Upravlenie_etnopolitikoy_Severnogo_Kavkaza_-_20

характеристик. Исходя из этого, на СК представляется наиболее правомерным употребление термина «этногендерная идентичность», которая включает более широкий спектр этнокультурных и социокультурных составляющих. Этногендерная идентичность – осознание себя связанным с этнокультурными определениями мужественности и женственности. Понятие действует отнюдь не за пределами субъективного опыта и служит психологической интерпретацией мужских и женских черт, возникая в результате процесса взаимодействия «Я» и «других». Данные представления являются коррелятором мужской и женской идентичности и воспитываются в конкретном этнокультурном поле.

Формирование гендерной идентичности у народов СК, помимо семьи, происходит и в так называемых гендерных союзах, сообществах. Будучи транскультурным явлением, уходящим своими корнями в биологическую сущность человека, стремление к общению преимущественно с представителями собственного пола проявляется сильнее у мужчин1. Ориентация на гомосоциальное общение мальчиков и девочек на СК поддерживается выраженной (гипертрофированной) силой общественного мнения и системой воспитания, при этом любое упоминание о гомосекуальном общении является непристойным.

Исторический опыт свидетельствует, что именно этническая идентичность становится объектом внимания политиков, с успехом использующих этнические ценности в своих идеологических доктринах и тем самым обеспечивающих себе широкую социальную поддержку2. Современные концепции национализма помогают увидеть, как происходит политизация этничности3. Этническая идентичность формируется и осознается в условиях культурного пограничья. Если не существует никаких внешних угроз, то этническая идентичность является частью приватной жизни человека, мало проявляя себя в сфере публичности.

Национальный статус, как и религиозный, чаще всего остается неизменным на про-тяжении всей жизни. И все-таки идентич-ность человека – не статичное, а динамичное образование. Во-первых, процесс ее окончательного становления не заканчивается в подростковом воз-расте. Внешние обстоятельства могут толкать человека любого возраста на переосмысление роли национальной и религиозной принадлежности в его жизни, приводить к их трансформации. На трансформацию влияют не только обстоятельства личного контакта с «другими», но и, что более важно, виртуальные факторы

– СМИ, интернет, литература.

Идентичность на любом уровне – личности, национальности – можно определить только через отношение к «другим»4. На сегодняшний день идентичности на СК, которые прежде были множественными и случайными, фокусируются и укореняются. По мере нарастания общеконфликтного потенциала идентичности подвергаются переоценке, и происходит это исключительно в терминах «мы» и «они». Например, межтейповые конфликты соответствующим образом получают название «кровных войн»; межнациональные – сплачивается нация против другой. Каждая сторона драматизирует и преувеличивает различие между силами добра и зла и, в конечном счете, пытается превратить это различие в основополагающее различие между «своими» и «чужими», а взаимные опасения, недоверие и ненависть лишь подпитывают конфликтный потенциал.

Всякое этно- и религиоцентрическое сообщество склонно «отстраиваться от других народов и религий», т.е. фиксировать внимание «своих» на отличии от «других». Эта «отстройка» может касаться таких понятий как5:

–уникальности в происхождении;

–специфике ресурсов, в том числе биологических и духовных;

–специфики миссии;

–уникальности исторического пути;

–культуры (обрядов, ритуалов), которая сама по себе рассматривается как ценность.

1Кон И.С. Мужские исследования: меняющиеся мужчины в меняющемся мире // Введение в гендерные исследования. Харьков: ХЦГИ; СПб: Алетейя, 2001 . Ч. 1. С. 49.

2Лебедева Н. М. Теоретико-методологические основы исследования этнической идентичности и толерантности

âполикультурных регионах России и СНГ // Идентичность и толерантность. М., 2002. С. 189.

3Зверев А.Л. Этническая идентичность в условиях политической трансформации постсоветского периода: политико-психологический анализ // Вестник Московского университета. Сер. 12. – Полит, науки. – М., 2006.-¹ l.

4Лебедева Н. М. Теоретико-методологические основы исследования этнической идентичности и толерантности

âполикультурных регионах России и СНГ // Идентичность и толерантность. М., 2002. С. 189.

5Хобсбаум Дж. Э. Принцип этнической принадлежности и национализм в современной Европе//Нации и национализм/Перевод с англ. и нем. М.: Праксис, 2002.Ñ.332-346.

71

Характерность демократической действительности постсоветского СК стало повсеместность конфликта. Соседние республики конфликтуют друг с другом, внутри республики разные народности находят множество спорных вопросов, и все вместе агрессивно смотрят в сторону русских. Такой механизм существует и в Средней Азии и Закавказье1. Когда у народа, общества в целом возникают какие-то непреодолимые трудности, люди бессознательно ищут, на ком их выместить. С 1990-х гг. и по сей день таким «козлом отпущения» оказались русские и не без причины, поскольку они всегда были главным странообразующим народом, со всеми вытекающими обязанностями (судьи, надзирателя, палача и т.д). Следовательно, механизм вымещения обусловлен не только чуждостью культуры и религии, но и опасностью потери всей своей общенациональной идентичности.

Для самоопределения и мотивации к независимости народу нужны враги: соседи, либо Российский центр. Например, в случае с Ичкерией риторика самоопределения мгновенно (за 3-5 лет) пронизала все ментальное пространство: от главного аргумента лидеров чеченского сопротивления до языка простого чеченца. Интерпретация чеченского кризиса как проявление национально-освободительного движения чеченского народа и как попытка его подавления имперскими силами была крайне популярной среди прозападных российских и подавляющего большинства зарубежных экспертов2.

В силу особенностей исторического развития, национальной идеологии и национального характера среди значительного числа представителей кавказских народов сформировался определенный конфликтный потенциал. Причем с началом 90-х влияние русской культуры стало восприниматься как угрожающее, что в совокупности с ощущением собственной исключительности придает этому потенциалу разрушительный характер. Все время идет нападение на представителей власти, и что важно – иногда нападения совершаются ради нападения, а не преследования корыстных целей3. В основе этого поведения лежат определенные убеждения и поэтому если кавказцы сегодня усваивают эти разрушительные убеждения, то и их действия в будущем будут соответствующими.

Если говорить о процессе эскалации конфликта с выходом на государственный уровень (сепарационный конфликт), то, безусловно, культурная и религиозная идентификация имеет большее значение по сравнению с другими идентичностями. Увеличивающаяся степень расхождение по культурному признаку между русским центром и этнической окраиной предсказывает длительное и энергоемкое противостояние. В динамике многочисленные идентичности постепенно будут исчезать, а преобладающей становится идентичность, наиболее значимая в конфликте за независимость и отделение от Центра. Религия здесь выступает как один из самых брутальных факторов. Психологически религия предоставляет наиболее убедительное и обоснованное оправдание для борьбы с гяурами, которые, как считается, и несут в себе угрозу.

Сегодня кавказцы, сопротивляющиеся Центру, все в большей степени представляют себя борцами за дело ислама, подчеркивая свою религиозную идентичность. Еще в войнах ХIХ в. между народами СК и Российской Империей имам Шамиль опирался на ислам и этим объединил десятки этнических и языковых групп4. С 1990-х годов вновь начался религиозный регресс. Русские и кавказские лидеры стали демонстративно появляться в церквях и мечетях. Это не могло не сказаться на религиозных декорациях военных конфликтов: чеченские войска носили зеленые повязки со словом «газават», и отправлялись в бой с лозунгом «Аллаху акбар», в российских войсках появились священнослужители, «освящающие» боевую технику и «благословляющие бойцов на богоугодное дело».

И все же пока можно сказать, что в исламе СК этническая идентичность более укоренена, чем религиозная. Но перед верующим все чаще встает дилемма: кем быть – мусульманином или представителем этноса? Эта проблема наиболее остро была озвучена и надежно закреплена в ходе противостояния сторонников салафизма («ислама времен праведных халифов») и представителей традиционного (местного, этнического) ислама. Представители салафизма считают, что религиозная принадлежность, особенно принадлежность к джамаатским группам, превыше тейповых, клановых или национальных связей. Представители традиционного ислама напротив отдают предпочтение этнической составляющей, видя в идеологии и практике радикалов угрозу духовно-культурным традициям и как высказался муфтий Чечни, отец нынешнего президента по этому вопросу: «мы сначала являемся чеченцами, а потом мусульманами»5. Подобные рассуждения служат характерным образцом

1Шершнев Л.И. О современных тенденциях развития процессов в Центральной Азии и Закавказье // Безопасность.-2003.-¹ 1-2(61).

2Петров А. Победоносное отступление // Коммерсант власть. – 1998, – ¹30 – С. 9.

3Основные тенденции современного терроризма // Сегодня. 2008 г. 14 мая.

4Рагимов А.А. Ислам и Кавказская война XIX века. – Махачкала, 2004. С. 71-112.

5Цит. по: Вок Г.Б. Ислам в Чечне (традиции и современность) / Акаев В.Х., Вок Г.Б., Керимов М.М. – Грозный,

2006. Ñ. 10.

72

распространенной в российском политическом дискурсе «логики», основанной на самоидентификации. Этот политтехнологический прием относится к числу основных инструментов «политики идентичности» в современной России.

Господствующая Русская православная церковь даже своим нынешним официальным названием связана с русским этносом, демографы – а равно и политики – недолго думая, распространяют эту исторически обусловленную взаимосвязь на остальное население России, используя этническую принадлежность как ближайший эквивалент конфессиональной. Отсюда – своеобразная концепция «этнического ислама»: около сорока национальностей в России относят к числу «традиционно мусульманских».

Наибольшую ценность для сепарационных конфликтов представляет «культурно-территориальная идентичность» – историко-культурное самосознание, существующее в территориальных границах, очерченных естественно-географическими и этно-административными либо государственными границами. Как видно из данного определения, – ни язык и ни религия не являются основами кавказского сообщества. Основанием для солидарности членов такого сообщества являются именно некая территория, связанная с особенностями индивидуальной биографии жителей региона: их жизненных историй, любви к своей родине, сходных практик поиска и обретения доступа к доходам, образованию, профессиональной карьере и т.д. Следствием культурно-территориальной гиперидентичности является – регионализм1. В сущности, регионализм и национализм весьма сходны и иногда проявляются даже одновременно. Невозможно установить ни солидарность всех мусульман СК, ни даже исламских фундаменталистов в условиях, когда сугубо националистические настроения берут верх практически во всех республиках, а внутри некоторых из них регионализм даже оказывается сильнее национализма.

Особые условия жизни сформировали стандартизированные повседневные практики и близкий (на уровне предметов освоения обыденной реальности) жизненный опыт у кавказских народов. В культурно-территориальной идентичности сочетаются аспекты пространства и «силы» идентичности, что делает приемлемым термин «кавказский патриотизм». Наше исследование диаспор осетин и ингушей в Краснодаре убедительно показывает, что эти, весьма неблизкие и конфликтующие у себя на Родине этносы, демонстрируют в русской среде ярко выраженное стремление к кавказской идентификации и утрачивают многие узкие этнические элементы. И те, и другие становятся, прежде всего, кавказцами.

Этническая, лингвистическая, религиозная и политическая идентичности редко совпадают с географическими границами реальных наций-республик. Чаще всего конфликты внутри СК разгораются из-за обычных причин: контроль над территорией и ресурсами, а также относительного могущества, то есть возможности насадить собственные взгляды. Если разногласия в материальных интересах на СК можно уладить путем переговоров и свести к компромиссу, то это невозможно сделать в вопросах связанными с землей (территорией). Не поддаются легкому решению кажущиеся чисто территориальными вопросами споры за плодородную землю, поскольку эти места всегда имели глубокое историческое и эмоциональное значение для кавказских народов2.

Для русских их этническая идентичность стала неотъемлемой частью гражданской идентичности. Быть русским – значит быть россиянином. Другим значимым отличительным показателем «русскости» русские считают православие, которое в ряде случаев воспринимается не как религиозная вера большинства, а скорее как социокультурная традиция. Многие русские (как молодые люди, так и пожилые) своими этническими праздниками называют православные праздники, в разряд которых оказался отнесенным даже древний языческий праздник Масленица.

О том, что этническая идентичность русских жителей республик СК минимальна, говорит тот факт, что местные русские позиционируют себя как «кавказцы», особенно по отношению к русским, живущим в центральной России. Это факт более наглядно выглядит в республике Северная ОсетияАлания (доля русских – 23,2%). Осетины являются православным народом, поэтому религия функцию, маркирующую этническую границу, не выполняет, а при знании осетинского языка русскими, границу

ñосетинами может подчеркнуть только русская фамилия.

1Княгинин В., Щедровицкий П. На пороге новой регионализации России // Россия между вчера и сегодня. – М., 2003. С. 62.

2Исмагилов Р.Ф., Карагодов А.В., Сальников В.П. Межнациональный конфликт: понятия, динамика, механизм разрешения. – СПб.: Университет, 2003. С. 48-60.

73

5.4. Внутрикавказские отношения.

Отношения между представителями северокавказских народов настолько сложные, деликатные и противоречивые, что широкое исследование в рамках данной работы не представляется возможным. Лишь основные моменты, несколько характеризующие общую картину отношений, могут быть подчеркнуты.

На Кавказе всегда существовал свой внутренний счет и свои собственные межэтнические диспозиции, обусловленные историей (вернее, исторической мифологией), уровнем благосостояния, культурными достижениями, представительством в Центре, поведенческими нормами и даже молодежной субкультурой. Например, кабардинцы, дагестанцы, осетины, черкесы никогда не считали себя «ниже» или «слабее» например, чеченцев, но отдавали должное так называемому «чеченскому понту». За чеченцами всегда был аргумент толстовского Хаджи-Мурата, а позднее солжениценского образа единственной непокорной нации в системе ГУЛАГА. Ситуация с военными кампаниями, а позже и с характерным демонстративным поведением Рамзана Кадырова надежно закрепила образный перенос «чеченец – кавказец» как стереотипный для всех некавказских народов. Поэтому и рассматривать чеченцев стоит более подробно, ибо отличия их даже с ближайшими соседями колоссальные.

Отношения чеченцев с соседями далеко не всегда были простыми, особенно с осетинами1 через ингушей (из-за территориального спора вокруг Пригородного района), дагестанцами (из-за чеченцеваккинцев2, вернувшихся после депортации в Дагестан и претендовавших на занятые земли и дома, свое место во властной структуре и в распределении ресурсов) и ингушами, с которыми приходилось делить власть и финансы в пределах автономии. Отношение к чеченцам, как впрочем, и ко всем представителям народов СК, отличается большей степенью детализированности, в смысле более естественных чувств и установок в зависимости от конкретных людей и ситуаций.

Со слов Э. Кисриева3: «У нас отношение к чеченцам такое: если чеченцы в меньшинстве, то это самые хорошие ребята, если их большинство, тогда все – начнут принижать и давить. Это – политический народ. Он знает, что такое сила. Чеченец постоянно примеряется к обстановке и от этого может сильно менять свое поведение. Например, сидит компания в ресторане за столом, чеченец говорит тосты за каждого, всем выказывает уважение. Но вот появилась компания чеченцев и села рядом за столик. Этот чеченец стал совсем другим – надменным, начинает дерзить и прочее. Для дагестанцев чеченец – это вор. Есть кумыкская шутка о чеченцах (а кумыки ближе и дольше всех жили соседями с чеченцами): «Кумык приглашает в гости чеченца, хинкал ставит и другое угощение. Потом второй, третий раз. Чеченцу люди говорят, ты почему к себе в гости его не позовешь. «А что

ÿскажу, если он вдруг спросит, откуда у меня мясо?»

Óчеченцев очень отличается от дагестанцев мораль. У них может быть стыд, но нет совести. Если чеченец своровал и не попался, тогда он герой и ему никто ничего не скажет. Отец никогда не упрекнет сына за это. Ну, а если попался, тогда шутки и издевательства, что такой неудачный. Для нас (дагестанцев) непонятно, как они могут держать людей в кандалах, использовать их и перепродавать как рабов. У нас на Кавказе были рабы, но не в античном смысле. В Дагестане издавна селили пленников в джамаатах где-нибудь на окраине и давали ему в жену какую-нибудь хромоножку. Он должен был сам себя обеспечивать. У нас ресурсы скудные и держать его как раба с обеспечением было бы себе дороже. У чеченцев земля была лучше и рабы могли приносить доход. Поэтому они до сих пор могут держать человека в кандалах и продавать его как скот. Чеченцы – очень энергичный народ и очень стойкий. У них есть гиперэнергия. Они внешне выглядят как европейцы больше, чем дагестанцы, но на самом деле они совсем не европейцы».

Эти высказывания Э. Кисриева как правило всегда вызывают бурную реакцию чеченцев: «Думаю, что у Кисриева срабатывает комплекс собственной неполноценности, который дагестанцы всегда испытывают по отношению к чеченцам. Он изложил наиболее распространенное мнение о чеченцах в Дагестане. Его рассказ пестрит впечатлениями, которые взяты за основу оценок. Много исторических стереотипов, основанных на национальных преданиях, которых много у каждой национальной группы на Кавказе. В общении со многими представителями Дагестана каждый раз замечается некое скрытое

1Дзидзоев В.Д. Национальные отношения на Кавказе. Владикавказ, 2000. С. 59.

2Дагестан: Чеченцы-аккинцы / Ин-т гуманит.-полит. исслед,; Сост.: Кульчик Ю. Г., Куза Л. Г., Маргулис С. Д. и др. – М., 1993 . С. 39-52.

3Кисриев Э. Ф. Этнополитическая ситуация в Республике Дагестан. Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М. 1994. С. 44-90.

74

сравнение, можно даже сказать, посознательное соперничество с «чеченскостью». Интересно, что акцентируется внимание на том, как «крутые аварские» (даргинские, кумыкские, лакские, и т.д.) ребята серьезно побеседовали на «очень высоких тонах» с чеченцами. Соперничество происходит не с самими чеченцами, а с теми мифическими стереотипами «чеченскости», которыми богато обставлен чеченский быт. Возможно, в дагестанской среде склонны доверять этим стереотипам, и практически переживают некий комплекс и связанный с этим вопрос «мы не хуже», который остается для них вечно актуальным».

Одна из причин негативного отношения к чеченцам (по крайней мере, среди дагестанцев) кроется

âотличии их брачного поведения, выражающейся в большей степени эндогамности, которая в свою очередь трактуется как «закрытость» или «индивидуализм». На самом же деле эти различия основываются совсем на других причинах, которые никак не связаны с «уважением» или «неуважением» других народов. Дагестан – многоэтничен и здесь браки между местными этническими группами очень распространены. В более многолюдной Чечне выбор брачных партнеров из своей среды гораздо шире.

Северокавказская солидарность и прочеченские настроения вначале постсоветского времени заметно возросли в связи с конфликтом в Абхазии, где чеченские вооруженные группы сыграли самую заметную роль в военной победе сепаратистского режима В. Ардзинбы над грузинскими войсками1. Своеобразную народную симпатию, а возможно и просто азарт соседей, наблюдались и в начале первой военной кампании. Позднее, когда война опалила весь регион и появились жертвы в среде северокавказцев, отношение к чеченцам начало меняться.

Появление вооруженного и «независимого» народа с психологией военного превосходства среди соседних народов сразу же было оценено, как нарушение давнего этнического баланса и как шанс оказаться в зависимости или политическими заложниками радикальной чеченской политики. «Никогда такого не было, чтобы дагестанцы были под чеченцами, а сейчас такая угроза есть, и некоторые наши горячие ребята готовы все поставить на свои места», – со слов Э. Кисриева. «Мы когда были

âКизляре в момент Первомайского кризиса, я хорошо запомнил, как на переговоры с чеченцами заявились крутые аварцы и прямо заявили: «Мы сейчас начнем класть головы чеченцев на площадь, пока ваш дурак Радуев не освободит всех заложников и не уберется отсюда». Это тогда на них сильнее подействовало, чем условия федеральных представителей и дагестанского президента Магомедова»2.

После нападения на Дагестан в северокавказском регионе произошла резкая смена настроений в отношении Чечни и чеченцев. «Это – бандиты, нелюди, безбожники. Зачем они к нам пришли, когда мы их не звали. Они все забрали: вот все теплые свитера из шкафа, ковры собрали, все ценное и зачем-то холодильник четыре раза прострелили», – жаловалась аварская женщина из поселка Новолакск после того, как закончились бои в этом районе и мирные жители вернулись к своим домам, многие их которых оказались разрушенными, а большинство разграбленными. «Они на камазах оружие сюда привозили, а назад грузили их нашим добром. Нет им за это прощения. Никакие они не мусульмане. Если за веру борются, пусть приходят и молятся везде и когда хотят: никто их не тронет и никто им мешать не будет».

«Мы этих чеченцев сами достанем и быстро с ними разберемся, раз пришли на нашу землю и осквернили ее. Нам и в дома наши возвращаться теперь невозможно после того, как в них враг хозяйничал. Все изгадили, перевернули, разбили. Меня один из чеченцев остановил на улице и спросил документ. Я ему из кармана вытащила свое пенсионное удостоверение, а он увидел, что еще что-то торчит и спрашивает, а это – что? Я ему достала свернутый листочек из Корана. Это был мой талисман. Я его всегда с собой ношу и дочке давала, когда она ездила в Махачкалу поступать в институт. Так он сказал: «Выброси эту вредную гадость!» Откуда взялись эти люди, чтобы нам свой порядок навязывать. Мы все при советском строе выросли. А им надо, чтобы женщины лицо закрывали»3. Рейд на Беслан поставил точку в эпохе чеченских сепаратистов 1991-2004 гг. Даже многочисленные версии, сопровождаемые различными документативными фактами о сопричастности российского Центра в планировании, подготовке и управлении террористами не смогли разрушить крайне негативное отношение к чеченцам не только у северокавказских народов, но и у мировой общественности.

Разделение труда между национальными группами (например, между кабардинцами, балкарцами, русскими и т.д. в Кабардино-Балкарии, между карачаевцами, черкесами, русскими, ногайцами и т.д.

1Харабуа Р.С. Геополитические интересы России в грузино-абхазском конфликте // Политолог: взгляды на современность. М.: ЭКО. 1996. С.8.

2Цит. по: Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). - М., 2001. -Ñ. 115116,123.

3Из интервью с жительницей Дагестана. НТВ. 1999. 19 сент.

75

в Карачаево-Черкесии), закрепление отдельных видов деятельности за представителями конкретного этноса в стабильные и благополучные периоды развития общества не вызывают обострения этнополитической напряженности. В стабильном обществе это воспринимается как нормальное явление. Так, например, в Дагестане аварцы, рутульцы, цахуры, агулы и другие издавна заняты большей частью овцеводством, даргинцы и лезгины – овцеводством и садоводством, кумыки – зерновым хозяйством и овощеводством, лакцы – овцеводством и специализируются в различных ремеслах, табасаранцы – земледелием, садоводством и ковроткачеством1. В национальном сознании каждого народа региона складывается система оценок и ценностей, определяющих престижность того или иного вида деятельности, в результате чего в полиэтническом обществе СК складываются этнопрофессиональные ниши, традиционно, зачастую в течение многих поколений закрепляемых за представителями этнических групп2.

5.5. Явление стериотипизации в психологии конфликта.

Наиболее важную роль в межнациональных отношениях играют стереотипы – упрощенные, схематизированные образы, характеризующиеся высокой степенью категоричности индивидуальных представлений.

Этноцентризм как чувство принадлежности к определенной человеческой группе всегда содержал в себе сознание превосходства своей группы над остальными. Идея превосходства своих обычаев, традиций, богов над чужими наблюдается к каждого народного эпоса, в его сказаниях, легендах. Этнические стереотипы ограничивают сферу общения между российскими национальностями, вызывают настороженность с обеих сторон, мешают установлению более близких, интимных человеческих отношений, совместных браков. Отчужденность же в свою очередь затрудняет контакты и порождает новые недоразумения, вплоть до конфликтов.

Располагая соответствующими средствами, можно установить наличие в памяти представителя каждой кавказской национальности определенные стереотипы и изучить их характер. Во-первых, стереотипы – это общественное явление, и как психологический феномен, характерны конкретному народу, т.е. чтобы понять их истоки и механизмы существования, нужно исследовать сегодняшнею психику каждой кавказской национальности. Во-вторых, применить так называемое двойное наблюдение – это наблюдение поведения в родной этнической и в противоположной культуре3.

Стереотипы начинают формироваться в детстве. В мононациональных республиках стереотип русского складывается из вторичных источников (родители, телевидение), а не из непосредственного опыта. Россия уже имеет целое поколение чеченцев, ингушей и дагестанцев, выросших без непосредственного контакта с русскими (кроме военных) и не редко воспитанных в традициях Кавказской войны, т.е. основные глубинные стереотипы формируются как результат ранней социализации путем наблюдения за поведением окружающих. Ярким примером служит качественный состав чеченских боевиков: большинство из них были выходцами из так называемых «чистых» горных тейпов, при этом чеченцы из надтеречных районов в боевых действия участие практически не принимали4.

Основным свойством национальных стереотипов считается устойчивость, и даже ригидность к новой информации – практически тождественные по смыслу качества оцениваются по-разному в зависимости от того, приписываются ли они своей или чужой нации. Люди выбирают позитивный ярлык, когда описывают черту, присущую «своим», и негативный ярлык – при описании той же черты «чужим»: русские воспринимают себя как добросердечных и со свободными взглядами, а чеченцы считают их рабами и проститутками. И наоборот – чеченцы полагают, что им присущи храбрость и чувство достоинства, а русские называют их «зверями». Чеченцы и русские уверены, что их враждебное отношение друг другу вполне естественно, так как вызвано не только исторической памятью, но и отрицательными качествами и поведением. Свои рассуждения они нередко подкрепляют фактами из личного общения с людьми данной национальности: «Знаю я этих чеченцев (русских). Был у нас один такой «баран» («быдло»), легче убить его, чем объяснить что-то...».

Иной стереотип у русских складывается там, где кавказцы предстают как соперники в силе и в сопротивлении. Чем опаснее соперник – тем большую враждебность он вызывает. Не случайно

1Народы Дагестана / Отв. ред.: С.А. Арутюнов, А.И. Османов, Г.А. Сергеева; рук. авт. кол. М.О. Османов. М., 2003. С. 38.

2Гатеев В. Межнациональные противоречия на Северном Кавказе и поиски вариантов их решения // Дарьял. Литературно-художественный и общественный журнал. Выпуск 2006-1.

3Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциология. М.: Аспект пресс. 1999. С. 32-33

4Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). – М., 2001. С. 92.

76

наиболее устойчивые и сильные предубеждения существуют к тем этническим группам, которые в силу особенностей исторического развития были в определенные периоды наиболее опасными соперниками1. Особенно характерно в этом смысле отношение к чеченцам. Постепенное развитие отношений русских и чеченцев было объективной закономерностью, которая не зависела от чьейлибо злой и доброй воли. Но процесс этот был весьма болезненным. На протяжении длительного периода российской истории чеченцы олицетворяли «народ, не поддающийся воспитанию»2. Если северные народы русские наделяют чертами наивности, интеллектуальной неполноценности, то стереотип чеченца такими качествами, как: агрессивность, безжалостность, жестокость, хитрость, лицемерие, бесчеловечность, но и храбрость, достоинство и гордость. Им не отказывают в умственных способностях, наоборот, эти способности часто преувеличивают. Страх перед чеченцем побуждает переоценивать его опасность, – «они очень коварны». При высокой степени предубежденности национальная принадлежность становится решающим психологическим фактором, как для чеченцев, так и для русских. Внимание начинают обращать, прежде всего, с национальной принадлежности, все остальные качества человека кажутся второстепенными3.

Немаловажно и отношение к собственной национальности, за последние двадцать лет оно изменилось прямо противоположно на СК. Преобладание в целом чувства стыда над чувством гордости отражает рост среди русских процессов отчуждения от своей этнической группы. Сегодня русские против любой кавказской национальности выдвигаются одно и то же стандартное мнение — «эти кавказцы обнаруживают слишком высокую степень групповой солидарности, они всегда поддерживают друг друга, а мы (русские) – нет»4. Малые по количеству национальности, тем более проживающие компактно, всегда обнаруживают более высокую степень сплоченности, чем большие нации и ни с какими специфическими психическими или национальными особенностями это не связано. Именно здесь находится корень сопротивления к ассимиляции со стороны русских. Предубеждение русских создает у кавказцев острое ощущение своей исключительности, своего превосходства5. И это, естественно, сближает их, заставляет больше держаться друг за друга.

В результате к миллионам людей «кавказской внешности», независимо от их гражданства и национальности, прилепился расистский по сути клеймо-стериотип – «черные», который имеет мало общего с цветом их кожи, но зато характеризует состояние умов в подвергшемся социокультурной демодернизации постсоветском обществе. К «черным» сегодня приписаны и многие иностранцы из «дальнего зарубежья» – в основном из тех государств, которые являются непередовыми (арабы, африканцы), но в эту же категорию с неизбежностью попадают и темнокожие граждане западных стран. Независимо от их национальной или религиозной принадлежности, «черные» систематически служат объектом организованных нападений скинхедов, что нередко заканчивается гибелью пострадавших. Характерна при этом показная беспомощность властей и стражей порядка, которые, со своей стороны, не упускают возможности «поприжать» инородцев6. Учитывая жесткий контроль силовых ведомств за любыми попытками несанкционированных выступлений и отсутствие «улицы»

âкачестве самостоятельного политического фактора в сегодняшней России, вопрос о степени причастности отдельных российских властей к действиям скинхедов представляется вполне обоснованным. Что же до «этнических мусульман» Поволжья, то, хотя они и не испытывают на себе такого же пренебрежения и враждебности, как их южные собратья по вере, тем не менее их фактически маргинальный статус определяется господством европоцентричной и проатлантической риторики7.

Другим примером глубинных стереотипов в рамках межнациональных – являются сексуальные стереотипы. Кавказские мужчины никогда не смеют признаться себе в том, что их женщины, как и русские, ведут себя также, вне сдерживающих факторов. Но свои подавленные сексуальные импульсы,

âвиду жесткости традиций, они бессознательно проецирует на русских, и им кажется, что последние

1Ентелис Г.С. Межэтнические конфликты. М.: МГСА. 2001. С.8

2Цит. по: Хасбулатов. Р. Взорванная жизнь. Кремль и российско-ченская война / Р. Хасбулатов. – М., 2002. С. 14.

3Лебедева Н. М. Теоретико-методологические основы исследования этнической идентичности и толерантности

âполикультурных регионах России и СНГ // Идентичность и толерантность. М., 2002. С. 28.

4Печенев В. Русский вопрос в бывшем Союзе, или Люди без Родины // Российская газета. 1992. 21 октября.

5Денисова Г.С., Уланов В.П. Русские на Северном Кавказе: трансформации социокультурного статуса, – Ростов-на-Дону, 2003. С. 36.

6Гудков Л., Дубин Б. Своеобразие русского национализма // Pro et Contra. Журн. рос. внутр. и внешн. политики.

– 2005. – ¹ 2 (29). – Ñ. 6-24.

7Малашенко А. Русский национализм и ислам // Этнические и региональные конфликты в Евразии. – М., 1997.

– Êí.2. Ñ.82.

77

– «развязанные и проститутки». Таким образом, получая возможность «смаковать» чужое плохое поведение, не понимая, что в действительности речь идет об их собственных проблемах. Доказательство этому служит развязанное поведение самих кавказских мужчин с русскими женщинами. Люди, которые особенно бдительно следят за чужой нравственностью, подозревая всех остальных в чем-то плохом, часто лишь приписывают другим то, что они сами хотели бы сделать, но не смеют в этом признаться.

Этот взгляд отчасти подтверждается данными двух чеченских кампаний. Расправы над русскими военными, иногда носили явно садистский характер, причем не в переносном, а в буквальном смысле этого слова – надругательства над трупами, засовывание в рот отрубленных половых органов1. Эти факты приводят к выводу, что здесь действительно налицо проекция: ненависть служит социально приемлемым каналом выражения болезненной и противоречащей общественной морали сексуальности; психологически – в приписывании собственных стремлений русским, физически – в садистских расправах над ними. Если рассматривать картину с обеих сторон, то, в отличие от чеченских националистов, русские больше «получали удовольствие» при жизненных издевательствах: заставляли есть свиное сало, становиться на колени и просить прощение, ползти по коридору, испачканному испражнениями, т.е. старались унизить достоинство – «поломать гордыню»2. Здесь также на лицо явление проекции.

В период войны особо эффектными выглядели массмедийные демонстрации храбрости и щедрости чеченцев, когда они выпускали из плена офицеров и солдат федеральной армии. Особенно театральнодраматично выглядело это действие, когда совершалось в присутствии солдатских матерей. Собственно само движение возникло по причине установки на демонстрационный эффект освобождения. Последующие события в Чечне показали сохранившуюся поведенческую модель жестокого отношения к человеку, особенно к вооруженному противнику и даже не лично противнику (например, убийство дагестанских и ставропольских милиционеров, расстрел пленников, калечение заложников), а показательно-демонстрационную (вполне может быть искреннюю) установку на прощение противника в наиболее унизительной форме.

Таким образом, подобные примеры показывают какую роль играют глубинные стереотипы в балансе межнациональных отношений, что они оказываются чем-то базовым – если конфликт сознания и бессознательного неустраним и человек вынужден на кого-то проецировать подавленные стремления, то это будет, прежде всего, исторически обусловленный враждебный народ. Нелепо думать, что все русские и кавказцы – скрытые убежденные националисты. Большинство просто принимает свое национальное превосходство друг над другом как нечто естественное, не задумываясь над этой нелепостью. Существуют и те, кто понимает тупиковость данного положения, но не смеют открыто сказать о необходимости интеграции.

5.6. Этноклановость.

В Северо-Кавказском регионе этноклановость, как одна из манифестаций процесса групповизации, выступает условием поддержания управляемой этноконфликтности, что является специфической чертой этнополитических процессов в данном регионе и выступает в различных полиэтничных регионах как препятствие для социальной и экономической модернизации3. Этнические кланы на СК не всегда являются этнически однородными сообществами. Подобные агрегации формируются зачастую из нескольких семей близких родственников, затем к обеспечению их функционирования привлекаются люди, не состоящие с основателями клана в кровном родстве и даже не обязательно принадлежащие к той же этнической группе. Ядро клановой группы, как правило, моноэтнично, однако, этнический характер такого сообщества не имеет доминирующего значения для его членов до того времени, пока клан не вступит в конфликт за экономические или политические ресурсы с другим кланом. Этнические и кровнородственные идентичностные элементы становятся основными атрибутами успешного члена такого клана, а также залогом возможности вертикального лифта. Подобные материалы полны указаний на «кланы» Кадырова, Алиева, Евкурова, Хасбулатова, Хачилаева, Аушева, Амирова, Магомедова и множество других.

Теневые клановые сети действуют не как связь между индивидами, но как система скрытых отношений внутри обычной социальной группы, скрепл¸нная личным взаимным доверием е¸ членов,

1Кровавый Аллах Хаттаба // Вечер Новосибирск. 1999. 20 сент.

2Тагаев М. Наша борьба, или Повстанческая армия имама. Киев, 1997. С. 33-49.

3Лапина Н.Ю. Региональные элиты России: кто правит на местах // Россия и современный мир. – М., 1998. – ¹

1.– Ñ.98-120.

78

÷то позволяет государственной власти при необходимости договариваться с такими агрегациями, берущими на себя часть функций по обеспечению стабильности в определ¸нных территориях, одновременно получая негласные экономические преференции от государства, которые, чаще всего, выражаются в невмешательстве в сферу их экономического влияния1.

В случае с этноклановой системой, дополнительными и едва ли не самыми значимыми маркерами для е¸ участников становится этническая принадлежность и кровнородственные связи. По сути, именно эти идентичностные элементы, а также глубокие доверительные личные отношения с лидером клана становятся основными атрибутами успешного члена такого клана. Одной из основных причин сложившейся ситуации является проникновение архаичных этнических структур в руководство «национальных республик». Кланы обладают мощной, устойчивой этнической идентичностью, консолидированным мировоззрением, однако, это мировоззрение не может быть синхронизировано с общегосударственными задачами, так как оперирует категориями этноса, а не народа, или государства. Отсюда все провалы попыток модернизировать СК.

Неизжитая традиционная родовая организация, пересаженная в постсоветскую реальность, дает практически готовую модель клана, что значительно усугубляется отсутствием русских среди руководителей органов государственного управления, руководителей партийных и других общественных организаций, руководителей предприятий индустриальных отраслей экономики и в ряде других сфер занятости республик2. Хотя, как показывает практика, современные кавказские кланы не совпадают полностью с границами рода и других сохранившихся из прошлого общностей (например, тейпов и

тукхумов у чеченцев).

§ 6. КОНФЛИКТОГЕННЫЙ ФАКТОР.

Историография конфликтов на «постсоветском пространстве» за последние 20 лет претерпела глубокую эволюцию, отражающую изменения в историографии советского и постсоветского «этнического и религиозного вопроса» в целом. Эта эволюция выразилась в смене различных господствующих точек зрения как в политических, так и в научных кругах3. В сравнительные исследования включились не только представители политической науки, как это было ранее, но и историки, социологи, а несколько позже – конфликтологи, психологи и исследователи, работающие в других областях обществознания. Исследования показали, что большинство открытых конфликтов и проявлений насилия, как в СССР периода перестройки, так и в постсоветских государствах было связано со стремлением утвердить новую государственность для тех этнических групп, которые ей не обладали или обладали в ограниченной степени4. Это стремление отражает, в первую очередь, интересы этнополитических элит. Националистически настроенные политики могут использовать в своих интересах объективные межнациональные противоречия и инспирировать открытое противостояние5.

Конфликты на СК имеют как конкретно-исторические объективные, так и субъективные причины. Причинами могут быть общественно-политические, социально-экономические проблемы – нарастание социальной напряженности, политическая борьба, коррумпированность бюрократических структур, паралич власти, ущемление прав и свобод национальных меньшинств. Конфликт имеет свои этапы, стадии механизмы развития и решения6.

6.1. Общая характеристика конфликтной картины.

Государственные и общественные деятели пытаются найти корни конфликтов СК в культурных основах7, в демократических преобразованиях8, которые привели к ослаблению государственных

1Диагностика российской коррупции: Социологический анализ (крат. резюме докл.) / Фонд ИНДЕМ; [над текстом работали Г.А. Сатаров и др.]. – М.: Фонд ИНДЕМ, 2002. С. 15.

2Денисова Г.С., Уланов В.П. Русские на Северном Кавказе: трансформации социокультурного статуса, – Ростов-на-Дону, 2003. С. 60.

3Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. – М.: Аспект-пресс, 1997.

Ñ.47-71.

4Стрелецкий В.Н. Этнотерриториальные конфликты в постсоветском пространстве: сущность, генезис, Типы // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М.: Центр Карнеги. 1997. Ñ.125–129

5Мирский Г. Еще раз о распаде СССР и этнических конфликтах // МЭМО. – 1997. – ¹ 2. С. 12.

6Этнические конфликты в СССР. Причины, особенности, проблемы изучения / Под. ред. А.П. Осипова. М.: ИЭА РАН. 1991. С.2

7Ахиезер А. Культурные основы этнических конфликтов // Общественные науки и современность. 1994. ¹4. С.34

8См.: Демократия: конфликтность и толерантность / Под ред. В.С. Рахманина. – Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 2002. – 402 с.

79

структур, в экономических трудностях1, в эгоизме местных элит2, в пособничестве иностранным спецслужбам3, исламским международным организациям4 и т. д. Действительно многие из названных явлений способствовали радикализации, однако они вряд ли могут быть основными причинами. Возрождение этнического национализма и сопутствующих ему конфликтов на СК все же является объективным и закономерным процессом, обусловленным самой природой северокавказских наций, ведь периоды активизации конфликтов были не только на волне перестройки. Даже в условиях советской власти, жестко подавлявшей любые проявления несогласия и инакомыслия, в автономиях существовали подпольные и полуподпольные (замаскированные коммунистической фразеологией) национальные течения. Время от времени внешнее благополучие межнациональных отношений потрясали массовые выступления и акции протеста5.

Нарастающие признаки гражданской, партизанско-диверсионной и криминально-террористической войн, все чаще возникающие многочисленные межнациональные конфликты говорят о возможном конфликтном сценарии развития ситуации на СК. Антиконфликтные (контртеррористические) мероприятия уже давно стали магистральным направлением жизнедеятельности кавказского общества. Задачи сохранения безопасности в российском обществе требуют постоянной работы по изучению природы конфликтов между представителями различных этнических и религиозных групп, их влияния на социальную и экономическую жизнь СК, а также поиска путей их преодоления.

Периодами наведения порядка (конституционального) на СК выглядит как насильственное управление, совершающееся заведомо против воли части народа воздействия и наносят ему ущерб (материальный, моральный или психологический). Безусловно, Центр, имея право распоряжаться подчиненным субъектами, присваивает себе и право распоряжаться самоопределением народов. Это может проявляться в разных формах: в подавлении или прямом доминировании, в манипулировании, в унижении – явном и грубом или утонченном и завуалированном. В известной степени мягкое принуждение (усиление непосредственно подчиненных Центру региональных правоохранительных структур) лучше, чем грубое наведение порядка (военные компании). Но основная проблема – этническая гиперидентичность – при этом не решается, а лишь загоняется в глубь сознания.

При сложившейся ситуации на СК противостояние носит в основном завуалированной характер с редкими и мелкими протестами, но увеличивающими психологическими преимуществами сепарации, а, зная психологию народов СК при любом маломальском конфликте, он спускается на личностный уровень. Сейчас объективная конфликтная ситуация осознана, и даже случайные события из-за присущей кавказским народам эмоциональности, а порой и иррациональности, могут привести к конфликтному взаимодействию. Центру личностный уровень конфликта как намного труднее распознать, так и труднее будет разрешить бескровно, поскольку в скором времени он осложнится «борьбой с самим собой» – с усиленными и уже не подчиненными ему местными силовыми структурами.

Конфликты на СК не возникают неожиданно, а вызревают в течение длительного времени6. Причины, ведущие к ним, многообразны, а их сочетание в каждом конкретном случае особое. Для удобства можно обобщить и выбрать три основных фактора возникновения конфликта:

1)завышенное (акцентуированное) национальное и \ или религиозное самосознание, что катализирует этноцентрические и религиоцентрические устремления (идентичности);

2)наличие в обществе «критической» массы проблем, чаще социальных;

3)наличие сил, способных использовать в борьбе за власть два первых фактора.

СК уже длительное время находится в состоянии острой нестабильности, которая создается под давлением извне и при наличии внутрикавказских влиятельных сил, также заинтересованных в дестабилизации. В массах имеется общее ощущение в скором будущем новой «военной компании». В сводках чрезвычайных происшествий лидирует Ингушетия, Дагестан, Чеченская Республика. Локализовать распространение агрессивного потенциала не удается, более того, проводимые

1Степанов Е. И. Конфликтология переходного периода: методологические, теоретические проблемы. М.: Центр конфликтологии Института социологии РАН, 1996. С. 222.

2Лапина Н.Ю. Региональные элиты России: кто правит на местах // Россия и современный мир. – М., 1998. – ¹

1.– Ñ.70.

3Панин В.Н. Современные тенденции в кавказской американской геополитической экспансии: Дис. … док полит. наук. - Пятигорск, 2003. С. 92 – 140.

4Поляков К.И. Арабские страны и ислам в России (90-å ãîäû XX âåêà). Ì, 2001. Ñ. 34 -63.

5Марченко Г.В. Антисоветское движение в Чечне в 1920-1930-е годы // Вопросы история. –2003.- ¹ 1.С. 31-32.

6Суханов В.Ю. Этническое и национальное в кавказском конфликте: пришествие «Чужого» // Звезда. - СПб., 2001. – ¹24.

80