ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

ФРАНСУАЗА ДАВУАН, ЖАНGМАКС ГОДИЙЕР. ИСТОРИЯ...

«Если хочешь знать, через что я прошел, прочитай. Мой тамош; ний друг написал ее». Словно говоря сама с собой, аналитик до; бавила, что не знает, почему она так долго ждала, прежде чем от; крыла книгу. Надо сказать, что, когда его отца спросили, о чем книга, отец ответил невыразительно: «Это история о людях, кото; рых, как Эмиля, депортировали, и они вырыли тоннель между Австрией и Югославией. Главный герой — хулиган, который “со; противлялся” так же, как и те, кто после войны превратили сопро; тивление в карьеру. История переписывается каждый день. Когда война закончилась, каждый был сопротивленцем, и люди вроде Эмиля не хотели больше об этом говорить: “Ты не можешь понять: для этого надо было там быть”».

Обычный рефрен. Вдруг аналитик так подытожила книгу для Луизы: «“Тоннель” этот находится в Лобил;Пас, это проход в Аль; пах, выкопанный в Альпах узниками Маутхаузена, чтобы немец; кие танки могли достичь Адриатики в любое время года. История рассказана одним из узников, случайно пойманным парижским уличным мальчишкой, сводником своего рода. Автор, Андре Ла; каз, превращает свою жизнь в лагере в повествование, которое и ужасает, и воодушевляет. Единственная значимая для героя идея — выживание его друзей, лишь немногие из которых остались в жи; вых». Луиза перебила: «Это была любимая книга моего отца. Пос; ле его смерти мать хранила ее на тумбочке возле кровати. Я узна; ла ее по темно;красной обложке. Я тоже не читала ее. Можете вы ее мне одолжить?»

Она продолжила без перехода: после психоанализа один сим; птом сохранился, но она не придала ему значения. Она не могла водить машину, хотя давно сдала на права. Муж часто из;за этого шутил над ней, говоря, что ей не хватает мужества. Она оправды; валась болью в спине, никогда ее не оставлявшей. «С каких пор?» — спросила аналитик. «Ох, вероятно, со времени изнасило; вания», — просто ответила Луиза. Это мимолетное замечание сра; зило аналитика. Как она могла, уже слышав эту историю, успоко; енно верить, что, только будучи проговоренной, она может запечатлеться?!

Боль была на месте, преданно ожидая. Но на этот раз анали; тик и пациент вместе были на том месте, куда привел их «Тон; нель». Аналитик попросила Луизу снова все рассказать, посколь; ку поняла, что в силу невежества и небрежности, в том числе и по отношению к ее собственной истории, она позволила себе

155

ПАМЯТЬ БОЛИ

говорить об ужасах на обычном языке. Не была ли она сообщни; цей той самой интеллектуальной отстраненности, что позволяет сказать все, ничего не сказав, увековечивая идентифицированное нами повреждение другости? В первый раз были с очевидностью увязаны убийство души и тела, объектом которого была Луиза, и научно организованное массовое убийство. Ужаснувшаяся свое; му сговору с этой банализацией зла, аналитик слушала более вни; мательно.

Тридцатью годами ранее Луиза была в кампусе университета. Ей нужно было вернуться в город, но, вместо того чтобы сесть на ав; тобус, она села в машину по приглашению двух молодых людей, которых приняла за студентов. Она ясно помнит, что в тот момент сказала себе: «Не надо бы». Возможно, эти же слова сказал себе ее отец в схожих обстоятельствах. Они остановились перед каким;то домом в пригороде, и один мужчина вышел в поисках чего;то. Сегодня Луиза сказала себе, что в тот момент она еще могла убе; жать. Мужчина искал ружье, которое он теперь прижимал к ее спине, чтобы она не кричала. Машина быстро удалялась в сель; скую местность, где один ее изнасиловал, пока другой прижимал дуло ружья к ее шее. Потом они выбросили ее из машины. Она зашла в кафе, где показалась себе слишком грязной, чтобы с кем; либо заговорить, чувствуя себя раздеваемой глазами посетителей. Она не могла набраться мужества кому;то позвонить.

Во время первого тура психоанализа аналитик не увидела дос; таточно ясно, что Луиза смотрела смерти в лицо. Полиция огра; ничилась тем, что поставила ее в известность о том, что в округе на свободе разгуливают мужчины, убивающие молодых женщин. Инцидент остался нераскрытым. Несколькими годами позже, за; долго до начала психоанализа, когда она, узнав одного из преступ; ников на улице, указала на него пальцем: «Это он!» — ее первый муж проигнорировал этот жест. Вскоре после этого эпизода она забеременела от первого мужа, у нее был выкидыш, она развелась

ибольше иметь детей не пыталась.

Вэтот раз аналитик не была стеснена идеалом нейтральности. Она тоже, как теперь было известно Луизе, с тех пор вошла в кон; такт с ужасным знанием, отпечатавшимся на теле: «Тоннель» ждал на перекрестке двух их историй со всей очевидностью вырезанного бессознательного. В первый раз Луиза принесла лагерные рисун; ки. Очень красочные, с удивительно четкими контурами, они изображали ужасы с юмористической отстраненностью, которая

156

ФРАНСУАЗА ДАВУАН, ЖАНGМАКС ГОДИЙЕР. ИСТОРИЯ...

до этого дня бросала вызов Nacht und Nebel1, планировавшимся нацистами2. Они были вдохновлены тем же источником, что и «Тоннель», а вовсе не зловещей подавляющей серостью, что виде; лась вначале аналитику. Впоследствии Луиза решила передать ри; сунки в местный музей Сопротивления.

Затем она решила рассказать всю историю (ее историю, исто; рию аналитика и историю книги) брату и мужу с тем, чтобы про; верить факты, столь надолго разлученные с памятью. Cкрытые доселе факты объединили их как детей войны, а не просто как пассивных жертв драматических обстоятельств. Сегодня все они вернулись в родную провинцию, и ее брат живет отдельно.

Подведем итоги. Трагическое похищение отца с очевидностью не было причиной изнасилования Луизы и ее проблем. Что позво; ляет нам так говорить? Причинные связи всегда конструируются ретроспективно. Поэтому перед лицом Реального они не могут служить орудием терапии. Согласно тому, что Витгенштейн назы; вает «глупым предрассудком нашего времени»3, для того чтобы начать перемены, требуется лишь объяснить и понять нечто. Мы безостановочно производим понимание и причинность: как из пулеметов вылетают из нас «почeму» и «как», как шутит Салли; ван4; а там, где объяснения не находится, мы вынуждены брать

1 «Ночь и Туман» — в одноименном фильме Алена Ресне (1957) были по; казаны рисунки из архивов Окончательного решения.

2 Nacht und Nebel (Ночь и Туман) — так немцы называли узников — участ;

ников антифашистского Сопротивления в оккупированных нацистами стра;

нах, среди которых было немало интеллектуалов. Их семьям не сообщалось о

депортации, так что родственники считали их погибшими. Возможно, этот

факт лежит в основе необычного названия, почерпнутого из поэзии Гете: эти

узники должны были исчезнуть, раствориться в ночи, в тумане. — Прим. пер. 3 Витгенштейн Л. Заметки о «Золотой ветви» Дж. Фрэзера // Историко; философский ежегодник: 89. М., 1989. С. 254. Витгенштейн говорит: «Возмож; но ли, чтобы огонь или сходство огня с Солнцем не произвели впечатления на

пробуждающийся человеческий дух? Но вовсе не потому, что “он не умел

объяснить этого явления” (глупый предрассудок нашего времени). — Ибо разве

объяснение сделает его менее впечатляющим?.. После описания подобного магического лечения всегда можно было бы сказать: если болезнь не понима; ет этого, то я уж не знаю, как еще ей растолковать» (Там же).

4 «В человеческом мире объяснения почти любому действию любого чело;

века добыть очень легко. Все, что требуется, это спросить: “И почему же ты это сделал?” — и он строчит словами и предложениями, подобно пулемету; а если ты уйдешь, он продолжит словоизвержение в письме для довершения демон; страции того, как невыразимо легко он поддается самообману на тот счет, что

157

ПАМЯТЬ БОЛИ

вину на себя или проецировать ее на козла отпущения, индивиду; ального или коллективного. Здесь нас одолевает трагический изъян1, воплощая неизбежность слепой судьбы, доставшейся всей большой семье.

Но Луиза во второй раз могла сказать определенно больше о «ее изнасиловании»: это не было больше краткой новостью, упомяну; той лишь для объяснения того, что случилось после, но оно не было и судьбой, трагически настигнувшей ее в результате испыта; ний отца. Сказанное изменилось из;за книги аналитика. Измени; лась сама манера, с которой аналитик слушала. Резонанс был под; хвачен и усилен, и перенос определенного знания осуществился.

Итогом испытаний, выпавших на долю Луизы, стало ее погру; жение в состояние полной оставленности, знакомое и ее отцу, и брату, и матери. Они выжили и оказались связаны этим друг с дру; гом, обретя то знание, что оставалось невыговариваемым. Мы на; звали это знанием Реального, знанием без субъекта. Такое знание может поддерживаться только множественным телом. Аналитики часто пренебрегают этой уникальной конфигурацией, до тех пор пока жизнь не вынуждает их временно вернуться к ней, чтобы посмотреть в лицо той упрямой Вещи, что воплотилась в душах или телах, слишком для нее маленьких, пока не найдется терапон, способный поместить ее в историю и тем самым испытать ее и прочувствовать.

На уровне рассказа, не совпадающего с историей, боль в спи; не Луизы исчезла. Она начала водить машину, даже микроавтобус, когда они переезжали. Она решила платить за сеансы наподобие детей Терезина. Поскольку денег у нее было немного, она прино; сила аналитику хорошее вино и гусиную печень из ее родной про; винции. Аналитик отвечала согласием на еду.

Анализ аналитика дал возможность утвердить воздействие впе; чатлений (вроде тех, что оставила первая встреча с Луизой) и по; ставить эти впечатления под вопрос. Уместно вспомнить, что Ла;

он знает, что делает, — и это все, что, по;видимому, требуется большинству

людей для ощущения комфорта» (Sullivan H.S. The Fusion of Psychiatry and Social

Science. NY: Norton, 1971. P. 206).

1 В греческой трагедии изъян в семейной или клановой генеалогии или в герое называется hamartia (от hamartano, буквально «промахнуться»). Этот

изъян потому трагический, что влияет на всех членов рода без разбору, как на

жертв, так и на палачей (см.: Saпd S. La faute tragique. Paris: Maspero, 1978).

158

ФРАНСУАЗА ДАВУАН, ЖАНGМАКС ГОДИЙЕР. ИСТОРИЯ...

кан всегда утверждал, что учебный, дидактический психоанализ — не что иное, как личный психоанализ аналитика, дающий ему воз; можность проанализировать истоки желания стать той личностью, которой адресованы симптомы. Возможно, здесь можно прояснить одну из его загадочных формул: аналитик — это тот, кто иденти; фицируется со своим симптомом. Не есть ли это признание того, что дидактический психоанализ разворачивается образом, похо; жим на учебу знахаря индейского племени Сиу? Здесь изъян, при; вязывающий его к месту речи, к «словам племени»1, признан с са; мого начала. В дидактическом анализе, но также и когда он имеет дело с подобным трудным пациентом, для восстановления воеди; но фрагментов разрушенных репрезентаций у аналитика есть толь; ко такое шаткое основание.

Сны, говорящие «нет»: сновидчество в тоталитарной ситуации2

Последствия тоталитарных режимов иногда чувствовались и после падения империй. Аналитикам приходилось практиковать свое ремесло в наихудших условиях диктатуры, например в Арген; тине, где для сеансов нужно было заранее выдумывать какой;то извинительный предлог в случае, если нагрянет полиция. Зачем эта зловещая нота в обсуждении практики, для самого существования которой нужна свобода речи? Причина в том, что психоаналити; ческий дискурс в любой своей форме есть по преимуществу анти; тоталитарное орудие, поскольку он утверждает место свободного другого — неважно, до какой степени ограниченного. В таких крайних случаях сумасшествие — его лучший друг. Например, пси; хоаналитики Марен и Марсело Винар описывают, как в обстоя; тельствах одиночного тюремного заключения в Уругвае одному узнику удалось пережить пытки потому, что он был способен вы; зывать у себя галлюцинации частых визитов своих друзей3. Когда он вышел на свободу, друзей поразила та убежденность, с которой

1 Mallarme S. Le Tombeau d’Edgar Poe. Paris: Gallimard Pleiade, 1961.

2Cм.: Gaudilliere J.#M. Rever en situation totalitaire // Critique. 1997. Vol. 603/

604.P. 641–650.

3 Vinar M., Vinar M. Exil et Torture. Paris: Denokl, 1989.

159

ПАМЯТЬ БОЛИ

он благодарил их за их визиты, — прежде всего потому, что на ра; циональном уровне они не только не могли встретиться с ним в тюрьме, но даже не могли и представить себе такую встречу.

Сумасшествие поэтому иногда — единственно возможная рас; щелина в плотности Реального. Скорее инструмент, чем судьба, оно прорывает тотальный, или тоталитарный, порядок: это одно; временно симптом и способ выхода, особенно тогда, когда вся мыслимая живая речь намеренно исключается убийством людей, тела и души. Ведь никому не приходится выбирать тот рот, тот сон или ту галлюцинацию, которые скажут «Нет». Мы вовсе не утвер; ждаем здесь, что сны «знают» об отрицании, совсем наоборот: сам акт сновидения может стать тем «Нет», которое направлено в ад; рес пытающихся воспрепятствовать снам. Речь идет прежде всего о снах, которые говорят «Нет» атакам на бессознательное. Верно и обратное: травмированную личность можно довести до сумасше; ствия, препятствуя ее снам с помощью химических препаратов1. Поэтому иногда летопись истории ведется в снах, ожидающих того, кто мог бы придать им голос.

В 1933 году доктор К. возвратился домой после долгого рабо; чего дня. Он присел и, усталый, задремал. Ему снится, что он дол; жен лечить Гитлера и соглашается на это. Он просыпается, рыдая. Шарлота Берадт2, молодая немка, собрала с 1932 по 1938 около трехсот подобных сновидений, либо прямо ей рассказанных, либо полученных при посредстве друзей, докторов, прислуги, священ;

1 Барруа пишет: «Мы все знаем о большой вероятности, с какой нейролеп; тики, бензодиазерпины и многие другие психотропные субстанции изменяют разные фазы сна. Хорошо известны нарушения сна при психотравматических синдромах, и ясно, что любое медикаментозное вмешательство в структуру сна существенно изменит активность сна… Я предположил, что эта ночная актив; ность галлюцинаторно;онейрического типа (кошмары травматических невро;

зов) буквально блокировалась психотропными медикаментами, воздействую;

щими на различные ответственные за сон мозговые структуры, как если бы на

образы или прорывы травматических сцен и неконтролируемые проявления воспоминаний оказывалось давление или накладывались внутренние ограни; чения… В результате лечение должно начинаться прямо с первых секунд интер; вью — проявлением безусловного приятия всего, о чем говорит субъект… Ан;

типсихотическое лечение сопряжено с риском подтолкнуть субъекта к

долговременному развитию болезни» (Barrois C. Psychoses aigues, subaigues et au long court. Complications et expressions des syndromes psychotraumatiques (ou PTSD des auteurs Nord Americains) // Annales Medicopsychologiques. 1998. № 156. P. 33).

2 Beradt С. The Third Reich of Dreams. Chicago: Quadrangle, 1968.

160

ФРАНСУАЗА ДАВУАН, ЖАНGМАКС ГОДИЙЕР. ИСТОРИЯ...

ников, ожидающих эти истории, не зная как или почему. Они были неоценимыми посредниками, сплетающими связь между незнако; мыми друг с другом сновидцами и ошеломленными читателями этих текстов, опубликованных в 1960;х годах. В снах запечатлены факты, не только не вошедшие к тому времени в исторические учебники, но даже и не рассказываемые как просто истории, — факты, которые большинство людей не хотело или не способно было видеть. Подобно травматическим сновидениям, пытающим; ся запечатлеть воздействие Реального, эти сновидения лишены субъекта, но упорно стараются его создать. После Первой мировой войны Фрейд провел ясное различение между такими снами и снами желания1. Это сны, которые просил подвергнуть психоана; лизу Витгенштейн, провозгласив себя главным учеником Фрейда: когда он вернулся с фронта, такого рода сны одолевали его, как и всех других.

Шарлота Берадт тщательно сличила тексты этих снов. По мере того как тоталитарная машина постепенно раскрывалась, она де; кодировала очевидные знаки: Гитлер мог стать дядей Генри, Наци; стская партия — Семьей. Свои заметки она хранила в книгах сво; ей библиотеки, а когда ситуация стала невозможной, в 1938 году покинула Германию. Ей удалось переслать все эти книги в Соеди; ненные Штаты. Несколько лет спустя, сначала в Мюнхене, а за; тем в Америке, она опубликовала свои заметки, сопроводив их захватывающим предисловием. Берадт входила в тесный круг не; мецких друзей Ханны Арендт и ее мужа во время их нью;йорк; ского изгнания. Мы достаточно знаем о настороженности, с кото;

1 Фрейд пишет: «Если сновидения травматических невротиков возвраща;

ют больных так регулярно в обстановку катастрофы, то они во всяком случае

не являются исполнением желания, галлюцинаторное осуществление которо; го сделалось функцией при господстве принципа удовольствия. Но мы долж;

ны допустить, что они осуществляют другую задачу, разрешение которой дол;

жно произойти раньше, чем принцип удовольствия начнет осуществлять свое

господство. Эти сновидения стараются справиться с раздражением посред; ством развития чувства страха, отсутствие которого стало причиной травмати; ческого невроза. Они проливают, таким образом, свет на функцию психичес; кого аппарата, которая, не противореча принципу удовольствия, все же

независима от него и кажется более первоначальной, чем стремление к удо;

вольствию и избегание неудовольствия. Здесь было бы уместно впервые признать исключение из правила, что сновидение есть исполнение желания» (Фрейд З. По

ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. По ту сторону принципа удо;

вольствия. Сб. статей. М., 1992. С. 224–225). Курсив наш. — Ф.Д. и Ж.#М.Г.

161

ПАМЯТЬ БОЛИ

рой они относились к психоанализу, чтобы по достоинству оценить их поддержку этой публикации1.

Не будучи психоаналитиком и не пережив лично ад лагерей, Берадт подчеркивает отчетливое различие между снами, называе; мыми ею политическими, и снами, привычно разбираемыми в классическом психоанализе в качестве прямого пути к бессозна; тельному и вытесненным желаниям. Описания политических снов очень точны, в них не привлекаются ассоциации, и, когда они возвращаются к сновидцу через несколько лет, текст остается не; изменным почти до последней запятой. Они образуют часть Реаль; ного и не предполагают работы метафоры и метонимии, управля; ющих недомолвками истины в снах вытесненного желания.

Несмотря на их ясность и близость социальному здравому смыслу, собранные Берадт сны необходимо включить в число тех травматических снов, что никогда не поддавались интерпретации

втерминах снов, призванных исполнить желания. Их четкость рождает впечатление, что аналитический дискурс втайне стремил; ся разработать теневой язык в той самой стране, где тоталитаризм хотел управлять всем вплоть до сновидений2. Ее книга называлась «Третий рейх сновидений». Она сильно рисковала, и несомненно, что именно близость опасности обусловила силу ее комментариев и дала ей мужество продолжать.

Врассказываемых ею снах мы слышим плач камней взорван; ных повсюду домов, рыдания окон, закрытых колючей проволо; кой, рев громкоговорителей, приказывающих людям маршировать

вногу, дрожь тел, над которыми шпионят и надсмехаются. Трав; мирует не только событие, но и искажение информации, превра; щающее тело в убежище противящихся посланий на пороге речи, на границе абстрактного и конкретного. Вещи говорят на сцене, отличающейся от сцены вытесненного бесcознательного, ведь дру; гой либо не отвечает, либо выкрикивает абсурдные и убийствен;

1 Об этом вспоминает мать парижского психоаналитика, проведшая часть ита; льянских каникул вместе с Арендт и Берадт, которые говорили о том, что нужно опубликовать эти сновидения, собранные во время нацистской оккупации.

2Cм.: Gaudilliere J.#M. Rever en situation totalitaire // Critique. 1997. Vol. 603/

604. P. 641–650. Райнхарт Козеллек пишет, что нацистский лидер Роберт Лей в речи в Мюнхене 1938 года заявил, что только для спящего человека в Германии теперь возможна личная жизнь (Koselleck R. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1990).

162

ФРАНСУАЗА ДАВУАН, ЖАНGМАКС ГОДИЙЕР. ИСТОРИЯ...

ные требования. Именно этой другости мы дали имя Реального другого. Фрейд также обратился к нему в то время, начав свою работу «Моисей и монотеизм» сразу после того, как его книги были сожжены и он прочел первые сообщения о концентрационных лагерях1. Он использует пример преступления, о котором невоз; можно говорить, и ставит вопрос о субъекте исторической прав; ды, возникшем там, где не осталось следов. Но остались почти конкретные впечатления, подобные тем, что производят крушение идолов, сумасшествие или невинность которых2 составит анти; память в сокрытости времени.

Сон Витгенштейна

В эти же тревожные времена мы вновь сталкиваемся с Людвигом Витгенштейном, три старших брата которого покончили жизнь самоубийством. Четвертый — пианист Пауль — лишился правой руки во время Первой мировой войны. Равель написал для него фортепианный концерт для левой руки. В 1929 году, после десяти; летнего перерыва в философской работе, Людвиг оставил Авст; рию, вернулся в Кембридж и увидел сон, который Берадт могла бы добавить к своей серии политических снов. Мы знаем о нем из письма Витгенштейна своему другу, Морицу Шлику, которому он решил рассказать о своем сне3. В центре сна — человек, который

1 Schur M. Freud, Living and Dying. Madison, CT: International Universities Press, 1972.

2 Четвертая сестра Фрейда — Долфи, всеми любимая старая дева, умрет от

голода в Терезине. Мартин Фрейд описывает ее «обуреваемой впечатлениями

или предчувствиями подступающих несчастий, что нам казалось нелепым и даже немного глупым» (Freud M. Sigmund Freud, Man and Father. NY: Vanguard,

1958. P. 16). В своем простодушии Долфи поэтому видела то, что многие не

хотели видеть, — вещи, запечатлеваемые в собранных Шарлот Берадт снах ночь

за ночью: «Помню, мы гуляли с ней как;то в Вене и прошли мимо обычного прохожего, не;еврея, не обратившего на нас внимания. Я счел это патологичес; кой фобией или глупостью, когда Долфи в страхе сжала мою руку и прошеп; тала: “Ты слышал, что этот человек сказал? Он назвал меня грязной вонючей

еврейкой и сказал, что нас всех пора убить”» (Там же).

3 Monk R. Ludwig Wittgenstein. The Duty of Genius. NY: Penguin, 1990. Полу; чивший аристократическое образование Витгенштейн поддался соблазну эмиг; рировать в 1935 году в Советскую Россию, откуда он, разочарованный, спеш; но вернулся.

163

ПАМЯТЬ БОЛИ

оказывается одновременно евреем и профсоюзным лидером, с образованием, типичным для богатого шотландского лорда. Вне; запно этот некто на мотоцикле открывает огонь по велосипедис; ту, затем по девушке, которых люди видят корчащимися на земле и умирающими. В конце Витгенштейн пишет Шлику, что он сму; щен своим еврейским происхождением и что он сам находится в положении этого человека.

Что особенно интересует Витгенштейна в своем сне — это имя человека, последовательные деформации которого в тексте прохо; дят через линии разрыва, отмеченные идеологиями и социальны; ми движениями прошлого века. Сначала его зовут Вертсаг, не; сколькими строчками ниже — Верзаг (по;немецки verzagt означает обескураженный). Versagung — именно то слово, которое Фрейд использует для обозначения отказа от реальности. В то время, хотя Витгенштейн и переехал в Англию, от него не ускользнули анти; семитские угрозы, нараставшие в его родной Австрии. Послание этого сна распространилось более широко в 1937;м, когда после возвращения из России, в беседах с несколькими друзьями он выступил со срочным признанием. Он сообщил, что его семья в XIX веке отказалась от еврейского происхождения и что он сам никогда не испытывал желания избавиться от того аристократи; ческого титула, который был дарован его семье королевской осо; бой1. Дело происходило в период, ведущий к аншлюсу2.

В свою очередь, мы пишем свой текст в Европе накануне XXI века. В разговорах с нашими родителями, которые так и не смогли — вопреки амнистиям — примириться с происшедшим, мы постоянно возвращались к тем ущербным строкам, что были на; чертаны всеми тоталитарными режимами прошлого века. Ханна Арендт обратилась к этим событиям и их истокам как историк и как философ. Она описывает Реального другого, на которого мы постоянно наталкиваемся в этом тексте и который время от вре; мени оказывается в состоянии рекрутировать психоанализ для сво; их институциональных целей, как, впрочем, и все остальное. На фоне такого геноцида вопрос, которым задается Иоланде Мукага; сана, чей муж тутси и трое детей были убиты во время резни в Ру;

1 McGuinness B. Wittgenstein: a Life. Vol. 1: Young Ludwig (1889–1921). London: Duckworth, 1988.

2 Rhees R. Recollections of Wittgenstein. London and NY: Oxford University Press, 1984.

164