4. Авторская молитва. Моя молитва

Постепенный отказ от переложения канонических текстов, эволюция жанра молитвы в русле романтических тенденций обусловливают формирование нового типа молитв. Авторские молитвы ориентированны не на воссоздание структурно-сюжетного архетипа, а на личностное осмысление религиозных текстов, понятий и положений, создание собственной сферы молитвенного дискурса, на духовно-творческое общение с Высшей силой. Среди огромного количества авторских молитв в творчестве русских поэтов XIX в. можно выделить две жанровые разновидности: молитвы-импровизации, не противоречащие христианскому вероучению, которые В. А. Котельников называет «новосложенными лирическими молитвами»¹, и «мои молитвы». Последние в полной мере отражают такие сущностные концепции романтизма, как «поэт-пророк», антиномичность бытия, раскрывающуюся, главным образом, в противопоставлении мира мечты с миром несбывшихся надежд. «Мои молитвы» являют своего рода лирическую медитацию, носят глубоко личностный исповедальный характер: важным становится именно общение с Божественной сущностью с позиции именно лирического «Я», которое становится для лирического героя именем собственным.

К жанрообразующим чертам «моих молитв» можно отнести следующие:

– усиление монологического начала в диалогическом жанре, что проявляется в опущении или подмене сакрального имени;

– «самодавлеющее значение просьб» и «финальная рефлексия»¹;

– включение в текст молитвы богоборческих мотивов и просьб о смерти.

Примечательно, что факт жанровой рефлексии проявляется уже на уровне заглавий, что свидетельствует, опять же, об усилении личностного начала в молитвенной лирике – подчеркивается важность именно «Моей» молитвы. Молитва становится «вызовом» Богу. Десакрализуется сама природа молитвы.

К молитвам-импровизациям можно отнести с определенной долей условности стихотворения: «Молитва» («О боже мой, восстанови…») А. Н. Плещеева (183), «Пошли, Господь, свою отраду…» Ф. И. Тютчева, «Молитва» А. В. Кольцова (102), а также стихотворение начала ХХ в. «Расточитель» Ф. Сологуба. «Молитва» Кольцова – пример жанрового синтеза: в ней сочетаются черты покаянной молитвы, исповедальные настроения и жанр думы (как указывает поэт в подзаголовке). Лирический герой пытается уверить Бога в истинности своей веры, просит продлить его земное существование, ищет спасения:

Спаситель, спаситель!

Чиста моя вера,

Как пламя молитвы!

…

Прости мне, спаситель,

Слезу моей грешной

Вечерней молитвы:

Во тьме она светит

Любовью к тебе…

Среди огромного комплекса «моих молитв» можно выделить несколько тематических разновидностей.

1) Молитва-исповедь – стихотворения, в которых реализуется поэтическая установка на покаяние перед Богом, исповедование грехов, рассказ о земной жизни. Стоит отметить, что исповедальность отражается в стихотворениях уже на уровне формы: как правило, увеличивается объем молитвенного текста за счет стремления «излить душу», которое реализуется в параллелизме синтаксических конструкций и намеренном нагнетании слов, принадлежащих одному лексико-семантическому или синтаксическому ряду (например, эпитетов, характеризующих психологическое состояние лирического героя). К таким молитвам можно отнести «Молитву» («О, не прогневайся, мой боже!») Ф. Н. Глинки (81), «Мою молитву» («О Ты, Кого хвалить не смею…») И. И. Козлова (98) и «Молитву»¹ («О Боже, о Боже, хоть луч благодати Твоей…») Ап. Григорьева.

Молитвенный текст А. А. Григорьева уже не ориентирован на воспроизведение какого-либо канона: поэт создает собственное молитвенное слово, призванное установлению диалога с Богом, который христиански всепрощающ. На первом плане молитвы – «я» лирического героя, которому присуще чувство искренней веры и который, действительно, исповедует грех перед Богом и ищет спасения. Сам Ап. Григорьев говорил: «Веря в Бога глубоко и пламенно… я привык обращаться с Ним запанибрата… Он один не покидал меня…»². Молитва становится выходом из состояния одиночества, своеобразным «криком» мятущейся души:

… Хоть искрой любви освети мою душу больную;

Как в бездне заглохшей, на дне все волнуется в ней,

Остатки мучительных, жадных, палящих страстей…

Отец, я безумно, я страшно, я смертно тоскую!

Возникающий в рамках «последней просьбы» мотив истощения («Дай мира, о Боже, дай жизни и дай истощенья!») не является здесь просьбой о смерти или болезни, становится прошением об избавлении от страстей.

2) Молитва о жизни, об «обновлении» духа – стихотворения, в которых явлен мотив страха смерти и в противовес ему – прошение о долгой жизни, о ниспослании сил для жизни. К таким молитвам относятся: «Моя молитва» П. А. Вяземского (141–142): «Господь, ущедри и помилуй: / Не дай мне умереть зимой»; «Моя молитва» («Молю тебя, святое Бытие…») Н. П. Огарева (196) и «Молитва за себя» Н. А. Добролюбова (160):

О, дай, молю, о, дай мне, провиденье,

До поздней старости дожить…

… И лишь когда мой дух всех сил лишится,

Желаю в мире я почить… –

3) Молитва о страданиях, о смерти – стихотворения, содержание которых противоречит христианскому пониманию таинства молитвы. Реализацию здесь получают богоборческие мотивы, мотивы усталости от жизни; превозносятся ценности земные, творчество или любовь воспринимаются выше религиозных чувств, которые могут подвергаться осмеянию. Лирический субъект либо просит скорбей для себя во имя чего-то, либо посылает Богу кощунственные слова. В данной разновидности молитвы находит свое отражение романтическое представление о поэте как о пророке, по-разному воспринятое творческим сознанием. В одних молитвах звучит мотив тяжести пророческого дара, от которого во имя «спокойной» и «обычной» жизни поэт готов отказаться, в других – мотив гордости: поэт возносит себя на уровень Бога, провозглашает себя всеведущим пророком, которой сам может выбрать жизненный путь и создать вселенную из слов, в третьих – ценности поэтического дара и покаяния: способность к творчеству осознается наиценнейшей для поэта, но он готов отказаться от нее, готов отдать свой дар Богу, если тому будет угодно, во имя спасения мира, очищения грешной человеческой души (как своей, так и других).

В «Моей молитве» («Души невидимый хранитель…», 94) Д. Веневитинова лирический герой просит Божественного благословения для «спокойной» жизни, в которой не будет места творческому дару: «Уста мои сомкни молчаньем, / Все чувства тайной осени…». О том же «Молитва» Н. М. Языкова (96):

Молю святое провиденье:

Оставь мне тягостные дни,

Но дай железное терпенье,

Но сердце мне окамени…

В «Молитве» В. Г. Бенедиктова (114) находит отражение тема первостепенной важности творческого дара – герой молит Бога не отбирать у него дар, но послать ему страдания:

Творец! Ниспошли мне беды и лишенья,

Пусть будет мне горе и спутник и друг!

Но в сердце оставь мне недуг вдохновенья,

Глубокий, прекрасный, священный недуг!

… Дозволь мне, о небо, упавшему духом,

Лишенному силы, струнами владеть…

В стихотворении «Убей меня, боже всесильный…» Л. А. Мея (188) дерзкая просьба сочетается с искренней верой:

Любви ты во мне не погубишь,

Не сдержишь к бессмертью порыв:

Люблю я – затем, что ты любишь,

Бессмертен – затем, что ты жив!

В стихотворении М. Ю. Лермонтова «Благодарность» (108) финальная просьба приобретает форму «вызова», в которой скрыто прошение о смерти: «Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне / Недолго я еще благодарил».

Особо значимым в ряду «моих молитв» является стихотворение М. Ю. Лермонтова «Не обвиняй меня, Всесильный…», в котором находят реализацию все содержательные и конструктивные признаки данного жанра. Лермонтов создает «молитву поэта», которая, с одной стороны, проникнута богоборческими мотивами («И часто звуком грешных песен / Я, Боже, не Тебе молюсь!»), явленными в экспрессивных формах, а с другой – несет в себе черты исповеди и покаяния. Образ «могильного мрака» в первой части молитвы соотносится с просьбой «преобратить сердце в камень». Но установка на молитвенное преображение души остается не реализованной: лирический герой-поэт мыслит себя равным Богу и оставляет за собой право выбора пути, иронизирует над возможностью «обращения» к Богу за «спасеньем»: «От страшной жажды песнопенья / Пускай, Творец, освобожусь…».

Примечательно, что композиционная структура литературной молитвы в «моих молитвах» не претерпевает изменения, сохраняет свою трехчастность: установление молитвенного дискурса, как правило, происходит в первой строке стихотворения призыванием Божественного начала; в основной части молитвы разворачивается мольба, исповедь, покаяние и пр., выход из диалога происходит путем актуализации «последней просьбы».

Следует отметить, что тип «моей молитвы» впоследствии получает широкое освещение в творчестве русских поэтов ХХ в., в частности, М. И. Цветаевой, А. А. Ахматовой, С. А. Есенина и др.