Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Енина Л.В. Современные российские лозунги как сверхтекст.doc
Скачиваний:
12
Добавлен:
03.09.2019
Размер:
321.54 Кб
Скачать

141

Уральский государственный университет им.А.М.Горького

На правах рукописи

Енина Лидия Владимировна Современные российские лозунги как сверхтекст

Специальность 10.02.01 — русский язык

Диссертация на соискание

ученой степени кандидата

филологических наук

Научный руководитель —

доктор филологических наук,

профессор Н.А.Купина

Екатеринбург

1999

Оглавление

Енина Лидия Владимировна 1

Современные российские лозунги как сверхтекст 1

Оглавление 2

Введение 3

Глава 1. Категориальная характеристика сверхтекста 19

1.1. Сверхтекст лозунгов как ризоматическая целостность 19

1.2. Субъектно-объектная организация сверхтекста лозунгов 38

1.3. Темпоральная и локальная характеристика сверхтекста лозунгов 53

Выводы к главе 1 66

Глава 2. Интегративная функция модальности и речевая агрессия 69

2.1. Сверхтекст лозунгов как модальная целостность 69

2.2. Речевая агрессия как особая примета сверхтекста лозунгов 88

2.2. Первая степень речевой агрессии 95

2.3. Вторая степень речевой агрессии 100

2.4. Третья степень речевой агрессии 107

2.5. Катартический характер речевой агрессии и источники ее смягчения 114

Выводы 121

Заключение 124

Список литературы 124

Список использованных словарей и справочников 140

Список используемых сокращений 141

Введение

В новом научном направлении — лингвокультурологии — широко обсуждаются вопросы соотношения языка и культуры. Такой подход в отечественной филологической традиции был заложен еще в трудах Ф.И.Буслаева, А.А.Потебни, А.А.Шахматова, В.В.Виноградова, Г.О.Винокура, М.М.Бахтина, А.Ф.Лосева. Названная традиция достойно продолжается и развивается в современных филологических и культурологических исследованиях, среди которых в первую очередь следует назвать труды Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Н.И.Толстого, В.Н.Топорова, Б.А.Успенского. В последние годы существенно расширился круг лингвистов, осуществляющих культуроцентрический подход к речевому объекту (Воробьев 1996; Гак 1998; Гольдин 1997; Гольдин и др. 1993; Земская 1996а; Китайгородская 1993; Караулов 1987, 1994; Колесов 1991, 1998; Костомаров 1994; Крысин 1996; Купина 1995, 1998; Матвеева 1995; Мурзин 1991, 1996; Сиротинина 1994; Сковородников 1993, 1997; Степанов 1985, Степанов и др. 1993; Стернин 1996, 1999 и многие другие; см. также: “Ключевые слова текущего момента” 1993, “Поэтика. Стилистика. Язык и культура” 1996, “Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии” 1995, Русистика 1998, “Русский язык в контексте современной культуры” 1998, “Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995)” 1997, “Русская разговорная речь как явление городской культуры” 1996, “Текст как явление культуры” 1989, “Человек. Текст. Культура” 1994, “Язык и национальное сознание” 1998 и другие).

В лингвокультурологии, в частности, развивается идея выдвижения текста в качестве основной единицы анализа. Текстовый подход “позволяет преодолеть атомарность анализа, обеспечить его синкретический многоуровневый характер, расширить состав наблюдаемых речевых явлений” (Русская разговорная речь... 1996: 3). Выдвижение текста в качестве основной единицы анализа, а также культуроцентричность лингвистических исследований способствовали расширению классического понимания текста. В настоящий момент прослеживается тенденция к укрупнению объекта исследования. Укрупнение речевых единиц анализа требует нового понятийного аппарата. Мы используем, вслед за Н.А.Купиной, понятие сверхтекста, позволяющее рассматривать ряд так или иначе связанных друг с другом текстов как некоторое цельное речевое и культурное образование, которое дает основу для изучения межтекстовых связей внутри целого, объяснения отдельных речевых и жанровых закономерностей изучаемых текстов в сверхтексте лозунгов. “Сверхтекст — совокупность высказываний, текстов, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормального/анормального” (Купина 1994: 215).

Лозунг является одним из актуальнейших жанров современного языкового существования. Диахроническое описание лозунгов в числе других агитационных политических текстов как “могущественного оперативного средства одновременного влияния на большие массы людей” дано в монографии В.Ученовой “Публицистика и политика” (Ученова 1979).

Лингвисты проявили интерес к лозунгам в связи с изучением феномена тоталитарного языка (Геллер 1994, Гловиньский 1996, Клемперер 1998, Купина 1995, Левин 1998, Серио 1993, и др.), который способствует формированию особого, идеологически заданного мышления. Известно, что именно язык выступает в качестве основного инструмента идеологии, с помощью которого осуществляется воздействие на массовое сознание. Лозунги несут на себе большую часть идеологической нагрузки пропаганды. По замечанию Ю.И.Левина, лозунговый универсум в СССР является “частью более широкого “идеологического универсума”, конституируемого всем множеством находящихся в обращении идеологических текстов... В этом контексте лозунги — как кратчайшие и обращенные к максимально широкой аудитории тексты — выражают предельно редуцированный и экзотерический вариант текущей идеологии” (Левин 1998: 552). Стандартизация лозунгового текста в унитарной политической системе превращает лозунг в речевой штамп — “языковое клише, которое потеряло свою информационную нагрузку вследствие излишне частотного повторения в речи” (Прохоров 1997: 94; о языковых клише см. также: Пермяков 1970, Рождественский 1970, Гудков 1999а и др.) — и тем самым лишает лозунг экспрессивной новизны. Именно по этой причине в советское время лозунг как агитационный жанр потерял свою злободневность. В настоящее время советские лозунги в их совокупности можно охарактеризовать как цельный сверхтекст, представляющий собой единую, относительно закрытую систему.

Со второй половины 80-х годов, когда начала стремительно меняться общественная и политическая жизнь, формируется новый сверхтекст лозунгов, отражающий тесную связь между изменениями в обществе и функционированием языка. В 1991 году распался Советский Союз. Характерной чертой нового периода стали пикеты, митинги и забастовки, которые неизменно сопровождались лозунгами, разнообразными и с точки зрения выдвигаемых идей, требований, и с точки зрения употребления в них языковых единиц, их речевой структуры. Языковой облик формирующегося в настоящее время сверхтекста лозунгов находится в непосредственной зависимости от тех изменений, которые происходят в русском языке конца ХХ века. К таким изменениям можно отнести деидеологизацию, детабуирование, культурное обновление, и одновременно вульгаризацию, “американизацию” русского языка (см.: Блохина 1997, Земская 1996а, Ермакова 1996, Караулов 1991, Костомаров 1994, Крысин 1989, Купина 1998, Мокиенко 1998, Нестерская 1998, Норман 1998 и др.). Все эти изменения позволяют говорить о том, что мы являемся свидетелями новейшей истории русского языка. Лозунг в наши дни возродился как живой жанр агитационной речи, как средство массовой агитации, способ выражения подготовленного и стихийного, группового и массового протеста.

К 1991 году сформировалась система новых демократических лозунгов, выплеснувшихся на улицы в августовские дни 1991 года. “Три наиболее часто повторявшиеся речевки тех дней: “Россия”, “Ельцин”, “Свобода” служили тогда прообразом синтеза внеимперского патриотизма, легализма и индивидуализма, который был заявлен как идеология новой российской государственности” (Зорин 1998: 49). Яркая победа демократических сил оценивалась тогда как окончательная. Тем не менее после августа 91-го лозунги демократической направленности не функционировали как единственная система, вытеснившая оппозиционные лозунги. Оппозиционные демократам политические объединения в силу своей разнородности (коммунисты, националисты, представители различных недемократических общественных объединений) также не выработали идеологически единой системы лозунгов. Сегодня лозунги самых разных политических и общественных движений сосуществуют в политическом пространстве России и играют важную роль в общественно-политической жизни страны, в становлении новой идеологии, в изменении общественного сознания. Языковое строительство — его тенденции и закономерности — отражаются в речевой ткани лозунгового текста.

Лозунг в широком понимании представляет собой письменный текст, сфера функционирования которого — городское пространство. Для конкретизации толкования остановимся на рабочем определении жанра лозунга.

Современная лингвистика уделяет достаточно много внимания жанрам речи, отталкиваясь от классического бахтинского разделения жанров на первичные и вторичные (Бахтин 1996а: 161). Особое место занимает вопрос о жанрах разговорной речи (Гольдин 1997, Дементьев 1997, Матвеева 1995, Салимовский 1998, Седов 1997, Федосюк 1997, Шмелева 1995, см.также: “Жанры речи” 1997 и др.). Рассматривая лозунг только как письменный текст, мы оставляем в стороне научную дискуссию о статусе речевых разговорных жанров и обращаемся к традиционно филологическому пониманию жанра.

В основе понимания жанра лежит ряд обобщенных представлений о характере авторского отношения к действительности в рамках типового замысла (содержательный компонент), о структурных признаках оформленного содержания (стилистический компонент) и об экстралингвистической типичности представления (ситуативный компонент). Приведем определение жанра, предложенное Л.М.Майдановой: “...форма, которая в известной степени обеспечивает способ передачи определенной информации в определенных условиях” (Майданова 1986:112). Глубокие исследования жанров разных функциональных стилей представлены в работах: Аверинцев 1989, Бахтин 1996; Вакуров и др. 1970, Васильева 1982, Вежбицка 1996; Китайгородская 1993, Кожин 1987, Кожина 1972, Майданова 1986; Матвеева 1995 и др.

Ю.И.Левин, анализируя советские лозунги, дает такое определение этого жанра: “Под лозунгом понимается краткий письменный текст (обычно — одно простое предложение), выражающий “руководящую идею, задачу, требование” (БСЭ, 3-е изд.), оформленный в достаточном для массового восприятия формате и расположенный в том или ином общественном месте (улица, площадь или шоссе, предприятие, клуб и т.д.)” (Левин 1998: 542). Хотя данное определение не может полностью наложиться на современные лозунги, поскольку изменились общие условия функционирования лозунгов, оно содержит ценную для нас интерпретацию жанра как типа текста.

Обратимся к экстралингвистическим аспектам проблемы современного российского лозунга. С.С.Аверинцев, говоря о формировании теории жанра в античности, использует понятие ситуация жанра: “Пока словесное искусство характеризуется неразличенностью с ситуацией функционирования, твердые критерии жанра задаются экстралингвистическими факторами: ясно, что он (жанр — Л.Е.) такое, потому что ясно, при каких обстоятельствах он является уместным” (Аверинцев 1989: 13). Ситуация жанра для современных лозунгов, по сравнению с советскими лозунгами, претерпела большие изменения. В настоящий момент мы констатируем наличие трех разновидностей жанра лозунга. Каждая из разновидностей характеризуется однотипным коммуникативным контекстом (Швейцер 1991: 37) и противопоставляется другой на основе прагматической функции.

Первая жанровая разновидность включает в себя лозунги, функционирующие на митингах, пикетах, забастовках и т.п. Эти лозунги выполняют знаковую функцию протеста (Ср., например, высказывание Даниэля Кон-Бендита по поводу студенческих выступлений во Франции в 60-ые годы: “Поймите, когда мы носились с портретами Сталина и Мао, мы вовсе не хотели, чтобы Франция произвела китайскую революцию или установила у себя советский режим. Это были чистые символы, знаки альтернативы (выделено мною — Л.Е.), указания на наше намерение реформировать французское общество, но, конечно же, не зазывать русские танки во Францию” (цит. по: Эко 1998). Тексты лозунгов, как правило, содержат требования, оценки, утверждение/опровержение идеи (лозунги типа Долой банду Ельцина! Нет гражданской конфронтации! Требуем снижения цен!). Акции протеста способны влиять на политический и/или экономический курс правительства, и лозунги в ситуации акции протеста имеют прагматическую цель: изменить действия, ценностные установки власти и ее представителей, а также продемонстировать ей недовольство, возмущение, несогласие или, наоборот, поддержку со стороны митингующих.

Внутри данной группы встречаются и лозунги-штампы советского политического дискурса (например, Коммунизм — наше знамя!), которые функционируют в современных условиях лишь как ретроспективно ориентированные прецедентные знаки и выполняют роль протестных лозунгов.

Лозунги на акции протеста служат средством языкового представления интенций участников митинга. Эти лозунги размещаются на плакатах из ватмана или ткани, и “жизнь” их длится столько, сколько длится акция протеста.

Вторая жанровая разновидность содержит лозунги, функционирующие во время избирательных кампаний. Прагматическая функция этих лозунгов — привлечение голосов избирателей на сторону кандидата. Такие лозунги чаще всего можно встретить в предвыборных листовках. В агитационном тексте они, как правило, выделяются графически, например, жирным шрифтом. Предвыборные лозунги функционально пересекаются с рекламными текстами. В городском пространстве они часто размещаются на тех же местах, что и уличная реклама. О жанровом сходстве предвыборных лозунгов и рекламных текстов говорит даже тот факт, что те и другие сопровождаются изображением товара: в агитационной листовке таким изображением является фотография кандидата. При этом “в фотографии выражаются не намерения кандидата, а его побуждения — все те семейные, психические, даже эротические обстоятельства, весь тот стиль жизни, продуктом и привлекательным примером которого он является” (Барт 1996: 202). (Например, тексты Я пришел дать вам волю! и фото Г.А.Явлинского; Выбирай сердцем! и фото Б.Н.Ельцина). Продолжительность функционирования лозунгов этой разновидности зависит от продолжительности избирательной кампании.

Лозунги третьей жанровой разновидности размещаются на основательных, деревянных или железных, уличных щитах. Их прагматическая функция состоит в декларировании культурных и социальных ценностей (например, Сделаем наш город городом высокой культуры! Низкий поклон вам, дорогие ветераны! Умножим трудовые традиции свердловчан!). Чаще всего это лозунги, оставшиеся от советских времен и сохраняемые в силу традиции и/или универсальности их содержания.

В диссертационной работе мы останавливаем свое внимание на первой жанровой разновидности современных лозунгов, которые функционируют в ситуации акций протеста. Мы пришли к следующему рабочему определению жанра, на которое будем опираться в ходе исследования: лозунг — это письменный текст идеологического или социально-политического содержания, сформулированный в виде короткого, чаще всего однофразового, императивного и/или оценочного высказывания, направленный от коллективного адресанта к коллективному или персонифицированному адресату с целью изменения поведения или ценностных установок данного адресата. Применительно к исследуемой разновидности лозунгов мы будем использовать следующее определение: лозунг — краткий письменный текст, функционирующий на акции протеста, выражающий установку конкретной социальной группы, оформленный в достаточном для массового восприятия формате.

Поскольку именно ситуация протеста позволяет выделить интересующую нас разновидность лозунгов, уделим данной ситуации необходимое внимание. Акция протеста сегодня, к сожалению, стала привычной в жизни современной России. Какое место она занимает в социально-политическом устройстве государства?

Государство призвано защищать своих граждан, но в то же время государство ограничивает гражданские права. Гражданские права заключаются в возможности участвовать в определении политики государства: “Быть гражданином — значит иметь возможность влиять на деятельность государства” (Бауман 1996: 174). Влияние на государство со стороны гражданиеа происходит через систему самостоятельных и независимых от государства общественных институтов. Как отмечает М.Мамардашвили, необходимо наличие “мускулов” общества, которые формализуют, структурируют и отношения внутри общества, и отношения общества и государства (Мамардашвили 1996: 317-334). Противостояние государства и гражданского общества присуще любому государству. Функции гражданского общества относятся к общей способности влиять на государственную политику и противостоять излишним амбициям государства, как только они возникают (см.: Бауман 1996: 169-186). Однако шансы воздействия гражданского общества на государство и государства на гражданское общество, естественно, неравны. Силой гражданского общества являются общественные структуры. Различаются “сложные формы социальной жизни, которые являются продуктами цивилизации и изобретения, и элементарные формы общественной жизни — заранее заданное идеологическое пространство, в котором мысль направляется по уже заданным силовым линиям” (Мамардашвили 1996: 321). Сложные формы, такие, как формализованное право, формализованные механизмы этики и др., срабатывают независимо от политического установления. Но при тоталитарной государственной власти сложные и искусственные формы социальной жизни редуцируются и начинают развиваться элементарные формы общественной жизни, примером этого могут служить Германия и Россия в 20-30-х годах нашего века. Граждане становятся носителями лозунгового мышления. Не случайно большая часть советских лозунгов свободно воспроизводится в языковом сознании в качестве готовых единиц. В советское время государство (партия и государство) декларировало лозунги, выступало в роли генератора и пропагандиста идей. В наше время государство выступает в качестве объекта протеста. Тоталитарное государство, как считает М.Мамардашвили, и мы разделяем его точку зрения, не приемлет сложные формальные институты демократического представительства, поскольку они предполагают свободу и ответственность каждого члена общества. Элементарные же формы гражданского общества ссылаются на “общее” мнение, которое никогда не проходит формализованных инстанций, что, естественно, гораздо проще и для членов общества, и для их властей (Мамардашвили 1996: 317-335, см. также: Одайник 1996, Рикер 1995). В этом же смысле о психологически легком пути, “бегстве от свободы”, о соблазне уйти от личной ответственности в “мнение большинства” говорит и Эрих Фромм, известный философ-гуманист ХХ века (Фромм 1990, см. также: Робер и др. 1988, Юнг 1994).

Отношения между государством и теми или иными социальными группами либо их формальными представителями (имеется в виду демократическое государство) зачастую бывают напряженными, поскольку государство не может удовлетворить потребности всех социальных групп. Напряжение возрастает, если увеличивается численность “притесняемой” социальной группы, и может перерасти в конфликт, который потребует политических, экономических или военных действий для его разрешения. Но ценность ненасильственных решений является неоспоримой, поэтому в ситуации напряженных отношений возникает необходимость легитимного воздействия на государство со стороны “притесняемых”. Дж.Шарп относит к группе притесняемых “широкие круги населения, которые испытывают отрицательное воздействие политического курса и действий группы, которая рассматривается в качестве оппонента” (Шарп 1992: 31). Любое государство обладает силой. При этом “термин “сила” используется для обозначения всей совокупности различных воздействий и давления (включая санкции), помогающих группе или обществу сохранить себя, реализовать свой политический курс” (Там же: 31). Ненасильственная борьба является техникой противостояния силе государства. Дж. Шарп описал три способа ненасильственного воздействия на государство.

1. Ненасильственный протест и убеждение являются символическими действиями в мирном противостояни или при попытке убеждения, осуществляемыми посредством кратковременных актов несотрудничества или ненасильственной интервенции. К этим действиям относятся демонстрация, пикетирование, расклеивание плакатов, митинги протеста.

2. Несотрудничество проявляется в социальных, экономических, политических бойкотах.

3. Ненасильственная интервенция призвана разрушить или изменить ситуацию. Это посты, сидячие забастовки, ненасильственные заграждения, продолжение работы без сотрудничества и др. вплоть до создания параллельного правительства.

Названные способы ненасильственной борьбы выработались в человеческом обществе в процессе завоевания гражданских прав, и в том виде, в котором их описывает Дж.Шарп, они являются следствием сложных, искусственных форм социальной жизни. В нашей стране использование этих способов не подкреплено развитой технологией социальной жизни, поэтому акция протеста как способ ненасильственного протеста, видимо, является одной из форм преодоления элементарных форм общественной жизни, о которых говорил М.Мамардашвили, и средством выработки формальных демократических представительств социальных групп.

Количество граждан, активно участвующих в ненасильственной борьбе, значительно меньше числа тех людей, которые их пассивно поддерживают или являются сочувствующими: “...группа, которая фактически участвует в ненасильственной борьбе, меньше “притесняемой” группы, хотя количество людей и различных социальных институтов, вовлеченных в эту борьбу, могут широко варьироваться” (Шарп 1992: 31). Нужно отметить, что с 1991 по 1998 годы формы ненасильственной борьбы в России ужесточились: в 1990-1991 годах это были, в основном, открытые митинги на городских площадях, и такие митинги представляли собой символические действия мирного противостояния. А позже, особенно в 1998 году стали частыми голодные забастовки или массовые заграждения. Например, шахтеры северного и южного угольных бассейнов летом 1998 года перекрыли железнодорожные магистрали, рассматривая свои действия как единственно возможный способ вернуть заработную плату за несколько месяцев, — это уже ненасильственная интервенция. Избранный способ протеста, действительно, повлиял не только на изменение ситуации в шахтерских поселках, но и на принятие новых экономических законов. Таким образом, формы ненасильственной борьбы влияют на политику государства и являются средством корректировки политического и/или экономического курса правительства. Современные лозунги — неотъемлемая часть акции протеста — представляют исследовательский интерес и для лингвиста, так как в речевой ткани лозунга отражаются изменения жанра (понимаемого как система однотипных текстов); и для социолога, так как в лозунгах отражаются проблемы социальных групп и общества в целом; и для культуролога: в них отражаются особенности не только языкового, но и культурного строительства, отбор и комбинация культурных ценностей, закрепленных в лингвокультуремах (Воробьев 1997: 45). Кроме того, функционирование лозунгов отражает характер современного русского политического дискурса (см., например: Базылев 1997, Гудков 1999а, Захаренко 1997, Жельвис 1999, Красных и др. 1997, Прохоров 1997, Сорокин 1997 и др.).

Цель диссертационной работы — выявление специфики лозунгов постсоветского времени. Объектом исследования в работе являются современные российские лозунги. Предмет исследования — современные лозунги, функционирующие как тексты протеста и складывающиеся в цельный сверхтекст.

Материал исследования — более 1150 лозунгов, собранных автором в период с 1990 по 1999 гг. (см. Приложение). Сбор материала производился методом включенного наблюдения в ситуациях митингов, пикетов, демонстраций. Материал извлекался также из газет (фотографии, цитирование), телепередач. При цитации лозунгов сохраняется орфография и пунктуация оригинала.

Анализ лозунгов осуществляется на базе понятия “сверхтекст” в рамках лингвокультурологии. Мы объединили совокупность российских лозунгов, зафиксированных на акциях протеста, в сверхтекст на основании единой ситуации функционирования: определенный промежуток времени (1990-1999гг); ограниченная территория (Российская Федерация). Характерным признаком сверхтекста современных лозунгов является его внутренняя жанровая однородность.

Л.Н.Мурзин, определяя границы лингвокультурологии, подчеркивает, что анализ объектов данной науки должен “основываться на социально и культурно значимых критериях” (Мурзин 1996: 10). Исследование сверхтекста как культурно-системного речевого образования выходит за рамки лингвистического анализа, так как лозунговый сверхтекст требует привлечения знаний из области культурологии, социопсихологии, социологии, политологии, а также знания конкретной политической ситуации в России наших дней. Прежде чем непосредственно обратиться к анализу сверхтекста, необходимо предварительно остановиться на некоторых теоретических положениях нелингвистического характера.

Для выявления специфики тематической целостности требуется представление о структуре социального пространства. Социологическая концепция Пьера Бурдье, на наш взгляд, наиболее адекватно отвечает задачам тематического анализа лозунгового сверхтекста. Французский социолог рассматривает социальный мир в виде многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения составляющих полей. Социальное пространство включает в себя несколько полей. “Поле — в понимании П.Бурдье — это специфическая система объективных связей между различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в конкуренции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции занимают” (Бурдье 1993: 58, см. также: Качанов 1996, Рикер 1995). В социальном пространстве выделяются поле политики, поле экономики, поле культуры и др.

Центр политического поля составляет государство, власть и властные отношения. “Государство — это основная форма политической интеграции общества на строго ограниченной географической территории, подчиненной определенному виду политического господства. Оно является носителем власти, юрисдикция которой распространяется на всех членов общества и на всю территорию страны” (Гаджиев 1994: 99).

В современном философском словаре (далее — СФС) экономика понимается как поддерживаемая властными структурами “система мер по поддержанию государственного, общественного благосостояния” (СФС: 1028).

В отношении понятия культуры бытует несколько определений; не вдаваясь в детали, можно говорить о двух пониманиях культуры: культура — это духовное наследие нации, выраженное в философских и художественных текстах, произведениях искусства, и культура — это уклад жизни народа и видение этой жизни. Немецкий философ Петер Козловски дает следующее толкование культуры, понимаемой в широком смысле: ”Культура — это уклад жизни народа, проживающего на определенной территории, включая историю народа и данной территории, а также видение этой жизни... Культура общества охватывает такие формы его организации, как конституция, социальные институты, нравы и обычаи, а также языковые и символические формы толкования человека: от устных преданий до письменно зафиксированных законодательных документов и свободных искусств” (Козловски 1997: 17). Понятие “культура” в широком понимании используется также для обозначения “системы ценностей, обусловливающей выработку норм поведения, и рассматривается как органическая часть социальной системы, определяющая степень ее упорядоченности и управляемости” (Ельников 1994: 25). В этом смысле культура включает в себя идеологию как некоторую особо структурированную систему духовных ценностей, идей и взглядов.

“Идеологию можно определить как многокомпонентую содержательную сущность, представляющую собой совокупность политических, правовых, нравственных, религиозных, художественных и философских взглядов” (Купина 1995: 7). Важная сторона всякой идеологии — сознательное ее формирование: понятия общественных и духовных ценностей помещаются в определенный, сознательно задаваемый контекст. Говоря словами Ролана Барта, идеология — это “миф сегодня”, мифическое (символическое) построение, отвечающее тем или иным социальным интересам (Барт 1989а, 1989б, 1996). Действительность рассматривается через “идеологические очки”, и это видение не является адекватным, оно искажает действительность в соответствии с конкретными политическими потребностями тех или иных общественных групп. Следует подчеркнуть, что “политические идеологии представляют собой не циничную ложь,.. а естественную форму, в которой группы и классы осознают свое положение в социальной действительности” (Санистебан 1993: 43). “Идеология — это интеллектуальные орудия оправдания существования определенного социального порядка или его изменения” (Там же). Воздействие идеологии распространяется на все поля, составляющие социальное пространство.

Известно, что именно язык выступает основным средством внедрения идеологии в массовое сознание. В ходе исследований языка и идеологии в качестве единицы анализа выделяется идеологема. Идеологема — “языковая единица, семантика которой покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический” (Купина 1998: 2), “закрепленный в языковой форме идеологический смысл” (Купина 1996: 50). Идеологема базируется на национальных ценностях, хотя возможно помещение ценностных понятий в сознательно желаемый контекст.

Наряду с идеологемой используется и понятие “мифологема”, которая может пониматься как “квазиидеологема, имеющая свою драматургию” (Купина 1997: 134). Мифологема связана с вымышленным, не соответствующим реальности денотатом; содержит идеологически заданные коннотации. Мифологема “выдает желаемое за действительное”, ибо миф есть “форма рассуждения, выходящая за рамки рассуждения тем, что она хочет порождать ту истину, которую провозглашает” (Иванов 1984: 29).

В лингвистический терминологический ряд введено также понятие культурема (Воробьев 1997: 44, Гак 1998: 117). Вслед за Н.А.Купиной, в диссертации под культуремой понимается “языковая единица, семантика которой соотнесена с ценностным обозначением и лишена политических наращений и вкраплений” (Купина 1998: 3).

Идеологемы, мифологемы, культуремы являют собой стереотипные представления. “Ж.Пиррот считает, что стереотип общественного сознания всегда социально организован, функционирует на основе какого-то определенного социального заказа. Смена стереотипов, как и проблема стереотипизации общественного сознания, всегда связана со сменой коллективных убеждений, которые в свою очередь являются результатом коллективных действий, определяющих качественное изменение жизни целого социума” (цит.по: Прохоров 1997: 72). В наши дни тоталитарные идеологемы и мифологемы функционируют наряду с неупорядоченной системой новых культурем (Купина 1998). Предметом культурологии являются не только глобальные объекты, такие, например, как сферы человеческой деятельности (право, образование, медицина и др.), но и объекты более узкого характера, отражающие стереотипные представления о мире, такие, как идеологемы, мифологемы, культуремы.

Изучение текста как организованной внутри себя индивидуальной динамической системы, выявление сетки текстовых категорий, структурно-содержательной специфики каждой из универсальных категорий позволило лингвистам перейти к категориальному анализу сверхтекстовых образований. Как видно из определения, сверхтекст имеет категориальную природу. Проблема текстовых категорий подробно разработана в лингвистике текста (Гальперин 1981, Майданова 1987, Матвеева 1990, Москальская 1981, Тураева 1986, Чернухина 1977 и др.). Каждый сверхтекст обладает своим набором категорий, которые определяют его специфику. Задача первого этапа анализа — определить категориальный облик сверхтекста лозунгов.

Исследование категорий сверхтекста лозунгов обнаружило особую значимость сверхтекстовой модальности. Именно модальность цементирует данный сверхтекст, определяет его характер, прогнозирует тенденции развития. Содержательные параметры категории модальности вскрывают важную речевую особенность сверхтекста — вербализацию агрессии. Задача второго этапа анализа — выявление языковых форм выражения агрессии на фоне содержательной специфики сверхтекстовой модальности.

Композиция исследовательских глав диссертационной работы отражает постановку задач: в первой главе рассматриваются ведущие категории сверхтекста лозунгов (целостность, категории адресанта и адресата, темпоральность, локальность); во второй главе сверхтекст анализируется как модальная целостность; описываются формы языковой агрессии, устанавливаются формы и степени проявления последней.

В процессе исследования использовались методики категориально-текстового, компонентного, контекстуального, стилистического, социолингвистического анализа, а также прием социолингвистической диагностики.

Актуальность темы исследования. Изучение лозунгов наших дней расширяет лингвистические представления о языковых процессах, происходящих в русском языке конца ХХ столетия и в сознании носителей языка; содержательный категориальный анализ лозунгов как сверхтекстового объединения открывает новые возможности лингвистического анализа, связанные, в частности, с социальной диагностикой.

Научная новизна исследования: в научный оборот введен оригинальный текстовой материал; предложена интерпретация современных российских лозунгов как сверхтекста.

Теоретическая значимость исследования определяется возможностью использования результатов в теоретических трудах по лингвистике текста, лингвокультурологии, культуре речи, риторике.

Практическая значимость. Материалы и выводы, содержащиеся в диссертации, могут быть внедрены в учебный процесс: вузовские курсы современного русского языка, культуры речи, риторики; приложение, включающее тексты лозунгов (1990-1999), может быть использовано в работе социологов и политологов.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования изложены в пяти публикациях. По материалам исследования прочитаны доклады на научных конференциях в Екатеринбурге (1996, 1998 гг), в Москве (1996г.), в Пензе (1997г.). Результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры риторики и стилистики русского языка Уральского государственного университета им.А.М.Горького.