13. А. И. Герцен. Через три года («Колокол», 18 февраля 1858 г.)

Ты победил, Галилеянин! и нам легко это сказать, по­тому что у нас в нашей борьбе не замешано ни самолю­бие, ни личность. Мы боролись из дела,— кто его сделал, тому и честь.

Середь общего сетования, прерываемого дикими кри­ками бесновавшихся реакционеров и солдат, пьяных от крови, середь нелепой войны и глубокого ...падения всего Западного материка, — мы, со страхом гадая, обращали взгляд наш на молодого человека, шедшего занять уп­раздненное место на железном троне, которого тяжелые ножки далеко вдавились в нашу грудь.

«От вас ждут кротости, — говорили мы ему, — от вас ждут человеческого сердца, — вы необыкновенно счаст­ливы!» И робко, мучимые сомнением, прибавляли: «Дай­те свободу русскому слову! Смойте с России позорное пятно крепостного состояния».

И потом мы ждали с внутренним трепетом, на­деясь, негодуя, прислушиваясь к движению, к вестям. После тридцатилетнего ожидания нетерпение прости­тельно.

Книга Корфа оскорбила нас, она так грубо дотрону­лась до воспоминаний святых нам, она так беспощадно напоминала нам свинцовое время, в которое мы столько страдали.

...А там это старье, эта олицетворенная подагра пра­вительства, эти мозоли, мешающие ему идти вперед... На­дежды удалялись, мы становились еще беднее и готови­лись, скрестя руки на груди, остаться печальными обли­чителями немых злодейств, совершающихся во мраке канцелярских тайн.

Но с того дня, как Александр II подписал первый акт, всенародно высказавший, что он на стороне освобожде­ния крестьян, что он его хочет, с тех пор наше положе­ние к нему изменилось.

Мы имеем дело уже не с случайным преемником Николая, а с мощным деятелем, открывающим новую эру для России, он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами для великого бу­дущего.

Имя Александра II отныне принадлежит истории; ес­ли бы его царствование завтра окончилось, если бы он пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розог,— все равно.

Начало освобождения крестьян сделано им, грядущие поколения этого не забудут!

Но из этого не следует, чтобы он мог безнаказанно ос­тановиться. Нет, нет, пусть он довершит начатое, — пусть полный венок закроет его корону. Гнилое, своекорыстное, дикое, алчное противодействие закоснелых помещиков, их волчий вой не опасен. Что они могут противопоста­вить, когда против них власть и свобода, образованное меньшинство и весь народ, царская воля и общественное мнение?

И пуще всего общественное мнение. Лишь бы теперь нашим плантаторам и их противникам позволено было вполне высказаться, помериться... И тут, как во всем, поневоле бьешься в другое великое искомое современной России — в гласность. Гласность их казнит прежде, не­жели дойдет дело до правительственного бича или до крестьянского топора.

Посмотрели бы мы, право, au grand jour (при свете дня.) на этих защитников розог и крещеной соб­ственности, забрызганных кровью жертв, на этих граби­телей по дворянской грамоте, на этих людокрадов, отни­мающих у матерей детей, торгашей, продающих девок, барышников рекрутами! Выходите же на арену, дайте на вас посмотреть, родные волки великороссийские, может, вы поумнели со времен Пугачева, какая у вас шерсть, есть ли у вас зубы, уши? Знаете, что — до помещичьего права добираются, до вольности дворянской! Это мужи­ка-то и не посечь и не заставить поработать четвертый и пятый день, дворового-то и не поколотить. Помилуйте! Выходите же из ваших тамбовских и всяческих берлог — Собакевичи, Ноздревы, Плюшкины и пуще всего Пеночкины, попробуйте не розгой, а пером, не в конюшне, а на белом свете высказаться. — Померяемтесь!

Вам можно было отпустить грех неправого наследст­ва, преемственного стяжания, преступления ваших злоде­ев-отцов, ваших извергов-матерей за раскаяние, за мол­чание, за умение понести потерю, за угрызения совести. Но вы упорствуете, вы защищаете ваше право... стало, вы, сознательно, обдуманно берете на себя всю ответ­ственность. Вы никогда не осмеливались даже поворчать, когда ваших детей ссылали в Сибирь, когда с самими вами обращались, как с холопами, и вы осмеливаетесь теперь показывать зубы. История вас рассудит с императором Александром II и с народом русским,— смотрите только, как бы она для вас не настала слишком скоро. Подумайте об этом!

Что касается до нас, — наш путь вперед назначен: мы идем с тем, «то освобождает и. пока он освобождает; в этом мы последовательны всей нашей жизни. Как бы слаб наш голос ни был, все же он — живой голос, и как бы наш «Колокол» ни был мал, все же его слышно в России, и потому скажем еще раз, что мы убеждены, что Александр II неравнодушно примет приветствие людей, которые сильно любят Россию, но также сильно любят и свободу, «которым не нужно его бояться и которые для себя лично ничего не ждут, ничего не просят».

Но ничего не прося, они желали бы, чтоб Алек­сандр II видел в них представителей свободной русской речи, противников всему, останавливающему развитие, во всем, ограничивающем независимость, — но не врагов! Они потому этого хотят, что им стало дорого мнение ос­вободителя крестьян.

Ты победил, Галилеянин!

Кузнецов И.В., Захаров Л.Ф. Практикум по истории СССР XIX века. – М.: «Просвещение», 1970. – С. 225-228.