Фото: Владимир Ходаков
Тройственный путь
Пора перейти от внешних аспектов Афона к его внутренней жизни, и сразу приходит на ум третья заслуживающая внимания черта Святой горы. Афонское монашество может по праву считаться микрокосмом не только благодаря своему разнообразию этнического состава, но и тому, что заключает в себе все три формы монашеской жизни, принятых на христианском Востоке: отшельническая, общежительная и промежуточная, которую можно назвать или полу-отшельнической, или полу-общежительной. Святой Иоанн Лествичник в своем творении «Лествица, возводящая на небеса», написанном на горе Синай в середине VII века, четко различает эти три формы и отдает предпочтение полу-отшельническому образу жизни, который он называет «царский путь»:
«Всё житие монашеское содержится в трех главных устроениях и образах подвига: или в подвижническом уединении и отшельничестве; или в том, чтобы безмолвствовать с одним и, много, с двумя; или, наконец, в том, чтобы терпеливо пребывать в общежитии. «Не уклонися, – говорит Екклесиаст, – ни на десно, ниже на шуе» (Притч. 4:27), но путем царским иди. Средний из этих образов жизни многим приличен; …«А идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их», – сказал Господь (Мф. 18:20)». [7]
Все три формы монашеской жизни существовали в Египте в IV веке; все эти три формы появились на Афоне к концу X века; и все три формы сосуществуют также сегодня на Святой горе. Это свидетельствует о преемственности восточного монашества и особенно о преемственности на самой Святой горе.
Жизнь отшельника, которую Иоанн Лествичник называет «подвижническим уединением и отшельничеством», процветала на Афоне, главным образом, в лесистых долинах и на крутых скалах, в каждой части полуострова. Здесь монах мог жить в полном уединении или с несколькими другими отшельниками, жившими неподалеку. На Афоне сохранилось даже категорическое выражение, обозначающее жизнь отшельника – «монах на подножном корму», или boskos (букв. «пасущийся»), т.е. человек, не имеющий ни крыши над головой, ни постоянного места жительства, который не носит монашескую рясу, а бродит обнаженным, как дикий зверь, питается ягодами и дикими растениями.
Мой друг Джерард Палмер (1904-1984) как-то давно в 1950-х годах говорил с отцом Никоном Карульским, когда подошел его ученик Зосима. Он выглядел смущенным. Отец Зосима плел корзины и пошел в лес набрать прутьев. Зайдя несколько дальше, чем обычно, он заметил на ближайшей скале три обнаженные фигуры. «Это бесы?» – спросил отец Зосима. «Нет», – ответил отец Никон и добавил, что ему известно о монахах-отшельниках, живущих в этом районе.
Противоположностью отшельнической жизни является общежительство в монастыре, «терпеливое пребывание в общежитии», как святой Иоанн говорит о нем. Оно представлено на Афоне двадцатью главными монастырями. В эту категорию входят также общежительные скиты, такие как румынский православный скит Продром. Среди примеров таких скитов в прошлом можно упомянуть русские скиты святого Андрея Первозванного и Ильи Пророка.
И третья форма – та, которую святой Иоанн описывает как «безмолвствование с одним и, много, с двумя», полу-отшельническая или полу-общежительная. Ее можно встретить в таких скитах, как, например, скит святой Анны или Кавсокаливия. Существуют такие монастырские поселки: маленькие домики, расположенные вокруг церкви; и в каждом домике живут от двух до шести монахов – иногда и больше. На практике первый и третий вид монашеской жизни – отшельнический и полу-общежительный – не всегда сильно отличаются друг от друга.
Духовный идеал каждой из трех этих форм монашества ясно выражен в жизни их отцов-основателей, подвизавшихся в IV веке в Египте, и сегодня на Афоне преобладает то же понимание каждой из этих форм. Основателем первого вида, отшельнического, является святой Антоний Великий (251-356). Его обращение к монашеской жизни ярко описал его биограф и современник святой Афанасий Александрийский.
Антоний родился в христианской семье. Когда ему было лет восемнадцать-двадцать, в одно воскресное утро он услышал в церкви слова Евангелия: «Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое и раздай нищим… и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19:21). Эти слова изменили его жизнь. Он впервые услышал их так, как будто они были сказаны лично ему. Он воспринял слова Христа буквально, раздал всё, что имел, и посвятил себя аскетической жизни и молитве; он уходил всё дальше и дальше в пустыню с тем, чтобы быть наедине с Богом. Если хочешь быть совершенным…стремление Антония к совершенству, его всепоглощающая любовь к Богу были столь сильны, всеобъемлющи и бескомпромиссны, что ради Бога он отказался от всего остального.
Святому Пахомию (292-348), основателю первого общежительного монастыря или, точнее, общежительного монашества, так как он основал целый ряд монастырей, объединенных одним наставником, общим уставом и правилами жизни, тоже было около двадцати лет, когда Господь призвал его. В то время он еще был язычником. Он был призван в армию, и его вместе с другими новобранцами отправили вниз по течению Нила в Александрию. Во время этого похода их заперли на ночь в местную тюрьму, вероятно, для того, чтобы они не разбежались. После наступления темноты христиане местной общины принесли им поесть и попить. Пахомий стал спрашивать, кто эти нежданные посетители, и впервые услышал слово «христианин». Глубоко тронутый их деятельным состраданием, Пахомий тут же дал обет стать христианином, когда вернется из войска.
В эту ночь в тюрьме Пахомий молился так: «Господи!.. если ты избавишь меня от моих несчастий, я буду подчиняться Твоей воле все дни жизни моей; и возлюбив всех людей, я буду служить им согласно Твоим заповедям». Он сдержал свое обещание. Через несколько месяцев, оставив военную службу, Пахомий принял святое крещение и сразу же стал вести строгую подвижническую жизнь: его обращение в христианство было в то же время и откликом на Божественный призыв стать монахом.
Возлюбив всех людей, я буду служить им… Оставаясь верным своему идеалу любящего сострадания, которое было явлено ему при его первой встрече с христианами, он решил не становиться отшельником, как Антоний, а основал киновию, в которой он со своими братьями мог выражать свою любовь в каждодневном служении друг другу. Таким образом, по своему духу взаимного участия монастырь Пахомия должен был стать образом первой апостольской христианской общины Иерусалима, в которой «все верующие были вместе и имели всё общее» (Деян. 2:44).
Что же касается третьей, промежуточной формы, в Египте IV века она, в частности, представлена полу-отшельническими поселениями Нитрия и Скит, где основателями были авва Памво, Макарий Египетский, Макарий Александрийский. Из этой среды вышли те истории и высказывания, которые известны под различными названиями:Gerontikon, Apophtegmata или «Изречения отцов-пустынников». Эту книгу полезно читать всем, кто хочет понять значение афонского монашества.
Идеал третьей формы монашеской жизни показан в истории, рассказанной Палладием Еленопольским о своем духовном отце Макарии Александрийском. Однажды в состоянии подавленности Палладий пришел к отцу Макарию и сказал: «Отче, что мне делать? Смущают меня помыслы, говоря мне: “Ты ничего не делаешь здесь, ступай отселе”». Святой отец ответил ему: «Скажи твоим помыслам: “Для Христа я стерегу стены”».
Я стерегу стены… каким оружием? У первых монахов был на это точный ответ: это оружие – молитва. А от кого они охраняют стены? И опять первые монахи отвечают совершенно определенно: от демонов. А так как демоны являются врагами рода человеческого, следовательно, монахи, удаляясь в пустыню, являющуюся логовом бесов, поступают так не себе в угоду, а та невидимая брань, которую они ведут, помогает всему человечеству. К тому же, если пустыня понимается в этом смысле как обиталище сил зла, может возникнуть вопрос: а где сегодня находится эта пустыня – в деревне или в центре города?
Образ Палладия об охране стен, который применим не только к полу-отшельнической жизни, но ко всем формам монашества, взял неизвестный автор, написавший «Историю египетских монахов» (конец IV века). «Нет в Египте и Фиваиде города или поселка, не окруженного жилищами монахов-отшельников как будто стенами, и люди рассчитывают на их молитву, как на Самого Бога… На них держится мир, и их усилиями человеческая жизнь сохраняется и прославляется Богом».
Могут возразить, что эта фраза об «охране стен» отражает постороннее мнение, выражает, что думает о монахах внешний мир, а не то, что иноки воображают о себе. В этом есть доля правды. Без сомнения, большинство первых монахов, если их спросить о том, в чем заключается их призвание, не решается назвать себя защитниками стен или объявить, что на них держится мир. Возможно, они предпочтут ответить более скромно: «Я здесь, чтобы каяться о своих грехах». Как сказал Антоний Великий, «дело, славнейшее из всех дел, какие может совершать человек, есть – исповедовать грехи свои пред Богом». Ученики спросили авву Диоскора: «О чем ты плачешь?» Он отвечал: «Я плачу о грехах своих». Современные афонские монахи ответили бы так же.
Но второй вид понимания монашеского призвания отнюдь не противоречит первому. Даже если монах кается и думает только о своем собственном недостоинстве в глазах Бога, даже если он не считает, что охраняет стены и поддерживает других людей, он, тем не менее, через свое покаяние, или «изменение ума» (metanoia) именно это и совершает. Говоря слова отца Иринея Озэрра, «любое продвижение по пути духовного совершенствования одного верующего приносит пользу всем верующим; с каждым шагом к Богу устанавливается еще одна точка соприкосновения между Ним и всем человечеством; с каждым оазисом духовности пустыня этого мира становится менее дикой и непригодной для обитания». Святой Серафим Саровский (1754-1833) выразил эту мысль более кратко: «Стяжи мирный дух, и вокруг тебя спасутся тысячи».
Именно в этих словах отца Иринея и святого Серафима мы находим ответ на негативное отношение к монашеству, будь то афонское или какое другое. Какую пользу приносит монах обществу? Разве монах живет не только ради себя?
Можно, разумеется, по-разному ответить на эти вопросы. Во-первых, своими трудами по богословию и духовной жизни многие монахи помогают укреплять Церковь. Что же касается Афона, одним из самых обнадеживающих результатов обновлений, произошедших с конца 60-х годов, является заметное увеличение числа полезных книг, написанных афонскими монахами.
Во-вторых, радушие всегда считалось важной составляющей монашеского служения. Распахивая двери своих обителей перед паломниками и другими посетителями, монахи пытаются достучаться до тех, кто чужд Церкви, далек от нее, лишен общения с ней. Даже в том случае, если резкое увеличение числа посетителей в последние десятилетия связано с тем, что на Афон приезжают люди, вовсе не интересующиеся вопросами веры, а из праздного любопытства, каждого гостя нужно «принимать как Самого Христа», как гласит устав святого Бенедикта, а традиции Святой горы подтверждают.
В-третьих, более важное служение монахов внешнему миру состоит в том, чтобы окормлять мирян, заниматься пастырской деятельностью. Отшельник, который, подобно Антонию Великому, удалился от мира исключительно из стремления к совершенству, к концу жизни часто становится, опять же, как святой Антоний, духовным наставником, «старцем» (geron), вселяя надежду и исцеляя души не только своих братьев-монахов, но и многих мирян.
Важно то, что нынешнее обновление Афона благословлено многими влиятельными отцами Церкви, такими как отец Василий Иверский (прежде Ставроникитский), отец Емилиан Симонопетрский, отец Ефрем Филафейский (ныне в Америке), покойный отец Иосиф Ватопедский, покойный отец Паисий – это только некоторые из них. Без этих «старцев» возрождение Афона было бы невозможно. Их влияние распространяется не только на всю Грецию, но и далеко за ее пределы.
Однако ни один из этих ответов не затрагивает суть дела. Основное служение монаха человечеству заключается в молитве. Он помогает другим не только непосредственной ходатайственной молитвой, но любой своей молитвой, своим общением с Богом в каждый момент своей повседневной жизни. Как считают отец Ириней и святой Серафим, это общение с Богом динамично и является благотворной силой, преобразующей мир. Именно посредством молитвы как монах, так и мирянин становится «человеком для других»; и так как монастырь есть дом молитвы, то он, вне всякого сомнения, служит всему обществу. Французский богослов Оливье Клеман справедливо считал, что если несколько человек, будь то монахи или миряне, обратят свою жизнь к молитве, к «чистой» молитве, которая со стороны кажется бесполезной, то изменят мир к лучшему одним своим присутствием, самим фактом своего существования.
Этот тройственный идеал, установленный основоположниками монашества в Египте в IV веке, еще остается идеалом для афонского монашества в веке XXI. Современные афонские монахи, как и их предшественники семнадцать веков назад, ищут совершенства; они стремятся любить своих братьев и служить им, и своим покаянием и непрестанной молитвой охраняют стены града человеческого.
Все три формы монашеской жизни – отшельническая, общежительная и промежуточная – имеют своей целью достижение свободы. Как афонские монахи сказали Якобу Фальмерайеру, «здесь ты обретешь… величайшее из всех блаженств – свободу и душевный покой». Монашескую жизнь в нищете, целомудрии и послушании можно просто сформулировать через отрицание – никаких денег, никаких жен, никакой самостоятельности, – но в действительности цель ее положительна: она – дверь к личному освобождению.
Это справедливо подчеркнуто в «Заявлении», выпущенном в Афонском монастыре Кутлумуш в начале 2009 года. В нем говорится: «У монаха нет никакой собственности».[8]
«Святая гора, – продолжают отцы из Кутлумуша, – исповедует духовную свободу – ключевой пункт православия». Каждое монашеское сообщество есть «Церковь в миниатюре». «Святая гора не принадлежит никому… Она принадлежит Богоматери… Она – результат многовекового сотрудничества Бога с Его святыми». Как выражение синергии (synergeia) или «соработничества» Божественной благодати и человеческой свободы (см. 1 Кор. 3:9), Афон посвящает своих насельников «в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8:21).
