1 1.2. Этика как система идей

Слово «этика» исторически происходит от древне­греческого слова «ethos», которое означало совместное жилище и правила, порожденные совместным обще­житием. Этос — совместное жилище (Илиада), обычай, темперамент, характер. Moralis — римское слово, ис­пользованное Цицероном для перевода греческого слова «этический». Так что, мораль и этика в принци­пе — синонимы. Но в современном словоупотреблении в русском языке под моралью больше понимаются ре­ально существующие нравы, нравственные отношения, а под этикой — именно наука о морали.

Таким образом, этимология термина «этика» пока­зывает, что предметом исследования данной науки яв­ляется практическое поведение людей, нормы, обес­печивающие условие сплочения общества, преодоле­ния зоологического индивидуализма и агрессивности. Но по мере развития общества к этому первоначаль­ному смыслу, конечно, добавляется много нового. Люди пытаются осмыслить такие проявления нравственной жизни, как мучение совести, сострадание, стремление к утверждению собственного достоинства, дружба, жертва собой ради другого и многое другое. Человек постоянно пытается ответить на вопрос о смысле сво­его бытия, понять, что значит его жизнь в бесконечном течение времени и безграничном пространстве. Эти вопросы также имеют нравственное значение, застав­ляют задумываться об обязанностях перед будущими поколениями, о собственном вкладе в развитие духов­ной культуры общества. И не случайно многие вели­кие люди обращались к потомкам в виде исповеди. Такие исповеди как литературные произведения оста­вили, например А. Августин, Ж.-Ж. Руссо. Они стре­мились обессмертить свое имя в своих идеях, представ­ленных вместе с тем не только в общей форме, но и пережитых эмоционально в собственном опыте.

Столь многообразное содержание самого предме­та этики — морали, конечно, порождает разнообразные представления тогда, когда человек задумывается о своей нравственной жизни, о взаимоотношениях с другими людьми.

Когда говорят об этике, у многих возникают самые разные представления: кто-то считает, что этика — это этикет, правила вежливого, уважительного отношения к другому; кто-то — что это наука об определенных же­лательных чертах характера, добродетелях (умерен­ность, мужество, мудрость, справедливость); у кого-то возникает образ грызущей совести, воспоминания о сильных нравственных переживаниях; другие, возмож­но, задумываются о справедливости или несправедли­вости каких-то явлений общественной жизни, долге и обязанностях.

Каждое из названных представлений действитель­но отражает какие-то стороны морали и что еще более важно — раскрывает определенные способы построе­ния системы этического знания. Эти способы прояв­ляют себя в конкретных исторических условиях как оп­ределенные приоритеты теоретической мысли. Так, античная этика в основном была этикой добродетелей. В Средние века практически действующая мораль во многом была основана на жесткой регламентации правил жизни различных сословий, внешне поддержи­ваемой правилами этикета. В Новое время возникает необходимость разработки такой морали, которая мог­ла бы быть одинаковой для всех, несмотря на реаль­ные различия видов деятельности, осуществляемой каждым человеком. Это делает актуальным разработку принципов этики долга, хотя эти принципы уже явно проявляют себя и в христианской этике в Средние века. В современную эпоху в связи с усиленным вни­манием общества к правам человека, к обеспечению условий для самовыражения каждой личности, в этике становится крайне актуальной тема справедливости.

Сказанное, однако, не означает, что теоретики эти­ческой мысли занимались только названными вопро­сами и их приоритеты были жестко распределены по эпохам. Любой способ построения нравственной сис­темы, какая бы категория ни была взята в нем за ис­ходную, и какие бы в нем ни были сделаны приорите­ты, все равно предполагает использование различных понятий, описание с помощью этих понятий разных сторон человеческой жизни.

Можно отметить следующие, отражающие фунда­ментальные стороны жизни человека разделы этики: аретология — учение о добродетелях; деонтология — учение о долге; аксиология — учение о ценностях; фе- лиология — учение о счастье; танатология — учение о смерти; учение о справедливости. В ряде случаев это перекрещивающиеся понятия. Так, например, в каче­стве ценности могут быть рассмотрены не только ка- кие-то блага, но и моральные нормы и добродетели. Тем не менее, каждое из названных понятий отражает свой специфический подход к исследованию мораль­ной реальности.

В религиозной этике мы можем столкнуться с дру­гими устоявшимися названиями, также каким-то обра­зом членящими нравственную теорию (учение о духе, о грехе, о благодати, об искуплении и спасении).

Недостаточное внимание к категориям, нежелание заниматься категориальным анализом может породить значительную путаницу. Например, сейчас часто упот­ребляется термин духовность. Между тем, он не имеет общепринятого светского толкования, что порождает значительную путаницу в теории и в нравственных оценках, остается, например, непонятным, можно ли противопоставлять духовность знаниям, может ли не­грамотный человек быть высоко духовным и т. д.

Среди категорий, позволяющих дать первые опре­деления морали, можно выделить категории добра и зла, поступка, долга.

Исторически в категории добра и зла вкладывался разный смысл. Первоначально под добром понималось все то, что способствует стабилизации условий жизни, говоря современным языком, все то, что поддерживает гомеостаз. Под злом, наоборот, понимались все опасно­сти, все неблагоприятные воздействия. К злу, наряду с действиями, выходящими за рамки традиции, относи­лись также эпидемии, неблагоприятные погодные ус- довия и т. д. В дальнейшем, в истории развития классо­вого общества, вычленяется более узкий смысл понима­ния добра и зла. Эти категории начинают соотноситься с оценками поступков людей.

Поступок определяется как действие, субъектив­но мотивированное и имеющее общественное значе­ние. Оценки поступков производятся на базе приня­тых норм морали и связанных с ними представлений нравственного сознания. Утверждение в общественной жизни нравственных требований, норм морали имеет длительный характер, совершается в исторической практике, связанной с выживаемостью определенных сообществ. Это означает, что упорядочивание поведе­ния людей осуществляется в морали не просто за счет их теоретических представлений о необходимости должного поведения. Оно представляет реализацию более сложных процессов, в которых элементы духов­ного творчества отдельных лиц сочетаются со стихий­ными механизмами массового поведения (типа подра­жания, имитации, идентификации с группой). В конеч­ном счете любые представления о должном поведении достаточно долго существуют в культурной истории че­ловечества только в том случае, если они получают под­тверждение в практике выживания различных соци­альных групп и более крупных социально-историчес­ких общностей людей.

Причем, в жизни социально-исторических общно­стей людей, в самом процессе их консолидации созда­ется такая социальная реальность, которая не имела места до введения некоторой социальной нормы. Это означает, что мораль не может быть определена как система некоторой регуляции, призванная просто бло­кировать нежелательные для общества, разрушающие его поступки, вроде воровства, нанесения увечий дру­гому и т. д. Конечно, данные ограничения имеют место в морали. Но они не составляют ее единственного со­держания. Для сравнения можно, например, взять нор­мы «не кради» и экзогамный запрет. Понятно, что «не кради» это просто условие сохранения собственности, обеспечение ненарушения интересов другого, что, кстати говоря, обеспечивается не только моралью, но и правом. Но если оценить возникновение и соци­альные последствия такой нормы, как экзогамный зап­рет, то это не просто обеспечение стабильности обще­ства. Это условие самого его возникновения. В этом смысле понятие духовно-практическое освоение име­ет более точное содержание для научного определения морали, чем социологическое понятие регуляция пове­дения. Речь идет о том, что моральное сознание осва­ивает мир и одновременно конструирует его (а не просто подправляет). Это и отражается термином ду­ховно-практическое освоение. Важнейшим итогом ду- ховно-практического освоения действительности явля­ется утверждение в общественной жизни определен­ных социальных норм. Они воспроизводятся в жизни различных групп, социально-исторических общностей и являются способом передачи канонизированного в данной культуре представления о должном. На основе этого представления строятся практические взаимоот­ношения людей, выполняются ожидания одних людей относительно возможного или обязательного (высоко вероятного) поведения других. Например, представле­ния о том, что голодного накормят, попавшему в беду помогут, с членом своей группы в условиях примитив­ного общества обязательно поделятся пищей и т. д.

Мораль представляет способ практически духовно­го освоения действительности, связанный с использо­ванием идеальных образцов (норм) для общих оценок поведения на основе исторически канонизированного представления о различии добра и зла. На базе норм и нормативных идей, представленных в нравственном сознании общества, по поводу отдельных поступков выносятся нравственные суждения, направленные на коррекцию поведения, стабилизацию условий обще­ственной жизни.

Идеальные образцы — это устойчивые формы ком­муникации. Это то, что придает надежность нашим ожи­даниям в отношении поведения другого, вызванного нашими действиями или запросами. Например, если я спрашиваю кого-то, как пройти на такую-то улицу, я ожидаю получить правильный ответ и не рассчитываю, что буду обманут, тем более — не ожидаю, что в ответ на мой вопрос будет проявлена в отношении меня какая- то агрессия. Устойчивые ожидания, собственно, и га­рантируют воспроизводство того, что называется обще­ственными отношениями, прежде всего теми, которые складываются, проходя через волю и сознание людей, т. е. осознанными общественными отношениями. Конеч­но, в обществе есть еще и другие отношения. Матери­альные, или, как их иногда называют, производствен­ные. Эти отношения складываются независимо от воли и сознания людей и представляют собой стихийно воз­никающие пропорции, необходимые для воспроизвод­ства общественного богатства, для бесперебойного осу­ществления материального производства. Но следует учесть то обстоятельство, что сами эти материальные отношения не могли бы существовать без определен­ной степени надежности в личных коммуникациях людей. Например, они не могли бы существовать, если бы все друг друга обманывали, если бы заключенные соглашения не выполнялись. Такую устойчивость лич­ных коммуникаций наряду с нормами права гарантиру­ют и нормы морали.

Нормы морали складываются стихийно. Субъект нормотворчества и объект действия моральных норм обычно совпадают. Это отличает мораль от права, нор­мы которого разрабатываются управленческими орга­нами государства и вводятся в действие соответствую­щими решениями законодательной власти. Конечно и в праве мы не имеем дело с полным произволом законо­дателя. В нормах права, во-первых, находит выражение общее представление о праве как применении равного масштаба к разным лицам, во-вторых — выражение исторически обусловленных представлений о справед­ливости, связанной с эквивалентом рыночного обмена, защитой собственности, гарантией прав человека и т. д. Тем не менее нормы права представляют более форма­лизованный и, так сказать, более искусственный, по сравнению с нормами морали, регулятор поведения.

Функции морали поэтому более дифференцирова­ны по сравнению с функциями права. В то время как право выполняет в основном, функцию согласования уже развитых интересов людей, мораль активно влия­ет и на формирование самих этих интересов. В этике обсуждаются вопросы о смысле жизни, назначении человека, что непосредственно оказывает влияние на цели личного бытия.

Теоретики морали называли очень разнообразные ее функции, такие как регулятивная, социально-кри­тическая, идеал-полагающая, функция трансляции культуры. В ряде своих функций мораль, несомненно, объединена с другими феноменами культуры, напри­мер, с обычаями, традицией (функция трансляции куль­туры); в ряде функций она демонстрирует независи­мость от них (социально-критическая функция).

В определенном ключе специфика морали может быть раскрыта на основе понимания специфики средств воздействия на поведение личности. Нормы и требова­ния морали, несомненно, имеют отличия от других об­щественных норм. Они выражаются в следующем:

а) неинституциональный характер норм морали. Санкции моральных норм носят идеальный харак­тер. Их исполнение в основном не поддерживает­ся деятельностью специальных институтов. По крайней мере мораль может существовать и без таких институтов;

б) конфликт должного и сущего. Мораль обычно предъявляет личности завышенные требования, ко­торые не могут быть в полной мере реализованы в настоящей действительности. Отсюда возникает желание изменения человека и изменения окру­жающего его общества;

в) свобода выбора. Человек волен следовать или не следовать предписаниям морали. Хотя в реальной практике его выбор зависит от общественного мнения, в наиболее глубоком смысле нравствен­ный человек остается моральным даже тогда, ког­да его действия осуществляются вне всякого внеш­него контроля;

г) всеобщность выражения нравственного требова­ния. Нравственное требование предъявляется всем людям Земли, независимо от их национальной, ра­совой, классовой принадлежности. Идеалы личной жизни, формулируемые этической мыслью, счита­ются принципиально доступными для подражания, такими, которые могут быть реализованы в жиз­ненной практике любого человека;

js) должный характер. Свобода выбора как теорети­ческая посылка понимания морали и как эмоцио- нально-психологический фактор не означает, тем не менее, отсутствия императивности требования. Несмотря на более общее, по сравнению с норма­ми права, выражение, стремление представить свои требования как добровольное желание, созна­тельно принять интерес другого в качестве равно­го своему собственному, нормы морали все равно обладают императивной (обязательной для испол­нения) природой. Без таких формализованных средств поведения духовно-практическое отраже­ние действительности невозможно, ибо сама но­вая, искусственно создаваемая реальность, долж­на иметь средства собственного воспроизводства, средства обеспечения устойчивости задаваемого в ней качества бытия.

Кроме норм, которые представляют собой наибо­лее жесткие и формально фиксированные требования, относящиеся к более или менее типичной ситуации действия, в морали большую роль играют также прин­ципы поведения. Они выражают обобщенные представ­ления о типах взаимоотношения личности и общества. Например, принцип коллективизма, принцип индиви­дуализма, принцип невмешательства в частную жизнь и т. д. В защите своих принципов каждая система мо­рали обычно тесно смыкается с правом.

И 1.3. Этика как философская наука

Вопрос о философской природе этического знания был реально поставлен в литературе прошлых лет в связи с распространенным определением философии как науки о наиболее общих законах природы общества и мышления. Поскольку этика касается не только об­щих, но и частных законов бытия человека, «опускает­ся» до уровня конкретных рекомендаций к организации практической жизни; в случае принятия упомянутого выше определения, получается что она выходит за пре­делы философского знания. Достаточно известными бол­гарскими этиками, в частности, В. Момовым, в свое вре­мя был прямо сформулирован тезис о том, что этика лишь по традиции рассматривается как философская наука. Так из области философского знания была устранена та ее часть, которая фактически, если взять историю фило­софии, завершала большинство известных философских систем или даже целиком лежала в их основаниях.

Приведенный вывод представляется вполне зако­номерным, если вспомнить методологию, на базе кото­рой он был сделан. Дело в том, что в марксистском подходе к философии была очень ограничена ее онто­логическая часть, философия была чрезмерно гносео- логизирована. В борьбе с так называемыми натурфи­лософскими учениями философии вообще было отка­зано в праве делать какие-либо вероятностные выводы о законах организации бытия в целом. Между тем, все формы мировоззрения, включая мифологию, религию, саму философию, пытаются дать человеку именно пред­ставление о мире в целом, пытаются выявить какие-то основания бытия, позволяющие обрести смысл соб­ственного индивидуального существования. Иначе го­воря, всякое мировоззрение пытается преодолеть про­пасть между человеком, его сознанием, способным к анализу и целеполаганию, к оценке вероятных перспек­тив собственного бытия в мире (в объективной реально­сти), и самим миром, который всегда остается до конца неизвестным, который (если исключить искусственную среду обитания) не создан самим человеком

.Для того чтобы выводы об общих целях жизни чело­века, его ценностных приоритетах, его нравственной позиции были убедительными, хочется именно получить знание о порядке организации мира в целом. Человек, разумеется, стремится прожить более счастливо и же­лает иметь надежные критерии определения счастья. Поэтому-то философия всегда и пыталась достичь це­лостного знания о мире. Ясно, что приобрести такое знание, сделать выводы о всеобщем и бесконечном, опи­раясь лишь на отдельные области знания, исследуемые конкретными науками, нельзя. Невозможно достичь его и на основе простого суммирования знания конкретных наук. Эта процедура породила бы больше вопросов, чем ответов, так как по мере исследования отдельных обла­стей и интеграции разных наук новые проблемы возни­кают лавинообразно. Но знание о всеобщем и бесконеч­ном, если исключить откровение, в то же время нельзя получить ниоткуда, кроме как из конкретного знания. Получается сложная ситуация: знание о всеобщем и бес­конечном нужно построить на основе познания ограни­ченных областей реальности, но, обладая лишь таким знанием, нельзя быть до конца уверенным в истинное- ти выводов, касающихся всеобщего и бесконечного. В этом двойственном положении, вообще говоря, заклю­чается природа философского знания, которое стремит­ся быть доказательным, построенным по типу естествен­но-научного и в то же время не может полностью быть таковым в силу бесконечности мира, неисчерпаемости бытия. Многие философские концепции решают это противоречие, обращаясь к так называемому интуитив­ному познанию, утверждают возможность контакта с бытием в состоянии экстаза или самоотрешения. Мы не думаем, что это единственный путь развития философ­ского знания, но считаем, что философия и этика могут делать выводы вероятностного характера, включая рас­суждения, предположения об организации универсума в целом. «Если философ стремится охватить, очертить мир в целом, он неизбежно должен дорисовать контуры мира, «включив» в него не только социум, но и пробле­матичные миры, космический разум и многое другое, в том числе такое гипотетическое, что граничит с челове­ческой фантазией. Общая, философская «картина мира» содержит в себе также человеческое, эмоциональное отношение к миру, его оценку с точки зрения судеб индивида и человечества»¹. С такой постановкой воп­роса сочетается определение идей, которое предлагает испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет: «Прорехи в наших верованиях — вот те бреши, куда вторгаются идеи. Ведь назначение идей состоит в том, чтобы заме­нить нестабильный, двусмысленный мир на мир, в кото­ром нет места двусмысленности. Как это достигается? С помощью воображения, изобретения миров. Идея — это воображение. Человеку не дано никакого заранее предопределенного мира. Ему даны только радости и го­рести жизни. Влекомый ими человек должен изобрести мир. Большую часть самого себя человек наследует от предшествующих поколений и поступает в жизни как сложившаяся система верований. Но каждому челове­ку приходится на свой страх и риск управляться с со­мнительным, со всем тем, что стоит под вопросом. С этой целью он выстраивает воображаемые миры и проекти­рует свое в них поведение. Среди этих миров один кажется ему в идее наиболее прочным и устойчивым, и человек называет этот мир истиной или правдой. Но заметьте: истина или даже научная истина есть не что иное, как частный случай фантастического»¹.

Но возможна и другая позиция в отношении реше­ния спорных философских вопросов. Это позиция ра­зумного скептицизма. В рамках такого подхода полага­ется, что мы можем строить ориентиры собственной жизни только на основе тех реальных фактов, которы­ми мы владеем, и что нам совсем не нужно конструи­ровать для этого какие-то метафизические миры. Здесь я хочу привести одно положение популярного в XIX в. и, к сожалению, почти забытого сейчас американского философа Р.Г. Ингасола.

31 декабря 1897 г. Ингасол посетил лабораторию Томаса Эдисона. Он произнес короткую речь, которая была записана на один из первых граммофонов Эди­сона. Отрывок этой речи сохранился в записи, которая находится в музее частной корпорации Р.С.А., произ­водящей аудиосистемы. Копия этой записи и ее пись­менная интерпретация находятся в настоящее время в музее, расположенном в доме, где был рожден Инга­сол (Дрезден, штат Нью-Йорк). Отрывок очень пока­зателен в плане выражения позиции Ингасола и сти­ля его речей, насыщенных короткими эпиграммами. В русском переводе он имеет следующий вид: «Отри­цая все религиозные представления, я утверждаю мое собственное, и оно имеет следующий вид. Счастье един­ственное благо. Время быть счастливым сейчас. Место быть счастливым здесь. Способ быть счастливым — сделать счастливыми других. Это представление есть нечто краткое, но оно достаточно велико для этой жиз­ни, достаточно сильно для этого мира. Если есть другой мир, тогда, когда мы окажемся там, мы сможем произ­вести другое представление. Но данное представление определенно достаточно для этой жизни»¹.

Я думаю, что философская этика должна привле­кать весь возможный арсенал средств для убеждения человека в необходимости нравственного поведения. Материалом для этого в принципе служит все накоп­ленное человечеством знание, включающее законы любой степени общности, начиная от всеобщих форм логики и математики и кончая конкретными закономер­ностями психической жизни индивида.

Но с такой постановкой вопроса, разумеется, со­гласятся не все философские школы. Высказанное в разных философских течениях представление о самой философии влияет и на решение вопроса о соотноше­нии общей философской проблематики и этики.

После Канта, который исследовал предельные формы мышления, и свой нравственный императив, также попытался сформулировать как наиболее общее приемлемое для всех случаев правило (универсализу- емость, приемлемость для всех составляет саму суть императива), развитие философии можно с известны­ми оговорками изобразить как продолжающееся по трем линиям.

Первая — это Гегель и затем марксизм, положив­шие в основу рассуждения исторический принцип. Этот принцип был привлекателен тем, что разрешал ряд выявившихся в развитии философского знания за­труднений, в частности — позволял объяснить то, что Канту казалось априорным, вывести это априорное из культуры данного общества, из исторически обуслов­ленной формы взаимодействия людей. Мораль, исходя из этой методологии, оказывалась необходимой для ста­билизации данного общества и, собственно, выводилась из объективных социологических законов. Она зако­номерно получалась исторически релятивной. Введе­ние подобного понимания, вообще говоря, вносило много позитивного. Оно преодолевало, казалось бы, не­нужные спекуляции, превращало этику в строгую на­уку. Но здесь же таилась определенная опасность. Опасность, которая заключается в том, что философия, собственно, лишалась своего философского статуса, она лишалась метафизики и превращалась в строгую науку, построенную по тем же законам, по которым строится все естественно-научное знание. В этом зна­нии не оставалось места для подлинной свободы выбо­ра, связанной с индивидуальными решениями, соб­ственной аргументацией своего нравственного пове­дения. Совсем не случайно поэтому у Гегеля мораль, как сфера свободного бытия человека, закономерно уступа­ла место нравственности, в которой мораль подчинялась совершенной традиции. Традиция же, в конечном сче­те, выглядела как социологически обоснованная.

Я совсем не против стремления к построению' философии как строгой науки. Но в случае обоснова­ния морали через определенную общественную реаль­ность конкретного общества и даже через историчес­кий процесс в целом мы выводим этическое знание из конечной действительности. В то же время природе философского знания отвечает бесконечный мир и бесконечное, по крайней мере по своей тенденции, бытие человека. Невозможность дать сведения о бес­конечном с помощью исследования конечной области реальности составляет ограниченность социологичес­кого метода. С помощью него никогда невозможно получить, например, ответ на вопрос о том, зачем нуж­но рожать детей, почему люди совершают героичес­кие поступки, зачем жить, если мы все равно умрем? Эти вечные вопросы будут постоянно беспокоить лю­дей в любом, даже очень совершенном с точки зрения условий удовлетворения материальных потребностей и распределения материальных благ обществе.

Две другие линии послекантовской философии связаны с Баденской (Фрейбургской) и Марбургской школами. Конечно многообразные тенденции, которые можно выявить в современной философии, не сводят­ся к наследию этих двух школ. Но с точки зрения ме­тодологии, с точки зрения общего представления о фи­лософии как определенной системе знания, различия позиций этих школ весьма показательны.

Баденская школа исходила из того, что познание есть психический процесс, в основе которого лежит много­образный индивидуальный опыт (экстенсивный, т. е. опьгг внешней активности, и интенсивный, т. е. опыт внут­реннего сосредоточения). Результатом опыта становит­ся приобретение трансцендентального, т. е. всеобщего и необходимого знания. Такое знание рассматривается как возможное в силу того, что его предметом являются общеобязательные ценности, с которыми оно должно со­гласовываться для достижения истины. Философия при таком подходе представляется наукой о ценностях. Но ценности являются не просто результатом описания ка­кой-то реальности. Они предшествуют знанию, состав­ляя методологическое основание его приобретения. Об­разование понятий в естественных науках, по мысли представителей данной школы, характеризуются гене­рализирующим (номотетическим методом), а в истори­ческих науках — индивидуализирующим (идеографи­ческим) методом. Нравственность, исследование кото­рой предполагает индивидуализирующие абстракции, описывается, соответственно, через идею плюрализма разных культур. Идеи названой школы повлияли на М. Вебера, от которого ведет происхождение очень по­пулярное направление понимающей социологии.

Марбургская школа предложила трансценденталь- но-логическую интерпретацию учения Канта. Согласно идеям этой школы, знание приобретается в виде посте­пенного накопления информации, обусловленного са­моразвертыванием разума, самополаганием познающе­го субъекта в процессе развития культуры. Истинность мышления и бытия определяется трансцендентальной реальностью, понимаемой объективно идеалистически, т. е. Богом. Согласно идеям Марбургской школы, чело­век, как юридическое лицо, подчиняется государству. Последнее не только защищает индивидуальные права граждан, но и выражает всеобщую нравственную исти­ну. Общественные науки показывают, что общество очень медленно, но верно и закономерно движется к выражению определенного нравственного идеала. Сам этот идеал полагается предзаданным, подкрепленным силой божественного авторитета. В гносеологическом плане данная школа претендует на объективизм. Но его основания оказываются объективно-идеалистическими. Политически идеи данной школы составили основу эти­ческого социализма, утверждавшего необходимость медленных, реформационных преобразований общества на социалистических началах

.Как видно, и та, и другая школы уделяют значи­тельное внимание этическому знанию. В первом слу­чае речь идет о ценностях, которые, несмотря на их постижение через исследование глубин индивидуаль­ного сознания (на данную школу повлияли идеи Гус­серля), тем не менее способны создать общезначимый трансцендентальный смысл бытия, показать значение интерсубъективного характера нравственных отноше­ний. Во втором случае нравственные ценности стано­вятся методологической основой самой философии. Этика составляет, с точки зрения представителей Марбургской школы, логику общественных наук, юрис­пруденция — их математику.

Философские изыскания, развитые в рамках двух упомянутых послекантовских школ, отражают вошед­шую в философию вместе с Беркли, Юмом, Кантом идею понимания мира как предстающего перед нами только в интерпретированном со стороны субъекта виде. Вместе с тем за такой субъективной интерпрета­цией ищется некоторый интерсубъективный смысл, то есть такой смысл, который позволяет преодолеть край­ний субъективизм, найти масштаб для общих оценок, что только и может позволить обществу, человечеству существовать в виде некоторой целостности, а челове­ку — обрести смысл бытия в совместно разделенных с другими людьми целях.

В этом смысле современная философия корректи­рует традиционное желание построения философской теории по образцу объективного естественно-научно- го знания, вместо традиционной категории истины на­чинают все больше использоваться категории понима­ния, согласия, что само по себе показывает значение этической составляющей всякого познания.

В XIX в. Шопенгауэр строит философскую теорию, в которой не только признается относительность всего человеческого знания, но и само познание, также как и культура в целом, становится предметом нравствен­ной оценки. Оценивая значение Шопенгауэра как мыслителя, Шпенглер писал, что с него начинается новая традиция. В отличие от Канта, который смотрел на мораль как предмет познания, у Шопенгауэра само познание становится предметом нравственной оценки и тем самым вся философия превращается в этику¹. «В пессимизме Шопенгауэра,— отмечает А.А. Чаны- шев,— ...видят средство, наиболее адекватное задаче исправления сосредоточенной на мироустроение евро­пейской культуры, переориентации ее на фундаменталь­ную значимость факта человеческой конечности, и го­ворят в связи с этим о «мышлении в духе Шопенгауэ­ра» как гуманизме нашего времени — «суровой, тяжелой и преимущественно опасной задаче» возвращения от политической оценки к оценки моральной, запрещаю­щей любые попытки усовершенствования структуры бытия и противопоставляющей им героизм стоического сопротивления тотальному неблагополучию мира»². Идеи Шопенгауэра, как известно, повлияли на Ницше и многих других представителей современной западной философии, выступающих с позиции антисциентизма, считающих, что фундаментальные ценности бытия не зависят от эмпирического существования, предшеству­ют всякому научному познанию (критическая онтоло­гия Н. Гартмана, антропология М. Шелера, экзистенци­альная философия М. Хайдеггера и др.).

В XX в. появляется также совершенно новая фило­софия, в которой прямо делается вывод о том, что нрав­ственное отношение предшествует естественно-научно­му познанию, так сказать, даже в смысле его собствен­ной методологии. Я имею в виду мысли Ч. Пирса об этике научного сообщества. Ч. Пирс обращает внима­ние на то, что знание творится людьми, а они сами яв­ляются субъектами нравственных отношений. Без пред­шествующего познанию нравственного отношения на­ука, с его точки зрения, не может развиваться даже в том элементарном смысле, что не будут со вниманием выслушаны все относящиеся к предмету точки зрения. А беспристрастное сравнение разных позиций, соглас­но Пирсу, как раз и составляет основное условие поис­ка научной истины, отбора верных гипотез. Здесь мо­раль ставится впереди всех иных областей философии и даже впереди всего человеческого познания.

Если учесть, что философия — это все же более все­го мировоззренческая наука и ее основным предметом является человек, можно сказать, что нравственные вопросы не только предшествуют научному поиску, но и необходимо завершают философское познание в наиболее глубоком метафизическом (неутилитарном) смысле нравственных оснований индивидуального человеческого бытия. На этом уровне рассмотрения мораль уже представлена не в плане простых обяза­тельств типа «будь честен» или «не убий», она высту­пает как поле поиска смысла разделенных с другими людьми целей бытия. Этическое знание пытается оп­ределить здесь критерии человеческого достоинства, которое просто невозможно утвердить, не вступая в контакт с другими людьми, не воспринимая их, напол­ненных интерсубъективным смыслом, оценок.

Итак, мы имеем четыре методологические позиции по поводу соотношения философии и нравственности. 1. Мораль выводится из объективного исторического рассмотрения общества. 2. Нравственный идеал явля­ется целью истории. Он предзадан божественной во­лей. 3. Нравственные идеи как ценности предшеству­ют всякому философскому познанию, даже если они основаны на простом согласии людей. Эта позиция соотносится с идеями Баденской школы, хотя в совре­менной философии она имеет гораздо более глубокое развитие и более аргументированную психологичес­кую проработку. 4. Нравственные идеи предшествуют философскому познанию и завершают его как целос­тное мировоззрение.

Мне кажется, что последняя позиция ближе всего к правильному пониманию роли морали в философс­ком познании, даже если брать только гносеологичес­кую сторону вопроса. И уж конечно значение морали как философского знания неоспоримо при рассмотре­нии онтологических вопросов, т. е. вопросов о характе­ре человеческого бытия.

Развивая эту позицию, я хочу еще раз подчеркнуть, что философское знание не может быть простым социо­логическим знанием, основанным на методах обществен­ных наук, сходных с методами естествознания. Безус­ловно, философия — это ценностное знание. Но фило­софские ценности — ценности особого рода. Это не просто то, что показывает значимость каких-то явлений для жизни человека, как, например, воздуха или пищи. В философии ценности имеют нормативное значение. Они предписывают человеку, каким он должен быть. И, конечно, это и нравственные ценности, говорящие о том, какими должны быть взаимоотношения человека с другими людьми. Различие это, впрочем, относительно. Так как принятие определенных личностных ценностей требует и соотносимой с ними установки во взаимоот­ношениях с другими людьми. Например, если вы дао- сист, и для вас не очень важны карьера, слава, престиж, то всякое общественное воспитание в смысле принуж­дения неприемлемо. Но если вы конфуцианец и готовы бороться за то, чтобы занять определенное место в иерархии общества, оно, наоборот, желательно. Я имею в виду — желательно даже в личном плане.

Сказанное, однако, не означает того, что ценнос­ти произвольны, что они принимаются просто по со­гласию людей. Процессы утверждения ценностей и норм в общественной жизни, в культуре общества носят характер духовно-практического освоения дей­ствительности, при котором познание и создание новой реальности слиты в одном процессе. Недоста­точное понимание специфики процесса духовно-прак­тического освоения действительности рождает жела­ние мистической интерпретации философского поис­ка. В современном мире и в нашей современной российской действительности есть тенденция к ир- рационализации философии. Иногда призывы к ир­рационализму и мистике прямо не делаются, но все равно утверждается, что методы философии должны радикально отличаться от методов естественных наук. Современный американский философ Р. Рорти гово­рит, например, что философия должна опираться на сатиру, афоризм, а ее функции должны быть сходны функциям религиозного утешения. Рациональную философию Гегеля и Маркса он называет следующей за реальностью. Она, с его точки зрения, не способна играть авангардную роль. Я не отвергаю многообра­зие методов философского исследования, в том числе и сатиру, и афоризм. Многие сатирические персона­жи разоблачали людей безнравственных, жадных, уродующих в силу своей ограниченной жизненной ориентации собственную жизнь и жизнь других лю­дей. Но я также считаю, что философия не должна отказываться и от методов рационального анализа. Как я уже говорил, значение рациональной мотива­ции поведения даже возрастает.

Признание права философа на конструирование метафизических миров не снимает проблему, касаю­щуюся вопроса о том, насколько проблематичным ока­зывается подобное знание или, точнее, представление. Ясно, что выводы такого порядка все равно остаются вероятностными, так как метафизических миров никто не видит и они, даже если предположить их существо­вание,— не проявляют себя в действительности непос­редственно.

Вероятностный характер выводов в принципе со­ответствует природе философского знания. Соответ­ствует специфике философии и желание разрешения мировоззренческих проблем, связанных с такими утверждениями, которые принципиально не могут быть получены методами естественных наук. Но, с моей точ­ки зрения, это все же не означает, что в философском исследовании можно целиком пуститься в игру вооб­ражения, просто выдавая желаемое за действительное. Для позитивных выводов о бесконечном могут быть использованы различные методы, в частности, анало­гии. До сих пор развитие науки в целом подтвержда­ло, что вселенная качественно однородна. Она состо­ит из определенных элементов, подчиняется физичес­ким законам.

Во многих случаях при исследовании разных об­ластей вселенной срабатывает матричный принцип. Он, наряду с другими методами естественных и об­щественных наук, может быть использован для выво­дов о бесконечном. Матричный принцип может слу­жить основанием для утверждения о том, что совер­шающий безнравственное деяние наказывает сам себя, и не случайно Сократом была высказана вели­кая идея о том, что причиняющий зло страдает боль­ше того, кому оно причиняется. Весь опыт существо­вания природы показывает, что на всех уровнях ее организации, начиная с многоклеточных сообществ, выполняются определенные правила, поддерживаю­щие гомеостаз. Это может служить одним из доказа­тельств в пользу утверждения необходимости выпол­нения нравственных требований.

И 1.4. Уровни этического знания

Вообще говоря, в любой теории выделяется эмпи­рический и теоретический уровень. В ряде теорий предполагаются еще какие-то общепринятые, обычно зафиксированные тем или иным способом практичес­кие рекомендации. Есть, например стандарты ГОСТов, практические руководства по сопротивлению матери­алов, инструкции по методам сварки и т. д. Таким об­разом, многие теории заканчиваются утверждением не­обходимых для исполнения в данной области челове­ческой деятельности стандартов.

Мораль также относится к таким теориям, с той, однако, разницей, что в ней нормы, устоявшиеся об­разцы поведения часто предшествуют теории, являют­ся результатом практически-духовного освоения мира. Сама же теория действует в направлении обоснования, подтверждения необходимости данных норм. Тем не менее, ряд норм уточняется благодаря теоретической деятельности, и их конечные формулировки являются результатом работы определенного теоретика или тео­ретиков морали. Таковы разного рода кодексы. Фор­мулированием относящихся к кодексам норм, их рас­пространением (в возможных пределах) занимается нормативная этика. Но эти же самые кодексы как определенные исторические свидетельства, как фак­тически существующая реальность, служат объектом изучения эмпирической и теоретической этики.

Теоретическая этика в основном занимается обо­снованием морали, т. е. доказывает, почему человек должен быть нравственен, какие основания он может использовать для аргументации правильности своего поступка, а также занимается исследованием исто­рических тенденций развития нравственности, объяс­няет нормы с точки зрения социального или какого- либо иного контекста их изменения. В западной теории теоретическая этика получила название метаэтики. Правда, ученые, использующие данный термин, в ос­новном считают, что обоснование морали означает ее логически непротиворечивое изложение. При этом исходные моральные факты, т. е. исходные суждения о должном, как полагается, обосновать невозможно. Они могут выводиться только из исторических интуи- ций, в ряде теорий — из эмоционального настроя го­ворящего, его глубинных психологических предпочте­ний, проясненных методами когнитивной психологии «рациональных желаний» и т. д. Но сами нормативные суждения являются прескриптивными, т. е. предписы­вающими, модальными, и потому не подлежащими теоретическому анализу с точки проверки их на истин­ность или ложь.

Вопрос об истине моральных суждений, действи­тельно, в разной степени стоит в области описатель­ной и нормативной этики. Если в области описания нравов понятие истины как соответствия наших зна­ний реальности работает непосредственно, то в обла­сти теоретической этики, и особенно в области норма­тивной, дело обстоит гораздо сложнее. Логически нормы несомненно относятся к суждениям прескриптивного типа. Это означает, что они сходны с командами и, в таком случае, логическое понятие истины к ним дей­ствительно неприменимо. Однако, несмотря на то что нормы морали представляют некоторую искусствен­ную реальность, которая до их утверждения не имела места в природе, которая не является просто отраже­нием какой-то другой реальности, они все же не явля­ются произвольными. Соответственно, исходные осно­вания должного могут быть рассмотрены в широком социальном контексте, то есть мораль может быть обо­снована не только в смысле ее непротиворечивого изложения, но и в плане ее выведения из определен­ной внеморальной реальности. Тогда нормы опреде­ленной морали могут быть оценены с точки зрения истины, как соответствующие или не соответствующие данной реальности. Например,— соответствующие или не соответствующие условиям достижения человечес­кого счастья, в этом смысле — истинные или ложные.

Наличие нормативного уровня этической теории требует поставить вопросы о трансляции принятых норм поведения от сознания одних общественных субъектов к сознанию других. Например,— от старше­го поколения к младшему, от коллективного мнения к индивидуальному сознанию. Это связано с вопросом о пропаганде нравственных истин, о так называемом морализаторстве. Нравственная проповедь, вообще говоря, представляет собой неотъемлемый элемент лю­бой системы морали. Через нее этическая теория на­ходит выход в практику. Позитивная функция нрав­ственной проповеди заключается в ее влиянии на нрав­ственные установки отдельных людей, в том числе — на подсознательном, эмоциональном уровне, что важ­но для обеспечения практической действенности мо­рали. Но тогда, когда в обществе происходит сильное рассогласование между официальной идеологией и реальными мотивами деятельности людей, нравствен­ная проповедь превращается в морализаторство, т. е. в процесс формального провозглашения некоторых нравственных истин, в действительности не доходящих до реальных мотивов поведения. Такая проповедь спо­собна породить лишь озлобление и даже вызвать же­лание поступать противоположным от провозглашае­мых требований образом.

В свое время была высказана мысль о том, что в социалистическом обществе морализаторство являет­ся оправданным, так как сама нравственная теория развивается в нем на базе объективного познания дей­ствительных закономерностей общественного разви­тия. Этот вывод был весьма показательным в плане общих представлений о соотношении идеологии и философии, характерных для эпохи социализма. Бур­жуазная идеология изображалась иллюзорным, лож­ным сознанием, в то время как пролетарская провоз­глашалась истинным. Основанием для такого утвер­ждения был тезис, согласно которому рабочий класс заинтересован в подлинном познании общества, в свя­зи с изучением путей его революционного преобра­зования. Но за подобным взглядом стояла великая ил­люзия о том, что общество можно до конца познать, что можно схватить логику развития производствен­ных отношений и полностью упорядочить действия людей в связи с объективными тенденциями их раз­вития. Я пока оставляю в стороне доказательство об­ратного тезиса, но подчеркну, что преимущество мо­рали и других способов духовно практического осво­ения мира перед его научным постижением как раз и состоит в том, что в них обеспечивается возможность приспособиться к такой реальности, которую нельзя до конца познать.

Выводы

Понятие этика исторически происходит от древнегречес­кого слова etos, которое означало совместное жилище и правила, порожденные совместным общежитием. Таким образом, этимология термина этика показывает, что предметом исследования данной науки является практи­ческое поведение людей, нормы, обеспечивающие усло­вие сплочения общества, преодоления зоологического ин­дивидуализма и агрессивности. Но по мере развития общества к этому первоначальному смыслу, конечно, до­бавляется много нового. Люди пытаются осмыслить такие

проявления нравственной жизни, как мучение совести, сострадание, стремление к утверждению собственного достоинства, дружба, жертва собой ради другого и многое другое. Человек постоянно пытается ответить на вопрос о смысле своего бытия, понять, что значит его жизнь в бес­конечном течении времени и безграничном простран­стве. Эти вопросы также имеют нравственное значение, заставляют задумываться об обязанностях перед будущи­ми поколениями, о собственном вкладе в развитие духов­ной культуры общества. И не случайно многие великие люди обращались к потомкам в виде исповеди. В современном русском языке под этикой в основном по­нимается теория морали. Под моралью, или нравственнос­тью, — реально существующие в обществе нравственные отношения, нормы поведения. Моральные нормы возника­ют в результате духовно-практического освоения действи­тельности — сложного социального процесса, в котором отражение определенных сторон действительности со­впадает с конструированием новой реальности и практи­ческой проверкой целесообразности организации такой реальности, что в основном подтверждается успехом жиз­ненной практики различных социальных групп и социаль­но исторических общностей людей.

Нормы морали отличаются от других средств социаль­ной регуляции — права, традиции, обычая — тем, что они предполагают свободу выбора, основаны преимуще­ственно на внутренних санкциях, вроде стыда, угрызе­ния совести, сознания собственного долга. Они так же, как и обычаи, имеют спонтанный характер возникнове­ния, но, в отличие от последних, содержат призыв к са­мосовершенствованию, преобразованию реальности, т. е. в них выражается противопоставление должного и сущего. Моральные требования обращены не к какому- то локальному сообществу людей, а чаще всего имеют всеобщую форму выражения. Тем самым показывается, что все люди равны, все могут в равной степени реализо­вать себя, стремиться к тем целям, которые предлагаются в нравственном идеале. В отличие от норм права, мораль­ные нормы не опираются на деятельность специальных, поддерживающих их функционирование общественных институтов, и в принципе охватывают более широкий круг взаимоотношений личности и общества. В то время как нормы права в основном призваны регулировать уже развитые интересы людей, мораль также активно влияе

тна природу самих интерес9В₍ способствует формирова­нию исторически развитых способностей и потребнос­тей людей, выполняя тем самым функцию трансляции культуры, в чем она сходна с обычаем. Но в отличие от последнего, она подвергает сами потребности критичес­кому рассмотрению, зовет человека к переделке соб­ственной природы, отказу от одних желаний ради обре­тения других, полагаемых высшими, отвечающими истинному назначению человека. Кроме норм, важное регулятивное значение имеют также принципы морали, выражающие определенные типы взаимоотношений личности и общества.

• В этике выделяются: уровень эмпирического исследова­ния нравов, что необходимо для того, чтобы иметь ис­ходную базу рассуждения; теоретический уровень, на котором происходит обоснование морали, стоятся пос­ледовательные, логически выдержанные нравственные системы; и нормативный уровень, на котором происхо­дит уточнение формы уже проявивших себя в практике жизни норм, формулирование ряда новых норм, коди­фицирование требующих строго формального опреде­ления нравственных взаимоотношений людей, а также распространение этического знания.

• Этическое знание лежит в основаниях самой философии. Ведь философия — это все-таки прежде всего мировоз­зрение, а первое, с чем человек сталкивается в мире — это его отношения с другими людьми. Но сказанное не озна­чает, что моральные принципы это нечто априорное, тео­ретически недоказуемое. Исходное нравственное отно­шение, которое действительно может быть взято как аксиома и этическое знание в целом, это не одно и то же. И если первое служит общим ориентиром, возбуждаю­щим интерес исследователя, второе вполне может выгля­деть как доказательное знание, как определенная система, хотя такая система, как и всякое теоретическое знание, будет включать определенные постулаты (аксиомы). Жизненность системы, внутренняя последовательность ее положений и практические последствия применения будут служить подтверждением принятых аксиом. Здесь важно только не перепутать аксиомы с конечными выво­дами, не пытаться представить сами выводы теории в виде аксиом. В этом случае получится полный априоризм: ут­верждения типа лютеровского «на том стою и не могу ина­че». Это будет уже не философия, а откровение.