§ 3. Государственная юрисдикция: соотношение суверенитета, территориального верховенства и юрисдикции государства

Анализ сущности и содержания юрисдикции, возможности ее осуществления был бы неполным без рассмотрения ее через призму такой категории, как суверенитет. Дело в том, что в доктрине между­народного права слова «юрисдикция», «территориальное верховен­ство», «суверенитет» и «компетенция» очень часто используются если не как синонимы, то как близкие по своему смысловому значению термины.

Вот что по этому поводу замечает профессор Я. Броунли: «Компе­тенция государства в отношении его территории обычно описывается м терминах «суверенитет» и «юрисдикция», и студент сталкивается с терминологией, которая непоследовательно используется в юриди­ческих источниках, должностными лицами, государственными дея­телями, которые ставят ее политическое значение на передний план. Либеральное использование терминов «суверенитет» и «юрисдикция» юристами влечет неточное определение комплекса прав, обязанностей, полномочий, привилегий и иммунитетов государств». Далее он отме­чает, что отождествление терминов достаточно объяснимо, и при этом он соотносит суверенитет и юрисдикцию как общее и частное. Нор­мальный объем прав государства, типичные проявления правовой компетенции описываются обычно как «суверенитет», а специфичные права или уменьшенный объем прав государства упоминаются как «юрисдикция»¹⁶⁴.

Слово «суверенитет» (англ. &о\егещп1у\ нем. зоиуегапИШ', фр. зоиуе- гате(ё), как и большинство употребляемых политологических и юри­дических терминов, имеет латинские корни. В переводе со старола­тинского зирегапиз (зиргетих) оно означает «наивысший». В право­вой, философской и политической доктрине понятие «суверенитет» возникло в период становления наций в Европе, в эпоху буржуазных революций, и было развито в работах Ж. Бодена, Т. Гоббса, И. Аль- тузиуса, Д. Локка, Э. Ваттеля, Ж.-Ж. Руссо и других философов и ученых.

Профессор Лондонского университета А. Пятигорский замечает, что чисто лексикографическое определение значения слова «суверени­тет» как абсолютная и неограниченная власть (субъекта власти) в пре­делах территории, на которую эта власть распространяется, не включа­ет в себя конкретизацию субъекта власти. «В принципе этим субъектом может быть кто или что угодно...»¹⁶⁵ Исторически сложилось так, что, как правило, субъектом и носителем суверенитета выступает государство, однако суверенные права присущи также пародам и нациям, иногда даже говорят о суверенитете личности, подразумевая право человека на свободу выбора поведения, убеждений, недопустимость вмешатель­ства в его личную жизнь¹⁶⁶.

Эволюция международных отношений неоднократно обостряла проблему суверенитета, главным образом суверенитета национального.

После Октябрьской революции и возникновения Советского го­сударства в отечественной доктрине государственного и между ни - родного права суверенитет рассматривался прежде всего с позиции марксистско-ленинского учения о диктатуре пролетариата как выра­жение общей воли всего советского народа, проявление всенародной социалистической демократии¹⁶⁷.

В 60-е годы прошлого века интерес к содержанию суверените­та проявился прежде всего через призму обретения независимости колониальными народами. В этот период в понятие национального суверенитета стали включать: «реализованное или отстаиваемое пра­во наций на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства»¹⁶⁸; «право нации на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства»¹⁶⁹; «совокупность суверенных прав нации (народа) на свободный выбор социального и политического строя, на целостную национальную территорию, экономическую независимость, на уважение ее (его) обычаев, культуры, национальной чести и достоинства, на полное равноправие с другими народами и нациями...»¹⁷⁰.

И наконец, активное исследование сущности и содержания нацио­нального суверенитета приходится на 90-е годы прошлого столетия, что вызвано изменением геополитической обстановки на международной арене, распадом Советского Союза и образованием новых государств на территории СССР и других восточноевропейских государств.

Несмотря на существующую объективную взаимосвязь националь­ного и государственного суверенитета, это различные по своему по- литико-правовому содержанию явления. Носителем национального суверенитета является народ или нация, и в этом смысле он рассмат­ривается прежде всего как возможность реализации народом (нацией) права на самоопределение, самостоятельный выбор политического и экономического строя, сохранение своей национальной самобыт­ности и обеспечение благоприятных условий для своего развития.

Национальный суверенитет не зависит от того, существует ли народ или нация как государство или нет, в то время как государственный суверенитет есть политическое и юридическое свойство государства как особой организации властвования, присущее ему с момента воз­никновения.

Первые попытки определения государственного суверенитета, а также комплекса суверенных прав, присущих государству, были сделаны еще в Средневековье Ж. Боденом (1530—1596). Суверенитет, по Бодену, — постоянная и абсолютная власть государства, высшая и свободная от законов власть над подданными, власть неотчуждаемая, неизменная и не подлежащая давности¹⁷¹. Начиная с этого периода, суверенитет стал рассматриваться в качестве необходимого и отличи­тельного признака государства

Определения понятия суверенитета в отечественной доктрине меж­дународного права до принятия Устава ООН и закрепление принципа суверенного равенства государств в современный период развития международных отношений не сильно варьируются, хотя можно про­следить некоторые отличия. Например, А.Н. Трайнин определял су­веренитет как высшую власть, не ограниченную внутри государства, самостоятельную и независимую во внешних сношениях¹⁷²; И.Д. Ле­вин говорил о суверенитете как о состоянии полновластия государ­ства на своей территории и его независимости от других государств¹⁷³; Г. В. Игнатенко характеризует суверенитет как верховенство на своей территории и в отношении собственных граждан и независимость в международных отношениях¹⁷⁴.

Суверенитет — политико-правовое свойство государства, имеющее внутригосударственный и международный аспекты¹⁷⁵. Внутренним про­явлением и органической частью суверенитета выступает территори­альное верховенство (территориальный суверенитет). Такое верховен­ство означает, что государственная территория находится под исклю­чительной и полной властью лишь одного государства и недоступна для действия властей другого государства¹⁷⁶. Принцип исключительной компетенции государства на своей собственной территории — это от­правная точка при разрешении большинства вопросов, касающихся международных отношений. В деле об инциденте в проливе Корфу в 1948 г. Международный суд отметил, что уважение территориальной) суверенитета независимыми государствами является одним из оснои- ных устоев международных отношений'.

Содержание и юридическая природа территориального верховен­ства государства отражена в теоретических исследованиях ученых раз­личных отраслей науки XIX—XX вв.

С 30-х годов XIX в. в доктрине международного и государствен­ного права получила распространение теория объекта (объектная), представители которой рассматривали территорию как вещь, объект (предмет) обладания государства, из чего вытекает его право осу­ществлять верховную власть в ее пределах. Сторонниками теории объекта в разное время выступали Й. Гертнер, Г. Гейльберн, Кла­ус, Б.Н. Чичерин, ряд других ученых. По этому поводу Л. Шалланд писал: «понимание территории как объекта обладания является ре­шительно господствующим. В области государственного права его придерживается безусловное большинство писателей, а в доктрине международного права до сих пор можно отметить лишь слабые голоса протеста, совершенно подавляемые стройным хором сторонников классического воззрения»¹⁷⁷.

Во второй половине XIX в. как альтернатива теории объекта воз­никла концепция, рассматривающая территорию не как объект соб­ственности государства, а как пространство, в пределах которого го­сударство осуществляет свою власть, — теория пространства (теория предела). Сторонники данной теории выступали против заимствования гражданско-правовых концепций вещного права для объяснения при­роды территории в международном праве; этой позиции придержива­лись И. Блюнчли, К. Фрикер, Ф. Лист, Г. Еллинек, Н.М. Коркунов. Большой вклад в развитие теории пространства внес русский ученый В.А. Незабитовский. «Государство владычествует в пределах террито­рии, но не над территорией, — писал он, — и территория — не предмет, а предел державной власти»¹⁷⁸.

Оценивая теорию пространства в современных условиях, предста­витель советской науки международного права Н.А. Ушаков отмеча­ет ее прогрессивное значение: «Она (теория пространства. — Авт.) справедливо рассматривала государственную территорию как про­странственную» ёферу властвования государства, так как, действитель­но. верховенств© государства проявляется в пределах его территории и в этом смысле является территориальным верховенством. Теория пространства обосновывала также непроницаемость государствен­ной территории, доказывая, что территориальное верховенство есть проявление суверенной власти в пределах государственной террито­рии»¹⁷⁹. В тоже время теория пространства была подвергнута критике Ю.Г. Барсеговым. По его суждению, данная теория игнорирует терри­торию как часть земного пространства, заключающую в себе средства производства и служащую объектом хозяйствования¹⁸⁰.

В начале XX в. в трудах ученых преобладающее значение приобрела другая теория — теория компетенции (наиболее яркие представите­ли — Г. Радницкий, Г. Кельзен, В. Генрих, А. Фердросс, Ш. Руссо, Ж. Ссель), согласно которой территория государства — это сфера его пространственной компетенции, а не верховной власти. Г. Кельзен определил территорию государства как «пространство, в пределах ко­торого действует правопорядок государства»¹⁸¹. Иначе говоря, функции государства сводились лишь к установлению правопорядка, а терри­тория государства определялась как «пространство, в пределах кото­рого согласно общему международному праву органы, определенные национальным юридическим порядком, уполномочены осуществлять этот порядок»¹⁸². Согласно этой теории государство имеет двоякого рода компетенцию: пространственную, применяемую только в пределах границ государства, и предметную, которая действует как внутри го­сударства, так и за его пределами.

Из современных отечественных ученых теория компетенции под­держивается С.В. Черниченко, который также видит в суверенитете чисто юридическую категорию: «Суверенитет государства — понятие исключительно правовое, какое бы толкование ни придавали этому термину вообще»¹⁸³. Теория компетенции неоднократно критиковалась в работах отечественных ученых С.В. Молодцова, Ю.Г. Барсегова, Н.А. Ушакова, Б.М. Клименко и др. Действительно, если обратиться к сущности данной теории, получается, что суверенитет государства отождествляется с его юрисдикцией, что объективно ограничивает содержание суверенитета.

И еще одна теория, которая подробно раскрывается в работе Б.М. Клименко, — теория международной собственности. Сторонни­ки этой теории (Ф.Ф. Мартене, В.А. Уляницкий, Л.А. Камаровский, С. Бустаманте, Л. Оппенгейм, X. Лаутерпахт) считали, что территория государства является не внутригосударственной, а международной соб­ственностью государства. Государство не только осуществляет терри­ториальное верховенство, но и обладает способностью распоряжаться территорией как собственностью на международной арене¹⁸⁴.

Современный подход к содержанию и правовой природе суверени­тета и как его составляющей — территориального верховенства госу­дарства наиболее полно изложен в работах Н.А. Ушакова, Б.М. Кли­менко, С.В. Черниченко, Е.Т. Усенко, С.Н. Бабурина и ряда других ученых. Территориальное верховенство государства определяется как «высшая власть по отношению ко всем лицам и организациям, находя­щимся в пределах его территории, исключающая деятельность публич­ной власти другого государства»¹⁸⁵, или как «осуществление государством суверенной власти над всеми лицами и организациями в пределах своей территории (трепит) и верховное публично-правовое владение этой территорией (йотМтит)»¹, или как «компетенция государства в отношении его территории»¹⁸⁶.

Соотношение территориального верховенства государства и его юрисдикции несколько десятилетий тому назад охарактеризовал видный советский ученый, профессор Б.М. Клименко, и именно его позиция наиболее близка сегодня большинству российских междуна­родников. Суть ее заключается в том, что верховенство государства как высшая власть в пределах его территории включает в себя и юрисдик­цию этого государства, т.е. «права его судебных и административных органов в соответствии со своей компетенцией рассматривать и раз­решать все дела на данной территории»¹⁸⁷.

Хрестоматийным примером, характеризующим соотношение тер­риториального суверенитета и юрисдикции государства, считается решение Постоянной палаты международного правосудия по судну «Лотос»: «Основным ограничением, налагаемым международным пра­вом на государство, является запрещение — за исключением случаев, когда имеется специальная норма, разрешающая подобные действия, — осуществлять любые проявления своей власти на территории другого государства. В этом смысле юрисдикция государства, несомненно, территориальна; она не может осуществляться за пределами его тер­ритории, кроме как на основании разрешающей нормы, вытекающей из обычного международного права или какого-либо договора»'.

Однако, продолжает Б.М. Клименко, «понятие территориального верховенства гораздо шире понятия юрисдикции, поскольку оно выра­жает всю полноту государственной власти во всех ее конституционных формах, и, кроме того, в то время как полная и исключительная власть государства ограничена пределами его территории, юрисдикция госу­дарства распространяется за его пределы»¹⁸⁸.

Согласно действующему международному праву юрисдикция госу­дарства распространяется на расположенные вне пределов государ­ственной территории объекты: воздушные, морские и речные суда; космические корабли, станции и другие космические объекты; искус­ственные острова и сооружения в море и на его дне; научные станции в Антарктике; помещения дипломатических и консульских пред­ставительств. Эти объекты продолжают сохранять правовую связь с государством, даже находясь за пределами его государственных границ, поэтому воспринимаются в ряде случаев как государственная территория (к таким объектам в международно-правовой доктрине иногда применяется термин «условная территория»' или «квазитер­ритория»).

Кроме того, поскольку юрисдикция государства распространяет­ся на его граждан, то, выезжая на время за границу, они продолжа­ют оставаться под юрисдикцией своего государства. Л. Оппенгейм определял правомочия государства осуществлять верховную власть над своими гражданами внутри страны и вне ее как личное верхо­венство (трепит, политический суверенитет)''. Такая юрисдикция не может осуществляться в полном объеме, и за пределы территории за гражданами следует только предписательная или законодательная юрисдикция.

Многие ученые говорят о том, что территориальный суверенитет имеет позитивный и негативный аспекты; при этом «первый касается исключительной компетенции государства в отношении территории, а второй предполагает обязательство учитывать и защищать права других государств»¹⁸⁹. Поэтому территориальное верховенство не ис­ключает, в ряде случаев, определенных изъятий из юрисдикции го­сударства (например, в отношении дипломатических представителей и других лиц, пользующихся международной защитой). Особо следует выделить случаи нахождения на территории иностранного государства контингента вооруженных сил другого государства, направленного с различными целями (участие в миротворческой операции, оказа­ние гуманитарной помощи и т.д.). Международные договоры о стату­се такого национального контингента, как правило, оставляют лиц, участвующих в миссии, под юрисдикцией собственного государства (Типовое соглашение о статусе сил между ООН и странами, в которых проводится операция, 1990 г.)¹⁹⁰.

Таким образом, в отечественной доктрине международного права соотношение суверенитета, территориального верховенства и юрис­дикции сводится к следующей формуле: юрисдикция — один из эле­ментов территориального верховенства государства, которое в свою очередь является составной частью его суверенитета. Территориальное верховенство шире понятия юрисдикции, однако юрисдикция не ограни­чивается территориальным верховенством государства, а в ряде случаев выходит за пределы его территории.

Означает ли данная формула, что юрисдикция должна восприни­маться как часть суверенитета государства? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости теоретического и практического осмысления возможности ограничения двух этих категорий.

Лучше всего соотношение суверенитета и юрисдикции государства вывести из анализа существующих концепций «абсолютного» и «огра­ниченного» суверенитета. В доктрине государственного и международ­ного права они возникли, пожалуй, одновременно с самим понятием «суверенитет» (о полноте и неделимости суверенитета говорил еще Ж. Воден). Отечественная и зарубежная наука знает немало сторон- пиков и той и другой концепции: теория «абсолютного суверенитета» государства связана с именами Т. Гоббса и Б. Спинозы¹⁹¹, Г. Гегеля, Л. Лассона; об «ограниченном» суверенитете говорили Л. Оппенгейм, И.Д. Левин, В.А. Василенко.

Профессор В.А. Карташкин отмечает, что в современных междуна­родных отношениях суверенитет государств подвергается серьезным ограничениям в следующих случаях:

когда государство добровольно принимает на себя определенные международные обязательства;

когда оно становится участником двустороннего или многосто­роннего договора;

когда государство вступает в ту или иную международную орга­низацию, принимая на себя соответствующие обязательства;

когда международными или региональными органами принима­ются решения, имеющие обязательную силу для государств;

когда государство признает верховенство международных норм над национальным законодательством¹⁹².

Сегодня повышенный интерес к концепциям «абсолютного» и «огра- ниченного» суверенитета в современной доктрине международного права связан с двумя основными моментами. В первом случае огра­ничение суверенитета государства связывают с созданием и дея­тельностью международных организаций, обладающих элементами наднациональности. На основе учредительных договоров об их со­здании и в пределах своей компетенции они уполномочены, в лице своих независимых институтов, принимать юридически обязатель­ные для государств-членов нормативно-правовые акты и обеспечи­вать их соблюдение. В целях реализации этого механизма государ­ства передают часть прав, входящих в их внутреннюю компетенцию, такой международной организации, а положения о делегировании суверенных прав государства органам международной организации содержатся в конституциях этих стран' (добровольное ограничение суверенитета).

Во втором случае речь идет о возможности вооруженного вмеша­тельства мирового сообщества по решению Совета Безопасности 0011 (так называемое принудительное ограничение суверенитета).

Концепция «ограничения» государственного суверенитета, на наш взгляд, подвергается обоснованной критике в работах многих совре­менных ученых. Да, можно говорить о том, что проблемы, стоящие перед человечеством в эпоху глобализации, служат катализатором кардинальных изменений структуры международных отношений: происходит выдвижение на передний план прав и интересов лично­сти, усиливается роль международных организаций. И.И. Лукашук говорил даже о постепенном перерастании международного права в право международного сообщества, приоритетной функцией которо­го должно стать обеспечение интересов международного сообщества в целом, однако «этот приоритет не означает ущемления интересов государств»¹⁹³.

Признать возможность ограничения суверенитета государства, а следовательно, и существование несуверенных государств — значи т вернуться к уровню развития международного права двухсотлетней давности, когда можно было говорить о «цивилизованных» и «неци­вилизованных» народах и государствах. Более того, говорить об огра­ничении суверенитета государства в современную эпоху кажется не­корректным в контексте общепризнанного принципа суверенного равенства государств, имеющего характер нормы]и$ со$еп$, отклонение от которой ни индивидуально, ни по соглашению субъектов междуна­родного права недопустимо. Декларация о принципах международно­го права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, 1970 г. гласит, что все государства пользуются суверенным равенством, под которым понимается в том числе юридическое равенство и право пользоваться правами, присущими полному суверенитету.

Считаем обоснованным мнение А.А. Моисеева о том, что появление утверждений об ограничении суверенитета происходит «по причине ошибочного приравнивания суверенитета, являющегося неотъем­лемым и сущностным качеством государства, к суверенным правам государства, которые называются суверенными только потому, что они государственные»¹⁹⁴.

В XVI в. Ж. Боден отождествлял суверенитет с комплексом прав, проистекающих из него, и относил к ним: право законодательства; право войны и мира; право назначения высших должностных лиц; право верховной юрисдикции; право на верность и повиновение; право помилования; право чеканки монеты; право налогообложения¹⁹⁵. Одна­ко суверенитет не состоит из комплекса прав, и об этом говорил еще профессор И.Д. Левин¹⁹⁶, а является их основанием, выражая и характер их осуществления.

Именно свойство суверенитета позволяет государству осуществлять присущие ему внутренние и внешние функции, обеспечивает его пра­во- и дееспособность как по смыслу внутреннего права, так и с точки зрения права международного, порождает его права и обязанности. А вот содержание этих суверенных прав и обязанностей, по нашему мнению, находится в прямой зависимости от многих факторов: внут­ренней стабильности, отражающейся на уровне политического, эко­номического и социального развития государства в целом; от харак­тера международных отношений государства, степени его интеграции в международное сообщество. Эти факторы и сказываются на объеме прав суверенного государства, который может быть в ряде случаев ограничен, и наглядный тому пример — ограничение юрисдикции.

Как известно, ограничение юрисдикции государства возможно как в пределах его территории, так и вовне. Внутренние изъятия из-под юрисдикции государства пребывания касаются лиц, обладающих им­мунитетом по международному праву. Кроме того, юрисдикция госу­дарства может быть ограничена исходя из приоритета международной юрисдикции.

Например, в доктрине международного права сегодня уделяется много внимания международной юрисдикции, в том числе работе международных трибуналов ас! Нос по бывшей Югославии и по Руанде и функционированию Международного уголовного суда. Трибуналы имеют особый правовой статус, вытекающий из их учреждения на ос­нове резолюций Совета Безопасности ООН в качестве подведомст­венных органов Совета. Как следствие этого они действуют в рамках резолюций Совета, обязательных для стран — участниц ООН. При этом статуты трибуналов исходят из приоритета юрисдикции Трибунала над национальными судами: он может официально просить нацио­нальные суды передать производство по делу в соответствии с Уставом.

Иначе говоря, национальная юрисдикция может быть ограничена юрисдикцией трибуналов.

Римский статут Международного уголовного суда, который вступил в силу в 2002 г., создает иную модель уголовной юрисдикции, которая не согласуется ни с существующими моделями национальной юрис­дикции, ни с существующей юрисдикцией в рамках международных трибуналов ай Нос. Речь идет о принципе дополнительности (компле- ментарности), который устанавливает, что юрисдикция МУС вводится втом случае, когда национальные правовые системы не могут или не желают осуществлять юрисдикцию. В качестве критерия, опреде­ляющего неспособность государства осуществить судебное преследо­вание, отмечается полный либо существенный развал или отсутствие судебной системы, когда государство не имеет возможности вести судебную процедуру (ст. 17). Предполагает ли отсутствие возможности реализации юрисдикции ее ограничение? Полагаем, что, да. Однако это не означает, что временное отсутствие судебной системы в госу­дарстве автоматически влечет лишение его суверенности.

Что касается возможности ограничения национальной юрисдикции за пределами государственных границ, то для наглядности еще раз обратимся к уже упомянутому решению Постоянной палаты между­народного правосудия по судну «Лотос». В этом решении отмеча­ется, что во всех правовых системах фундаментальным принципом является территориальный характер уголовного закона, но не менее верно и то, что все или почти все эти системы распространяют свою юрисдикцию на преступления, совершенные за пределами данного государства, причем они это делают способами, которые в разных государствах различны. Принцип территориальности уголовного закона не является, следовательно, безусловным принципом между­народного права и никоим образом не совпадает с территориальным суверенитетом¹⁹⁷.

Профессор Э.Х. Аречага пишет: «Государство не может законным образом применять свое законодательство или осуществлять юрис­дикцию, если оно никак не связано с возникшими на иностранной территории правоотношениями, которые оно намерено регулиро­вать...»¹⁹⁸ Иначе говоря, если интересы государства каким-то образом затронуты или субъектом правоотношения выступает 1ражданин этого государства, оно может претендовать на осуществление юрисдикции (соответствующие положения об осуществлении экстратерриториаль­ной юрисдикции содержатся во многих международных договорах). Другое дело, что в пределах своей территории государство может вос­пользоваться этим правом на юрисдикцию в полном объеме, а за ее пределами — в ограниченном либо не воспользоваться вовсе.

Поэтому вряд ли можно согласиться с позицией Н.Б. Пастухо­вой, которая относит Сомали, Афганистан, Либерию, Гаити, ДРК, Анголу, Сьерра-Леоне и ряд других стран к «падающим» государ­ствам, поскольку суверенитет их с1е/ас(о ограничен в ходе миро­творческих операций ООН¹⁹⁹. Проведение любой миротворческой операции ООН, помимо Устава, основано на соответствующей ре­золюции Совета Безопасности, многосторонних конвенциях и спе­циальном соглашении, заключаемом между ООН и принимающим государством. В таком соглашении подтверждается международный характер Операции по поддержанию мира, а государство-участ­ник и сама Организация берут на себя определенные обязательства. При этом государство проведения операции передает контингенту ООН лишь функцию поддержания мира, безопасности и правопо­рядка на отдельной части своей территории, но оно не становится при этом несуверенным.

Также нельзя утверждать, что, например, Германия, Франция или любое другое государство ЕС — это не суверенные образования, а го­сударства с ограниченным суверенитетом, поскольку проведение их экономической и иной сферы политики, входящей в компетенцию Евросоюза, напрямую зависит от регламентов и директив Совета ЕС. Подобное высказывание в свете значения, которое имеет междуна­родное общение европейских государств, кажется как минимум не­корректным.

Утверждения об ограничении государственного суверенитета про­истекают также, на наш взгляд, из ошибочного отождествления госу­дарства как такового с высшими орг анами г осударственной власти, являющимися признаком государства: «именно государство в целом как официальный представитель всего общества, а не его отдельная составная часть в виде государственной власти или любой иной его составной части, а точнее, признака или свойства, наделяется суве­ренитетом»²⁰⁰.

Одним из прав государства, обоснованных его суверенитетом, явля­ется возможность регулирования общественных отношений при помо­щи издания нормативных правовых актов, и добиваться их соблюдении посредством применения механизма принуждения, иначе говоря осуще­ствлять юрисдикцию. Юрисдикция государства может быть в ряде случаев ограничена, что не дает оснований говорить об ограничении суверенитета.