Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
1dodel_tsev_r_f_kratkaya_istoriya_filosofii_nauki.pdf
Скачиваний:
64
Добавлен:
29.10.2019
Размер:
929.8 Кб
Скачать

метафизических идей есть как те, которые препятствовали развитию научного познания, так и те, без которых ни науки, ни ее прогресса не было бы. С психологической точки зрения, доказывает Поппер, научное открытие невозможно без ориентации на чисто умозрительные идеи, при всей их расплывчатости и непроясненности. Идеи реализма (признания реальности), упорядоченности Универсума и детерминизма насквозь метафизичны и все же исследование не может обойтись без них. С точки же зрения исторической нередки ситуации, когда идеи, веками находившиеся вне метафизики, входили в контакт с наукой и срастались с ней. Среди них идеи атомизма, физического принципа первоэлемента, изменчивости мира и многие другие. Даже в примитивной форме эти идеи несли в сознание образ мирового порядка, мысль о способности человека предугадывать некоторые реальные связи. В 1957 году Поппер писал: “Атомизм – блестящий пример неконтролируемой метафизической теории, влияние которой на науку превосходит множество контролируемых теорий… последняя грандиозная программа Фарадея, Максвелла, де Бройля и Эйнштейна – попытка понять мир в терминах непрерывности (восходит к идее Декарта как чистой протяженности – Р.Д.). Каждая из этих метафизических теорий давала научную программу, указывая направление адекватных объяснений и полагая возможной оценку глубины теории”. Подобную роль выполняли в биологии теория эволюции, клеточная теория и теория бактерий как переносчиков инфекции. Атомизм в психологии проявился в посылке, что опыт состоит из чувственных элементов.

Таким образом, с точки зрения, и психологической и исторической, и логической сферу истинного нельзя отождествить с областью эмпирически контролируемого знания. Впрочем, это не все. Метафизические теории, хотя и осмысленные, нередко верные и все же эмпирически неопровержимые, так или иначе могут быть объектом критики. Они не вне критики, ибо существуют не изолированно от прочих теорий, а всегда даны в контексте объективно проблематичных ситуаций.

Глава 3. Социологический поворот в философии науки

§ 1. Социология науки Р. Мертона

Американский социолог Роберт Мертон оказался первым, кто предложил целостную теоретическую схему рассмотрения науки как социального феномена, на основе которой

можно было, во-первых, формулировать поддающиеся исследованию вопросы, во-вторых,

76

устанавливать ясные критерии оценки получаемых ответов и, в-третьих, делать выводы, пригодные к использованию при формировании научной политики.

В качестве основы своих исследований Мертон избрал структурно-функциональный подход. Его истоки следует искать в работах учителя Мертона - Талкотта Парсонса, которому принадлежит наиболее глубокая теоретическая проработка принципа, утверждающего нормы в качестве основы всякого социального института44. Если в обществе имеется стабильно функционирующий социальный институт, в нем непременно поддерживается определенный набор норм, и, наоборот, соблюдение основополагающих норм любого социального института является необходимым условием его нормального функционирования.

Социология науки Мертона во многом отталкивается от социологии профессий Парсонса45. Согласно Парсонсу, профессию как социальный институт определяют следующие характерные черты:

-обладание некоторой совокупностью специальных знаний, за хранение, передачу и расширение которых ответственна профессия как институт;

-автономность профессии в привлечении новых членов, их подготовке и контроле за их профессиональным поведением;

-заинтересованность социального окружения профессии в продукте деятельности ее представителей, гарантирующая как существование, так и действенность профессиональных институтов;

-наличие внутри профессии форм вознаграждения, стимулирующих специалистов и обеспечивающих их высокую мотивацию относительно профессиональной карьеры.

Социология науки Мертона попыталась выявить механизмы, благодаря которым эти свойства приобретаются институтом науки. Основные вопросы социологии науки Мертона были производными от социологии профессий Парсонса. Мертона интересовало, как осуществляется передача профессиональных научных знаний и их расширение, каким образом осуществляется привлечение новых научных кадров, их подготовка и дальнейшая стратификация, что заставляет общество поддерживать научную деятельность и что оно ждет от науки, как функционирует система вознаграждений в науке и что служит источником мотивации для ученых, какая связь существует между общественно признанной целью науки и личными мотивами ученых?

44См. Парсонс. Т. О социальных системах. М.: Академический Проект, 2002.

45См. Parsons T. The Professions and Social Structure // Parsons T. Essays in Sociological Theory (Revised Edition). New York: Free Press, 1966, p. 34-46. Parsons T. Professions // International Encyclopedia of the Social Sciences, New York: Macmillan Company and Free Press, 1968, p. 536-547.

77

Главным вопросом для Мертона является механизм трансформации необходимого условия существования науки – расширение достоверного знания – в цель деятельности отдельного ученого. Промежуточным звеном, обеспечивающим переход от цели института к индивидуальным целям его участников, является профессиональное признание. Работа этой трехзвенной цепи определяет все остальные атрибуты науки: от ее ценностей, которые передаются в процессе профессионального обучения, до механизма оценки достижений.

Переход от институциональных к индивидуальным целям объясняется Мертоном при помощи категории научного этоса – совокупности норм, действующих в научном сообществе. Это не юридические нормы – формой их выражения служит публичное признание учеными своей приверженности этим правилам и известные из истории образцы как поощряемого, так и порицаемого поведения. Безукоризненное следование этим нормам – путь к профессиональному признанию, которое может служить для ученого источником как морального, так и материального вознаграждения, и наоборот, несоблюдение этих норм осуждается коллегами, что может обернуться применением к нарушителю санкций – вплоть до полного отстранения от научной работы. Именно благодаря научному этосу осуществляется связь между институционализированными целями науки и интересами отдельных ученых.

Научный этос поддерживается научным сообществом самостоятельно. Таким образом наука, независимо от других социальных институтов, решает стоящую перед ней общественно значимую задачу – обеспечение прироста научного знания, что, в свою очередь, гарантирует ее сохранение как самостоятельного института. Несмотря на то, что императивы научного этоса могут нарушаться, количество и тяжесть этих нарушений не доходят до уровня, на котором они могли бы угрожать существованию самого института науки. Это является доказательством эффективности ее нормативной структуры и гарантией независимости.

Убеждение, что подчинение науки политическим или экономическим интересам неизбежно влечет ее разрушение, лежит в основе концепции Мертона: «Недопустимо, чтобы наука позволила себе превратиться в служанку теологии или экономики, или государства. Функция этого убеждения – сохранять автономию науки. Ведь если при решении вопроса о ценности науки во внимание будут приниматься такие вненаучные критерии, как соответствие религиозным доктринам или экономическая выгода, или политическая целесообразность, наука будет приемлема постольку, поскольку она соответствует этим критериям. Другими словами, отказ от чистой науки ведет к тому, что наука превращается в объект прямого управления со стороны других институтов, и ее

78

положение в обществе становится все более шатким. Основная функция упорного сопротивления ученых против применения к их работе утилитарных норм – избежать этой опасности, особенно очевидной в наше время. Неявным признанием этой функции может служить, возможно, уже вышедший из моды, обеденный тост кэмбриджских ученых: «За чистую математику, да не будет от нее никому никакой пользы!»46

Единственный внешний фактор, с которым Мертон считает необходимым соотносить развитие науки – технологический прогресс. Именно следующее за научным развитием совершенствование технологий делает науку ценной для общества и создает условия для признания ее автономии: «Рост благоустроенности и числа удобств, имеющих технологическое, а, в конечном счете, научное происхождение, способствует социальной поддержке научных исследований. Этот рост также свидетельствует в защиту независимости ученого, так как считается, что сложные абстрактные теории, которые не могут быть поняты или оценены дилетантами, находят общедоступное обоснование в их технологическом применении. Готовность признать авторитет науки в значительной степени зависит от ежедневных демонстраций ее мощи. Если бы не эти косвенные свидетельства, науке, которая остается непостижимой для общества, вряд ли бы достало одной лишь веры в ее силы, чтобы обеспечить стабильную общественную поддержку»47.

Описанию и анализу императивов, составляющих этос науки, Мертон посвятил работу 1942 г. «Наука и технология в демократическом режиме». Императивов четыре: универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный скептицизм.

Императив универсализма порождается внеличностным характером научного знания. По Мертону, утверждения науки относятся к объективно существующим явлениям, и в этом смысле они универсальны, т.е. истинны вне зависимости от того, кем высказаны. Надежность нового знания определяется внеличностными критериями: соответствием наблюдениям и ранее подтвержденным знаниям. Ценность научного вклада не зависит от личностных характеристик ученого – расы, национальности, пола, возраста, служебного положения и т.п., и эти характеристики не могут служить основанием для признания или непризнания. В целом, под универсализмом следует понимать независимость результатов научной деятельности от личности ученого, совершившего очередной вклад в науку.

Императив коллективизма предписывает ученому незамедлительно передавать плоды своих трудов в общее пользование. Научные открытия признаются продуктом

46Merton R. The Sociology of Science. Theoretical and Empirical Investigations. Chicago: The University of Chicago Press, 1972, p. 260.

47Ibid., p. 261.

79

сотрудничества ученых, принадлежащих как нынешним, так и ушедшим поколениям, и являются достоянием сообщества в целом. Доля индивидуального производителя в «общем котле» весьма ограничена. Примером публичного признания этого императива может считаться высказывание Исаака Ньютона, которое часто цитировал Мертон: «Если я и смог видеть дальше, то только благодаря тому, что стоял на плечах гигантов». Наука практически не признает права собственности или исключительных прав другого рода, и ученому не приходится рассчитывать на особые привилегии, связанные с использованием открытия, – даже в тех особых случаях, когда новый закон или эффект получает его имя. Частный интерес ученого может получить удовлетворение только через признание со стороны сообщества. Такое положение дел ведет к обостренному вниманию к вопросам научного приоритета.

Императив бескорыстности предписывает ученому строить свою деятельность так, как будто, кроме постижения истины, у него нет других интересов. Мертон разъясняет содержание этой нормы как предостережение от поступков, совершаемых ради достижения более быстрого или широкого признания внутри науки. Данный императив утверждает, что для ученого недопустимо приспосабливать свою деятельность к целям личной выгоды.

История науки, по сравнению с историей других профессий, дает мало примеров подлога или обмана. Это наблюдение позволяет Мертону сделать вывод о высоком уровне соблюдения императива бескорыстности. По его мнению, такое положение дел нельзя объяснять исключительной добропорядочностью ученых. Причина – в самой организации науки. Ученые чаще, чем представители других профессий, сталкиваются со скрупулезным контролем коллег. «Ученый не работает непосредственно с непрофессиональной клиентурой в том смысле, в котором это происходит, к примеру, в практике врача или юриста. Таким образом, возможности использовать доверчивость, невежество и зависимое положение дилетанта оказываются существенно ограничены. Подлог, злоупотребления и безответственные заявления (шарлатанство) здесь менее вероятны, чем среди профессий, связанных с оказанием услуг. Но как только отношения между учеными и неподготовленной публикой выходят на первый план, сразу же появляется искушение уклониться от соблюдения императивов науки. Если контроль, осуществляемый квалифицированными коллегами, признается неэффективным, это ведет к немедленному росту числа злоупотреблений авторитетом эксперта и созданию псевдонауки»48.

48 Ibid., p. 277.

80

В более поздней работе «Приоритеты в научных открытиях» (1957 г.) Мертон дает емкую характеристику процесса контроля, осуществляемого в науке: «Помимо высокого нравственного уровня самих ученых – что, конечно же, является основой научной честности, – в социальной организации науки есть целый ряд элементов, которые принудительно обеспечивают добропорядочность. Научное исследование, если и не всегда, то как правило, проводится под тщательным наблюдением коллег-экспертов и, за исключением редких случаев, предполагает возможность посторонней проверки результатов. Научный поиск является объектом столь тщательного контроля, который, возможно, не встречается ни в какой другой сфере человеческой деятельности»49.

На усиление и распространение в науке коллегиального контроля направлен императив организованного скептицизма, который одновременно является методологической и институциональной нормой. Мертон рассматривает организованный скептицизм как особенность метода естественных наук, требующего детального и объективного анализа по отношению к любому результату и исключающего возможность некритического принятия. Такой подход должен последовательно применяться ученым как к своим идеям и выводам, так и к идеям и выводам коллег. Императив организованного скептицизма создает атмосферу ответственности и институционально подкрепляет честность ученых, предписываемую им нормой бескорыстия.

Соблюдение императивов гарантирует достоверность добываемого знания. Фактически Мертон пришел к научной этике, основанной на рациональности: в науке делают то, что полезно для ее развития. Но эти императивы обязывают ученого к определенному поведению не только потому что они эффективны, но и потому что в них верят, их считают правильными, и, следовательно, эти предписания являются в той же мере моральными, в какой и методическими. Что же касается вопроса мотивации ученых, причин, которые заставляют их соблюдать эти императивы, то Мертон предложил рассматривать в качестве основного мотива профессиональное признание, которого можно достигнуть только при неукоснительном следовании требованиям этоса науки в ходе получения научных результатов.

Сформулированное Мертоном понимание этоса как нормативной основы науки сохраняло господствующее положение до 1970-х гг., а после неизбежно становилось основой любых представлений о нормативной организации научного сообщества – либо как объект критики, либо как теория, нуждающаяся в поправках и дополнениях50.

49Ibid., p. 311.

50Напр., концепция норм Мертона получила переработку у другого представителя структурно-

функциональной социологии науки Б. Барбера. См. Barber. B. Science and the Social Order. New York: Free Press 1962.

81

В цикле работ конца 1950-х – начала 1960-х годов Мертон переходит от исследований должного – того, что должен делать ученый в соответствии с идеальными представлениями, к исследованиям реального поведения ученых. Представления о нормах и ценностях, интериоризированных ученым в силу его приверженности науке, сохраняются, но теперь в рассмотрение вовлекается «патология» науки – конкуренция, подозрительность, зависть, плагиат и т.п. Мертон признает, что патология науки вносит свой вклад в мотивацию ученого, в результате чего возникает «амбивалентность» - двойственность и противоречивость мотивов и, соответственно, поведения. В работах «Приоритеты в научных открытиях» (1957 г.), «Уникальные и повторяющиеся научные открытия» (1961 г.) и «Противодействие системным исследованиям повторяющихся научных открытий» (1963 г.) Мертон обращает внимание именно на те отношения между учеными, которые идут вразрез с нормами, сформулированными им в ранних работах. Основной проблемой становится сопоставление нормативной структуры науки и реально наблюдаемой социальной динамики научного сообщества, которая определяется, в первую очередь, системой вознаграждений. Такой подход позволил рассматривать отклонения от норм этоса науки не просто как нежелательные аномалии, а ставить вопрос о содержательном анализе поведения ученых с точки зрения соотношения в этом поведении конформизма по отношению к нормам и отклонений от них.

Система вознаграждений в науке – одно из центральных звеньев в концепции Мертона. Любой социальный институт функционирует, только если его члены получают за исполнение обязанностей, необходимых для функционирования института, удовлетворяющее их вознаграждение. В центре системы вознаграждений, существующей в науке, лежит признание научного вклада. Вознаграждение труда ученого как в моральной, так и в материальной форме осуществляется по результатам оценки его вклада со стороны коллег. Поскольку институциональной целью науки является производство нового достоверного знания, ученый может рассчитывать на положительную оценку и какую-либо форму признания только за оригинальный результат. Отсюда возникает одна из острейших проблем научного сообщества, порождающая конфликты, – вопрос приоритета.

Уже в XVII-XVIII вв. любой изданный научный труд подвергался изучению со стороны ученых и неизбежно вел к появлению заключений о его достоинствах – в переписке, в немногих существовавших на тот момент периодических изданиях и в протоколах заседаний первых научных организаций, таких как британское Королевское общество. С разрастанием науки система отзывов и оценок становилась более организованной и была узаконена в процедуре отбора и рецензирования публикаций для

82

научных журналов. Отрицательный отзыв приобретал здесь характер не просто негативной оценки, а создания препятствия для работы ученого, который, по оценке рецензентов, не выполняет высоких стандартов, предъявляемых к научноисследовательской деятельности: лишение ученого возможности сообщать свои результаты широкому кругу коллег попросту лишает его работу смысла.

Система научной экспертизы интенсивно развивалась на протяжении XIX и начала ХХ вв. вместе с возрастанием числа и углублением специализации научных изданий. После скачкообразного роста масштабов научной деятельности, который имел место после второй мировой войны, условия экспертизы стали значительно более формализованными и жесткими. В случае экспертизы научных проектов, т.е. планируемых, еще не начатых исследований, точка оценки работы ученого сместилась с момента завершения научного исследования, результаты которого он представлял на суд общественности в публикации, на этап определения задач исследования и подготовки. В этих условиях оценка неизбежно становилась более субъективной – рассмотрению подвергался не столько прогнозируемый результат, сколько предыдущие успехи ученого в продвижении своей дисциплины и его профессиональная репутация. Если оценка была отрицательной, это имело еще более суровые последствия и означало существенное ограничение возможностей заниматься исследовательской работой.

Масштабный рост науки во многом сделал ее более агрессивной средой. Отношения ученых из добрососедских, когда исследователи рассматривали друг друга как близких по духу тружеников, работающих в смежных областях, превратились в остро конкурентные, при которых наиболее близкие коллеги по научной специализации оказывались прямыми соперниками, претендующими на одну и ту же территорию и пытающимися закрепить ее за собой. Конкурентные взаимоотношения в науке все более уподобляются экономическим, но, как отмечает Мертон, соперничество являлось характерной чертой науки с момента ее возникновения. Ее разрастание вносит изменения в формы этого соперничества, но не в его суть. Споры о научном приоритете встречаются с XVII в., и зачастую представляют собой довольно скандальные истории. Классическим примером является многолетняя вражда Исаака Ньютона и Готфрида Лейбница, причиной которой послужил спор об авторстве открытия математического метода дифференциального исчисления. Конфликт сопровождался взаимными оскорблениями, обвинениями в плагиате, интригами и не закончился даже после смерти Лейбница, приобретя характер коллективного противостояния британских и континентальных ученых.

Подобные споры встречаются на протяжении всей истории развития европейской науки и могут быть связаны с рядом причин:

83

1.Признание со стороны коллег служит единственным заслуживающим внимания подтверждением правильности избранного пути и ценности полученных результатов; другой компетентной инстанции, на суд которой ученый мог бы представить итоги своих изысканий, не существует.

2.Признание – единственная эгоистическая цель, которая легитимизирована институтом науки. Это то, чего ученый может требовать от научного сообщества лично для себя, только так он может быть вознагражден за развитие научного знания.

3.Признание является единственным полностью легитимным источником материального вознаграждения ученого. Однако такая постановка вопроса ставит его перед моральной дилеммой, так как стремление к признанию как к источнику материальных благ находится в прямом противоречии с нормой бескорыстности и, соответственно, осуждается сообществом. В своей наиболее идеализированной форме эта норма требует, чтобы признанием пользовались только научные вклады, сделанные без оглядки на материальные выгоды, которые они могли бы принести своим авторам.

В целом, цикл работ Мертона 1950-60-х гг. развивает идеи, изложенные в его общетеоретических работах «Непредвиденные последствия целенаправленного социального действия» (1936 г.) и «Социальная структура и аномия» (1938 г.) Основной смысл этих работ заключается в том, что повышенное внимание к общественному признанию, которое подкрепляется социальными институтами, может оказаться дисфункциональным, став постоянным источником мотивации для нарушения институциональных норм. Такой подход дает возможность оценивать эффективность конкретной научной организации в зависимости от соотношения функциональных и дисфункциональных результатов соблюдения императивов.

Работы 1950-60-х гг. ясно дают понять, что Мертон осознавал идеальный характер сформулированных им норм и вовсе не преследовал цель доказать, что наука и в самом деле функционирует исключительно в результате их неукоснительного соблюдения. Он не пытался навязать научному сообществу теоретически построенный кодекс поведения, а занимался императивами, действительно пользующимися признанием со стороны ученых.

Кпримеру, один из последователей Мертона Уолтер Хирш в своей работе «Ученые в американском обществе» трактовал этос науки как «правила игры», которые научное сообщество устанавливает для тех, кто избрал себе эту сферу деятельности. Всегда находятся «игроки», которые пытаются уклониться от соблюдения этих правил, однако,

84

рано или поздно, нарушители оказываются отстраненными от игры, а правила действуют по-прежнему51.

Другой представитель институциональной социологии науки Норман Сторер также был склонен толковать нормы научного этоса ограничительно. В монографии 1966 г. «Социальная система науки» он признает, что, во-первых, такие императивы, как универсализм и проч., не являются специфичными для науки, а характеризуют практически любую интеллектуальную профессию. Во-вторых, их действие влияет преимущественно на процессы формирования знания; мы не имеем возможности утверждать, что они в самом деле являются определяющими для поведения ученых в рамках сообщества, и их социальное влияние можно оценить лишь весьма предположительно. Наконец, в-третьих, эти ценности имеют не самодовлеющий характер, а выступают условием точной и логичной коммуникации по поводу научного знания52.

Подобные точки зрения являются скорее закономерным развитием идей Мертона, нежели критикой. Работы основателя школы развивались в том же направлении, которое приняли его ученики – Мертон принимает тезис о том, что этос науки является лишь идеалом, который, хотя и признается большинством ученых, не находит воплощения в реальной жизни.

Для описания фактического поведения ученых Мертон использует представления о «социологической амбивалентности», которая заключается в том, что в своей повседневной профессиональной деятельности ученые постоянно находятся в состоянии напряженного выбора между полярными императивами предписываемого поведения. Так, ученый должен:

-как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но не торопиться с публикациями;

-быть восприимчивым к новым идеям, но не поддаваться интеллектуальной моде;

-стремиться добывать такое знание, которое получит высокую оценку коллег, но при этом работать, не обращая внимания на чужие мнения;

-защищать новые идеи, но не поддерживать поспешные выводы коллег;

-прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящиеся к его области работы, но при этом помнить, что эрудиция способна тормозить творчество;

-быть предельно тщательным в формулировках и деталях, но не быть педантом в ущерб содержанию;

51См. Hirsch W. Scientists in American Society. N.Y.: Random House, 1968.

52См. Norman S. The Social System of Science. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1966.

85

-помнить об универсализме научного знания и независимости ценности вклада от национальности автора, но принимать во внимание, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено;

-воспитывать новое поколение ученых, но не отдавать преподаванию слишком много внимания и времени;

-учиться у крупных мастеров и следовать им, но не походить на них.

Признание амбивалентности реального поведения ученых и детальная проработка примеров такого поведения наглядно демонстрируют действительное отношение Мертона к четырем нормам научного этоса. Он прекрасно понимал, что поведение индивидуального исследователя определяется, в первую очередь, его характером, личным опытом, научной и социальной интуицией и т.п. Реальные действия противоречивы, и всегда найдется одна из двух противоположных формулировок, которая ретроспективно подтвердит правильность избранного пути, если он привел к успеху, или его ошибочность, если он привел к неудаче. Амбивалентно мотивированный ученый стремится не только развивать научное знание, но и утвердиться во мнении коллег, так как именно их признание является ключевым для научной карьеры. Таким образом, для объяснения процесса научной работы Мертон выстраивает следующую цепочку: мотивация – вклад – оценка – признание – научная карьера.

Ключевым звеном в этой цепочке является понятие вклада. Под вкладом понимается продукт профессиональной деятельности ученого – некоторая порция нового знания. Введение этого нового знания в общую систему происходит через рецензентов, редакторов и других экспертов, которые его оценивают. Если оценка положительная – знание становится вкладом. Мертон полагает, что такого рода оценка обычно адекватна значению оцениваемых научных результатов, т.е. исходит из возможности оперативной и правильной оценки нового знания. Тем самым предполагается, что ценность вклада есть некая постоянная величина, заключенная в самом вкладе, и что истинное значение каждого элемента знания для дальнейшего развития науки известно уже в момент его появления; кроме того, подразумевается, что эксперты обладают способностью отличать добропорядочных исследователей от недобропорядочных.

Ученый, сделавший ряд ценных вкладов в общий фонд знания, добивается признания, и тем самым продвигается в своей научной карьере в соответствии с их значением. Мертон не считает, что ценность вкладов зависит от применения его в последующем движении научного знания и может изменяться с ходом развития науки. Он полагает, что цитируемость работы можно в определенной степени считать мерой качества исследования, но не считает, что ссылки в работах других ученых являются

86

определяющими. Основная ценность определяется непосредственно в момент признания результата работы вкладом.

Исследование процесса определения ценности индивидуального вклада, осуществляемого научным сообществом, неизбежно затрагивало вопрос о том, насколько объективной может быть такая оценка. Представление о научном поиске как о социальном процессе, регулируемом определенными нормами, которые к тому же далеко не всегда исполняются, предопределяло необходимость определить, насколько научный поиск подвержен влиянию социальных факторов и, главное, в какой степени эти факторы могут влиять на само получаемое знание.

Поиск ответа на этот вопрос приводит к самой первой работе Мертона, посвященной социологии науки, «Наука, технология и общество в Англии XVII века» (1938 г.), которая выделяет три аспекта научного знания.

Во-первых, это «фокусы внимания» (foci of attention), т.е. набор предметов исследования. Мертон однозначно высказывается в пользу того, что выбор предмета предопределяется экономическими и военными проблемами, стоящими перед обществом. Но разработка и решение проблемы, заданной обществом, осуществляется вне зависимости от социальных факторов – на этом их влияние прекращается.

Во-вторых, это интенсивность развития научного знания. По Мертону, этот показатель напрямую зависит от числа исследователей, что, в свою очередь, определяется социальной привлекательностью науки как профессии. Но, опять же, социальная привлекательность той или иной научной специальности влияет лишь на скорость появления новых работ данного направления, а не на их содержание.

И, в-третьих, это само содержание науки – методы решения конкретных задач, выбор теорий и данные экспериментов. В этом отношении мертонианская социология науки фактически восприняла точку зрения социологии знания начала ХХ в., выраженную Карлом Маннгеймом: содержание естественных наук не зависит от социальных факторов и определяется исключительно «фактами» и «реальностью»53. Это означает принятие категории «истины» – любая естественнонаучная теория, которая расходится с «истиной», с течением времени будет опровергнута фактами и отброшена. Мертон полностью разделяет эту точку зрения: «Определенные открытия и изобретения следует отнести ко внутренней истории науки и в целом они не зависят от ненаучных факторов»54.

53См. Мангейм К. Очерки социологии знания: теория познания – мировоззрение – историцизм. М.: ИНИОН, 1998.

54Merton. R. Science, Technology and Society in Seventeenth-Century England. N. Y.: Howard Fertig. 1970, p. 75.

87