grachev_m_a_lingvokriminalistika

возникли неприязненные отношения и клиент тут же звонит сво­ ему знакомому: «Я в этом супермаркете ничего не буду покупать, тут есть одна собака, которая лает и лает, всё настроение испор­ тила!». Иными словами, он использует зоо-инвективы, характери­ зующие продавщицу в конкретной речевой ситуации.

Перед лингвистом-экспертом стоит ряд нерешённых задач, связанных с характером оскорбительных слов. Например, как от­ носится к лексемам, имеющим уменьшительный суффикс, и к не­ полным именам?

Рассмотрим на примере фразы депутатишка Андрюшка Иса­ ев (пример взят из конкретной судебно-лингвистической экспер­ тизы о защите чести, достоинстве и оскорблении).

Депутатишка. В этом слове суффикс -ишк- придаёт пренеб­ режительно-уменьшительный оттенок, умаляет значимость А. К. Исаева как депутата. Лексема является оскорбительной, так как в данном контексте подразумевается её использование в значении «плохой депутат» (см. похожие слова: лекаришка —плохой лекарь, токаришка - плохой токарь и т.п.).

Андрюшка (Андрюшка Исаев) - неполное имя (полуимя)

является в данном контексте оскорбительным словом. «Уничижи­ тельная форма имени с суффиксом -к-а по традиции сохранила, - как считают исследователи русских имён, - до настоящего време­ ни оттенок пренебрежения к человеку, умаления его достоинст­ ва...» (Суслова, Суперанская 1991). В данном контексте, направ­ ленном против А. К. Исаева как депутата, слово Андрюшка при­ обретает пейоративное значение (оно становится пейоративным именем). Несомненно, в этом случае следует учитывать и мен- тально-исторический аспект: в России полуименами обычно на­ зывали крепостных, слуг, лакеев. Использование же пейоративно­ го имени Андрюшка в областной газете имеет явно выраженное намерение унизить и оскорбить адресата. И в сочетании со словом депутатишка оно ещё в большей степени умаляет значимость А. Исаева как депутата и как взрослого человека.

Имеется также проблема с иноязычными ругательствами. Во всяком случае, в российском законодательстве не прописана про­ цедура наказания за употребление иноязычной обсценной лекси­ ки, и поэтому её активно используют по телевидению, радио, час­

50

то можно увидеть в интернете и в прессе. Между тем иноязычное матерное слово, направленное в адрес человека, хорошо знающего определённый язык, может его оскорбить. Однако в Комментари­ ях к Уголовному или Гражданскому Кодексу РФ отсутствуют ка- кие-либо внятные пояснения по данной проблеме.

Нередко сотрудники правоохранительных органов ставят пе­ ред экспертом следующий вопрос: «Выражены ли оскорбитель­ ные слова в неприличной форме?», хотя часто не понимают сути выражения неприличная форма. Данное понятие также нуждается в определении и уточнении. (Во всяком случае, сотрудники пра­ воохранительных органов часто просят в экспертизах указать о «приличном» или «неприличном» характере оскорбительных слов). Но оскорбительные лексемы не могут иметь приличный ха­ рактер, так как все они по своей сути уже неприличные (иначе бы не были оскорбительными!). Судебная практика показывает: к неприличным словам относятся зоо-инвективы, мат-инвективы,

названия гениталий и человеческих экскрементов, обвинения в незаконнорожденности и некоторые другие.

Важная информация в тексте может быть и не выражена вер­ бально и «передаваться иными, например так называемыми паралингвистическими средствами (интонацией, тембром, полосовы­ ми модуляциями в звучащей речи, стилистическими приёмами и графическими средствами — в письменном тексте» [Галяшина 2003]. Однако «употребление непристойных слов и выражений должно быть прямо адресовано конкретному лицу с целью уни­ жения его в глазах окружающих, при этом инвективная лексика даёт обобщённую оценку его личности» [Спорные тексты 2005].

Лингвисты-эксперты констатируют тот факт, что группы инвективной лексики могут с течением времени меняться. Напри­ мер, в сер. Х1Х-нач. XX вв. лексемы безбожник, неверующий бы­ ли инвективами, но после 20-х годов XX в. вплоть до 90-х годов XX века они перестали быть оскорбительными словами. Сейчас же в связи с совершенно новым отношением государства к рели­ гии и церкви эти тео-инвективы вновь стали приобретать отрица­ тельную коннотацию.

Эксперт-лингвист должен учитывать градацию оскорбитель­ ных слов. Особенно это касается национал-инвектив. Несомненно,

51

будут оскорбительными такие лексемы, как чурка, чурбан - ко­ ренной житель Средней Азии, Кавказа, Закавказья, Севера. А как быть с такими лексемами, как кацап - русский или хохол - украи­ нец? Во всяком случае, проблема регистра оскорблений сущест­ вует.

Существует так называемая проблема табуированных слов в криминальных сообществах.

Д.С. Лихачёв, понимая лексическое табу как запрет, наруше­ ние которого грозит неудачей для уголовников, отмечал у пре­ ступного мира боязнь слов: «Вор боится произнести лищнее, бо­ ится выдать себя или других из-за болтливости, боится произне­ сти запретные слова - слова-»табу» [Лихачёв 1992].

Важно учитывать, что в преступной среде имеется табу вер­ бальное и невербальное, например, запрет на определённые дей­ ствия и предметы. Так, в воспитательно-трудовых колониях суще­ ствует табу на красный цвет. Поэтому нельзя есть конфеты «Красная Шапочка» (в её названии имеется слово красная), коп­ чёную колбасу (она красного цвета). Например, в Ардатовской колонии для несовершеннолетних (Нижегородская область) вос­ питанник отказался от встречи с матерью - она пришла на свида­ ние в красном платье. И в колониях для несовершеннолетних, и в колониях для взрослых нельзя докуривать сигареты от представи­ телей отверженных каст - опущенных, чушков, шнырей, козлов и

проч. С ними также нельзя здороваться за руку, чтобы после этого не попасть в их касту.

Табуирование в речи профессиональных уголовников связано с законами преступного мира или с воровской мистикой. Наруше­ ние табу чревато различными последствиями: переводом на низ­ шую ступень криминальной лестницы, избиением, убийством.

Оно может быть «мягким» и «жёстким», присутствовать в одной профессиональной преступной группировке и отсутство­ вать в другой.

Проанализируем основные группы слов и условия, при кото­ рых в воровской речи они могут быть табуированы:

1) Обозначения жертв преступлений {лох, овца, фрайер, фуцен) являются оскорблениями для всего преступного мира, поэтому употребление их в воровской речи в адрес профессио­

52

нальных уголовников может быть воспринято как покушение на их честь.

2)Обозначения высших каст в преступной среде низшими,

т.е. недопустимо воров, блатных, пацанов называть чертями,

чушками, петухами. Последнее слово (см. его синонимы {кочет, пивень, гребень, обиженник), а также слова, связанные с лексико­ семантическим полем «петух», - петушатник, опетушитъ, опе-

тушиться, кукарешник, кукарекать являются для них самым страшным оскорблением. За всё это могут быть суровые наказа­ ния со стороны профессиональных уголовников, вплоть до смер­ ти.

Вора в законе нельзя назвать мужиком - «рядовым заклю­ чённым, честно работающим в исправительном учреждении и от­ дающим часть денег в общественную воровскую кассу (общак)».

Недопустимо употребление выражение «Я на тебя обидел­ ся». Ответ.' на обиженных в зоне воду возят, т.е. обиженный —

представитель низшей касты в исправительном учреждении. И, кроме того, воровское сообщество в местах лишения свободы не признаёт сентиментальных чувств.

3) Названия смерти, болезни, опасности, наказания. Появлению ряда арготизмов способствовало и табу общерусского характера. По мнению исследователей, в современных языках имеется тенденция не говорить прямо о смерти, тяжёлых болезнях, избегать названий неприличных вещей [Леонтьев 1977]. «Высмеивают и шутливо относятся к таким вещам, которые сами по себе должны бы возбуждать совершенно противоположные чувства. Такие явления, как убийство, смертная казнь, смерть, бессрочная каторга и прочее, получают своебразное освещение в языке преступников, к ним относятся как к самым обыкновенным вещам и подчас пускают очень редкий сарказм или иронию» [Ильин 1912]. По мнению Д.С. Лихачёва, «неудачно, не вовремя произнесённое слово может навлечь несчастье, провалить начатое дело. На целый ряд слов ипонятий в воровской речи накладывает­ ся «табу» - запрещение.

Эвфемизмами «опасных» понятий служат обычно грубофа­ мильярные названия, подчёркивающие бодрое и насмешливо­ презрительное отношение к ним. Например, вместо «смерть» го­

53

ворят: «Загиб Иваныч», «Загиб Петров»; «курносая»...» [Лиха-

чёв1992]. Вместо «убийство» обычно употребляют мокрое дело,

мокруха, мокринка; вместо «убить» - замочить, замокрить, зава­ лить. Это - отражение одного из постулатов воров в законе, кото­ рые не должны лично кого-л. убивать. «Они без охоты обычно идут на мокрое дело (убийство)» [Чалидзе 1990].

4. Группа слов, связанная с правилами воров в законе. Нельзя говорить свидете.чь - вместо него употребляют лексему 04eeudetf. Воровским законом запрещается выступать свидетелем в суде, хотя вор в законе не может быть и очевидцем. Воры в законе ста­ рой формации (так называемые «нэпманские воры») не должны были иметь дела с политикой (хотя над политическими заключён­ ными можно издеваться). Поэтому в речи преступников отсутст­

вуют обозначения высших лиц ЧК-НКВД:	Ф. Дзержинского,
Г. Ягоды, Н.Ежова, Л. Берия и проч. Сам И.В.	Сталин спрятан под

кличками Усатый, Усатый Дядька, Пахан Большой Зоны, Трубка,

Звэрь. Возможно, с этим правилом связана табуизация слов совок «советский человек» и коммуняга - «коммунист». Последнее сло­ во означало страшное оскорбление (сильнее, чем лексема козёл, см. наши последующие рассуждения).

У элиты преступного мира существует запрет на работу. Не­ которые же арготизмы, номинативно связанные с профессией, яв­ ляются оскорблениями, в частности, слово шахтёр [Снегов 1990, 90]. Но, думается, что у преступников при использовании данной лексемы могли возникнуть ассоциации и с другими словами - ша­ ха - «шестёрка» («игральная карта»), «человек, прислуживающий ворам» и шахна - «женский половой орган»; шахтёр, по мнению деклассированных элементов, это тот, кто опускается в шахту (ниже некуда). Здесь явно наблюдается ассоциация со словом опущенный - «человек, с которым совершили позорящие дейст­ вия, тем самым «опустив» на низшую ступень иерархической криминальной лестницы».

5. Нецензурные слова. В ряде мест лишения свободы, осо­ бенно в тех, где неофициальным лидером является вор в законе, имеется запрет на использование мата. Сам вор в законе объясня­ ет это тем, что «порядочный арестант не имеет права оскорблять самого святого человека - .мать» (ё... твою ,мать\). На самом де­

54

ле употребление нецензурных слов номинально ставит оппонента, того, кого называют инвективной лексемой, на низшую ступень криминальной лестницы, например, послать оппонента на х... - это значит номинально превратить его в парию уголовного мира - пассивного гомосексуалиста (на арго - опущенного, петуха, греб­ ня, пивня, кочета, кречета и т.п.). Юрист Л. Гаврилов считает, что подобные оскорбления не оставляют без ответа, так как они несут «слишком большую социальную нагрузку» [Гаврилов 1992]. Оппонент обязательно вынужден ответить на данное оскорбле­ ние: либо ударить, либо оскорбить ещё сильнее. Отсюда - воз­ можные бунты в местах лишения свободы, нарушение правил внутреннего распорядка ИУ и даже убийство. Для вора в законе, который является неофициальным лидером ИУ, это нарушение воровских правил, за что с него могут потребовать объяснений на сходке профессиональных преступников, к тому же у него суще­ ствует договорённость с начальником ИУ (за определённые льго­ ты и послабления) о порядке. Любопытно, что эвфемизмом для нецензурной лексемы х.м является слово хер, активно употреб­ лявшееся в речи уголовников в 30-40-е гг. XX в. Табуированным является слово б...ь, употреблённое в адрес представителя воров­ ской среды. В начале XX в. данной лексемой называли предателя преступников, продажного подлого человека., кроме того, б...ь - это проститутка, что также является страшным оскорблением, так как продажная женщина ниже всяческих критериев. «В уголовном мире, - по мнению В.И. Жельвиса, - «б...ь!» или даже какоенибудь другое слово женское рода типа <.<швабра\», обращённое к мужчине, - смертельное оскорбление, так как содержит намёк на то, что оппонент - презираемый пассивный гомосексуалист» [Жельвис 2004]. Использование лексемы п...а в уголовной среде также является уподоблением женщине [Росси 1991]. Аналогич­ ным оскорблением в преступном мире считается общенародное слово проститутка. «По отношению к женщине и мужчине очень сильное ругательство. Оскорбление хуже любого мата - «ух ты, проституткаЬу [Снегов 1990]. Лексемами проститутка, кур­ ва называются также и предатели преступников.

6. Названия ряда сексуальных отклонений или слов, созвуч­ ных с ними. Слово спасибо созвучно со словом соси - намёк на

55

оральный секс. (На «спасибо» нередко отвечают; «Чтоб тебя ско­ сило (и не выпрямило)». Обычно отвечают «благодарю» [Сидоров 1992]. Возможно, это отражение древних верований русичей. См. выдержку из сказания: «... коли кто сотворит тебе какое ни на есть добро, то ты не говори ему спасибо! - это слово неприятно Господу Богу; а говори завсегда: «спасёт тебя Господь Бог!» Ильбо просто: «благодарствую!» А слова спасибо избегай, касатушка: неприятно оно Господу Богу» [Азбелев 1992].

Чувствовать х.р в ж..е и мелочь в кармане - отповедь тому,

кто начинает говорить о «чувствах» или употребляет слово т увствуюуу. среди уголовников «чувствовать» не принято, чаще ис­ пользуют слово тую». [Сидоров 1992]. Возможно, это связано с ассоциациями в сфере половых извращений.

В местах лишения свободы не скажут я кончш работу, кончил вуз. Обязательно возразят: «Кончить можно с бабой, в бабу». Этот факт зафиксирован в художественной литературе: «Только надо говорить: заканчиваю, - верный своей интеллигентной при­ верженности к точным словам, поправил я. - А кончают либо с девушкой, либо клиента. Усёк?» [Монах 1999].

Исправительное учреждение уже предполагает решитель­ ность действий. Поэтому в них исключена просьба со следующей формулировкой: «А .можно я...?» Ответ: «Можно козу!» Вари­ ант; «Можно бабу!».

7. В криминальной среде не называют нормированными лек­ семами сотрудников правоохранительных органов и осуждённых, сотрудничающих с тюремной администрацией. Например, в во­ ровской речи отсутствует лексема милиционер - только цветной,

мент, мусор, .пегавый; сос, оперсос - «сотрудник оперативной части; милиционер». Страшным оскорблением в криминальной среде является лексема козёл —«осуждённый, сотрудничающий с тюремной администрацией; пассивный гомосексуалист». По мне­ нию юриста Ю.К. Алексндрова, «слово козёл и производные от него {козья морда, козлик, козлиный и даже —рогатый) табуиро­ ваны, и их запрещено использовать в повседневной речи. Напри­ мер, игра в домино, известная под таким названием на воле, в тюрьме называется «сто одно», сказать другому, что у него какаято вещь связана из козьей шерсти —значит оскорбить его» [Алек­

56

сандров 2002]. Мы хотим уточнить утверждение исследователя о том, что в 30-50-е годы XX в. козлами в исправительно-трудовом лагере называли пассивных гомосексуалистов. По нашим наблю­ дениям, лексема козёл получила данное значение лишь в 50-х го­ дах XX в.

В речи уголовного мира наблюдается определённая связь между эвфемизмами, появившимися в результате табу в обще­ народном языке, и табу в арго. И те, и другие обладают пейора­ тивной окраской. Ср., например, в общенародном языке обозначения чёрта {немытик, окаяшка, анчутка беспятый) с

арготическими обозначениями милиционера {болван, гад, злыдень, зуботыка). Совсем как в начале XX века были табуиро­ ваны названия чинов полиции, суда и прокуратуры, например, лексемы прокурор и следователь: вместо них использовались сло­ ва прокурорша, следователыиа, т.е. обозначения мужчин сущест­ вительными женского рода [Ильин 1912]. Здесь не только на­ смешка или ирония, но и издевательство, так как женщина в пре­ ступном мире считается низшим существом. «Особенно тяжким оскорблением, из-за которого идут на ножи, считается, если кто скажет другому: «Что ты ко мне пристала!]» Свирский объясняет это тем, что для порядочного арестанта кажется оскорбительным обращением с ним «как с бабой», но если припомнить то, как пре­ зрительно относятся арестанты к тем несчастным, которые стра­ дают известным половым извращением, о чём говорилось раньше, то такая особая щепетильность к слову «пристала» будет особен­ но понятной» [Шрейтерфельдт 1903]. Очень сильным ругательст­ вом в конце 40-нач. 50-х гг. XX в. являлось слово сука - «пре­ ступник, изменивший ворам в законе». Изначально - это воры, воевавшие в годы Великой Отечественной войны, после которой хотели снова быть в воровском сообществе со всеми вытекающи­ ми отсюда привилегиями, но настоящие воры в законе их не при­ няли, отсюда - сучья война. Изменники воров в законе также на­ зываются пропаделами, прошлецами, бандитами, отошлыми.

8. Запреты, связанные с этикетом обращения, например, то­ варищ. «Тамбовский волк тебе товарищ (также - брянский волк)», - резкий ответ заключённого на неуместное обращение товарищ.

Эту форму использовали следователи и работники ГУЛАГа, при­

57

меняя её по отношению к подследственным и осуждённым. «До последнего времени было запрещено осуждённым обращаться к работникам колоний и тюрем со словом товарищ, а также по имени и отчеству: в настоящее время последний запрет отменён» [Сидоров 1992]. Вместо этого заключённые обращались к работ­ никам исправительно-трудовых учреждений со словами гражда­ нин, и по-блатному - начачъник (начальничек), командир.

9. В ряде мест лишения свободы стараются не употреблять названия пернатых и собак, так как курица, наседка, клуха (клуша) - подсаженный в камеру секретный сотрудник (см. также уже ра­ нее упоминавшиеся лексемы петух, пивень, кочет, кречет, гре­ бень - пассивный гомосексуалист или человек, с которым совер­ шили насильственный половой акт); легавый, борзой - сыщик, барбос - городовой, щенок - молодой милиционер, сука легавая - милиционер-женщина, сука щенячья - инспектор ИДН, сука - женщина; общее название сотрудника правоохранительных орга­ нов.

10. Наложено табу и на лексему молоде'ц. «Молоде'ц - так в местах лишения хвалить нельзя. Молоде'ц в конюшне, а я - мо'лодец, когда хвалят, чаще говорят молоток или молодчик». Данное табу, по мнению А. Сидорова, «никак не объясняется» [Сидоров 1992]. Но мы попробуем разобраться. Древний арготизм мо'лодец имел, кроме основного значения, - молодой мужчина, часто с положительной коннотацией, ещё и арготическое —«раз­ бойник». Свидетельство тому - многочисленные древние разбой­ ничьи песни. В XIX в. мо'лодцем купцы называли приказчиков за их Бороватость и обманы. До сих пор употребляется в современ­ ной речи лексема моло'дчик - «опасный молодой человек, нередко хулиган или грабитель». Молодите люди на Руси для обогащения часто занимались грабежами, отсюда мо'лодец - разбойник. В сказках имеется выражение добрый мо'лодец , значит, как подска­ зывает логика, должен быть и злой мо'лодец. Однако данный фра­ зеологизм отсутствует и его заменяет собственно мо'лодец —раз­ бойник.

11. Арготическое выражение спросить с кого-либо - «потре­ бовать объяснений с кого-л. за какой-л. проступок и наказать», возможно, возникло из-за табу на слово наказание.

58

12. в воровской речи не употребляется слово дело, а вместо него - делишки. Обычно отвечают: Дела у прокурора, а у нас де­ лишки (хотя в старом арго дело - общее название преступления)

или «Дела в спецчасти, а у нас делишки'.».

Несомненно, табуирование является одним из факторов, способствующим появлению новых арготизмов. К примеру, в некоторых местах лишения свободы запрещено употреблять арго­ тизмы тесть, шестёрка, шестерёнка - «подхалим, прислужник ворам». (Автору известен случай, когда в колодах самодельных карт отсутствовали шестёрки. «У нас шестёрок в камере нет ни в картах, ни среди каторжан» - Запись 1990). Но такой разряд людей существует, и он нуждается в номинации. Поэтому для их обозначения используются лексемы есть, двенадцать на два,

двадцать четыре на четыре [Грачёв 1997].

Использование больщинства табуированных слов представ­ ляет опасность не только для профессионального преступника, но и для заключённого-новичка, и для законопослушного человека. Например, в местах лишения свободы новичку могут задать про­ вокационный вопрос: «Ты к какой масти относишься, к голубой или красной!» (То есть ты пассивный гомосексуалист или чело­ век, сотрудничающий с тюремной администрацией?). Любой из этих ответов будет способствовать определению новичка в низ­ шую категорию заключённых. С ним могут быть тут же соверше­ ны позорящие его действия.

Россия столкнулась сейчас с мощным влиянием субкультуры преступного мира. Очень большое количество блатных слов уже функционирует в общенародном русском языке. Это легко под­ тверждается российскими СМИ, в которых активно используется уголовная лексика.

Некоторые табуированные слова, перешедшие в общенарод­ ный язык, стали оскорбительными в законопослушной среде. Как свидетельствует исследователь Л.Е. Смирнова, в ульяновских школах дерутся из-за слов «лох», «отстой», «касьян» («касьянка»), «хилай», «гон», чучело [Смирнова 2002]. Газета «Комсомоль­ ская правда» от 19 мая 2006 г. (статья Д. Трунова «Учительница обозвала ученика и... пошла под суд») лишний раз подтвердила, насколько дети могут обижаться на слово тюремного происхож­

59