познания Кант компромиссен: с одной стороны, он говорит о бесконечном прогрессе научных знаний, с другой – накладывает на него серьезные ограничения.

Кант стремится реалистически оценить возможности и границы научного познания. Науке подвластно многое, но не все; всегда есть немало проблем, выходящих за пределы опыта и потому до конца непостижимых. Границы опыта постоянно расширяются, но сколько бы не увеличивались наши знания, границы, за которыми находится непознанное, никогда не исчезнут, как не может исчезнуть линия горизонта, сколько бы мы не шли вперед.

Верить в науку нужно, не забывая при этом, что есть и другие – вненаучные – способы постижения мира, скажем, искусство. Нельзя не согласиться со словами Канта: “Никто не отважится судить о предметах с помощью одной только логики”.

4. Наконец, Кант дуалистически понимает природу познающего субъекта. По его представлению, подлинным субъектом познания является не эмпирический субъект (индивидуальное Я), а субъект вообще, трансцендентальный субъект с его априорными структурами познания, благодаря которым он выходит за пределы своего изменчивого опыта. Или, другими словами, в каждом из нас живет человек и Человек. В качестве первого мы бренны и ограничены условиями жизни, во втором качестве мы способны подняться над ними до высот нравственности и интеллекта.

§ 2. Неокантианство о научном познании

Канту, хотя он к этому упорно стремился, не удалось ликвидировать противостояние эмпиризма и рационализма. В XIX в. знамя эмпиризма было подхвачено позитивистами – французом Огюстом Контом (1798-1857) и британцем Гербертом Спинсером (1820-1903). Позитивизм доминировал в науковедении до 1960-х гг. Только распространение постпозитивизма положило конец его влиянию в философии науки.

Судьба же рационализма оказалась связанной с судьбой декартовской физики и методологии. Усиление роли эксперимента в физике XIX в. продемонстрировало необязательность опоры на точные и ясные определения (идеал Декарта), наука, добивалась больших успехов, используя “рабочие” (приблизительные) определения. Развитие естествознания сказалось и на судьбе немецкого идеализма, приведя к краху гигантские рационалистические системы Гегеля и Шеллинга.

Короче говоря, к середине XIX в. возникла необходимость по-новому оценить возможности эмпиризма и рационализма, что родило призыв “Назад к Канту” и стало фундаментом появления неокантианства, которое вплоть до Первой мировой войны было самым влиятельным направлением в немецкой философии.

21

Неокантианство представляет собой возрождение критического отношения к познавательным способностям человека, разработанного Кантом в последней четверти XVIII века. Объединяет ряд философских течений, распространенных главным образом в Германии и возникших в 1860-ые годы. У провозглашенного немецким философом Отто Либманом (1840-1914) лозунга “Назад к Канту” ряд оснований: 1) крах немецкого классического идеализма и его последних спекулятивных систем Гегеля и Шеллинга; 2) в глазах культурных европейцев середины XIX в. Кант был последним из великих философов, глубоко владевшим современными ему естественнонаучными знаниями. Вместе с тем он не разделял чисто идеалистических ориентаций, приведших немецкую философию к краху; 3) развитие физиологии вроде бы поддержало основополагающий тезис Канта о зависимости человеческого опыта от организации органов чувств. В середине века немецкий физиолог Иоганн Мюллер (1801-1858) сформулировал закон специфической энергии органов чувств, согласно которому один и тот же внешний раздражитель (скажем, луч Солнца), попадая на кожу, ощущается как тепло, глазом воспринимается как свет и т.д. А из этого делается философский вывод: весь внешний мир воспринимается нами через специфические очки органов чувств и, каков он на самом деле, знать нам не дано. О неразрывной связи в мире познания его субъекта и объекта О.Либман выразительно спрашивает: “Чем был бы майский цветок … и тяжелый грохот грома без света моего сознания?” И ответ: “Ничем”.

Неокантианство выступило против спекулятивных представлений о науке вначале немецкого идеализма, а потом и против набирающего силу позитивизма. Его представляют два основных течения с центрами в немецких университетских городах: 1) марбургское и 2) баденское (Гейдельберг). В центре внимания первого находилось математизированное естествознание; ведь Кант некогда утверждал: в каждой науке столько науки, сколько в ней математики. Его основателям стал Герман Коген (18421918), руководивший в 1875-1912 гг. кафедрой философии Марбургского университета. В эту школу входили и такие видные его ученики, как Пауль Наторп (1854-1924) и Эрнст Кассирер (1874-1945). Иногда марбургское течение называют школой методологии естествознания. Баденская, или фарйбургская, школа основана видным историком философии Вильгельмом Виндельбандом (1848-1915) и автором популярного философского сочинения “Науки о природе и науки о культуре” Генрихом Риккертом (1863-1963). Эта школа сконцентрировалась на методологических проблемах гуманитарных наук и на теме “Роль ценностей в научном познании”.

Обе школы – марбургская и баденская решали общую задачу: возродить и развить дальше кантовское учение о научном познании, особенно его критицизм – ориентацию на

22

критический анализ возможностей и ограниченностей человеческого познания. Сохраняя верность духу кантовского науковедения, неокантианцы в то же время модифицировали некоторые части кантовского учения в соответствии с требованиями современного им естествознания. Они сумели так развить и прояснить ряд кантовских идей относительно научного познания, что они окажутся востребованными чуть ли не сто лет спустя, когда критикуемый ими позитивизм сойдет с философской сцены.

Пафос учения Канта, который отвергал представление эмпириков, что познаваемый предмет “задан” человеку практически в готовом виде и перед употреблением в качестве исходного компонента научного познания требует лишь небольшой очистки от налета субъективизма, напротив, был ориентирован на то, что человек немало привносит в него от себя, неокантианцы еще более усилили, подчеркивая, что научные теории не вытекают непосредственно из опыта, а являются конструкциями человеческого познания. В начале второй половины ХХ века постпозитивисты заговорят о “теоретической нагруженности фактов”.

В связи с этим усилением кантовской идеи о неразрывной связанности субъекта и объекта познания были отчасти пересмотрены представления Канта о вещи как таковой и соотношении априорных форм чувственности и рассудка, само понятие априоризма и убеждение в незыблемости перечня априорных форм и категорий.

Вместе с тем сферы интересов марбургцев и баденцев заметно различаются и это позволяет рассматривать их воззрения раздельно.

Марбургская школа

Как уже упоминалось, Кант придавал особое значение в своде наук математике, анализируя необходимость и общезначимость которой пришел к выводу об априорности пространства (геометрия) и времени (арифметика). Основатель марбургской школы был с этим в принципе согласен, но перед его глазами располагалась другая математика – неевклидова геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление, оперирующее с бесконечно малыми величинами. Такая математика не могла опираться на данные органов чувств. В то же время и физика описывает реальность с помощью чувственно невоспринимаемых атомов и молекул, электрических и магнитных полей. А, стало быть, они в значительной степени независимы от чувственных данных, поэтому необходимо пересмотреть кантовское представление о роли чувственности в научном познании. Соответственно, Г.Коген призывает вернуться к Канту, освободив его предварительно от допущенных тем ошибок.

23

Если Кант резко разделял две познавательных способности – чувственность и рассудок, считая, что первая пассивна (восприимчива) и приводится в действие чем-то внешним, а второй активен и действует имманентно, под влиянием внутренних сил, то Коген усматривал в этом противопоставлении непоследовательность, могущую привести к неверным выводам, скажем, к недооценке влияния рассудка на эмпирический фундамент науки и на чувственный опыт вообще. Во избежание этого Коген утверждает, как позднее критический рационалист (постпозитивист) Карл Поппер, что даже в своем чувственном познании субъект активен. По его мнению, чувственность представляет собой целенаправленную реакцию организма и свидетельствует не столько о вещи, воздействующей на него, сколько о состоянии и уровне активности самого него. Разрозненные, изменчивые, ненадежные, а иногда и обманчивые ощущения становятся эмпирическим основанием науки не сами по себе, а только после обработки, исправления и уточнения мышлением. То реальное, что принято считать объектом ощущений, устанавливается с помощью категорий рассудка, в число которых Коген включает также пространство и время. Если для позитивистов в науке нет ничего важнее фактов, под которыми они понимают сведения, полученные через ощущения и восприятия, то для неокантианца чувственные данные становятся эмпирическим материалом науки только после их упорядочивания категориями рассудка. Науку образуют не разномастные чувственные впечатления, а упорядочивающая их система законов, гипотез и теорий. Последние не извлекаются из фактов, а предшествуют им. Из этого напрашивается вывод: всякая теория априорна, а философия представляет собой не исследование природы, а изучение научной методологии и категорий науки.

Коген не согласен с Кантом и в отнесении пространства и времени с априорным формам чувственности, поскольку такое их понимание допускает, что опыт структурирован независимо от деятельности рассудка и тем самым недооцениваются возможности последнего. Кроме того, в этом случае пространство и время “заданы” рассудку и не могут быть им изменены. Желая усилить роль мышления, Коген утверждает, что пространство и время – не формы чувственности, а конструкции рассудка. А это позволяет объяснить появление новых представлений о пространстве вроде неевклидовой или многомерной геометрии. Ведь аппарат нашего восприятия не менялся, видимо, со времени появления Homo sapiens, - тогда как конструкция человеческого рассудка изменялась с развитием научного познания. Тем самым меняется представление о самой априорности. Если для Канта она фактически совпадала с врожденностью, то для Когена, интересовавшегося историей наук, законы и категории рассудка априорны в том смысле, что они зависят не от внешнего опыта, а от конструкции

24

самого мышления, но в истории научного познания могут изменяться. Когда неокантианцы доказывают, что фундаментальные законы и понятия до некоторой степени внеопытны, что нет и не может быть опыта без определенных теоретических интерпретаций, они прокладывают путь, по которому позднее пойдут постпозитивистыVII.

В то же время процесс априорного конструирования системы теоретических понятий весьма сложен, о чем свидетельствует научная революция XVI-XVII в.в., в ходе которой Галилей, Ньютон и др. создали те понятия и принципы, которые Кант представил

вкачестве априорных категорий. Коген и его сторонники обратились к изучению истории науки, чтобы доказать: эта система категорий, действительно, не вытекает непосредственно из опыта. Тем самым, они не только оспорили позитивистское представление о развитии научного познания, но и предвосхитили постпозитивистское обращение к истории науки. Сделав процесс априорного конструирования фактически историческим, Коген специфическим образом развивает кантовский критицизм. Следуя формулировке Канта, что процесс познания состоит для него в том, что неизвестное нам нечто, или Х, последовательно описывается с помощью синтезирующих категорий, превращающих этот Х (необработанный интеллектом материал ощущений и восприятий)

впредмет познания и открывающих в нем все новые стороны и отношения. Вместе с тем этот процесс никогда не может быть завершен, постоянно требуются все новые и новые синтезы. Предмет познания никогда нам не “дан” как нечто готовое, а нам лишь нужно его обнаружить. Он нам “задан” в качестве задачи познания, решение которой возможно в форме бесконечного ряда приближений. При этом всегда остается некий “иррациональный” остаток, требующий для своего описания внесения изменений в систему категорий. Предмет познания никогда не может быть полностью исчерпан. А отсюда следует вполне кантианский вывод: “Истина состоит единственно в поиске истины”.6 Таким образом, никакой законченной системы категорий быть не может. И к тому же априорное знание понимается, в отличие от Канта, не как врожденное, а как продукт истории и культуры. В таком случае носителем априорных структур уже не может выступать отдельный индивид. Им становится сама наука в лице научного сообщества и в более широком смысле – человечество и выработанная им на определенном периоде истории культура.

Новые оттенки Коген вносит и в кантовское представление о “вещи как таковой” (вещи в себе). Усиливая конструктивную роль познания, неокантианец в то же время признает независимое от субъекта существование вещи самой по себе. Но при этом он призывает избавиться от привычного представления о ней как о вещи, а рассматривать ее

6 Цит.по: Философия науки. М.: ЭКСМО, 2007. С. 71

25