Levi-Bryul_L_Pervobytny_mentalitet_SPb__2002

ретный договор, сознательное соглашение. Этот человек прикажет ему пойти схватить такого-то, и крокодил пойдет и не ошибется...

(Сказанное объясняет, почему всегда после того, как крокодил кого-то утащит, туземцы в первую очередь ищут мулоги, пославшего кроко­ дила, и неизменно находят виноватого. Судьба его решается быст­ ро»52. Бангала считают, что «крокодил этого никогда не сделал бы (то сеть не перевернул бы лодки и не утащил человека), если бы он не получил предписания от молоки (колдуна) сделать это или если бы сам молоки не вошел в животное, чтобы совершить это преступле­ ние»53. Таким образом, миссионер рассматривает обе гипотезы раз­ дел ьно , тогда как в глазах туземцев, правда, непостижимым для нас образом, они составляют лишь одну.

В Габоне «суеверие, касающееся человека-тигра, — сообщает пре­ восходный наблюдатель Ле Тестю, — так же непонятно, как и суеве­ рие относительно порчи, колдовства. Оно проявляется в двух фор­ мах. В одном случае тигр (надо полагать, леопард или пантера), со­ вершивший преступление, — это действительно животное, принадле­ жащее какому-нибудь лицу, подчиняющееся ему и исполняющее его распоряжения. Этот тигр переходит к его наследникам, подобно дру­ гому движимому имуществу. Такой-то, говорят, имеет тигра. В дру­ гом случае зверь — лишь своего рода инкарнация. Неизвестно даже толком — человек ли это, принявший облик животного, и тогда жинотное — это только оболочка, либо это подлинное воплощение чело­ века в настоящее животное... Представление туземцев о человекетигре в высшей степени неясно»54.

Майор Леонард рисует несколько иную картину. «Одна старуха из Утши была обвинена в том, что вызвала смерть Ору: она направила своего духа в крокодила, который сожрал Ору, однако сама, как мож­ но было бы предположить, не превратилась телом и душой в это животное. Невозможность такого превращения, по крайней мере в данном случае, вытекает из того, что пять других женщин были обвипены в том же. Туземцы считают, что большое число духов может быть связано с одним объектом или войти в тело одного животного, хотя обычно духи этого не делают»55.

Вот рассказ одного туземца, записанный с его собственных слов: «Может быть, в то время, когда солнце стоит над горизонтом, ты пьешь пальмовое вино с каким-нибудь человеком, не зная, что в нем сидит злой дух (сам человек может не знать этого). Вечером ты слы­ шишь крики: Нколе! Нколе! (крокодил) и узнаешь, что одно из этих чудовищ, которых полно в мутной воде неподалеку от берега, схвати­

39

ло пришедшую за водой несчастную жертву. Ночью тебя будит страш­ ное кудахтанье в твоем курятнике, а утром ты замечаешь, что птиц у тебя стало значительно меньше после визитамунтула (дикой кошки). Так вот! Человек, с которым ты пил пальмовое вино, крокодил, ута­ щивший неосторожного, маленький вор твоих кур — все это лишь один человек, одержимый злым духом»56. Сопричастность здесь под­ разумевается совершенно недвусмысленно. Туземцу достаточно того, что он ощущает ее как реальную. Как эта сопричастность осуществля­ ется — этим вопросом он не задается.

v

Поскольку случайностей нет и поскольку, с другой стороны, пер­ вобытное мышление не стремится искать те условия, при которых происходит или не происходит какой-либо факт, из этого вытекает, что все необычное, неожиданное, чрезвычайное воспринимается этим мышлением с чувством гораздо более сильным, чем простое удивле­ ние. Понятие необычного или чрезвычайного, не будучи определено формально, как в нашем мышлении, тем не менее весьма знакомо первобытному мышлению: оно является одним из таких одновремен­ но общих и конкретных понятий, как мана, оренда, псила и др., харак­ тер которых я рассмотрел в другой своей работе57.

Что-либо необычное может происходить довольно часто, при этом безразличие первобытного мышления к естественным, «вторичным» причинам компенсируется, так сказать, постоянно бодрствующим вниманием к мистическому значению всего того, что его поражает. Наблюдатели также часто отмечали, что первобытный человек, кото­ рый, в общем-то, ничему не удивляется, тем не менее очень эмоцио­ нален. Отсутствие умственной любознательности сочетается у него с крайней чувствительностью при появлении того, что его поражает.

Среди необычайных фактов следует еще выделить такие, которые случаются редко, но все-таки уже занимают свое место в коллектив­ ных представлениях, а также те, которые появляются совершенно непредвиденно. Например, рождение близнецов — дело, в общем, редкое, однако известное. Почти во всех низших обществах оно вы­ зывает целый ряд обрядов и действий: повелительная предассоциация предопределяет, как следует поступать в таком случае, чтобы избежать опасностей, знамением или причиной которых это явление может стать. То же самое относится к солнечным и лунным затмени­

40

ям. Однако когда происходит что-нибудь совершенно неожиданное, то линия поведения первобытного человека заранее таким образом не определена. Как же воздействуют подобные явления — а ведь они случаются весьма часто — на первобытный менталитет? Он не застиг­ нут врасплох. Он тут же признает в этом неожиданном явлении про­ явление таинственных сил (духов, душ мертвых, магических дей­ ствий и т.д.) и истолковывает их, как правило, в качестве предвестни­ ков великих несчастий и бед.

Гл а в а I I

М и ст и че ск и е и н е в и д и м ы е си л ы

I

После изложенного в предыдущей главе нам, видимо, будет легче понять, почему первобытный менталитет безразличен к поискам того, что мы называем причинами явлений. Это отсутствие любознатель­ ности не вытекает ни из умственного оцепенения, ни из слабости ума. Говоря по существу, это и не отсутствие любознательности: если вос­ пользоваться схоластическим выражением, основание его — не про­ сто отрицательного характера, оно реально и позитивно. Это отсут­ ствие есть непосредственное и необходимое следствие того, что пер­ вобытные люди живут, мыслят, чувствуют, двигаются и действуют в таком мире, который во многих отношениях не совпадает с нашим. Следовательно, многих вопросов, которые опыт ставит перед нами, для них не существует, поскольку ответ на них дан заранее или, ско­ рее, потому, что их система представлений такова, что для них эти вопросы лишены интереса.

Я уже изложил те причины, которые заставляют рассматривать этот менталитет как «мистический» и «прелогический». Трудно дать точное понимание этого. Сознание европейцев, даже тех, которые наделены самым живым воображением, сознание самых чистых по­ этов и метафизиков чрезвычайно позитивно в сравнении с сознанием первобытных людей. Для того, чтобы приспособиться к столь ради­ кально отличающейся от естественной для нас ориентации, нам сле­ довало бы совершить насилие над нашими наиболее укоренившими­ ся мыслительными привычками, вне которых, как нам представляет­ ся, мы не могли бы больше мыслить.

Пред-связи, которые имеют не меньшую силу, чем наша потреб­ ность связывать любое явление с его причинами, устанавливают для

42

первобытного менталитета непосредственный, без каких-либо сомне­ ний, переход от такого-то чувственного восприятия к такой-то неве­ домой силе. Вернее сказать, это даже не переход. Этот термин подхо­ дит для наших дискурсивных операций, и он не выражает точно спо­ соба функционирования первобытного менталитета, который скорее похож на непосредственное, прямое восприятие или на интуицию. В тот самый момент, когда первобытный человек воспринимает то, что пилено его чувствам, он представляет себе мистическую силу, которая таким образом проявляется. Он не «заключает» от одного к другому, так же как и мы не «заключаем» от слышимого нами слова к смыслу тгого слова. По очень тонкому замечанию Беркли, в то самое время, когда мы воспринимаем слово, мы действительно слышим его смысл точно так же, как мы читаем симпатию или гнев на лице человека, не нуждаясь в предварительном восприятии знаков этих эмоций для того, чтобы потом, позже, интерпретировать эти знаки. Эта операция не совершается двумя последовательными фазами. Она совершается «разу. В этом смысле пред-связь равнозначна интуиции.

Конечно, интуиция такого рода не делает невидимое видимым, а неосязаемое — осязаемым: она не в состоянии привести к чувственно­ му восприятию того, что чувствами не воспринимается. Однако она дает полную веру в присутствие и действие невидимых и недоступных чувствам сил, и эта уверенность равна, если только даже не превосхо­ дит ее, уверенности в самих этих чувствах. Для прелогического мен­ талитета эти элементы реальности — самые для него важные — пред­ ставлены в то же самое время, что и другие элементы. Как раз они и объясняют то, что происходит. Чтобы быть точным, лучше не гово­ рить, будто все происходящее требует своего объяснения, потому что и то самое время, как оно происходит, прелогический менталитет п(‘медленно рисует себе невидимое влияние, которое таким образом проявляется. В самом деле, когда речь идет о мышлении такого ха­ рактера, можно сказать, что окружающий его мир — это язык, на котором духи говорят сознанию. Первобытное мышление не помнит о том, что оно выучилось этому языку, пред-связи его коллективных представлений делают этот язык естественным для него.

С этой точки зрения опыт первобытных людей должен выступать как более сложный и более богатый содержанием, чем наш. Мысль об :>том поначалу выглядит почти смешной, если сравнить кажущуюся ( нудность их умственной жизни с активностью нашей: не мы ли сами отмечали, что они не утруждают себя раздумьями всякий раз, когда могут, и что самое простое рассуждение для них — это непосильный

43

труд? Однако этот парадокс смягчается и становится приемлемым, если мы добавим, что речь идет об их «непосредственном» опыте. Наш опыт в своей совокупности состоит из относительно небольшого числа данных и бесконечных индукций. В опыте же первобытного менталитета, напротив, на индукции приходится только его малая часть, но в то же время он включает в себя множество непосредствен­ ных данных, которым мы отказываем в объективной ценности, хотя они в глазах первобытного человека так же реальны, как данные чувств, и даже еще реальнее их.

Как раз избыток этих мистических данных и наличие настоятель­ ных пред-связей между чувственной информацией и невидимыми влияниями и делают ненужными выводы, благодаря которым разви­ вается наш опыт, именно они мешают опыту первобытного ментали­ тета обогащаться так, как обогащается опыт нашего. Когда нам встре­ чается нечто новое, мы знаем, что должны искать ему объяснение и что с ростом нашего знания растет и количество встающих перед нами вопросов. Первобытный же менталитет, наоборот, в любых случаях уже знает все, что ему необходимо. В необычном факте он сразу же читает проявление невидимой силы. С другой стороны, он не направ­ лен, подобно нашему, к достижению знания в собственном смысле слова. Ему неведомы наслаждение и полезность знания. Его коллек­ тивные представления всегда носят в основном эмоциональный ха­ рактер. Его мысль и язык остаются мало концептуальными, и как раз по этому признаку, может быть, легче всего оценить дистанцию, отде­ ляющую его от нас.

Другими словами, умственная жизнь первобытных людей (а сле­ довательно, и их социальные институты) зависит от того первичного и первостепенного обстоятельства, что в их представлениях мир чув­ ственный и мир иной образуют единство. Совокупность невидимых существ для них неотделима от совокупности видимых. Невидимые существа присутствуют в той же мере, что и видимые, однако они более деятельны и более грозны и потому целиком занимают души первобытных людей и отвращают их ум от малейшего анализа и выяснения путем размышления о тех данных, которые мы называем объективными. Зачем это делать, если жизнь, удача, здоровье, поря­ док в природе — в общем, все — в любое мгновенье зависят от мисти­ ческих сил? Если человеческое старание и может что-нибудь принес­ ти, то не следует ли использовать его прежде всего для того, чтобы интерпретировать, регулировать и — если возможно — даже вызы-

44

мать проявление этих сил? Именно на этом пути первобытный мента- щ пет в действительности и старался развивать свой опыт.

II

Невидимые влияния, которые постоянно занимают первобытный менталитет, в общем виде можно разделить на три категории, кото­ рые, впрочем, зачастую перекрывают друг друга: это духи мертвых, итем — духи в самом широком смысле этого слова, которые одушев­ им ют животных, растения, неодушевленные предметы (реки, скалы, море, горы, изготовленные человеком вещи и т.д.), и, наконец, чары или колдовство как результат деятельности колдунов. Иногда эти категории различаются между собой весьма четко. Так, по данным 11ехуэля-Лёше, в Лоанго знахари совершают свои обряды вместе с духами, одушевляющими фетиши, однако ни за что на свете они не (огласились бы иметь дело с духами мертвых, которых они очень |к)ится. В других местах представления эти менее отчетливы (или наблюдатели менее точны), и переход от духов мертвых к другим невидимым существам выглядит неощутимым. Однако везде или по­ чти везде в низших обществах эти мистические влияния суть непос­ редственные данные, а пред-связи, в которых они содержатся в каче­ стве главного элемента, определяют коллективные представления. :*)то обстоятельство хорошо известно, и потому я приведу только пееколько примеров.

У папуасских племен германской Новой Гвинеи, которые недавно |)мли столь основательно исследованы в труде доктора Нойхауса,

• колдовство играет роль еще более значительную, чем страх перед духами. Если дождей нет или их слишком много, если плох урожай, если кокосовые пальмы не плодоносят, если дохнут свиньи, если не приносят добычи охота и рыбная ловля, если дрожит земля, если сильный прилив внезапно смывает прибрежную деревню, если при­ ходит болезнь или смерть — всегда естественных причин недостаточ­ но, всегда туземец думает о колдовстве под какой-нибудь скалой»1. Как считают туземцы каи, естественной смертью не умирает никто. Каи утверждают, что даже смерть стариков вызывается колдовством, и то же самое они говорят относительно причины всех случающихся несчастий. Например, упал и разбился насмерть человек — его заста­ вил упасть колдун. Другого человека поранил кабан или укусила 1мея — вновь это дело колдуна. Колдун может на расстоянии сделать так, что женщина умрет во время родов, и т.п.2

45

Подобным же образом в большинстве первобытных обществ кол­ довство постоянно, так сказать, норовит причинить зло и нанести ущерб. Эта «постоянная возможность» колдовства использует любой случай, чтобы проявиться. Такие случаи неисчислимы, и мысль не в состоянии заранее охватить их все сразу. Колдовство проявляется в тот самый момент, когда оно действует: когда оно обнаружено, зло уже совершено. Постоянное беспокойство и тревога, в которых живет первобытный человек, не позволяют ему тем не менее предвидеть и попытаться предупредить зло, которое его постигнет. Боязнь колдов­ ства постоянно преследует его, однако нисколько не мешает ему стать его жертвой. В этом заключается одна из причин, причем не самая последняя, которыми объясняется ярость первобытных людей по от­ ношению к разоблаченному колдуну. Для них дело не только в нака­ зании за пережитые в прошлом беды, числа и масштабов которых они даже и не знают. Они жаждут еще — и это главное — заранее покон­ чить с теми чарами, которые колдун мог бы использовать против них в будущем. Единственный возможный для них способ добиться это­ го — убийство колдуна; обычно его бросают в воду или сжигают. Это убийство разом уничтожает и злого духа, гнездящегося в нем и дей­ ствующего через него как через посредника3.

Виды колдовства, которые способен использовать колдун, бесчис­ ленны. Если он обрек (doomed) какого-нибудь человека, то он либо завладевает чем-то, что принадлежало человеку и что является, в силу сопричастности, самим этим человеком (например, его волоса­ ми, обрезками ногтей, его экскрементами, мочой, отпечатком ноги, его тенью, изображением, именем и т.п.) и путем совершенных над этой частью человека определенных магических действий губит его: он либо топит его лодку, вызывает осечку его ружья, либо ночью делает надрез на теле спящего человека и крадет его жизненное нача­ ло, удалив с почек жир, либо «отдает» его свирепому зверю, змее или врагу, либо раздавит человека деревом или камнем, который упадет на него по пути. И так до бесконечности. При необходимости колдун сам принимает обличье животного. Мы видели, что в Экваториаль­ ной Африке уносящие свои жертвы крокодилы всегда считаются не обычными животными, а послушными орудиями колдуна или даже крокодилами-колдунами. В английской Гвиане «ягуар, проявляю­ щий необычайную дерзость при приближении к людям, часто пара­ лизует даже отважного охотника, который думает, что это, может быть, тигр-канаима». Если этот тигр, говорит себе индеец, — всего лишь обычный дикий зверь, то я смогу убить его одной пулей или

46

стрелой. Но что со мной будет, если я обращу оружие против убийцы людей, ужасного Канаимы? Многие индейцы полагают, что эти жи- вотные-канаимы одержимы духами людей, пристрастившимися к убийствам и каннибализму4. Это верование похоже на то, которое мы отметили в Экваториальной Африке, где колдуна тоже боятся как антропофага. Абипоны, по словам Добрицхоффера, говорили точно то же, что и индейцы из английской Гвианы. Арауканцы, «заметив что-нибудь необычное в какой-то птице или животном, тотчас при­ ходит к заключению, что птица эта или животное одержимы. Лиса или пума, рыскающая ночью вокруг их хижины — это колдун, при­ шедший разведать, нельзя ли чего украсть. Отгоняя такое животное, люди стараются не причинить ему никакого вреда из страха возмез­ дия. Как правило, все то, что не поддается немедленному объяснению нидимой естественной причиной, приписывается либо зловредным духам, либо колдовству»5. Согласно Геваре, арауканец «приписывает псе, что видит, или все, что с ним происходит необычного, вмеша­ тельству злых духов или сверхъестественных причин. Идет ли речь о плохом урожае, эпизоотии, о падении с лошади, болезни, смерти... — псему причиной колдуны. Именно от них зависит сама продолжи­ тельность жизни человека, всякие несчастья, случающиеся в течение жизни, и пр.»6Обилие и разнообразие амулетов, талисманов, загово­ ров, всевозможных действий, с помощью которых почти повсюду пытаются с большим или меньшим успехом оградить себя от возмож­ ного колдовства, показывает, насколько боязнь колдовства неотвяз­ но преследует сознание людей низших обществ и даже в обществах (юлее развитых.

Когда случается неудача или обрушивается несчастье, одно пред­ ставляется несомненным, а именно: осуществилось тайное влияние. ( )днако зачастую трудно узнать, какое именно. Если принять во вни­ мание только само событие — неудачную охоту, неожиданно приклю­ чившуюся болезнь, иссушающую поля засуху и т.п., то внешне ничто не указывает на то, свирепствуют ли тут колдуны, недовольные по­ койники или злые духи. Во многих уже приведенных сообщениях, как и в великом множестве других, говорится: «колдуны или злые духи». Действительно, злые духи могут находиться на службе у кол­ дунов или наоборот; иногда сам колдун, не подозревая об этом, может быть одержим злым духом. В этом случае оба представления наслаи­ ваются друг на друга. Однако между ними существует то различие, что колдун — это обязательно индивид, член своей или соседней социаль­ ной группы, о котором есть ясное и точное представление, тогда как

47

представление о духах, когда они не являются духами мертвых (ghosts), остается более или менее расплывчатым и меняется в зависимости от общества, в котором оно отмечено. Представление это меняется даже внутри самих этих обществ в зависимости от индивидуального вооб­ ражения и социального ранга человека.

Между четким представлением о духах, выступающих в качестве настоящих демонов или божеств, со своими именами, атрибутами, часто со своим культом, и представлением, одновременно общим и конкретным, об имманентной силе предметов и существ, такой как мана (причем эта сила еще не индивидуализирована), располагаются бесчисленные промежуточные формы. Одни из них более определен­ ны, другие более расплывчаты, более общи, имеют менее четкие очер­ тания, однако не менее реальны для низкоконцептуального ментали­ тета, в котором еще доминирует закон сопричастности.

Большинство проявляющихся в природе мистических сил одно­ временно и расплывчато и индивидуализировано. На первобытного человека никогда не давит необходимость выбирать между обеими формами представлений; более того, эта необходимость даже никогда не возникает. Как же можно определить его ответ на те вопросы, которые он даже не думает себе задавать? Слово «дух», будучи, прав­ да, слишком уж определенным, наименее неудобно из имеющихся у нас для обозначения этих влияний и действий, постоянно совершаю­ щихся вокруг первобытных людей.

Чем больше проникают со временем миссионеры в тайны повсед­ невных мыслей туземцев, среди которых они живут, тем более оче­ видной становится для них мистическая направленность первобыт­ ного менталитета. Это улавливается в описаниях миссионеров даже тогда, когда они пользуются выражениями, наводящими на мысль о том, что речь идет о более четко определенных представлениях. На­ пример, «можно сказать, — пишет миссионер Жетте, - что люди племени тена поддерживают едва ли не постоянные отношения с этими «нежелательными» обитателями мира духов. Они верят, что могут в любой момент видеть их или слышать. Любой необычный шум, любая игра их воображения немедленно принимают форму про­ явления демона. Если набухший от воды черный ствол дерева под действием течения то всплывает, то погружается в воду, это значит, что люди видели некедзалтара. Если они слышат в лесу резкий и совсем непохожий на крик привычных для них птиц звук, значит, это некедзалтара зовет их. В лагере индейцев не проходит и дня без того, чтобы кто-нибудь не сообщил, что он видел или слышал нечто подоб-

48