5.3. Структурный анализ и деконструкция культуры

Герменевтика развивает традицию гуманистического и гуманитарного понимания культуры. Однако существуют и иные подходы, тяготеющие к методологическому идеалу естественных наук и к теоретическому антигуманизму. Одним из таких подходов является структурализм, который поставил перед собой задачу исследования культуры на строго научной основе с использованием методов естественных наук.

В качестве образца для культурологического исследования была взята лингвистика. Разработанный в лингвистике швейцарским ученым Фердинандом де Соссюром (1857—1913) структурный метод предполагает принцип различия. Согласно этому принципу, каждый элемент языка определяется в дифференциации, отнесенности к другим элементам и не является «атомом», имеющим обособленный смысл. Тем самым, предметом исследования становится структура — совокупность отношений между элементами целого. Несмотря на то что поиск структур осуществляется структуралистами в разных областях культуры (языке, литературе, этнографии и т. д.), в центре их внимания остается одно: детерминированность культурного феномена не собственной сущностью, а расположением в структурном целом, в которое он входит. «Это как в генетике: гены составляют структуру, если только они неотделимы от мест, способных изменить отношения внутри хромосомы. Короче, места в чисто структурном пространстве первичны относительно реальных вещей и существ, которые их займут...» — утверждает один из виднейших представителей данного философского течения Жиль Делез (1925-1995)31.

Показательным случаем дифференциальных отношений можно считать используемые Клодом Леви-Строссом (род. в 1908) «бинарные оппозиции» типа: муж/жена, брат/сестра, отец/сын, образующие в данном случае простейшую структуру родства. «Бинарные оппозиции» демонстрируют, что культура выступает как своеобразный язык, в котором посредством отсылок от одного знака к другому порождается и распределяется информация. Ролан Барт (1915—1980) подчеркивает, что даже традиционно считающийся внелинг-вистическим артефакт (одежда, орудие труда) имеет языковую основу, поскольку он может быть назван.

В связи с отмеченным выше структуралисты трансформируют тезис Ницше о смерти Бога в положение о смерти Человека. Ведь «если место первично относительно того, кто его занимает, то, конечно, недостаточно будет поставить человека на место Бога, чтобы изменить структуру. И если это место является местом смерти, то смерть Бога означает, к тому же, и смерть человека»³². Человек как сознательный свободный субъект не существует. В нем действуют бессознательные семиотические структуры. Так, например, Леви-Ctjjocc, изучавший мифологию первобытных народов, отмечает: «Говорящие субъекты, производящие и передающие мифы, если и осознают их структуру и способ действия, то лишь частично и не непосредственно. С мифами обстоит дело так же, как и с языком: говорящий субъект, который станет сознательно применять фонологические и грамматические законы (при условии, что он обладает необходимыми знаниями и навыками), почти тут же потеряет нить своего рассуждения»³³. Поэтому, считает Леви-Стросс, не люди мыслят в мифах, а мифы мыслят в людях без их ведома.

В отличие от герменевтики Гадамера, структурализм не принимает идею историзма. Структура по отношению к истории является объективной и первичной константой, приоритетной в научном исследовании. «Если, как мы полагаем, — рассуждает Леви-Стросс, — бессознательная умственная деятельность состоит в наделении содержания формой и если эти формы в основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и современного, первобытного и цивилизованного (курсив наш — 3. Н.)... то необходимо и достаточно прийти к бессознательной структуре, лежащей в основе каждого социального установления или обычая, чтобы обрести принцип истолкования, действительный и для других установлений и обычаев, разумеется, при условии достаточного глубокого анализа»³⁴.

Постструктурализм (возник во второй половине 60-х гг. XX в.) в изучении культуры отвергает то, что почиталось в классическом структурализме — идеал научной объективности и цель постижения истины. Объяснить это можно изменением отношения к структуре, за рамками статической упорядоченности которой остается историческая динамика, случай, свобода. Структура рассматривается теперь как зависимая от определенного контекста. Поэтому теперь главное в структуре — не структура, а то, что выводит ее за пределы структуры, «изнанка»³-*.

Переход от структурализма к постструктурализму особенно четко заметен у Мишеля Фуко (1926—1984). В работе «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» он показывает, что «изнанкой» является власть. Культурные феномены неотделимы от стратегий власти (например, практика публичного четвертования преступников во времена абсолютизма, т. е. неограниченной власти короля). «Отношения власти порождают возможное знание, а знание распространяет воздействие власти»,— отмечает Фуко³⁶.

Одним из ключевых понятий постструктурализма является понятие деконструкции, введенное Жаком Деррида (p. 1930). Оно предполагает проведение процедур, демонстрирующих необоснованность выделения центральных, приоритетных знаков (элементов) в структуре текста по причине отсутствия в нем общезначимого, «глубинного» смысла, выражением которого такие знаки могли бы быть. Согласно Деррида, «мы мыслим только посредством знаков»³⁷. Следовательно, смысл всегда запаздывает — ведь о нем мы судим по знакам, его выражающим. Парадокс ситуации в том, что смысл, сам не присутствуя в мышлении, определяется исходя из знака, своего рода следа смысла, традиционно считающегося вторичным. Но на поверку знак оказывается первичным по отношению к означаемому. Пытаясь найти исходный смысл, мы только движемся по бесконечной цепи знаковых отсылок, лишь идем по его следу. Таким образом, не может быть единственной стратегии прочтения текста, возможно множество его интерпретаций.

Продолжают проект деконструкции Ж. Делез и Феликс Гваттари (1930-1995). В работе «Кафка» они вводят понятие «ризома». Термин «ризома» был заимствован из ботаники, где он означает определенный способ роста растений, отличный от разветвления стеблей от единого корня (метафора системного мышления). Ризома — это принципиально иной способ роста, беспорядочное распространение множественности, «движение желания», не имеющее какого-либо превалирующего направления, а идущее в стороны, вверх, назад, без регулярности, дающей возможность предсказать следующее движение. Ризома для постструктуралистов представляет собой метафору современной культуры, с ее отрицанием упорядоченности и отсутствием синхронного порядка. Постструктуралистские процедуры оказались особенно плодотворными при исследовании современности — постмодерна, для культуры которого характерны плюрализм, отсутствие универсального авторитета, уничтожение иерархий социальной реальности, перенасыщенность значениями, смыслами, благодаря непрекращающимся комбинациям мест в структуре, и интерпретативная поливалентность (игра со смыслами).