ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

СЮЗАН УЛЬБЕРГ, ПАУЛЬ ХАРТ, СЕЛЕСТА БОС. ДЛИННАЯ ТЕНЬ...

значимость таких сообществ определяется не только эмоциональ; ными и психологическими шрамами, но и той послекризисной жизнью, которую эти сообщества структурируют. Общая память обладает силой, которая воздействует на идентичности, идеи, же; лания и верования, «сформированные и трансформированные в преходящих обстоятельствах, которые были пережиты совместно незнакомыми людьми»1. Эта точка зрения сопоставима с работа; ми Кая Эриксона, который полагает, что коллективная травма может сплачивать сообщество, приводя к появлению связей «ду; ховного родства» между людьми, пережившими одно и то же со; бытие; в то же время травматический опыт может проявляться в реакции замкнутости из;за усиливающихся тревоги и онемения. Уже упомянутое исследование наводнения в Баффало Крик, кото; рое предпринял Эриксон, обнажило социальные последствия «раз; рыва самой ткани общественной жизни, из;за которого оказались нарушенными узы, связывающие людей друг с другом, и было подорвано существовавшее ощущение коллективности»2. Сообще; ство в Баффало Крик пережило коллективную травму, оказавшись при этом не в состоянии образовать то, что у других авторов полу; чило такие названия, как «город товарищей»3, «сообщество альтру; истов»4 или «терапевтическое сообщество», — т.е. объединение лю; дей, которое возникло в порыве эйфории, вызванной осознанием того, что они не одиноки в своей борьбе за выживание.

Если всерьез воспринимать вывод о том, что индивидуальная травма влечет за собой временную потерю памяти (амнезию), то ес; тественно было бы предположить, что процесс социального запоми; нания является ключевым в сохранении опыта катастрофы. Процес; сы запоминания ситуаций реакций и стратегий преодоления, таким образом, оказываются процессами социальной реконструкции. По; мня вывод Хальбвакса о том, что память конституируется культурой, можно также предположить, что этот процесс социальной реконст; рукции является неоднородным и противоречивым. Вопросы «поче; му?», «что произошло?», «каков был наш ответ?» оказываются в цен; тре общественных дебатов, что, собственно, и подводит нас к обсуждению политической стороны памяти о катастрофах.

1 Malkki L. News and Culture. P. 92.

2 Erikson K.T. Everything In Its Path. P. 154.

3 Prince S. Catastrophe and Social Change. Based upon a Sociological Study of the Halifax Disaster. NY: Columbia University Department of Political Science, 1920.

4 Barton A. Communities in Disaster.

257

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

Политическое осмысление и память катастрофы

Каким образом политики вообще и правительственные чиновни; ки в частности запоминают прошлое? Как они организуют память и «делают» историю? Здесь необходимо провести различие между намеренными и спонтанными моделями политической памяти. Согласно «намеренной» модели, политики открыто берут в свои руки инициативу в деле отбора событий и ситуаций, воспомина; ний, связанных с ними, а также тех уроков, которые можно было бы извлечь из этих событий. Они придают форму той картине про; шлого, которая оказывается доступной сообществу. Достигается это разными способами — прежде всего при помощи использова; ния таких «технологий памяти», как официальные трактовки ис; тории, архивы, памятники, церемонии и т.д. Формирование поли; тической памяти осуществляется людьми, которые преследуют разные цели. Например, чиновники, занимающие выборные дол; жности, могут рассматривать прошлое как потенциальный ресурс для уроков на будущее и поэтому поощрять стремление сохранять его в памяти. Политики, имеющие в своем распоряжении хорошо организованные архивы, имеют больше шансов привлечь к анали; зу текущих событий исторические документы и ретроспективный подход — возможность, которой лишены как те, кто не имеют до; ступа к архивам вообще, так и те, кто еще не успели сформировать разветвленную систему хранения документов в силу возраста орга; низации. Политики также могут привлекать к участию «ветеранов кризиса», наделяя их совещательными или исполнительными пол; номочиями. Они могут обращаться к экспертам;юристам для изу; чения соответствующих прецедентов. Кроме того, чиновники мо; гут видеть в определенных моментах прошлого потенциальную угрозу своему положению или отстаиваемой программе действий. Например, у них могут вызывать возражение попытки обществен; ности придать огласке темные отрезки их пути к вершине власти. Они могут противиться попыткам напомнить о своих политичес; ких провалах и неудачах. Иными словами, определенные момен; ты прошлого могут подвергаться активному забыванию — напри; мер, при помощи свертывания свободы слова. Память может быть ликвидирована и физически — путем уничтожения документов

258

СЮЗАН УЛЬБЕРГ, ПАУЛЬ ХАРТ, СЕЛЕСТА БОС. ДЛИННАЯ ТЕНЬ...

или, в более ужасном варианте, путем устранения очевидцев. Ак; тивное забывание такого рода происходит тогда, когда воспоми; нания кажутся неудобными, постыдными или даже опасными для лиц, обладающих властью.

Разумеется, тезис о том, что политики «конструируют» память и «используют» исторические аналогии, верен лишь отчасти. Взя; тый сам по себе, этот тезис предполагает, что подобное конструи; рование и использование — заведомо осознанный, целенаправлен; ный процесс. Благодаря психологическим и социологическим исследованиям, нам известно, что это не обязательно так. Память можно навязать, но она может также и сама навязывать себя лю; дям — официальным лицам, в том числе. Запертая в нашем моз; ге, память тем не менее избегает полного подчинения нашему кон; тролю и нашим желаниям. Память и история живут и вокруг нас: в рассказах, которые мы слышим, в (школьных) текстах, которые мы читаем, в людях, с которыми мы работаем, в зданиях, в которых мы находимся. Таким образом, в управлении катастрофами, равно как и в любой другой сфере организационной и политической жиз; ни, прошлое является как субъектом, так и объектом. В некоторых случаях утверждение о том, что власть использует прошлое в по; знавательных или политических целях, действительно отражает происходящее наилучшим образом. Но мы также должны помнить о том, что нередко политики, пытающиеся справиться с кризисом, оказываются не в состоянии ограничить воздействие прошлого — например, при помощи воспоминаний или истории — на чрезвы; чайную ситуацию.

В таких случаях обращение политиков к памяти носит более спонтанный характер. Немалую роль в этом случае играют их лич; ный опыт, исторические интерпретации, общение с собеседника; ми и коллегами. Иногда ключевой становится случайно попавша; яся под руку книга. Например, в пору урегулирования Карибского кризиса Джон Ф. Кеннеди был потрясен книгой Барбары Тачман «Августовские ружья», которую он рекомендовал своим консуль; тантам в качестве книги;предупреждения о нежелательности слу; чайного развязывания войны1. Для других политиков важными становятся своего рода психологические эксперименты, в ходе которых они пытаются понять, как повели бы себя на их месте их

1 Janis I. Groupthink: Psychological Studies of Policy Decisions and Fiascoes. Boston: Houghton Mifflin, 1982.

259

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

наставники и кумиры. Такие спонтанные виды памяти обычно менее предсказуемы и менее устойчивы во времени, нежели обду; манные и институционализированные попытки зафиксировать, скажем, юридический прецедент.

Еще одним способом прояснить суть кризиса могут стать по; пытки политиков не столько опираться на параллели с прошлым, сколько давать собственную интерпретацию сути этого кризиса. Благодаря таким действиям политики получают возможность за; щитить и поддержать те (резкие и противоречивые) шаги, с помо; щью которых планируется преодоление кризиса. Когда такое «по; литическое» использование памяти и истории оказывается эффективным, оно в состоянии обеспечить поддержку масс в от; ношении мер, предложенных политиками. В противном случае политическое использование памяти может вызвать реакцию от; торжения, например, когда использование какой;то конкретной репрезентации прошлого оказывается заведомо ложным или ма; нипулятивным.

В странах с демократическим устройством политики — далеко не единственные, да и далеко не главные действующие лица на арене политической памяти. Ретроспективное осмысление являет; ся важнейшей частью политической игры между правительством

иоппозицией. Политики всегда должны быть готовы к тому, что их политические соперники найдут «альтернативную» трактовку событий, относящихся к той части прошлого, которая пока еще остается «неопределенной». Все чаще современные бедствия ста; новятся объектом политических и правовых дискуссий относи; тельно вины, ответственности и возможностей возмещения убыт; ков. Парламенты, суды и общественные институты все чаще требуют от политиков и правительства отчеты об их действиях до

ипосле катастрофы. Важность этих процессов по установлению ответственности сложно переоценить: именно в ходе таких проце; дур и складываются легитимные истории катастроф, именно эти истории и становятся в итоге ключевым компонентом народной памяти о том или ином бедствии. Более того, анализ катастрофы может способствовать карьере политика или же полностью разру; шить его репутацию — события 11 сентября в Нью;Йорке резко изменили отношение общественности к мэру Джулиани, подвер; гавшемуся до этого рутинной и нелицеприятной критике со всех сторон. Призыв к противостоянию стихийному бедствию может стать одним из основных предвыборных лозунгов, как это про;

260

СЮЗАН УЛЬБЕРГ, ПАУЛЬ ХАРТ, СЕЛЕСТА БОС. ДЛИННАЯ ТЕНЬ...

изошло на выборах 2002 года в Германии: канцлер Г. Шредер смог значительно поправить свое положение за счет своей активной позиции во время крупного наводнения, происшедшего незадол; го до выборов. Катастрофы прошлого могут стать и серьезной юридико;экономической проблемой в будущем, о чем, например, свидетельствует ситуация в Бхопале (Индия), где судебные разби; рательства по поводу выплаты компенсаций жертвам взрыва кар; бида длятся уже почти двадцать лет.

Взаимосвязь культурной и политической памяти о катастрофе

Сопоставив две формы и две логики памяти о катастрофе, мы счи; таем необходимым завершить нашу теоретическую дискуссию не; которыми выводами. Мы сформулируем общие положения, интер; претационные возможности которых будут продемонстрированы чуть позже на конкретном примере. Следует заметить, что эти по; ложения справедливы лишь по отношению к так называемым «ос# трым» катастрофам — в отличие от таких «хронических», «ползу; чих» и «незаметных» бедствий, как бедность, голод, озоновые дыры, вырубка лесов и т.д., сам факт признания катастрофического статуса которых требует немалой борьбы со стороны потерпевших.

1. Образование «стихийных сообществ памяти» влияет на приро# ду социальной и политической «работы памяти» по следам катаст# рофы.

Некоторые катастрофы — например, смерчи и наводнения — обрушиваются на уже сложившиеся сообщества. Пострадавшие от таких катастроф оказываются в тесном кругу сходных с ними жертв. Опыт бедствия и выживания становится общим достояни; ем всего городка или селения. Уже сложившиеся местные или ре; гиональные структуры коммуникации, организации и поддержки становятся основой попыток справиться с последствиями катаст; рофы; на помощь могут прийти местные правительственные орга; ны. Наличие таких структур облегчает процесс обмена мнениями по поводу происходящего бедствия; организация памяти о катас; трофе становится сравнительно простым делом.

261

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

Ситуация складывается иначе с такими катастрофами, как кру; шение самолетов, несчастные случаи в толпе, пожары в обществен; ных зданиях или перемещение людей в лагеря беженцев. В эти кри; зисные ситуации люди попадают лишь потому, что они просто оказались в неудачном месте в неудачный момент. Зачастую они не знают друг друга, и, за исключением общего опыта бедствия, их мало что связывает. Сведенные вместе по вине случая, они обра; зуют исключительно «стихийное» сообщество памяти. Иногда та; ким совокупностям индивидов и малых групп удается организо; ваться в действующие сети взаимопомощи. Со временем эти сети могут укрепиться и стать основой для консолидации памяти о ка; тастрофе. Нередко они также оказываются основной движущей силой в попытках сформировать единый фронт по защите интере; сов пострадавших. Хорошим примером в данном случае является Ассоциация семей погибших во время аварии парома «Вестник сво; бодного предпринимательства» («The Herald of Free Enterprise») близ Зеебругге (Бельгия). Эта ассоциация, ее преемники и связанные с ними объединения пострадавших стали эффективной и хорошо организованной силой в дебатах по поводу общественной безопас; ности в Великобритании — прежде всего благодаря таким активным действиям, как поддержка соответствующих исследований и публи; каций, организация семинаров и организованное воздействие на политиков и правительственные институты.

Возникновение подобных сценариев развития во многом зави; сит от наличия людей, готовых и способных взять на себя роль неформальных лидеров. Важным также является и то, насколько институциональная среда способствует формированию организо; ванных групп. В любом случае есть достаточно оснований говорить о том, что формирование памяти в посткризисной ситуации скла; дывается более эффективно и активно в тех случаях, когда бедстви; ям подвергаются сообщества с устойчивой, уже сложившейся структурой.

2. Чем больше сообщество памяти институционализировано и оснащено необходимыми средствами, тем выше его влияние на управ# ление политическим кризисом, следующим за катастрофой, а следо# вательно — и на организацию памяти и истории катастрофы.

Это положение тесно связано с первым, в котором речь шла о том, что бедствия переживаются по;разному в сообществах с раз; личной внутренней структурой. Соответственно, в таких сообще;

262

СЮЗАН УЛЬБЕРГ, ПАУЛЬ ХАРТ, СЕЛЕСТА БОС. ДЛИННАЯ ТЕНЬ...

ствах по;разному складываются и способы организации коллек; тивной памяти. Во втором положении внимание акцентируется на социальных характеристиках сообществ пострадавших. И среди устойчивых сообществ, и среди стихийных сообществ можно вы; делить группы, которые отличаются большей способностью справ; ляться с кризисом. Особенно верно это утверждение по отноше; нию к сообществам, сложившимся до катастрофы. Центральным

вданном случае является вопрос об уязвимости — т.е. о тех разли; чающихся культурных, экономических и политических сценари; ях и ресурсах, которые оказываются доступными разным сегмен; там общества во время катастроф1. По нашему мнению, сходным образом влияют на способность общества участвовать в социаль; ной — и политической — «работе памяти» и те культурные моде; ли, которые определяются социальной стратификацией. Иными словами, с помощью этого положения мы хотели бы акцентиро; вать то, как сообщества пострадавших от катастроф оказываются

всостоянии привлечь внимание общественности к вопросам, свя; занным с пережитой ими трагедией.

3.Чем больше разобщенность и острее конфликт между «работой памяти» на уровне сообщества и политикой государства по устра# нению последствий катастрофы, тем вероятнее политизация ката# строфы и стремление к пересмотру ее истории.

В течение недель, месяцев, а иногда и лет по прошествии ка; тастрофы журналисты, политические лидеры и участники про; цесса осмысления катастрофы пытаются собрать описания слу; чившегося. Память становится предметом переговоров. Все чаще власти оказываются мишенью острой критики. Нет недостатка в обвинениях по поводу недостаточности предпринятых мер пре; досторожности, медлительности или плохо организованных мер по борьбе с кризисом. Основу таких обвинений обычно состав; ляют вполне определенные версии событий, имевших место до и после катастрофы.

Естественно, власти стремятся предотвратить подобные обви; нения, выдвигая опережающие версии происшедшего. Нередко для этого они обращаются к авторитетным инстанциям с просьбой разработать «неопровержимую» версию катастрофы. Подобный

1 Interpretations of Calamity / K. Hewitt (ed.). Boston: Allen & Unwin Inc., 1983.

263

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

поступок — всегда рискованный шаг для политиков, старающих; ся минимизировать политический и юридический ущерб своей позиции. Организуя официальное расследование, они признают, что не в состоянии произвести точную и легитимную историю. Тем самым они вынуждены признать, что участвуют — наряду с другими — в политической борьбе за господствующую интерпре; тацию событий.

Однако власти не лишены определенных преимуществ в этой борьбе — они могут оказывать влияние на процесс расследования за счет возможности назначать экспертов, финансировать их бюд; жет, а также определять масштаб и временные рамки исследования. Но и эта их власть имеет определенные границы: чем больше спо; ров вызывает катастрофа, тем вероятнее то, что критики правитель; ства попытаются предотвратить любую попытку необъективного, пристрастного рассмотрения дела. Более того, как показывает ис; тория, даже тщательно подобранные эксперты и специальные коми; теты имеют тенденцию обретать свой собственный голос в процес; се расследования. Итоговые доклады и отчеты таких комитетов

икомиссий не раз приводили в замешательство и даже ставили в неудобное положение официальных лиц, назначивших этих экспертов.

Процесс расследования создает важное пространство для рабо; ты политической памяти. Жертвы, спасатели, ответственные лица получают возможность изложить свою версию событий в интервью

ипоказаниях. Публичные слушания иногда транслируются по те; левидению. Чем выше степень открытости расследования катаст; рофы, тем больше возможностей появляется у рядовых участников для оглашения своего опыта случившегося. Публикация результа; тов расследования — часто по прошествии длительного периода, в течение которого процессы политической памяти оказываются временно приостановленными в ожидании «официальной исто; рии», — дает жизнь новому витку баталий. Вопрос;двойник «кто виноват?» и «чему нас это должно научить?» на короткое время вновь подчиняет себе политическую повестку дня. Опубликован; ные факты, легшие в основу отчета о расследовании, подвергают; ся тщательному анализу, а иногда и оспариваются — либо лицами, чувствующими себя ущемленными, либо независимыми эксперта; ми. В итоге заключительные документы и рекомендации в силу своей природы находят смешанный отклик среди участников, выражающих самые разные интересы и позиции.

264

СЮЗАН УЛЬБЕРГ, ПАУЛЬ ХАРТ, СЕЛЕСТА БОС. ДЛИННАЯ ТЕНЬ...

Станет ли итоговый доклад о расследовании катастрофы осно; вой для общего осмысления происшедшей трагедии, или он будет лишь временным этапом в споре о случившемся, зависит от мно; жества факторов, включая время обнародования отчета (в прямом смысле — временной интервал между событиями катастрофы и публикацией отчета, а в переносном — синхронизацию отчета с текущими публикациями в СМИ), статус его авторов, процесс его составления и политическую позицию текущего правительства. Даже если официальные расследования, политические дебаты и действия и оказываются в состоянии произвести эффект катарси; са в отношении катастрофы как политического события, им ред; ко удается поставить точку в процессе обсуждения катастрофы. В немалой степени и потому, что официальные расследования и политические дебаты есть деятельность элит, вызванная стремле; нием примириться с аномальным, разрушительным эпизодом, выходящим за рамки всех норм. Восстановление последователь; ной, подробной, всесторонней картины того, что произошло на уровне пострадавших, обычно не входит в рамки официальных расследований. Соответственно, во многих случаях мы можем ожидать, что в дальнейшем — то есть после официального закры; тия дела — сложившиеся политические образы и интерпретации катастрофы подвергнутся пересмотру. Этот процесс обычно идет снизу: он зарождается среди жертв и развивается в направлении элиты и общественности. Как отмечал Эдмунд Берк: «Часто гово; рят, что историю пишут победители. Но также можно сказать, что победители забывают историю. Они могут позволить себе забве; ние, в то время как проигравшие не в состоянии смириться с по; ражением и обречены на вечное возвращение и фантазии по по; воду того, как иначе все могло бы сложиться».

Исследования политики памяти после катастрофы

В этой части нашей работы будет представлен предварительный анализ изложенных выше положений. Сначала мы восстановим в памяти трагедию парома «Эстония» в Балтийском море в 1994 году. Затем ознакомимся с особенностями развития соответственно

265

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

культурной памяти и политической памяти и их взаимодействием. Эти задачи мы решим путем исследования локальных и нацио; нальных дискурсов СМИ, отчетов, официальных докладов и (ме; стных) парламентских заседаний в критические периоды по про; шествии трагедии. Мы исследуем то, как были актуализированы «технологии памяти», отмеченные М. Стеркен, а также то, в какой степени работа памяти в данном случае соответствует положени; ям, которые мы выделили выше.

Катастрофа, о которой пойдет речь, — это «острая» катастро; фа с участием транспортных систем. С момента трагедии прошло уже достаточно времени для того, чтобы работа по осмыслению катастрофы была завершена. Авария нанесла удар высокоразвитым демократиям, считающимся самыми безопасными в мире. Траге; дия на пароме «Эстония» унесла жизнь 852 человек, но произош; ла она на море и не принесла никаких физических разрушений за пределами судна. Паром перевозил людей из разных районов Эс; тонии, Швеции и Финляндии (большинство погибших были шве; дами) — и катастрофа уже в силу этого не могла рассматриваться на региональном уровне. Авария, таким образом, стала националь; ной и мультилокальной одновременно.

Мы опираемся на данные, полученные из правительственных документов, протоколов парламентских заседаний, документов, предоставленных ассоциациями жертв, печатных и электронных СМИ и интервью с ключевыми участниками. Мы собирали и ана; лизировали хронологически и политически значимые эпизоды, имевшие место после катастрофы, — официальные и неформаль; ные поминовения, годовщины, публикации отчетов о расследова; нии и парламентские дебаты.

От национальной катастрофы к политической борьбе

Катастрофа и ее жертвы

Пассажирский и автомобильный паром «Эстония» с 989 людьми на борту (пассажиры и члены экипажа) покинул таллиннский порт вечером 27 сентября 1994 года. Он пошел ко дну около 01.48, при; мерно через час после выхода в открытое море. Катастрофа на

266