ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

СЕРГЕЙ МИРНЫЙ. ЧЕРНОБЫЛЬ КАК ИНФОТРАВМА

СССР, контролировавшие все СМИ страны, в течение нескольких лет замалчивали (отчасти не понимая сами) масштабы чернобыль; ских последствий, а «озвучиваемые» ими эффекты и дозы радиа; ции были, с точки зрения общественного мнения, смехотворно маленькими. В это же самое время в неформальных СМИ СССР

(как и в зарубежных СМИ) происходил настоящий информацион; ный взрыв: домыслы, слухи и сенсационно преувеличенные сооб; щения создавали мощный потенциал патогенной информации.

Со временем этот инфовзрыв мог бы постепенно сойти на нет. Однако начиная с 1988 года процессы демократизации и гласнос; ти способствовали значительному росту публикаций о Чернобы; ле в СМИ. Информация эта была противоречивой; даже достовер; ные научные данные становились дополнительным фактором стресса, поскольку часто подавались в форме, не адаптированной для широкой аудитории или/и не учитывающей специфику ее вос; приятия. Все это породило явление, названное «вторичной пани; кой»1, которая, по некоторым оценкам, не уступала по интенсив; ности и охвату первичной панике 1986 года и внесла свой вклад в углубление психологической травмы чернобыльцев2. Период вто; рого информационного всплеска Чернобыля длился приблизи; тельно с 1989;го по 1992 год.

Это было связано с рядом политических обстоятельств. До 1991 года демократические силы СССР и сепаратистские силы национальных республик активно указывали на Чернобыль как индикатор и следствие системного кризиса СССР. Акцентирова; ние масштаба негативных чернобыльских последствий было рас; пространенным приемом политической риторики. В последние годы СССР и первые годы независимости бывших республик в ответ на требования общественности были приняты законы о бес; прецедентно широком наборе льгот и компенсаций чернобыльцам. Правительства новых независимых государств были также заинте; ресованы в преувеличенном представлении чернобыльского ущер;

Psychological and Social Mechanisms // Ibid. Р. 130–131; Моляко В. Психологичес; кие последствия Чернобыльской катастрофы // Психологический журнал. 1992. Т. 13. № 1. С. 135–146.

1 Моляко В. Особенности проявления паники. С. 69.

2 Тарабрина Н.В., Лазебная Е.О., Зеленова М.Е., Ласко Н.В., Орр С.Ф., Пит# ман Р.К. Психофизиологическая реактивность у ликвидаторов аварии на ЧАЭС // Психологический журнал. 1996. Т. 17. № 2. С. 30–45; Тарабрина Н., Петрухин Е. Психологические особенности восприятия.

227

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

ба и эффектов радиации, чтобы получать максимум иностранной помощи для ликвидации последствий. Международные и постсо; ветские антиядерные и экологические движения также подчерки; вали негативные последствия Чернобыля. Приписывая их почти исключительно радиации, они использовали Чернобыль как эф; фективный риторический прием в борьбе против ядерных техно; логий1. МАГАТЭ и национальные атомные институции, наоборот, твердо стояли на позиции мизерности доказанных последствий радиации (избегая говорить о последствиях катастрофы в целом); их заявления, часто высказываемые в крайне пренебрежительной для «населения» форме, имели обратный эффект2.

Таким образом, все значимые участники информационного про; цесса (осознанно или неосознанно) представляли Чернобыль де; факто так, чтобы не столько смягчить его последствия для групп, непосредственно затронутых аварией, сколько прибрести макси; мальный (политический или/и экономический) капитал. В этой ситуации чернобыльцам было крайне сложно репрезентовать себя вне господствующего радиационного дискурса аварии и ее послед; ствий, и они волей;неволей подыгрывали этой модели восприятия.

Приблизительно со второй половины 1990;х власти молодых стран начали постепенно менять тональность освещения Черно; быля. Однозначная «катастрофичность» в трактовке последствий аварии для здоровья стала исчезать. Это было вызвано, в частно; сти, нехваткой средств для смягчения последствий по заявленным ранее программам (которые принимались, как правило, без доста; точной экономической проработки) и постепенным накоплением надежных научных данных о незначимости эффектов чернобыльс; кой радиации. Однако исследователи;медики, научно и экономи; чески заинтересованные в продолжении своих программ, ориенти; рованных на радиационные и соматические эффекты Чернобыля, продолжали и продолжают продуцировать информацию о значимо; сти и большом масштабе радиационных последствий Чернобыля3. Кульминацией «раздувания» последствий Чернобыля можно счи;

1См, напр.: «Children of Chernobyl» (Documentary film). TVE, 1993. Director

C. Gordon.

2 Колоритный пример такого поведения высокопоставленного чиновника МАГАТЭ запечатлен в: «Fallout from Chernobyl» (Documentary film). BBC TV, Horizon, 1996.

3 Булдаков Л. Медицинские последствия. С. 7–8.

228

СЕРГЕЙ МИРНЫЙ. ЧЕРНОБЫЛЬ КАК ИНФОТРАВМА

тать 1996 год, 10;летнюю годовщину события. Только приблизи; тельно с 1998 года в СМИ началось «забывание» Чернобыля. Та; ким образом, на протяжении почти полутора десятков лет черно; быльский инфостресс поддерживался на высоком уровне, что составляет еще одну редкостную особенность Чернобыля.

Каким образом, через какие механизмы эта информационная ситуация влияла и продолжает влиять на чернобыльцев? Психо; травма обычно ассоциируется с патологической формой памяти о травмировавшем событии, когда не происходит адаптации психи; ки, «привыкания» к пережитому, естественного «выцветания» впе; чатлений о моменте травмы. Вместо этого травматическое собы; тие ярко и регулярно «проживается» травмированным человеком, составляя для него, по сути, повседневную реальность, во всяком случае ее весомую часть. Вероятно, самым неожиданным в этом феномене «аномальной» памяти применительно к Чернобылю яв; ляется то, что многие ликвидаторы сами не хотят забывать впе; чатлений зоны. Понимая глобальное значение Чернобыльской ка; тастрофы и видя, что обретенные ими в зоне уникальные знания, навыки, впечатления до сих пор не зафиксированы адекватно в кол; лективной памяти и опыте, многие ликвидаторы являются факти; чески — используем удачный термин Кати Карут — the vehicle of a history1, «носителями истории», исторической памяти, своего рода памятниками события, помнящими событие. Их работа по ликвида; ции последствий аварии не завершена до тех пор, пока чернобыль; ский опыт не будет включен в ткань нашей культуры.

Здесь уместно вспомнить наблюдение Примо Леви2, который делит выживших в фашистских концлагерях смерти (обстановка в которых была исключительно психотравмирующей) на две груп; пы. Входящие в первую не хотят даже говорить на эту тему и хоте; ли бы забыть концлагеря (но не могут, и их мучают по ночам кош; мары). Для них, по мнению Леви, «страдания были травматичны — но лишены всякого смысла». Другие же, наоборот, освободились от травматических форм памяти, перестали об этом думать, нача; ли жить заново. Их отличает или хотя бы минимальная политичес; кая подготовка (у бывших политзаключенных), или религиозные убеждения, или высокая мораль. Помнить для них — это долг: «Они не хотят об этом забыть и еще более не хотят, чтобы мир об

1См. статью К. Карут в данном сборнике.

2 Levi P. If this is a Man; The Truce. London: Abacus, 1993. P. 390.

229

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

этом забыл, понимая, что то, что с ними было, наполнено смыс; лом, что концлагеря не были случайностью, исторической непред; виденностью». Эти наблюдения верны и для Чернобыля: «Все, я сказал себе: Чернобыль для меня в прошлом. И я стараюсь об этом не вспоминать», — сказал автору в частной беседе Семен Гринберг, командир взвода радиационной разведки самого первого, самого радиационно опасного и физически и психологически напряжен; ного периода после взрыва. Можно предположить, что у многих ликвидаторов, даже получивших значительные лучевые поврежде; ния, но имеющих установку на полноценную личную, обществен; ную и профессиональную жизнь, будет преобладать именно такая сознательная мотивация (что, по логике психоанализа, скорее не излечивает, но «маскирует», загоняет вглубь и тем самым закреп; ляет психотравму). Стоит отметить, что довольно часто негативный образ Чернобыля в массмедиа и обществе поддерживают те черно; быльцы, чей чернобыльский опыт (как радиационный, так и со; циальный и психологический) не особенно тяжел.

С этим связана другая, критически важная предпосылка ано; мальности индивидуальной и коллективной памяти о Чернобыле. Яркость, «буквальность», чувственность психотравмирующих вос; поминаний личности интерпретируются как свидетельство того, что опыт травмировавшего события не пережит вполне, не понят, не опосредствован: «Образ <травматического воспоминания> фак; тически говорит: “Есть что;то, чего ты еще не понял”»1. Этот опыт не может быть в достаточной степени переработан единичной лич; ностью или группой переживших событие, он требует широкого социального осмысления и интеграции. Характерно в этой связи наблюдение Светланы Алексиевич, проинтервьюировавшей не; сколько сотен чернобыльцев:

Не раз я слышала от своих собеседников одинаковые признания: «таких слов не подберу, чтобы передать то, что видела и пережи; ла», «ни в одной книжке об этом не читал и в кино не видел», «ник; то раньше мне ничего подобного не рассказывал». Признания по; вторялись …Все впервые обозначается, произносится вслух. Случилось нечто, для чего мы еще не имеем ни системы представ; лений, ни аналогов, ни опыта, к чему не приспособлено ни наше

1 См. статью К. Карут в данном сборнике.

230

СЕРГЕЙ МИРНЫЙ. ЧЕРНОБЫЛЬ КАК ИНФОТРАВМА

зрение, ни наше ухо, даже наш словарь не годится. Весь внутрен; ний инструмент. …Чтобы что;то понять, человеку надо выйти за пределы самого себя1.

Непонятая, неизвестная обществу информация об их личном опыте отчуждает чернобыльцев, ослабляет или рвет их связи и с обществом в целом, и с их ближайшим окружением: «Со мной никто не может заговорить так, чтобы я ответил. На моем языке… Никто не понимает, откуда я вернулся… И я рассказать не могу»2. Травмирующий аспект коренного непонимания Чернобыля ощу; тим во многих интервью чернобыльцев как настойчивый, повто; ряющийся мотив непознанности и, более того, якобы принципи; альной непознаваемости Чернобыля.

Еще одна причина нежелания ликвидаторов забывать впечат; ления зоны — более личная и локальная. Для многих работа по ликвидации последствий катастрофы в Чернобыльской зоне ста; ла фактически вершиной жизни — как в смысле значимости сво; ей личности (бороться с проблемой глобальной важности, быть в фокусе внимания всей планеты), так и с точки зрения накала пе; режитых там эмоций и чувств: «Страх и свобода! Живешь на пол; ную катушку… Вам не понять, в обычной жизни… Я оглядываюсь на те дни… Я был рядом с чем;то… Чем;то фантастическим. Слов не хватает… Было такое чувство… Какое? Такое чувство я не испы; тывал даже в любви»3.

В это же время социально;политический негативный миф вок; руг Чернобыля плотно окутывает и самих чернобыльцев. Эта (дез)ин; формация способствует закреплению и усугублению их психотравмы как напрямую, формируя у многих убежденность в своем несчас; тье, так и опосредствованно, через их социальную стигматизацию и виктимизацию.

Стигматизация (в дословном переводе «клеймение, выжигание клейма на теле») — это наделение человека или группы негатив; ным признаком;клеймом со стороны общества, определение через признак, наносящий социальный и/или психологический ущерб. Таким клеймом;стигмой является доминирующее в обществе мне;

1 Алексиевич С. Чернобыльская молитва. С. 26.

2 Там же. С. 73.

3 Из интервью ликвидатора А. Кудрягина (Алексиевич С. Чернобыльськая молитва. С. 165, 166, 168).

231

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

ние, что «все ликвидаторы тяжело и неизлечимо больны, травми; рованы физически и психически»1.

Источники стигматизации чернобыльцев — боязнь радиации и незнание реальных последствий облучения. Из;за боязни радиа; ции часто боятся и самих чернобыльцев — как опасных для кон; такта объектов, «источников смертельного излучения», «разносчи; ков радиации». Стигма чернобыльцев подобна стигме больных СПИДом2. В качестве примера приведу рассказ моего товарища, офицера батальона радиационной разведки, о том, как они с напар; ником в сентябре 1986 года возвращались из зоны домой через Киев:

Только спустившись в метро, мы поняли, какую ошибку соверши; ли, поперев в Киев в «партизанской» форме. На боку у нас висели одинаковые противогазные сумки, хранившие тот немудреный скарб, который мы решились забрать с собой… Два подозрительных типа в полевой форме с противогазами... Вок;

руг нас был постоянный людской вакуум. Нас чурались, от нас отводили глаза. Мы сидели в почетном удалении от остальных пас; сажиров вагона. То же самое было и в троллейбусе… Ресторан… полон. Метрдотель, брезгливо держась на расстоянии,

посоветовал нам для начала сменить гардероб, вымыться и уж по; том беспокоиться о еде… <Напарник> побелел лицом и двинулся на него, но я схватил его в охапку и вытащил на улицу... Киев, ко; торый мы спасали, нас не принимал. Мы были изгоями, прокажен; ными в этом городе. Обида и усталость навалились одновременно. Вкалывая на станции, мы наивно полагали, что наши благодарные соотечественники кинутся мыть нам ноги по возвращении домой. Пусть кто;нибудь скажет, что мы этого не заслужили!

Втот вечер наши иллюзии рассеялись.

Влучшем случае нас игнорировали. В худшем — чурались, как тя; жело больных инфекционной болезнью. Наши шмотки, мы сами в глазах окружающих нас людей были опасны... Это дал нам понять таксист, которого мы соблазнили четвертной бумажкой. Сам он считал, что радиация — не грипп, и поэтому согласился… Кстати,

1 Из беседы автора с А.О., имеющей два университетских образования (Бу;

дапешт, июль 1999).

2 Киселев М. Страх и стигма: О социально;психологических механизмах

стигматизации больных СПИДом и жертв радиационных катастроф // Психо;

логический журнал. 1999. Т. 20. № 4. С. 40–47.

232

СЕРГЕЙ МИРНЫЙ. ЧЕРНОБЫЛЬ КАК ИНФОТРАВМА

он был единственным из пяти или шести свободных такси, кто рискнул притормозить возле нас… Наш последний совместный ужин прошел на славу. Мы забили

столик в ресторане «Крещатик», поближе к кухне, и перепробова; ли почти все меню. Это, в сочетании с нашими скромными, <уже гражданскими> шмотками, неопровержимо убедило официантку в том, что мы недавно освободились из «зоны»... Мы действитель; но были из зоны. Но не из той. …Бутылка водки сделала нас более великодушными к предательскому городу… Попутчика в купе у меня не было. Когда поезд тронулся, я обес;

силенно упал на постель. Что;то мокрое текло у меня по щекам, полуявь, полусон, полубред мотали меня по ЧАЭС… я задыхался от приторно;сладкого воздуха в подвале главкорпуса, я кромсал не; навистный битум на крыше, я полумертвой бабочкой бился в ис; терике у засохших роз в заброшенном парнике — и над всем этим возвышалась проклятая стена четверки, <руины четвертого энер; гоблока>, какой я запомнил ее с первого дня...

Станция <АЭС> с трудом отпускала меня…1

Стигматизация — это своего рода психологическая защита тех, кто стигматизирует. Она реализует их желание оградить себя, дис; танцироваться (как буквально, так и психологически) от «заразы» (как в смысле радиации, так и болезни). Возникает порочный круг «положительной обратной связи»2: незнание приводит к необос; нованной боязни, создающей стигму, ее негативные эффекты (в частности, в психическом, физическом, социальном здоровье чер; нобыльцев) усиливают боязнь, укореняют незнание, еще больше обосновывают стигму — и приводят к новым негативным эффек; там в здоровье… В стигматизируемых провоцируются реакции, соответствующие ожиданиям общества: чернобылец, постоянно убеждаемый в том, что болен, вполне может заболеть.

С эффектом описанной выше «радиационной стигмы» смыка; ется эффект «стигмы психотравмы»: окружающие не знают о влия; нии травмирующего опыта на психику. Поэтому они, как правило, осуждают самого травмированного, его/ее «пребывание в плену у прошлого», наружную беспомощность и пассивность, «необъясни;

1 Беляков С. Ликвидатор. Повесть. http://zhurnal.lib.ru/b/beljakow_s/ chernobyl.shtml

2 Киселев М. Страх и стигма.

233

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

мые» депрессии и жалобы на здоровье, озлобленность — и тем са; мым способствуют закреплению травмы1. Неудивительно, что у ликвидаторов первых месяцев, эвакуированных и жителей «загряз; ненных» районов по сравнению с жителями контрольных «чистых» районов межличностные проблемы на работе и в семьях в 5–7 раз более часты2.

Хотя виктимизация в отличие от стигматизации — следствие добрых намерений, эффекты их схожи. Виктимизация чернобыль; цев происходит уже на уровне официального названия этой груп; пы: «пострадавшие вследствие Чернобыльской катастрофы», т.е. жертвы по определению. Возможность того, что человек мог быть

вЧернобыле и не пострадать (не говоря уж о том, что последствия этого жизненного опыта могли быть для него положительными), — отсекается на корню. Этого бы не было, если бы чернобыльцы официально именовались, например, «ветеранами Чернобыля»3 .

Ярчайшим примером виктимизации может служить выдержка из статьи депутата украинского парламента Николая Сургая «Они были среди первых», посвященной десятилетней годовщине ава; рии и подвигу ликвидаторов: «Нельзя не сказать добрых слов в адрес наших воинов. Можно и нужно было больше сделать для них

вЧернобыле. И не их вина, а их беда, что многие из них позже так и не стали отцами, их жены — матерями, их любимые — жена; ми...»4 Такие (не соответствующие реальности) мнения — это сво; его рода публичная символическая кастрация всего контингента мужчин;чернобыльцев, создающая предпосылки для многообраз; ных негативных эффектов. Положение женщин в этом отношении не лучше: мать парня при знакомстве удивленно задает вопрос его невесте, эвакуированной из чернобыльской зоны: «Милочка, не; ужели вы можете родить?»5

Характерная информационная особенность Чернобыля еще и

втом, что он был использован массмедиа как повод для наруше;

1 Herman J. Trauma and recovery. P. 115.

2 Саєнко Ю. Соціально;психологічний слід Чорнобилю // Чорнобиль і со; ціум. Чорнобильський синдром: Соціально;психологічні наслідки / Ю. Саєн; ко (ред.) Київ: Інститут соціології АН України, 1995. Т. 1. С. 3–9.

3 Слово «ветеран» обозначает пережившего какое;либо травмирующее со;

бытие — и обычно активно противодействовавшего ему — и несет в себе отте; нок уважения к ветерану и его заслугам перед обществом.

4 Правда Украины. 26 апреля 1996. С. 2.

5 Алексиевич С. Чернобыльская молитва. С. 96.

234

СЕРГЕЙ МИРНЫЙ. ЧЕРНОБЫЛЬ КАК ИНФОТРАВМА

ния целого ряда жестких культурных табу. Единственная известная нам группа людей, которой принято напоминать о тривиальном, но лично малоприятном факте их смертности, — это чернобыльские ликвидаторы. СМИ делают это регулярно, ежегодно, в дни очеред; ной годовщины аварии, причем информация исходит, как правило, из ненадежных источников (например, общественных организаций самих чернобыльцев) и никогда не содержит сравнения со средни; ми показателями смертности по стране в соответствующих возраст; ных группах, без которого любые цифры такого рода бессмыслен; ны1. Хотя показатели смертности, например, среди ликвидаторов России такие же, как у мужского населения страны в целом2.

Бьющий пример нарушения табу на демонстрацию тяжелых телесных повреждений — сорокаминутный документальный фильм «Chernobyl heart» («Чернобыльское сердце»), получивший «Оскара»;20053. Около двадцати минут в фильме показываются ужасающие уродства детей в специальном учреждении в Беларуси. Правда, при этом вскользь говорится, что «вот это нарушение не; редко встречается при рождении ребенка и на Западе, но там сра; зу же делают операцию, и ребенок растет нормальным» (т.е. при; чина на самом деле социально;экономическая), — однако все показанное приписывается последствиям чернобыльской радиа; ции, в том числе и не описанная в научной литературе болезнь сердца, давшая название фильму. Не хочется даже думать, как по; влияет (или уже повлиял) этот эмоционально тяжелейший, пуга; ющий, по;настоящему беспросветный фильм на белорусских де; вушек и женщин, готовящихся стать матерями, и на здоровье их будущих детей. Весьма показательно, что тема фильма — работа международной благотворительной организации в Беларуси, цели которой благороднейшие — помощь детям4.

1 Например, 26 апреля 2005 года в медиацентре газеты «Известия» состоя;

лась пресс;конференция, посвященная 1;й годовщине «чернобыльской траге;

дии». Согласно пресс;релизу, В.Л. Гришин, президент Общероссийской обще;

ственной организации инвалидов Союз «Чернобыль» России, сообщил, что в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы принимали участие свы; ше 250 тысяч россиян. «Сегодня почти 70 тысяч ликвидаторов стали инвалида; ми и более 23 тысяч умерло» (Чернобыль 19 лет спустя. Пресс;конференция //

Известия. 26 апреля 2005. http://izvestia.ru/press/article1680315). 2 Большов Л. и др. Чернобыльская катастрофа.

3«Chernobyl Heart» (Documentary film). HBO TV. US/Belarus’, 2003. Director

M. DeLeo.

4 http://www.chernobyl;international.org

235

СООБЩЕСТВА УТРАТЫ

Однозначно негативный образ Чернобыля — закономерный итог развития и одновременно часть описанной инфоситуации. Остаются в тени положительные последствия Чернобыля цивили; зационного значения. Например, то, что Чернобыль положил ко; нец безудержному и безответственному распространению «мирной и абсолютно безопасной» ядерной энергетики; что он привел к росту экологического и социального сознания и активности; что он указал на системный кризис СССР и ускорил его дезинтегра; цию, предохранив, возможно, от куда более трагичных и масштаб; ных последствий. Практически отсутствует и публичное признание того, что Чернобыль мог дать положительный жизненный опыт ликвидаторам1. В существующем культурном и историческом кон; тексте Чернобыль — явление однозначно негативное, во многих (причем важных) смыслах даже стыдное.

Однако негативный образ Чернобыля — не только способ нега; тивной идентификации (в частности, с осознаваемой или неосозна; ваемой целью удовлетворить через этот негатив свои личные, группо; вые, национальные утилитарные интересы), но и — парадоксальным образом — способ положительной идентификации. Она основыва; ется на обладании уникальным опытом, на фактическом преодоле# нии последствий Чернобыля. Ее логику можно сформулировать при; близительно так: «Это место весь мир считает смертельно опасным — а мы тут живем (или жили, работали там). И ничего, живы». В этом смысле очень показательно высказывание председа; теля Могилевского женского комитета «Дети Чернобыля»: «Я боюсь вымолвить, но мы любим Чернобыль. Это опять найденный смысл нашей жизни… О нас, белорусах, мир узнал после Чернобыля… Мы одновременно и его жертвы, и его жрецы»2.

Инфорикошеты

Информационные факторы Чернобыля негативно влияют на пси; хику и здоровье ликвидаторов не только напрямую и не только че; рез вторичные явления в преимущественно информационной,

1 Преодоление и интегрирование травматического опыта может способ; ствовать росту самоуважения и большей полноте жизни человека (Herman J. Trauma and recovery. P. 204).

2 Алексиевич С. Чернобыльская молитва. С. 201.

236