Княжества и державы

Многонациональное государство - такая политическая единица выковалась

за долгие века европейской экспансии. Произошло это главным образом из-за

войн. Франция объединилась, потому что боялась Англии, Испания - потому

что боялась Ислама, Великобритания - Испании, а Германия - Франции. Во

времена агрессивных войн государство проявило себя крупнейшей единицей,

которая не распадалась из-за различия региональных интересов. Для

эффективного управления такое государство зачастую было слишком велико, а

для экономики, наоборот, требовались масштабы покрупнее. Сейчас Европа

снова защищается от Азии, и распространенное мнение таково: нужна какая-то

реорганизация. Движение к объединению Европы - взять к примеру Европейское

экономическое сообщество - это предвестник возникновения новой Римской

империи со всеми преимуществами, какие несет такое объединение - целый

континент! - в смысле обороны, свободной торговли и внутреннего

спокойствия. Но при этом провинции логично требуют автономии. Ибо меньшие

политические подразделения (Бавария, Нормандия, Шотландия) так или иначе

принесли в жертву идее прочного государства свою национальную гордость.

Они отдали независимость, но обезопасили свои границы и, более того,

получили свой кусок от общегосударственного пирога. В пору расцвета

Британской империи кусок этот был столь внушителен, что шотландцы были не

прочь (в тот момент) считать себя британцами. Они гордились

принадлежностью к империи, которой тогда было чем похвастать, как в свое

время Испании, Австрии, Франции и Германии. Во второй половине двадцатого

века многонациональному государству - увы! - почти нечего предложить своим

провинциям за их лояльность. Их никто не защитит, если они не входят в

альянс более крупный, не приходится рассчитывать и на трофеи. Конечно, кое

в чем такое государство полезно и сейчас, но во многом стало обузой - оно

тормозит торговлю на густо разветвленных внутренних границах, тратит

впустую кучу времени из-за сверхцентрализованного управления. Некоторые

государства действуют весьма эффективно - Финляндия, Дания или Швеция, -

но ведь они и сами размером с провинцию, а населяют их от четырех до семи

миллионов человек. Если население превышает десять миллионов, совершенно

ясно, что нужна децентрализация, как в Голландии, где у каждой провинции

свой губернатор, или как в США. На этом фоне разворачиваются движения в

Шотландии и Уэльсе, от которых так просто не отмахнешься. Мы начали

понимать, что многонациональное государство с населением в

тридцать-пятьдесят миллионов человек безнадежно "не тянет", оно сводит на

нет культуру провинций и стрижет под одну унылую гребенку всю общественную

жизнь. Для надежного управления нам нужно правительство доступное,

экономное, обслуживающее зону, которая объединена общей культурой и в

разумных пределах невелика.

Итак, следствие объединения в Европе - новое стремление провинций к

автономии. Оно влечет за собой два колоссальных преимущества чисто

практического свойства. Во-первых, набившие оскомину споры насчет

социализма можно перенести на уровень провинций. Все отрасли

промышленности можно национализировать в одном районе, а в другом все их

отдать частным предпринимателям. Исчезнет надобность обсуждать проблемы

здравоохранения и жилищного строительства в Париже или Риме; зато в этих

городах высвободится время на то, чтобы решать проблемы действительно

национального или интернационального свойства. Наша же нынешняя политика

такова: убить всякую инициативу на периферии и не оставить времени для

серьезных дел в центре. Парламент в Эдинбурге - по типу североирландского

- позволит в конечном итоге повернуть этот курс на сто восемьдесят

градусов, и требование шотландцев создать его вполне справедливо. Между

прочим, мы забываем: если уступить требованиям шотландцев и предоставить

им автономию, это наверняка ослабит напряжение в Вестминстере. Все, что

будет сделано для Шотландии, в равной степени пойдет на пользу и Англии, и

всем Британским островам. Возможно, к Англии присоединится и Ирландия,

возникнет федерация более свободного типа; такой шаг принес бы

колоссальную пользу этим двум народам, чьи отношения косы и камня

позволили им достичь выдающихся успехов в искусстве руководить, в

литературе и умении мыслить.

Со скрипом, но дело сдвинулось с места - наши политики начали понимать,

что от децентрализации никуда не деться. Но какова их реакция? Они ведут

разговор о создании в Англии дюжины органов административной власти, чтобы

каждый такой орган координировал экономическую деятельность советов

графств и графств-городов в данном районе. Возникнет эдакий

бюрократический запор, и сразу напрашиваются три возражения. Во-первых,

такие регионы по размеру будут не то, что, скажем, Дания или Шотландия.

Во-вторых, они никогда не были автономными, не имели своей программы - еще

минус. В-третьих, они совсем застопорят и без того хилое движение, возведя

еще один бюрократический заслон между гражданами и законодательными

властями. В чем функции провинциального парламента? В том, чтобы, как в

Белфасте, целиком и полностью заменить центральный парламент в делах, не

имеющих отношения к другим регионам. Строительство тоннеля под Ла-Маншем -

проблема международная, и вполне понятно, что обсуждают ее и в Париже, и в

Вестминстере. Организация единых средних школ (и их последующая отмена) -

это вопрос местного значения, и решать его в Кардиффе или Эдинбурге. Но

даже в бедламе никто не додумался предложить систему, по которой политика

в области образования, согласованная в Эдинбурге, потом снова обсуждалась

в Лондоне. Даже людям со средними умственными способностями должно быть

ясно - на этом пути можно окончательно свихнуться. Наш административный

аппарат и так раздут сверх всякой меры. Еще больше усложнить его - причем

не бесплатно - будет равносильно самоубийству.

Если говорить о децентрализации серьезно, вне сомнения, надо начинать с

единиц, уже существующих. Шотландия и Уэльс - это исторические территории,

сопоставимые по размеру с Австрией и Швейцарией, потенциал у этих

провинций не меньше, чем у Дании и Норвегии. Если признать их автономию,

придется выделить в Англии регионы, примерно соответствующие Шотландии и

Уэльсу по размеру и по уровню местного патриотизма. Любой здравомыслящий

человек, прежде чем отважиться на такое дробление, самым тщательным

образом изучит нужды, пристрастия и традиции каждого региона. Мы видели

колониальные "федерации" в Юго-Восточной Азии, Африке и Вест-Индии,

созданные для удобства управления, но без учета подлинных интересов

населения; и все они благополучно распались, едва были созданы. Мы должны

четко уяснить себе, даже если и упускали это из виду в прошлом: при

создании таких групп надо учитывать реальные условия, а не только

директивы свыше. Итак, к вопросу о районировании надо подходить с большой

осторожностью. Возможно, первые предложения ни к чему не приведут. Тогда

для начала выдвинем такую идею: поделить Англию на шесть крупных

территорий, каждая с населением от пяти до семи миллионов. Чем не идея?

Дальше, отстаиваем следующую посылку: границы между этими территориями

должны соответствовать определенным реальностям - историческим и

современным. Если взять за основу эти принципы, задача (по крайней мере

поначалу) будет не такой уж невыполнимой.

В первом приближении Англию можно поделить вот на какие княжества:

Малая Англия, Ланкастрия, Лондон, Мерсия, Нортумбрия и Уэссекс. Но сразу

же возникает добрый десяток вопросов. Монмут - английский город или

уэльский? Куда тяготеет Чешир - к Ланкаширу или Шропширу? Корнуолл - это

часть Уэссекса, часть Уэльса или самостоятельная территория, как Гернси

или Джерси? Много ли общего между Норфолком и Линкольнширом, между ними и

Ратлендом? Куда отнести Глостершир - к Мерсии или Уэссексу? В общем, тут

есть о чем поспорить и что поизучать, но в целом каждая из выделенных зон

- северо-восток, северо-запад, центральные графства, восток и юг - имеет

ядро для единения. Безусловно, кто-то скажет, что Уэссекс лучше разделить

по линии между Сомерсетом и Уилтширом, между Хэмпширом и Дорсетом, но

тогда западный кусок окажется недонаселенным, а без Корнуолла - совсем

маленьким. Пожалуй, есть смысл все южнее Темзы и Северна объединить в один

регион. На другом конце страны Нортумбрия в своем первоначальном виде

опоясывала Пеннинские горы и включала в себя Йоркшир и Ланкашир. Сам

размер этого конгломерата мешает возродить его в чистом виде, не говоря

уже о печальной памяти баталиях между Белой и Алой розами. Отсюда мысль об

усеченной Нортумбрии со столицей в Йорке и подрезанной Ланкастрии со

столицей в Манчестере. Винчестер можно сделать столицей Уэссекса,

Питерборо - Малой Англии, а Бирмингем - Мерсии. Эти, а может, и другие

центры - посовременнее - вернут своеобразие каждой из этих провинций,

Лондон же сохранит свое исключительное положение, но одновременно

перестанет быть явлением уникальным. Смею предположить, что на такую

Британию и Ирландия не долго будет смотреть искоса. Если сама Ирландия

снова войдет в состав Британии, Британских Штатов, централизованных лишь

ограниченно, наберется девять, а славиться они будут прежде всего своим

разнообразием.

Если мы хотим, чтобы реорганизация эта преуспела, вывела парламентский

поезд из тупика и положила конец бессмысленным пререканиям между левыми и

правыми, надо выполнить одно требование: вся подготовительная работа

должна вестись в провинциях. Специалистов по планированию хватает и в

английском правительстве, но в таком деле инициатива должна идти снизу,

как в Шотландии и Уэльсе. Ответом на уэльский национализм будет английский

провинциализм, и он заставит наших соседей-кельтов держаться в пределах

разумного, здравого и целесообразного. Стремления их оправданны, но они

должны понимать: национализм островного, изолированного типа безнадежно

устарел, а полная независимость больше не в моде. Ирландское недовольство

Англией, когда-то вполне оправданное, привело к изоляции и породило массу

нелепостей. Повторять эту ошибку не рекомендуется ни одной стране.

Ирландские школьники тратят до десяти часов в неделю на изучение языка,

искусственно оживленного (чтобы не сказать изобретенного) специально для

того, чтобы досадить англичанам: сами ирландцы никогда не будут говорить

на этом языке и в конце концов его забудут. Насаждать еще один язык в

условиях постепенно объединяющейся Европы, где языковые барьеры не сегодня

завтра рухнут, - это значит с самого начала ставить своих детей в трудное

положение, а конкуренция и так очень высока. Шотландцы, как люди деловые,

этой ошибки не совершат никогда, а вот за уэльсцев не поручусь. Англичане

могут спасти их от ошибок экстремизма не убеждением, но личным примером.

Если у самых границ Уэльса возникнет Мерсия, уэльсцы поймут: им не нужна

автономия больше той, на какую претендует Мерсия с парламентом в

Бирмингеме.