§ 3. Обязанности цедента

Будучи распорядительной сделкой, договор уступки направлен на изменение принадлежности требования. Права и обязанности цедента и цессионария по отношению друг к другу обосновываются каузальной сделкой, лежащей в основании цессии. В этой связи нуждаются в особом анализе природа и содержание обязанностей прежнего кредитора, предусмотренных п. 2 ст. 385 ГК РФ, и его ответственности по ст. 390 ГК РФ.

А. Обязанности цедента, предусмотренные п. 2 ст. 385 ГК РФ

Согласно п. 2 ст. 385 ГК РФ цедент обязан передать цессионарию документы, удостоверяющие уступленное право требования, а также сообщить ему сведения, имеющие значение для заявления требования.

Обязанности прежнего кредитора передать цессионарию документы, удостоверяющие уступленное требование, и сообщить сведения, имеющие значение для его осуществления, связаны с договором уступки как таковым, а не с обязательственной сделкой, лежащей в его основании, как полагает А.А. Павлов ⁶⁰³. Это подтверждается п. 2 ст. 313 ГК РФ, в соответствии с которым п. 2 ст. 385 ГК РФ применяется при выполнении фактического состава перехода требования к другому лицу, хотя обязательственная сделка между прежним и новым кредитором в этом случае отсутствует. Таким образом, не являясь обязательственной сделкой, договор уступки требования в силу закона сопровождается возложением на цедента определённых обязанностей.

Под документами, о которых идёт речь в п. 1 ст. 385 ГК РФ, следует понимать документы, подтверждающие возникновение, объём уступленного требования, отсутствие возражений должника против него, а также документы, удостоверяющие связанные с ним права⁶⁰⁴.

Определённые сложности при применении п. 2 ст. 385 ГК РФ возникают в случае частичной уступки требования. Если у цедента существует интерес в сохранении вышеупомянутых документов за собой, то цессионарий вправе требовать передачи лишь надлежащим образом удостоверенных копий этих документов⁶⁰⁵ или передачи документов во временное пользование.

Последствия нарушения цедентом обязанностей из п. 2 ст. 385 ГК РФ должны обсуждаться по аналогии с последствиями нарушения сходных по содержанию обязанностей из облигаторных сделок (ст. 328, 464 ГК РФ). В частности, цедент вправе приостановить исполнение обязанностей, возложенных на него в силу п. 2 ст. 385 ГК РФ, если цессионарий нарушает условия договора, лежащего в основании уступки требования. При недействительности или отсутствии каузальной сделки заявление цессионарием требований, корреспондирующих обязанностям из п. 2 ст. 385 ГК РФ, может рассматриваться как злоупотребление правом (п. 1 ст. 10 ГК РФ): ведь согласно ст. 1106 ГК РФ «восстановление прежнего положения» предполагает также возврат документов, удостоверяющих право, которое было передано sine causa, и, как справедливо отмечал еще Павел, «dolo facit, qui petit quod redditurus est» (D. 44. 4. 8 pr.; 50. 17. 173. 3).

Права цессионария, корреспондирующие вышеперечисленным обязанностям цедента, служат исключительно обеспечению реализации приобретённого им требования. Поэтому если цессионарий переуступает это требование дальше, то эти права переходят к его правопреемнику⁶⁰⁶.

Иногда при рассмотрении предписаний об обязанностях цедента к передаче документов, удостоверяющих уступленное требование, и сообщению сведений, необходимых для его осуществления, делается вывод, что цедент «обязан всячески помогать цессионарию в осуществлении им приобретенного права»⁶⁰⁷. Однако при закреплении лишь отдельных обязанностей цедента такое обобщение едва ли было бы обоснованным. Поэтому удачнее рассуждают те германские цивилисты, которые в связи с характеристикой предусмотренных § 402 BGB обязанностей прежнего кредитора отмечают, что он должен воздерживаться от всего, что сделает для цессионария невозможным осуществление уступленного требования⁶⁰⁸.

Б. Ответственность цедента по ст. 390 ГК РФ

I. Со времен римского права на цедента возлагается ответственность за действительность уступленного требования (veritas nominis). Д.И. Мейер относит ответственность ex veritate nominis к числу отношений, которые «определяются существом передачи права по обязательству», причем «одинаково, независимо от основания, на котором совершается передача»⁶⁰⁹. К.Н. Анненков указывал, что обязанность цедента отвечать за veritas уступленного требования «вытекает из самой природы цессии, как акта об отчуждении договорного права, влекущего за собой частное преемство в праве в пользу цессионария»⁶¹⁰.

Однако более обоснованным представляется мнение, что такая ответственность связана не с договором уступки как таковым, а с его возмездным основанием⁶¹¹. В пользу этого говорит решение интересующего нас вопроса римскими юристами, которые установили соответствующие предписания на случай продажи требования (D. 18. 4. 4, 5; D. 21. 2. 74. 3). Пандектисты также считали, что на вопрос об ответственности цедента за юридическое существование и фактическую осуществимость требования не может быть дано ответа, основанного на одном факте передачи; все зависит от causa cessionis⁶¹².

Эта же идея проводится в § 1397 АBGB, Art. 171 OR, art. 1266 CC it., odst. 1 § 527 ObčZ. В первом проекте BGB содержалось предписание, по которому тот, кто по договору обязывался к уступке требования, отвечал новому кредитору лишь за правовое существование требования. Это предписание оценивалось как неудачное ввиду смешения правоотношений между цедентом и цессионарием, отличающихся при различных causa cessionis⁶¹³. Поэтому ответственность цедента за правовое существование требования стала определяться положениями BGB о покупке (§ 437 BGB) и дарении (§ 523 BGB).

Недавней модернизацией обязательственного права BGB правила о купле вещей и прав были уравнены друг с другом, и немецкий законодатель отказался от специального регулирования ответственности цедента при продаже требования⁶¹⁴. Правда, в адрес такого решения законодателя в литературе можно встретить и критические замечания⁶¹⁵.

В ГК РСФСР 1922 г. отечественный законодатель связал ответственность за действительность уступаемого требования с возмездностью основания уступки, предписав в ст. 202, что «продавец долгового требования или другого права, поскольку иное не установлено договором, отвечает лишь за действительность требования или действительное существование права». Ответственность же дарителя требования специально не регулировалась. И.Б. Новицкий отмечал по этому поводу, что ответственность уступающего право перед принимающим право складываются в зависимости от того правоотношения, на котором покоится уступка права: уступивший право безвозмездно не несет ответственности ни за действительность требования, ни за фактическую его осуществимость, продавец же долгового требования (если иное не предусмотрено договором) отвечает за действительность требования⁶¹⁶.

В ГК РСФСР 1964 г. предписание об ответственности цедента было перенесено в положения об уступке требования. Указание на связь ответственности цедента с возмездным основанием договора уступки при этом отсутствовало. Такое регулирование вопроса позволяло Е.А. Флейшиц утверждать, что поскольку ч. 2 ст. 212 ГК РСФСР 1964 г. не проводит различия между возмездной и безвозмездной уступкой требования, в обоих случаях уступивший требование отвечает за его недействительность⁶¹⁷. Иного мнения придерживался К.А. Граве, который отмечал, что «если уступка требования была произведена безвозмездно, то первоначальный кредитор вообще не несет никакой ответственности перед новым кредитором в связи с состоявшейся уступкой требования»⁶¹⁸.

Для современного отечественного законодательства традиционная связь ответственности цедента за недействительность уступленного требования с возмездным характером сделки, лежащей в основании договора уступки, подтверждается предписанием п. 3 ст. 576 ГК РФ, исключающем применение ст. 390 ГК РФ при дарении требования. Кроме того, п. 1 ст. 827 ГК РФ подчеркивает такую ответственность цедента⁶¹⁹ при возмездной каузальной сделке – договоре факторинга.

А.А. Павлов едва ли основательно оспаривает такую точку зрения на том основании, что «ее основной постулат о неприменимости к дарителю специальных правил об ответственности, предусмотренных для возмездных сделок, не находит прямого воплощения в рамках гл. 32 ГК»⁶²⁰. Между тем исключение для дарителя требования предусмотренной ст. 390 ГК РФ ответственности становится вполне объяснимым: даритель требования отвечает за его недостатки лишь по аналогии со ст. 580 ГК РФ, причем такая ответственность по своим предпосылкам и характеру, как будет видно из дальнейшего изложения, существенно отличается от ответственности продавца требования за его недействительность.

Правда, А.В. Коновалов считает невозможным применить по аналогии ст. 580 ГК РФ к случаям дарения прав, «поскольку такой акт дарения по определению не может повлечь ухудшения имущественного положения одаряемого; худшей для него перспективой является невозможность (в должном объеме или вообще) извлечь имущественную выгоду из безвозмездно приобретенного права»⁶²¹. Однако для одаряемого может открыться более печальная перспектива. Например, он должен будет нести судебные расходы в результате проигрыша процесса должнику, если даритель, зная о возражениях должника против подаренного требования, не предупредил о них одаряемого.

К.Н. Анненков справедливо отмечал, что при принятии за руководство положения, что даритель-цедент не должен подвергаться перед цессионарием в случае признания переданного ему права недействительным ответственности только за стоимость самого права, «но не за те убытки, которые цессионарий мог бы потерпеть вследствие напрасного совершения им действий, которые представлялись необходимыми в видах получения им удовлетворения от должника, <…> и цедент не может быть освобожден от обязанности возмещения этих убытков цессионарию, как причиненных его неправильным действием, заключающемся в передаче такого права, которое на самом деле никакого значения не имело»⁶²².

Возложение на дарителя ответственности за правовые недостатки предмета дара известно иностранным правопорядкам. Так, согласно Abs. 1 § 523 BGB даритель, злонамеренно умолчавший о таких недостатках, обязан возместить убытки, возникающие вследствие этого у одаряемого. Согласно Abs. 2 § 523 BGB эта ответственность становится более строгой, если даритель обещал предоставить предмет, который он только должен еще приобрести в будущем. Подобная ответственность возлагается на дарителя независимо от того, выступает ли предметом дара вещь или право⁶²³.

В связи с изложенным становится очевидной необходимость внесения изменений в ст. 580 ГК РФ.

Поскольку содержание и предпосылки ответственности продавца (см. ниже, 2) и дарителя требования существенно различаются, можно придти к выводу, что предпринятое в ГК РФ размещение предписаний об ответственности цедента в положениях о перемене кредитора в обязательстве является неоправданным. Систематическую неправильность размещения предписаний об ответственности цедента в титуле OR об уступке требования отмечают швейцарские цивилисты⁶²⁴.

2. Что же понимать под «недействительностью переданного требования» как основанием ответственности цедента по ст. 390 ГК РФ? А.А. Павлов полагает, что уступаемое право действительно, если оно существует «юридически и фактически»⁶²⁵, принадлежит цеденту и последний управомочен на совершение уступки; отсутствие хотя бы одного из названных условий влечет недействительность цессии⁶²⁶. Представляется, что недействительность требования как основание ответственности цедента по ст. 390 ГК РФ не обязательно должна отождествляться с недействительностью цессии. Удачнее в этом отношении рассуждает Л.А. Новоселова, по мнению которой о недействительности требования можно вести речь, если требование не имеет действительного основания либо уже прекратилось к моменту уступки либо не может быть реализовано в силу возражений должника либо не принадлежало цеденту⁶²⁷.

Таким образом, под недействительным в значении ст. 390 ГК РФ следует понимать не только несуществующее требование (например, требование по обязательству, уже прекращенному исполнением, или проистекающее из ничтожной сделки), но и требование, которое не может быть передано цедентом, а также требование, которое может быть уничтожено осуществлением права должника на зачет (ст. 412 ГК РФ)⁶²⁸ или эффективным оспариванием сделки, породившей уступленное требование; его прекращение произойдет с обратной силой, и практический результат будет таким же, как если бы оно не причиталось цеденту при уступке⁶²⁹.

Аналогично следует обсуждать случай, когда должник в силу ст. 386 ГК РФ имеет материально-правовые возражения против требования цессионария, т.е. вправе отказать в его исполнении. Здесь требование хотя и существует, но его реализация всецело зависит от воли должника (например, если требованию противостоят возражения должника из п. 2 ст. 328 ГК РФ)⁶³⁰. При таких обстоятельствах требование может оказаться парализованным в своем действии и в этом смысле рассматриваться как недействительное. Для такого решения также может послужить образцом римское право, где к отсутствию требования против должника приравнивается наличие у него exceptiones (D. 18. 4. 5). Понятие «действительности» требования связывается с отсутствием против него возражений в п. 2 ст. 827 ГК РФ, согласно которому денежное требование, являющееся предметом уступки, признается действительным, если клиент обладает правом на передачу денежного требования и в момент уступки этого требования ему не известны⁶³¹ обстоятельства, вследствие которых должник вправе его не исполнять.

В литературе можно встретить утверждение, что поскольку истечение исковой давности не уничтожает требование, оно является действительным, и потому согласно ст. 390 ГК РФ «цессионарий не вправе требовать с цедента возмещения понесенных убытков, так как ему было уступлено действительное требование»⁶³². Между тем притязание, осуществлению которого мешает уничтожающее возражение (например, возражение об истечении давности), в хозяйственном отношении почти не отличается от несуществующего притязания (quasi nulla obligatio)⁶³³. Пункт 2 ст. 266 НК РФ говорит в этой связи о безнадежном, нереальном ко взысканию долге, обсуждая последствия истечения исковой давности наравне с прекращением обязательства в связи с невозможностью его исполнения, на основании акта государственного органа или ликвидации организации.

Изложенное понимание недействительности требования в смысле ст. 390 ГК РФ подтверждается судебной практикой. Так, один из арбитражных судов первой инстанции указал в решении по делу, положенному в основу п. 1 Обзора практики применения арбитражными судами положений гл. 24 ГК РФ, что под недействительным требованием в смысле ст. 390 ГК РФ понимается как право, которое возникло бы из обязательства при условии действительности сделки, так и несуществующее (например, прекращенное надлежащим исполнением право). Суды апелляционной и кассационной инстанций по делам, освещённым в п. 7 и 8 того же Обзора, отметили возможность защиты прав нового кредитора в порядке, предусмотренном ст. 390 ГК РФ, если уступленному требованию об оплате результата работ противостоит возражение заказчика о выполнении работы с недостатками.

Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что ответственность за недействительность уступленного требования возлагается на цедента, если в результате исполнения обязательств из возмездной каузальной сделки требование не было приобретено цессионарием или это требование поражено возражениями из ст. 386 ГК РФ либо правом на зачет из ст. 412 ГК РФ, т.е. не приобретено требование, которое может быть «приведено в действие» цессионарием независимо от усмотрения должника.

2. Вопрос о содержании ответственности цедента за недействительность уступленного требования едва ли можно считать окончательно выясненным. Так, по мнению Л.А. Новоселовой, «…цессионарий вправе требовать от стороны, допустившей нарушение обязательства (цедента), возмещения причиненных убытков, размер которых, как правило, определяется той суммой, которая была уплачена цеденту, или стоимостью того имущества, которое было ему передано за уступленное право»⁶³⁴. С.Б. Култышев отмечает, что такая ответственность не является ответственностью за причинение вреда (гл. 59 ГК РФ), лишь в ряде ситуаций представляет собой ответственность за нарушение обязательства (гл. 25 ГК РФ), а в ряде случаев заключается в применении определенных мер защиты интересов цессионария, не относимых к категории ответственности⁶³⁵.

Представляется, что рассматриваемый вопрос должен решаться с учетом того обстоятельства, что применение ст. 390 ГК РФ связано с возмездным характером каузальной сделки. Возложение ответственности обеспечить эквивалентность предоставлений сторон в случае, когда цессионарий не приобрел требования, которое может быть «приведено в действие» по отношению к должнику. На мой взгляд, цедент «отвечает» за недействительность уступленного требования в том же смысле, в каком продавец «отвечает за недостатки товара» (ст. 476 ГК РФ), т.е. ст. 390 ГК РФ делает для цессионария возможным использование тех способов защиты, которые предотвращают утрату им эквивалента уступаемого требования или обеспечивают его возврат, в частности притязания на уменьшение покупной цены или на расторжение возмездного каузального договора и возврат полученного цедентом встречного предоставления.

Сказанное позволяет утверждать, что ответственность цедента ex veritate nominis нельзя называть ответственностью в строгом смысле слова. В частности, вину цедента нельзя считать обязательным условием того, чтобы цедент «отвечал» за действительность уступленного требования при возмездной каузальной сделке⁶³⁶. Так, Л.А. Новоселова правильно пишет, что цедент несет ответственность за действительность переданного права независимо от того, были ли ему самому известны возможные возражения должника⁶³⁷. В самом деле, цедент, который, возможно, сам стал кредитором в результате правопреемства, может не знать о возражениях или встречных требованиях должника против своего предшественника (особенно если требование до этого уже уступалось несколько раз), однако исключать защиту интересов цессионария по этой причине было бы неприемлемо.

Разумеется, применение соответствующих способов защиты в рамках ст. 390 ГК РФ не исключает возложения на цедента гражданско-правовой ответственности по правилам гл. 25 ГК РФ, т.е. обязанности к возмещению убытков, причиненных неисполнением или ненадлежащим исполнением вытекающего из возмездной каузальной сделки обязательства передать требование, или обязанности к уплате неустойки за нарушение этого обязательства.

Таким образом, если проданному требованию противостоят встречные права должника, то притязания покупателя определяются в соответствии с п. 1 ст. 460 ГК РФ. Следует также признать, что если покупатель требования знал или должен был знать о встречных правах должника, то эти притязания отпадают.

Если уступаемое требование не существует или не может быть уступлено, то цедент отвечает, несмотря на невозможность исполнения обязательства передать требование. В этом случае нарушение цедентом своих обязательств по возмездной каузальной сделке влечет для цессионария такой ущерб, что он в значительной степени лишается того, на что был вправе рассчитывать при заключении договора. Поэтому средством защиты его интересов будет притязание на расторжение договора по подп. 1 п. 2 ст. 450 ГК РФ и возврат встречного предоставления⁶³⁸. Согласно п. 5 ст. 453 ГК РФ цессионарий будет также вправе потребовать возмещения убытков.

Но как быть, если такие обстоятельства существуют уже при заключении возмездного pactum de cedendo, т.е. налицо первоначальная невозможность исполнения обязательства из него? Решая этот вопрос, некоторые авторы приходят к выводу, что такое pactum de cedendo является недействительным. Так, по мнению С.В. Тетерина, содержание охранительного правоотношения, возникающего при недействительности уступленного требования, под которой автор понимает его несуществование, составляют последствия недействительности сделок⁶³⁹.

Однако более обоснованной представляется другая точка зрения. А.А. Павлов отмечает, что договор, в основе которого лежит первоначальная невозможность исполнения обязательства, не должен признаваться недействительным, а первоначальная невозможность исполнения обязательства должна рассматриваться по тем же правилам, что и невозможность последующая⁶⁴⁰. Похожая позиция была занята судом кассационной инстанции в постановлении по делу, освещенному в п. 1 Обзора практики применения арбитражными судами гл. 24 ГК РФ. Этот суд пришел к выводу, что если предметом договора купли-продажи выступает требование, основанное на недействительной сделке, то недействительна лишь уступка требования, а сам договор купли-продажи недействительным не является. Однако обязательство продавца по передаче требования не исполнено, и он несет ответственность перед цессионарием на основании ст. 390 ГК РФ, по смыслу которой передача недействительного требования рассматривается как нарушение цедентом своих обязательств перед цессионарием. Неисполнение обязательства по передаче требования влечет ответственность передающей стороны, а не недействительность самого обязательства, на основании которого передается право.

В самом деле, трудно найти основание для того, чтобы дифференцировать правовое положение покупателя в зависимости, например, от того, вытекает ли продаваемое требование из ничтожной сделки или же из оспоримой сделки, которая на момент заключения договора купли-продажи еще не была эффективно оспорена. Если считать договор купли-продажи требования в первом случае недействительным, то покупатель будет вправе лишь потребовать возврата суммы, уплаченной им за требование (п. 2 ст. 167 ГК РФ). Во втором же случае продавец будет также отвечать перед ним за нарушение своих обязательств по договору купли продажи требования. Необоснованность такой дифференциации может быть подтверждена и другими примерами.

Сказанное позволяет утверждать, что в ГК РФ следовало бы дать решение вопроса о последствиях первоначальной невозможности исполнения договорного обязательства, как это недавно было сделано в § 311а BGB.

3. В связи с ответственностью по ст. 390 ГК РФ цедент может быть привлечен к участию деле по иску цессионария против должника в качестве третьего лица. Как справедливо отмечал Е.В. Васьковский, «кредитору важно, чтобы лицо, которому он уступил заемное письмо по передаточной надписи, выиграло процесс против должника о взыскании долга, потому что иначе ему придется отвечать за негодность переданного обязательства»⁶⁴¹. По мнению Д.М. Чечота, участие цедента в деле в качестве третьего лица «должно помочь истцу в защите его притязания к ответчику» (курсив мой. – А.В.)⁶⁴². Это утверждение следует признать ошибочным, поскольку в процессе между цессионарием и должником притязание к ответчику является предметом не защиты, а судебного осуществления⁶⁴³.

II. Римские юристы исходили из того, что за состоятельность должника по проданному требованию цедент не отвечает перед цессионарием (D. 18. 4. 4). Эта же идея была воплощена в предписаниях иностранных правопорядков, по которым ответственность цедента за платежеспособность должника (§ 438 BGB в старой редакции, Abs. 2 Art. 171 OR, art. 1267 CC it.), возможность получения удовлетворения по уступленному требованию («dobytnost»: odst. 2 § 527 ObčZ) или, что одно и то же, добротность, фактическую осуществимость требования цедент отвечает из принятия на себя особого ручательства, гарантии⁶⁴⁴.

В ст. 202 ГК РСФСР 1922 г. предписание об ответственности за состоятельность должника отсутствовало. В этой связи И.Б. Новицкий отмечал, что «за фактическую возможность получить удовлетворение по передаваемому требованию продавец требования не отвечает. … Исключение составляет лишь тот случай, когда передающий право на основании особого соглашения выступает в качестве поручителя за должника»⁶⁴⁵. Затем в ч. 2 ст. 212 ГК РСФСР 1964 г. было подчеркнуто, что первоначальный кредитор не отвечает за неисполнение переданного требования должником, кроме случаев, когда первоначальный кредитор принял на себя поручительство за должника перед новым кредитором. Это положение было воспроизведено в абз. 2 п. 1 ст. 69 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. и ст. 390 ГК РФ⁶⁴⁶.

Необходимо признать, что вопрос об ответственности цедента за фактическую осуществимость требования, выступающего предметом договора уступки, остался в отечественном законодательстве неурегулированным. Поэтому при отсутствии специального соглашения цедент такой ответственности не несёт. Вместе с тем упомянутое в ст. 390 ГК РФ поручительство цедента за должника не может выступать её основанием, что не всегда учитывается в литературе. Так, Л.А. Новоселова полагает, что в силу специального соглашения о принятии цедентом на себя поручительства за должника на него может быть возложена ответственность за фактическую осуществимость права, т.е. за неплатежеспособность должника. Автор подчеркивает при этом, что «простая просрочка должника сама по себе не свидетельствует о неплатежеспособности. Приравнивать любой случай неисполнения обязательства должником к неплатежеспособности нет основания; цессионарий вправе обеспечить свои интересы посредством принудительного взыскания долга. Это не исключает права сторон соглашения о цессии определить, что цедент будет нести ответственность и при простом неисполнении обязательства должником»⁶⁴⁷. Однако de lege lata дело обстоит как раз наоборот: ведь поручитель согласно п. 1 ст. 363 ГК РФ отвечает в случае неисполнения или ненадлежащего исполнения обязательства должником, т.е. цедент, выступающий поручителем за должника, уже при его неисправности перед цессионарием солидарно отвечал бы наряду с ним. Таким образом, ответственность за фактическую осуществимость уступленного требования может быть принята на себя цедентом только ручательством особого рода, допустимым в соответствии с подп. 1 п. 1 ст. 8 и п. 2 ст. 421 ГК РФ.

В зарубежной литературе гарантия цедентом платежеспособности должника также отграничивается от поручительства. Права из неё связаны не с уступленным требованием, а с отношениями цедента и цессионария по каузальной сделке. Поэтому при дальнейшей уступке требования цессионарием они – в отличие от притязаний к поручителям, – не переходят к его правопреемнику⁶⁴⁸.

По мнению Л.Г. Ефимовой, в случае принятия на себя цедентом поручительства за должника договор цессии становится смешанным договором, объединяющим элементы цессии и поручительства ⁶⁴⁹. С этим мнением нельзя согласиться. По смыслу п. 3 ст. 421 ГК РФ понятие смешанного договора применимо лишь к обязательственному договору. Например, смешанным будет договор, содержащий элементы договоров купли-продажи и возмездного оказания услуг (см.: п. 1 Обзора практики разрешения споров, связанных с договором мены).