2. Резниченко и. Л. Словарь ударений русского языка. — м.: аст-пресс, 2008 (ниже — суря)

Содержательно это издание дублирует сведения о нормативных акцентных парадигмах, имеющиеся в «Грамматическом словаре русского языка» А. А. Зализняка, включающем в 10 с лишним раз больше слов.

Если между акцентными парадигмами двух словарей есть отличия, то трудно представить себе профессионала, который порекомендует придерживаться нормы СУРЯ. Если отличий нет, то непонятно, зачем понадобилось утверждать СУРЯ в качестве нормативного. Возможное объяснение — сложность метаязыка «Грамматического словаря» для непрофессионала.

Стилистика СУРЯ (как сказано в аннотации, «оригинальные способы запоминания ударения и предупреждения распространенных ошибок — „узелки на память“») более соответствует учебному пособию, чем нормативному справочнику.

Относительно акцентуации слова жердь говорится: «Вы не сделаете ошибку в ударении, если, склоняя слово жердь, будете мысленно ориентироваться на слово ветвь: ветвей — жердей, ветвями — жердями и т. д.». Аналогично предлагается акцентуировать серп как сноп, куль как мешок, ревень как кисель, овен как телец, антихрист как противник, чертить как писать, обуглить как зажарить, декольтированный как загримированный и т. п. Некоторые аналогии не очень удачны, так, фронт надлежит склонять по модели бой; природный носитель языка, конечно, догадается, что если некто погиб в бою, не следует говорить, что он погиб на фронту, но человек с неродным русским легко ошибется. Кроме того, эта мнемоника может и подвести: держать в памяти сотни таких пар трудно, кисель можно перепутать с компотом и разучиться склонять ревень.

Педагогическую направленность имеет и поэтический иллюстративный материал. Это своеобразные упражнения: «подчиняясь ритму стиха, читатель „вынужден“ делать те ударения, которые необходимы» [стр. 15]. Но сам подбор поэтических отрывков далек от идеала (см. Приложение 5).

Впрочем, профессионально рассуждать о педагогической пользе словаря я не могу, меня это издание интересует как нормативное. Утверждение СУРЯ в этом качестве создает иллюзию, что за пределами охарактеризованных в нем 10 тыс. слов место ударения либо очевидно, либо не регламентируется. Между тем есть оставшиеся неутвержденными более объемные и более авторитетные справочники по орфоэпии, в частности, такие, на которые десятилетиями ориентируются работники радио и телевидения.

Норма в устном варианте языка не сводится к ударению. Отечественные «Словари ударений» исторически создавались для дикторов СМИ. Несмотря на традиционно принятое название, содержательно они гораздо шире и в достаточно большом объеме дают информацию о нестандартном чтении гласных и согласных; многие слова попадали в них именно по этой причине, а не из-за колебаний в акцентуации.

В словник СУРЯ отбирались в основном те единицы, где теоретически возможны колебания в ударении, поэтому он неравномерно отражает русскую лексику. Сведения по орфоэпии, не касающиеся ударения, подаются крайне скупо, но, поскольку изредка указания типа «тенорóвый [не тэ]» встречаются, естественно считать, что там, где их нет, нет и орфоэпических сложностей; это часто вводит в заблуждение. Приводимая в словаре интерпретация вариативности произношении нередко спорна. В ряде случаев нет указаний и на значимые различия в ударении, это очень серьезный недостаток для претендующего на нормативность словаря. Соотношение СУРЯ с существующими орфоэпическими словарями и некоторые последствия признания его нормативным рассматривается в Приложении 6.

Фактически произошло понижение статуса традиционных орфоэпических словарей, сфера их действия стала неопределенной, что без сомнения приведет к снижению культуры устной публичной речи и создаст дополнительные серьезные проблемы в педагогической практике (см. Приложение 7).

Возможна ли вообще орфоэпическая норма как обязательная к строгому соблюдению в очерченных законом сферах? Боюсь, что нет. Разве что соответствующий словарь будет трактовать норму очень широко, разрешив не только звонит и ч[е]резвычайный, но также и пер[е]спективы, будующее7, а, может быть, и ложит. Такого рода издание будет иметь следствием окончательный подрыв русской орфоэпии.

Орфоэпический словарь может быть только рекомендательным. Закон рекомендательных норм не предусматривает. Следует дожидаться новой редакции закона, а пока воздержаться от утверждения словарей, содержащих обязательную к исполнению норму.

3. Телия В. Н. (отв. ред.) Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008 (ниже — БФС)

Фразеологический словарь всегда является разновидностью толкового. Лексика любого языка слабо поддается нормированию. Все существующие русские толковые словари содержат достаточно многочисленные ошибки и в толкованиях, и в определении статуса конкретных лексических единиц (см. Приложение 8); довольно значительная часть лексики, использующаяся в официальных документах, вообще не получила лексикографической фиксации (не только в толковых, но и в любых словарях). Объявление какого-то из существующих толковых словарей нормативным в понимании закона об использовании русского языка в качестве государственного языка РФ будет по существу профанацией этого закона, либо под нормативный словарь придется переписывать значительную часть российского законодательства, начиная с Конституции. Создание нормативного толкового словаря (особенно в том смысле, как это понимается в законе) — отдельная и трудоемкая задача.

Достаточно очевидно, что фразеология поддается кодификации значительно хуже обычной лексики. Кроме того, общеизвестно, что степень изученности русской фразеологии существенно ниже, чем лексики. В этом контексте придание любому фразеологическому словарю нормативного статуса прежде, чем появился нормативный общий толковый словарь (включающий, конечно, и фразеологию), выглядит несколько анекдотично. Если бы можно было отвлечься от этого обстоятельства, внимание следовало бы в первую очередь обратить на наиболее полные фразеологические словари А. И. Федорова, А. И. Молоткова и двухтомник под ред. А. Н. Тихонова, содержащий 35 тыс. фразеологических единиц (М.: Флинта, 2004).

Что касается словаря под ред. В. Н. Телии, то это экспериментальное издание, которое сами авторы называют «словарем нового типа» и не считают строго лингвистическим. В аннотации к изданию сказано:

Фразеологизмы описываются как знаки «языка» культуры, которая связана с языком и взаимодействует с ним, отражая особенности русского менталитета. ‹…› Словарь предназначен ‹…› для всех, кто хочет знать, как взаимодействуют культура и язык в его фразеологических единицах [стр. 2].

Более отчетливо то же сказано в послесловии:

[А]вторы словаря исходили из постулата о том, что естественный язык и культура — разные знаковые системы, между предметными областями которых нет прямой корреляции [стр. 776].

Тем самым очевидна культурологическая направленность издания, хотя бесспорен и его интерес для профессиональных лингвистов. Принципы составления словника (см. Приложение 9) таковы, что в нем совмещаются стилистически разнородные фразеологизмы: архаично-литературные, газетно-публицистические, канцелярские, разговорно-сниженные и почти жаргонные, например: Каинова печать, Лазаря петь, мышиный жеребчик, играть первую скрипку, братство по оружию, тыловая крыса, выдавать на руки, базарная баба, дать дуба, крыша едет и т. п.

В Предисловии говорится: «Материал словаря — устойчиво воспроизводимые в обычной современной нам речи ‹…› сочетания слов фразеологического характера, издавна получившие названия идиом. ‹…› Выбор фразеологизмов-идиом в качестве материала словаря основан на том, что, согласно общепризнанному мнению (не только языковедов, но и специалистов в области культуры этноса или нации), фразеологизмы именно этого типа в подавляющем своём большинстве сохраняют в языковой их памяти „вещные“ или исторические реалии, количественно или качественно приметные факты, а также события и явления социально и духовно значимые для народа — носителя языка, который, заметим, является одновременно и носителем культуры» [стр. 6].

И действительно, подавляющую часть словника БФС составляют идиомы, но кроме них встречаются пословицы (например, Чует <знает> кошка, чьё <сало> мясо съела), выражения, в лучшем случае претендующие на статус коллокации (отпетый дурак) и словосочетания, искусственным образом возведенные в ранг фразеологизмов (грубый пол); вероятно, их появление обусловлено культурологическими задачами словаря. Что касается пословиц, то они, возможно, не менее идиом отражают «„вещные“ или исторические реалии» и их малое число в словаре культурологической направленности скорее удивляет8, но меня БФС интересует как кодификация определенной части лексикона; отпетого дурака и грубый пол кодифицировать не следует (см. Приложение 10).

Многих широкоупотребимых выражений в словаре нет: белая ворона, выдать себя с головой, двойная игра, на корню, окольными путями, ради Бога, слово в слово, целиком и полностью, что в лоб, что по лбу, как от стенки горох — сколь бы то ни было исчерпывающий список того, что для нормативного словаря является заведомой лакуной, составить просто невозможно (см. Приложение 11).

В Предисловии недвусмысленно сказано: «Первое отличие словаря от [других] фразеологических словарей — это его авторский характер» [стр. 8; выделено полужирным редактором словаря]. Норма же безлична. «Создание нормы» — это метафора, языковая норма не создается, она фиксируется9. Разумеется, любой нормативный документ имеет авторов, но они принимают на себя функции фиксаторов нормы и отходят на задний план. Мало того, те, кто «создает» норму в области, ранее не подвергавшейся кодификации, обязаны выявлять реальный узус тех членов языкового сообщества, чей язык принято считать литературным, а не просто ориентироваться на свой индивидуальный узус, иначе кодификация останется на бумаге (см. Приложение 12).

Авторы явно не предполагали, что их словарю будет придан статус нормативного. Некоторые фразеологизмы имеют функционально-стилистические пометы неформальное (например, (с)делать ноги) и грубо-фамильярное (например, по барабану), но никаких разъяснений относительно соотношения этих помет с литературной нормой в словаре нет. Основания для исключения каких-то представленных в словаре фразеологизмов из нормы русского языка как государственного в рамках самого словаря усмотреть невозможно.

* * *

В целом три из четырех словарей, получивших статус нормативных, довольно необычным образом соотносятся с общепринятым понятием литературной нормы. ОСРЯ возник как откровенное противопоставление РОСу, а в аннотации к последнему говорилось, что он является «нормативным общеобязательным справочным пособием». СУРЯ явно задумывался как учебный — отсюда и малый объем словника. БФС — научное издание, причем культурологическое.

Лица, причастные к утверждению этих словарей как нормативных, публично объясняли, что от других издательств предложений о придании их публикациям такого статуса не поступало. Успешный издатель, во-первых, совершенно не обязан знать о существовании аналогов, к выпуску которых он не имеет отношения, во-вторых, должен заниматься «промоутингом» собственной продукции.

Но порядок утверждения этих изданий как нормативных предусматривал их оценку профессионалами, в чью компетенцию должно входить знакомство с ситуацией в отечественной лексикографии, с понятием нормы в лингвистике и спецификой понимания языковой нормы в законодательстве10.

Функциональные стили

современного русского литературного языка

В ходе исторического развития в русском языке сформировалось пять функциональных стилей: официально-деловой, публицистический, научный, разговорный и художественный.