Фото: Владимир Ходаков
Вселенское православие
Еще одной отличительной особенностью Святой горы, помимо сакраментальной красоты, является ее всеобщность. С конца X века, когда на полуострове Афон был основан первый общежительный монастырь, и вплоть до настоящего времени афонское монашество носило интернациональный характер. Говорят, что святой Афанасий Афонский, основатель первой монашеской обители на Святой горе (963 г.) – Великая Лавра – собрал в свой монастырь большое число монахов разных национальностей, рас, говоривших на разных языках, из разных городов, не только из близлежащих, но из самых отдаленных, даже из Рима, из Италии, Калабрии, Амальфи, Иберии (Грузии), Армении и из еще более далеких стран.
Поразительно, что из четырех наиболее важных, «первенствующих» монастырей – Лавра, Ватопед, Иверон, Хиландар – два являются или изначально были не греческими. Так, Иверский монастырь основали грузины – святой Иоанн и святой Евфимий – около 979-80 гг., всего через семнадцать лет после открытия святым Афанасием его Великой Лавры, хотя, к сожалению, сегодня в стенах Иверона нет ни одного грузина. Хиландарский монастырь был основан сербами – святым Стефаном Неманей и его сыном, святым Саввой в 1198 году. В XV веке, кроме Хиландара, уже пять монастырей были преимущественно сербскими. Есть свидетельства о том, что уже в 1016 году на Афоне был русский монастырь, а болгарский монастырь Зограф относится еще к XII веку.
Таким образом, Афон с самого начала стал и по сей день остается духовным центром всех православных (при условии, разумеется, что эти православные – мужчины). По своему характеру он поистине всемирный – в том смысле, что охватывает практически всю ойкумену (oikoumeni) или обитаемую часть суши. Хотя, согласно Конституционной Хартии, принятой Священным Кинотом святой горы Афон в 1924 году и утвержденной правительством Греции в 1926 году, Афон является «самоуправляющейся частью греческого государства», это никоим образом не означает, что он предназначен только для лиц греческой национальности. И хотя в Хартии говорится, что «все лица, ведущие монашеский образ жизни, после принятия их в качестве послушников или монахов без дальнейших формальностей получают греческое гражданство», Афон в то же время является поистине всеправославным, обителью не только для греков, но также русских, грузин, сербов, болгар и румын.
По крайней мере в отношении православия в его халкидонском варианте (так как на Афоне нет коптов, эфиопов или армян), Святая гора есть поистине микрокосм христианского Востока. И не только Востока, потому что с X по XIII век на горе был также и католический Амальфитанский монастырь ордена бенедиктинцев.
Тем не менее, афонское монашество, являясь интернациональным по своему характеру, отнюдь не уникально. Не будучи новшеством, оно отражает традицию, с самого начала установившуюся в христианском монашестве. Среди египетских монахов IV века были не только копты и греки, но также сирийцы и даже представители западных стран. В Лавре святого Саввы, основанной в VI веке в Иудейской пустыне, помимо тех, кто говорил по-гречески, были и армяне, у которых была своя особая молельня, где они проводили богослужения на своем языке. Тогда же или чуть позже появились грузины и сирийцы, которые также служили Божественную литургию в своих часовнях на своих языках, хотя для причастия вся обитель собиралась в главной церкви. На Синае в VI и последующих веках были армяне, грузины и те, кто говорил на сирийском и арабском языках, все жили вместе.
И хотя восточное монашество давно уже стало интернациональным, это всеправославное явление в высшей степени развито и поддерживается на Афоне. Эта национальная общность определенно является одной из причин, по которой в православном мире Афон считается Святой горой. Долгие века люди разных национальностей жили на Афонской горе вполне мирно. Не следует приписывать тому периоду, как это иногда делают, обостренное чувство национальной принадлежности, которое возникло как у греков, так и у славян только в конце XVIII века.
Дмитрий Оболенский писал об Афоне: «Национальная вражда, безусловно, не была чем-то неизвестным; но чувство единства, глубоко укоренившееся в общей традиции подвижничества и духовности, казалось, имело гораздо большее значение».
В этой связи он отмечает, что византийцы, «принимая во внимание наднациональные узы», относились к другим народам на Афоне не как к другим нациям (ethni), а к другим языкам (glossai). [5]
Этот дух интернационализма на Святой горе легко понять, если вспомнить, что сама Византийская империя была многонациональной; греческий был государственным языком, языком образования и Церкви [6], но в Византии жили также сирийцы, армяне и славяне.
Эта наднациональная ментальность сохранялась и в период туркократии (Османской Греции), по крайней мере, до XVIII века. Грекоговорящие христиане считали себя не эллинами, а римлянами (Romaioi), наследниками не столько классической Эллады, сколько Римской империи, Августа, Константина и Юстиниана. Тем христианам, которые жили в Оттоманской (Османской) империи и говорили на диалектах славянского, валахского или албанского языков, также был не чужд этот «римский» дух, хотя он и не был столь ярко выражен.
Греческий ученый Пасхалис Китромилидис замечает, что период до 1800 года был «эпохой, характеризовавшейся отсутствием на Балканах национального разделения». «Конечно, отмечались некоторые элементы национальной дифференциации, – продолжает он, – выражавшиеся, главным образом, в существовании на Балканском полуострове большого числа местных диалектов. Удивляет, однако, способность людей, живших в эпоху премодерна, преодолевать лингвистические барьеры».
Балканское сообщество было «культурно гомогенизированным», и между людьми существовали «социальные и классовые различия», но они смогли преодолеть «этнолингвистические демаркационные линии». Благодаря этой культурной общности в Османской империи различным «языкам» на Святой горе было легче жить в согласии.
Профессор Китромилидис показывает существование этого интернационального духа в Оттоманском мире, и особенно на Афоне, на примере жизни Константина (Кесария) Дапонте (1713/14-1784), монаха афонского монастыря Ксиропотам. Дапонте является автором длинной поэмы, в которой описано девятилетнее путешествие по Оттоманской империи, предпринятое им для того, чтобы собрать средства для своего монастыря.
Дапонте был страстно влюблен в свой родной остров Скопелос, «мое золотое отечество», как он говорил. Но местность, находящуюся за пределами этого острова, он не считал своей родиной. Он рассматривал «всю территорию юго-восточной Европы как единое целое, не разделенное политическими или национальными границами».
Когда Дапонте путешествовал по Османской империи, для него не важно было, на каком языке говорят местные жители: греческом, албанском, валахском или славянском. Для него имело значение только то, является ли человек христианином или мусульманином. У него не было чувства «Греции» как политического субъекта или «греческой национальности» в современном понимании. Это сознание наднационального «православного содружества», унаследованное от Византии и сохранившееся в период туркократии, помогло монашеским обителям Афона сберечь дух всеправославия.
С прискорбием приходится констатировать, однако, что в течение XIX века он был вытеснен с Балканского полуострова растущим чувством национальной самобытности, и, к сожалению, это отрицательно повлияло на единство и мир на Святой горе. Еще в XVIII веке два насельника монастыря Хиландар, Йован Раджич и Паисий Хиландарский, пробудили в сербах и болгарах сознание своего средневекового прошлого: Раджич превозносил славу Сербского царства XIV века, и под его влиянием Паисий написал о Первом и Втором Болгарских царствах. В самом начале XIX века подобные тенденции стали появляться и среди греков, как на Афоне, так и за его пределами, по мере того, как они распаляли в себе возвышенное самосознание своей принадлежности к классической Элладе; и это ощущение эллинистической самобытности резко возросло во время Греческой революции 1821 года.
Национализм и сегодня продолжает оказывать пагубное действие на Православную Церковь во всём мире. Но, во всяком случае в отношении Афона, межнациональное недоверие существует только в очень ограниченном масштабе.
Всеправославная общность Афона получила новое звучание в течение моей собственной жизни. Когда я, будучи еще мирянином, приезжал на Афон в 1961 и 1962 годах, я не встречал в тамошних монастырях западных неофитов. И хотя я в то время уже всерьез помышлял о том, чтобы стать монахом, мне никогда даже в голову не приходило, что я могу стать насельником какого-нибудь афонского монастыря. Да и местные монахи мне никогда не говорили о такой возможности.
Но начиная с 1970 года, приезжая на Афон, я начал повсюду встречать там новообращенных из западных стран: французов, немцев, шведов, англичан, американцев и даже одного перуанца, и сегодня едва ли можно найти греческую обитель, в которой не было бы представителей Запада, принявших православие в зрелом возрасте.
Впрочем, в моем случае возникло бы препятствие. Дело в том, что на Афоне требуется, чтобы новообращенный, который хочет быть пострижен в монахи, был обращен через таинство крещения. А так как я стал членом Православной Церкви «промыслом Божиим» через таинство миропомазания, меня необходимо было перекрещивать. Это, однако, не мешало мне принимать приглашения служить Божественную литургию, когда я приезжал на Афон. Недавно, когда я служил в одном из греческих монастырей, настоятель – человек необыкновенной доброты – предположил, что мне, возможно, захочется в преклонном возрасте поселиться там. Интересно, надо ли мне будет перекрещиваться в моем епископском облачении. Но эту мысль я не стал высказывать.
Охватывая не только традиционно православные страны, но и Запад, Афон действительно является микрокосмом Православного мира, всеправославным единством во всём разнообразии.
