибавочной стои­ мости и труда, связанной с их исчезновением как таковых, бесполезно возрождать заводские стены, золотой век фабричного производства и классовой борьбы. Отныне рабочий лишь питает собой вооб­ ражаемое борьбы, подобно тому как полицейский — воображаемое подавления.

76

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 327

Понятие прибавочной стоимости просто не имеет больше смысла в применении к такой системе, которая от воспроизводства рабочей силы, порождающей прибыль и прибавочную стоимость, перешла к воспроизводству всей жизни в целом, перераспределяя или даже заранее впрыскивая в нее весь эквивалент общественного сверхтруда. С этого момента прибавочная стоимость оказывается всюду и нигде. Нет больше ни «непроизводительных издержек капитала», ни, обратно, «прибыли» в смысле ее одностороннего присвоения. Законом системы становится отрекаться от нее и перераспределять ее, лишь бы она обращалась в обществе и лишь бы каждый человек, пойманный плотной сетью этого непрестанного перераспределения, сделался держателем, а вся группа — самоуправляющимся держа­ телем прибавочной стоимости, тем самым глубоко вовлекаясь в политический и бытовой порядок капитала. И точно так же как прибавочная стоимость не имеет больше смысла с точки зрения капита­ ла, она не имеет его и с точки зрения эксплуатируемого. Разграничение между долей труда, возвраща­ ющейся к нему в форме зарплаты, и излишком труда по имени «прибавочная стоимость» больше не имеет смысла применительно к трудящемуся, который вместо воспроизводства своей рабочей силы с помощью зарплаты занимается воспроизводством всей своей жизни в процессе «труда» в расширен­ ном смысле слова.

77

Среди других форм, параллельных максималистским требованиям зарплаты, — идея равной оплаты для всех, борьба против квалификации; во всем этом сказывается конец разделения труда (труда как общественного отношения) и конец основополагающего для системы закона эквивалентности на рабочем месте, эквивалентности между зарплатой и рабочей силой. Во всех этих случаях, таким обра­ зом, косвенной мишенью является сама форма политической экономии.

78

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 328

То же самое происходит и со слаборазвитыми странами. Цены на сырье не знают удержу, как только они выходят за рамки, экономики и становятся знаком, залогом согласия с мировым политическим порядком, с планетарным обществом мирного сосуществования, где слаборазвитые страны насиль­ ственно социализируются под властью великих держав. И тогда рост цен оказывается вызовом — не только богатству западных стран, но и всей политической системе мирного сосуществования, системе господства одного мирового класса, неважно капиталистического или коммунистического.

До энергетической войны арабы еще выдвигали традиционные требования рабочих — платить за нефть по справедливой цене. Теперь же их требования становятся максимальными, неограниченными, и смысл их уже иной.

79

А энергетический кризис предоставляет и той и другой сразу убедительные алиби и отговорки. Отныне инфляцию, этот внутренний структурный кризис системы, можно будет списывать на счет стран-производителей энергии и сырья, которые «вздувают цены»; а отход от производительной систе­ мы, выражающийся в числе прочего максимализмом требований оплаты труда, можно будет уравно­ вешивать утрозой дефицита, то есть шантажировать потребительной стоимостью самой экономиче­ ской системы как таковой.

80

Горячие деньги (англ.). — Прим. перев.

81

Прохладные (англ.). — Прим. перев.

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 329

82

Управляемость извне (англ.). — Прим. перев.

83

Однако эти выступления не отделены непроходимым барьером от выступлений любой другой груп­ пы, лишенной социального представительства. Женщины, молодежь, лицеисты, гомосексуалисты и даже сами «пролы» при условии, что они действуют «стихийно», то есть при допущении, что профсою­ зы по сути не представляют их, представляя лишь самих себя, — а в подобном смысле мы все являемся «иммигрантами». И наоборот, сами иммигранты могут перестать быть таковыми. Итак, «иммигрантов как таковых» не существует, и они не образуют нового исторического субъекта, неопролетариата, приходящего на смену старому.

84

В этом смысле заслуживает анализа рекламная афиша банка BNP: «Меня интересуют твои деньги. Ты мне, я тебе — одолжи мне свои деньги и будешь получать прибыль от моего банка».

1)Капитал (в лице своего передового института — международного финансового капитала) впервые столь ясно, глядя вам прямо в глаза, провозглашает закон эквивалентности, причем в качестве реклам­ ного аргумента. Обычно о подобных вещах умалчивают, рыночный обмен аморален, и реклама всяче­ ски старается его скрыть, подменив идеей услуги. Поэтому можно быть уверенным, что такая откро­ венность представляет собой маску второго порядка.

2)На вид задача — экономически убедить людей, что отнести деньги в BNP — выгодное дело. Но истинная стратегия оказывается параллельной (наподобие параллельной полиции). Она в том, чтобы убедить людей самой этой прямотой капитализма, разговором «лицом к лицу»: довольно сантиментов,

Бодрийяр Ж. .: Символический обмен и смерть / 330