2.4. Третья степень речевой агрессии

Третья степень речевой агрессии проявляется в прямом оскорблении, прямом выпаде против власти и ее представителей, прямом призыве к насильственной ликвидации этой власти, разрушению, уничтожению. Третья степень речевой агрессии характерна для группы лозунгов с эксплицитно выраженными волеизъявлением и оценкой, а также для лозунгов из группы с эксплицитным волеизъявлением и имплицитной оценкой, содержащих смыслы унижения и уничтожения, и лозунгов из группы с имплицитным волеизъявлением и эксплицитной оценкой, содержащих грубые, оскорбительные слова и выражения, находящиеся за пределами литературного лексикона.

Речевая агрессия этого уровня напрямую соотносится с инвективным общением. “В основе инвективного общения лежит стремление понизить социальный статус адресата или уровень его самооценки, нанести моральный урон, наконец, добиться изменения поведения адресата” (Жельвис 1990: 23). В современной разговорной речи выделяется особо активный жанр инвективы. Подробный обзор зарубежных и отечественных работ, посвященных инвективе, сделан В.И.Жельвисом (Жельвис 1997а: 12-16). В широком смысле инвективой можно назвать нарушение социальных и этических табу как кодифицированным способом, так и некодифицированным. По словарному определению, инвектива — это “резкое выступление против кого-чего-либо, обличительная речь; оскорбление; выпад” (ССИС 1994: 233). В.И.Жельвис определяет этот жанр более узко, как “способ существования вербальной агрессии, воспринимаемой в данной семиотической (под)группе как резкий или табуированный” (Жельвис 1997а: 11). В данной работе мы будем понимать под инвективой сниженное, бранное и нецензурное словоупотребление, а также злопожелания, к которым относим открытые призывы к разрушению чего-либо, тюремному заключению или физическому уничтожению конкретных лиц либо неконкретизированных представителей власти. Инвектива бытует как самостоятельный жанр, но может выступать и как жанр в жанре. Мы отдельно рассмотрим лозунги, включающие бранную лексику, и лозунги-злопожелания.

Обратимся к текстам лозунгов с употреблением инвективной лексики. Воспользуемся тематической классификацией инвективных групп лексики, предложенной В.И.Жельвисом (Жельвис 1997а: 201-292).

1. Богохульства. Они не характерны для лозунгов, есть только единичные примеры, представленные:

а) группой “отсылания” к любым “силам зла” (Жельвис 1997: 204): Всех реформаторов к чертовой матери! (май 1998, г.Ростов-на-Дону). Выражение к чертовой матери понижает социальный статус адресата и выступает как пожелание передачи его во власть злых сил (Жельвис 1997а: 108). Вульгарный вариант этой же функции находим в лозунге Ельцин-кровосос! Иди ты в отставку! (апрель 1998, г.Санкт-Петербург), где в структуре “Иди ты в...” ожидаемый непристойный элемент заменяется нейтральным, что, однако, не снимает агрессивности. Речевая агрессия поддерживается существительным кровосос — “(прост.) то же, что кровоптйца — жестокий, безжалостный человек” (МАС, т.3: 133, 132);

б) группой проклятий: Будь проклят в веках род, давший России шестерку оборотней! (август 1991, г.Москва). Проклятия не играют большой роли в русскоязычной культуре (Жельвис 1997а: 208) и не имеют широкого распространения в разговорной речи, поэтому проклятие в лозунге имеет огромную воздействующую силу. Метафорическое использование слова оборотень (оборотни) по отношению к коллективному субъекту захвата власти (члены ГКЧП) актуализирует смысл двуличности и принадлежности к силам зла. Обращение к мифическим образам апеллирует к сфере бессознательного, усиливая воздейственность лозунга. Существительное шестерка ошибочно употреблено для указания на количество участников заговора (на самом деле их было восемь), возможно, ошибка вызвана ассоциацией с “дьявольским” числом 666; возможно, на отбор жаргонного слова шестерка повлияла уничижительная коннотация, заключенная в семантике этого слова, вошедшего в широкий разговорный оборот.

2. Скатологическая инвективная лексика (название естественных отходов жизнедеятельности): Съезд — дерьмо! (декабрь 1992, г.Москва); Руцкой — говно! (июль 1993, г.Екатеринбург). Использованная здесь грубая оценочная лексика находится за пределами литературного языка.

3. Метафорический перенос названий животных: Джохар, вернись! Козлы опять наглеют! (декабрь 1997, г.Грозный); Ельцин — козел! (июль 1993, г.Екатеринбург). В первом лозунге зоовокатив имеет обобщенную референцию, во втором — конкретную, из-за чего последний текст приобретает более оскорбительный характер, усугубляемый тем, что оскорбление относится к первому лицу государства. В качестве зоовокативов зафиксировано только слово козел, имеющее значение весьма грубого сексуального намека.

4. Прокреативная нецензурная лексика:

Как инвективы прочитываются окказиональные словообразования, выполняющие функцию замещения нецензурной лексики: Ельцин лучше съездюков! (март 1993, г.Москва). В тексте использовано новообразование съездюки, оценочно замещающее слово депутаты. В лозунге Берегите высшую школу — мать вашу! (апрель 1998, г.Екатеринбург) инвектива смягчается благодаря двусмысленности.

Е.В.Какорина отмечает следование принципам антиэтикета в текстах антидемократической прессы: “Авторы текстов учитывают большую иллокутивную силу сниженного пародирования имени собственного в условиях МК: официальности ролевого общения и массовости адресата (при нормативно строгой регламентации данной семантической области). Вероятно, здесь уместно говорить не о случайном нарушении речевого этикета, а о сознательном следовании принципам антиэтикета” (Какорина 1996а: 424). В сверхтексте лозунгов также присутствуют искажения, грубое пародирование имен собственных: Наздрашеины! Не мешайте Черепкову приводить город в порядок! (декабрь 1997, г.Владивосток); ЕБН! В отставку! (июнь 1998, г.Екатеринбург) — в данном лозуге использован стилистический прием семантизации специально созданной аббревиатуры, этот прием широко употребляется в антидемократической прессе (см.Какорина 1996б:171).

Лозунг Выбирай сердцем! из предвыборной президентской кампании Б.Н.Ельцина в 1996 году, которая строилась на использовании семантики эмоциональной привязанности, в сверхтексте современных лозунгов деформируется: Выбирай сердцем — получишь хрен с перцем! (март 1997, г.Екатеринбург) или более грубый вариант: Выбирай сердцем — получишь х...! (август 1997, г.Белоярск). Контраст сердце — хрен с перцем выключает эмоционально-положительные реакции из зоны восприятия, и лозунг получает яркий оттенок злорадства по отношению к электорату президента.

В эту же группу прокреативной нецензурной лексики можно включить лозунги с имеющим фатическую функцию требованием совершения/прекращения оскорбительных действий. В подобных лозунгах инвектива используется в речи как средство унижения, презрения (Жельвис 1997а: 137): Администрация, прикрой зад пластиковыми карточками! (январь 1998, г.Н.Тагил); Власти города! Долго будете лизать задницу этому чучелу? (октябрь 1991, г.Екатеринбург). При употреблении грубостей, в том числе в лозунгах, сохраняются и денотативный, и коннотативный компоненты высказывания: “Коннотативное значение характеризует особый стиль высказывания, в то время как денотативное значение сохраняется в стремлении донести определенный смысл” (Жельвис 1990: 24).

Подобные словоупотребления в сверхтексте производят угнетающее впечатление, но утешающим обстоятельством может служить их относительно небольшое число от общего количества лозунгов.

Перейдем к лозунгам-злопожеланиям, актуализирующим смыслы лишения свободы, разрушения, физического уничтожения.

В сверхтексте активизируются смыслы насильственного лишения свободы, тюремного заключения. Смысл “тюремное заключение” передается с помощью слов тюрьма, тюремные нары, нары, баланда, а также при помощи локальных указателей — названий наиболее известных тюрем и лагерей страны: Рабочим — завод, ворам — тюрьма! (декабрь 1997, г.Санкт-Петербург); Воров-правителей — на нары! (май 1997, г.Челябинск); Чубайса — в Лефортово! (октябрь 1997, Приморье); Государственных жуликов на Соловки! (ноябрь 1997, г.Москва); Нары и баланду — нашему гаранту! (май 1998, г.Санкт-Петербург). В последнем лозунге употребление парафраза гарант имеет иронический характер. Эллипсис гарант (стабильности/конституции) усиливает уничижение, презрение. Лозунг Фашистских преступников Ельцина, Грачева и К с руководящих кресел на тюремные нары! (июль 1995, г.Екатеринбург) ярко демонстрирует органичность синтагматики оскорбления, обвинения и призыва к насилию. В российском контексте фашистский звучит как оскорбление: “фашизм” — презрительное наименование идеологического течения” (Жельвис 1997а: 203). Перечисленные лица названы преступниками, то есть адресант обвиняет их в совершении преступления, очевидность которого, с точки зрения демонстрантов, не требует даже именования, не говоря уже о доказательствах. Пропуск глаголов не затрудняет понимания призыва к насильственному смещению представителей власти. Легко восстанавливаются лексемы типа отправить, бросить, засадить в значении категорического императива. Отметим также в данном лозунге речевую ошибку — неправильное метонимическое словосочетание “руководящие кресла”.

Обращает на себя внимание отождествление первых лиц государства, например, Ельцин, Чубайс, с ворами, жуликами.

Увеличение в последние годы количества лозунгов с семантикой физического уничтожения может говорить об “оживлениии” в общественном сознании идеологемы истребления, уничтожения и идеологемы чистки/очистки, которые функционировали в системе идеологем русского тоталитарного языка. Например, Выметем нечистую силу из Кремля! (апрель 1998, г.Москва). Оборот нечистая сила имеет символическое значение. “Обобщенный объект очистки — нечисть. Слово употребляется в идеологизированном уничижительносм значении “идеологически враждебные, презренные, нечистые в помыслах и деяниях люди... Очищение осмысляется как нравственно полезная процедура, содействующая оздоровлению общества” (Ромашов 1995: 71-73). В современном контексте в выражении нечистая сила, разумеется, оживает и религиозная семантика.

При передаче смысла физического уничтожения преобладают метафоры, содержащие семы насилия, смерти, боли, крови. Ельцина — на рельсы! (май 1998, г.Инта); Сбросим режим в шахту! (май 1998, г.Москва); Демократию — на убой! (апрель 1998, г.Екатеринбург); ЕБН — на плаху! (август 1998, г.Екатеринбург); Ельцин! За геноцид — суд и виселица! (сентябрь 1998, г.Екатеринбург); Студенты МАИ! Сбросим бомбу на Кремль! (май 1998, г.Москва); Полиграфовцы! Кириенко — под пресс! (май 1998, г.Москва). Отсутствие грамматически выраженного субъекта насилия восполняется контекстными намеками, стимулирующими активизацию фоновых знаний. Возникают цепочки: рельсы, шахта — шахтеры; пресс — производственники. В двух последних примерах речевая агрессия усиливается обращением к конкретному адресату-лицу. О высокой степени вербальной агрессии говорит тот факт, что предлагаемые способы уничтожения удивительно разнообразны, безжалостны, жестоки.

Семантика насильственной ликвидации может быть выражена в форме, неожиданно придающей акции агрессии тональность легкости, непринужденности. Например: Товарищ, смелее! Гони Бориса в шею! (май 1997, г.Москва); “Всенародно” избранного — во всенародно изгнанного! (июнь 1996, г.Екатеринбург). В последнем тексте встречаем омонимию, или контрастивную полисемию (Григорьев 1991: 44), отражающую разные идеологические значения одного слова: всенародно. “В том случае, если слово из “своего” словаря формально совпадает со словом из “чужого”, омонимия обычно снимается посредством использования специальных актуализаторов. В качестве таких актуализаторов, относящих именуемый объект к миру “своего” или “чужого”, и восстанавливающих нужное значение слова, обычно выступают оценочные эпитеты или модальные слова, ту же функцию выполняет знак кавычек” (Какорина 1996б: 172). В тексте лозунга с помощью кавычек передается смысл “результаты выборов были сфальсифицированы в пользу Б.Н.Ельцина”, а отсутствие кавычек показывает истинность, идеологическую правоту, возвращает прямое значение слову всенародно — “в присутствиии людей, открыто, публично” (МАС, т.1: 229). Присутствующий суперлатив в названной лексеме отражает общий прием демагогических текстов: представление точки зрения адресанта как такой, которую разделяет значительное большинство людей, всенародно — “весь народ”. (Федосюк 1992: 93).

Меткие рифмы, игра слов, деформация прецедентных текстов, фамильярные формы собственного имени — все эти нестандартные средства, реализованные в лозунговых текстах, обеспечивая мену тональности, не снимают общей агрессивности содержания, переданного фразеологическими (например, в шею (грубо-прост.) — грубо, с бранью, побоями гнать, выгонять, выталкивать (ФС 1986: 534)) и лексическими сигналами (вон, всенародно изгнанный).

Вербальная агрессия третьей степени имеет стереотипные формы выражения, которые функционировали в советском политическом дискурсе по отношению к внешним врагам. Используется в основном модель: Долой + кого?что? Часто “формальная”, стереотипная агрессия усиливается за счет добавления определений с негативной оценочностью. Признаки, приписываемые объекту, указывают на бесполезность: Долой никчемное правительство! (декабрь 1997, г.Владивосток); ограниченность, отсутствие необходимых способностей: Долой тупую власть! (апрель 1998, г.Владивосток); Долой бездарное правительство! (февраль 1998, г.Москва); нарушения законной деятельности, коррумпированность: Долой обожравшуюся Думу! (апрель 1998, г.Екатеринбург); Долой мафиозное правительство! (август 1997, г.Москва); Долой правительство и продажную Думу! (ноябрь 1997, г.Москва); Долой преступный режим! (октябрь 1998, г.Москва); Долой антинародный режим! (апрель 1998, г.Владивосток). Определения преступный, антинародный широко тиражируются и в других лозунгах.

В лозунгах, выражающих третью степень речевой агрессии, используются стратегия антиэтикета, принципы инвективного общения. В них отражаются как высокий уровень агрессивности в обществе, так и недостаточная общая культура определенных слоев населения. Бранная, непристойная лексика, а также злопожелания в лозунгах оказывает большое отрицательное воздействие на культуру общения и культуру общества в целом (см.: Граудина 1994, Гусейнов 1989, Жельвис 1997б, Стернин 1998 и др.). А.К.Михальская ставит проблему поиска механизмов сдерживания речевой агрессии, принимающей форму оскорблений и бранных ругательств: “...механизмы, традиционно сдерживавшие проявления речевой агрессии, при нарушении отечественной логосферы в связи с длительными социальными потрясениями и прямо катаклизмами, почти утрачены” (Михальская 1996: 171). Инвективное (в широком смысле) словоупотребление в лозунгах несет двойную отрицательную нагрузку, поскольку одним из его важных признаков является сугубо устный характер, а в лозунгах ругательства и злопожелания закрепляются в письменном виде и тем самым более “открыты” для массового восприятия.