Levi-Bryul_L_Pervobytny_mentalitet_SPb__2002

причинная связь между этими двумя разнородными членами будет глубоко отлична от той связи, которую представляем себе мы. Один из двух этих членов, причина, существует без видимого контакта с существами и фактами чувственно воспринимаемого мира. Причина имеет внепространственный характер и, следовательно, по крайней мере в некотором отношении —вневременной. Без сомнения, она еще предшествует своему следствию, и, например, именно злоба, испытыпаемая недавно умершим, заставит его причинить то или иное несча­ стье живым. И все-таки то обстоятельство, что мистические силы, то сеть причины, остаются невидимыми и не воспринимаются органами чуиств, не позволяет располагать их во времени и пространстве и часто не дает возможности их индивидуализировать. Они текут, рас­ пространяются, так сказать, во все стороны из какого-то недоступно­ го района; они окружают человека со всех сторон, и он не удивляется, когда ощущает их присутствие во многих местах одновременно. Мир опыта, который складывается таким образом для первобытного мен­ талитета, может показаться более богатым, чем наш, как я уже гово­ рил об этом. И не только потому, что этот опыт содержит такие члементы, которые отсутствуют в нашем, но также и потому, что он имеет иную структуру. Эти мистические элементы, как представляет­ ся, образуют для первобытного менталитета как бы дополнительное измерение, неизвестное нашему, причем не измерение собственно пространственное, а, скорее, измерение опыта в его совокупности. Именно это особое строение опыта и заставляет первобытных людей ( читать простыми и естественными такие виды причинности, кото­ рые для нас попросту непредставимы.

Для прелогического мышления причинная связь предстает в двух формах, впрочем, близких друг другу. Либо определенная пред-связь диктуется коллективными представлениями: к примеру, если будет нарушено такое-то табу, то произойдет такое-то несчастье, или на­ оборот, если произошло такое-то несчастье, значит, нарушено такоето табу. Либо свершившийся факт связывается чаще всего с мистичес­ кой причиной: свирепствует эпидемия —значит, причиной ее должен Ьыть гнев предков или злоба колдуна; в этом убеждаются либо путем гадания, либо подвергая ордалии подозреваемых в колдовстве лиц. Как в одном, так и в другом случае связь между причиной и следстви­ ем является непосредственной. Она не допускает промежуточных звепьсв, или, по крайней мере, если она их признает, то считает их незначащими и не обращает на них внимания.

69

Когда мы говорим, что отравление вызвало смерть, мы представ­ ляем себе значительное число явлений, которые в определенном по­ рядке последовали вслед за поглощением яда. Введенное в тело веще­ ство подействовало, например, на ту или иную ткань, на тот или иной орган; это действие отразилось на нервных центрах, затем был пора­ жен дыхательный аппарат и так далее до тех пор, пока, наконец, не прекратилась вся совокупность физиологических функций. Для пер­ вобытного менталитета действие яда связано единственно с тем, что жертва была обречена (doomed). Устанавливается связь между смер­ тью, с одной стороны, и роковым воздействием колдовства —с дру­ гой. Все посредствующие явления значения не имеют, они случаются только по воле и прежде всего в силу могущества колдуна. Если бы он захотел, они могли бы быть другими. Это даже не механизм, который он приводит в движение. Идея такого механизма, который с опреде­ ленного момента будет непременно функционировать, предполагает ясное понятие обусловленности определенных явлений. В первобыт­ ном же менталитете такого понятия нет, он заменяет его представле­ нием о покорном и послушном инструменте вроде крокодила, кото­ рый уносит указанную колдуном жертву. Колдун уверен, что кроко­ дил утащит ее; однако это случится не потому, что человек подверг­ нется нападению животного из-за собственной неосторожности. На­ против, по мнению первобытного человека, если бы крокодил не был оружием колдуна, он не сделал бы человеку ничего плохого.

Точно так же паралич, страдания и, наконец, смерть от яда ни в коей мере не являются необходимыми следствиями наличия его в организме; они лишь способы, которые выбрала мистическая сила для того, чтобы убить жертву.

Таким образом, мы видим то глубокое основание, которое делает первобытный менталитет безразличным к поиску естественных при­ чин. Этот менталитет привык к такому типу причинности, который как бы прячет от него переплетение этих причин. В то время как естественные причины составляют сцепления и комплексы, разворачи­ вающиеся во времени и пространстве, мистические причины, к кото­ рым почти всегда поворачивается первобытный менталитет, будучи внепространственными и иногда даже вневременными, исключают саму идею этих сцеплений и комплексов. Действие этих причин может быть только непосредственным. Даже если оно осуществляется на расстоянии (как это часто бывает при колдовстве), даже если его результат должен проявиться лишь через какое-то время, оно все равно представляется или, лучше сказать, чувствуется как действие, осуществляющееся без посредников.

70

Связь, носящая целиком мистический характер, а чаще всего, сле­ дует сказать, пред-связь, непосредственно соединяет оккультную силу произведенным ею действием, каким бы отдаленным оно ни было.

( :ледовательно, вопрос «как» для этого менталитета почти никогда не возникает. В то же время непосредственный характер мистической причинности равнозначен и даже превосходит то, что мы называем очевидностью, либо чувственно воспринимаемой, либо рациональ­ ной, либо интуитивной. В силу самой природы пред-связи она не о( н уждается и не обсуждаема. Когда туземцы видят, что европейцы отказываются верить в это, они жалеют их или же признают, что то, что годится для них, не годится для белых. Заключение это совершен­ но справедливо, однако не в том смысле, в каком они это говорят.

I [реобладание в их сознании этого типа непосредственной и мисIIIческой причинности способствует приданию их менталитету, во всей его полноте, тех самых особенностей, из-за которых нам так трудно полностью его постичь. Ведь нужно думать, что ни время, ни пространство не являются для них тем же самым, что для нас — я подразумеваю, для нас в повседневной жизни, а не в философском и/ш научном мышлении. Можем ли мы себе представить, чем было iii.i для нас обыкновенное понятие о времени, если бы мы не привык­ ни рассматривать явления как связанные между собой причинной связью?

Именно потому, что эти явления для нас располагаются —и нам нет нужды размышлять об этом —в необратимые ряды с определен­ ными и поддающимися измерениям интервалами, именно потому, что следствия и причины представляются нам упорядоченными в окружающем пространстве, именно поэтому и время кажется нам однородным quantum, делимым на равные отрезки, следующие один за другим с абсолютной регулярностью. Однако каким же образом представляется время тем умам, для которых эти правильные ряды в пространстве безразличны, которые не обращают никакого внима­ ния, по крайней мере осознанного, на необратимую последователь­ ность причин и следствий? Лишенное опоры, это представление мо­ жет быть только неясным и плохо определенным. Оно скорее напо­ минает субъективное восприятие длительности, не без некоторого сходства с тем, которое было описано Бергсоном. Его с трудом можно считать представлением.

Наше представление о времени кажется нам присущим человечес­ кому разуму от природы, но это иллюзия. Для первобытного мента­ литета, видящего непосредственную причинную связь между данным

71

явлением и внепространственной оккультной силой, такого представ­ ления не существует вовсе.

Как показал Юбер59, первобытному менталитету в гораздо боль­ шей мере свойственно чувство времени, которое он представляет себе не по его объективным характеристикам. «Негры, живущие в глубине страны, — пишет Босман, — различают время забавным образом, а именно: время счастливое и время несчастливое. Есть некоторые рай­ оны, где большое счастливое время длится девятнадцать дней, а ма­ лое (поскольку надо знать, что они делают еще и это различие) — семь дней. Между этими двумя периодами они насчитывают семь несчастливых дней, которые, в сущности, являются их каникулами, так как в течение этих дней они никуда не ходят, совершенно не занимаются земледелием, не предпринимают ничего значительного, а спокойно пребывают в состоянии ничегонеделания»60. Мы узнаем классическое деление на благоприятные и неблагоприятные перио­ ды. Периоды и знаменательные вехи времени характеризуются про­ явлениями мистических сил, и именно на них и почти целиком на них сосредоточен первобытный менталитет. Некоторые наблюдатели это обстоятельство отмечают особо.

Так, например, «то, что мы, европейцы, называем прошлым, свя­ зано с настоящим, а настоящее, в свою очередь —с будущим. Но для этих людей, полагающих, что жизнь состоит из двух ничем не разде­ ленных существований и помещающих их одно в другое, то есть теле­ сное в духовное и духовное в телесное, для этих людей время не делится таким же образом, как оно делится для нас. Точно так же время не имеет ни ценности, ни объекта, и на этом основании к нему относятся с безразличием и пренебрежением, совершенно необъяс­ нимыми для европейца»61. Этот замечательный отрывок из сообще­ ния Леонарда неясен, как, возможно, и сами представления, которые он стремится описать. Но именно таковы представления умов, живу­ щих в равной степени и в мире невидимых реальностей, и в том, что мы называем объективной действительностью.

То, что было сейчас отмечено по отношению ко времени, приме­ нимо, в силу тех же самых оснований, и к пространству. Простран­ ство, которое мы представляем себе совершенно однородным —и не только пространство геометров, но и пространство, содержащееся в наших повседневных представлениях, предстает перед нами словно фоновый занавес, нейтральный по отношению к появляющимся на нем объектам. То обстоятельство, что явления имеют место в той или иной части пространства, на севере или на юге, вверху или внизу,

72

i пена или справа от нас, все это, на наш взгляд, никак не касается 1 ,1мих этих явлений, это только позволяет нам располагать их в про- I транстве, а зачастую и измерять их. Но такое представление о про- I транстве возможно лишь для таких умов, которые привыкли рас- ( млтривать ряды естественных причин, не меняющихся в зависимос­ ти от того, в каком районе пространства они имеют место. Предстаиим же себе умы, ориентированные совершенно иначе, озабоченные прежде всего и почти всецело оккультными силами и мистической

ипастью, действие которых проявляется непосредственным образом. /И и умы не будут представлять себе пространство в виде однородного

инейтрального quantum. Напротив, оно покажется им наделенным

I иойствами и качествами: части этого пространства будут обладать ( обсгвенными свойствами, они будут взаимодействовать с проявляю­ щимися там мистическими влияниями. Пространство будет не столько 111>едставляемо, сколько ощущаемо, а различные направления и положеиия в пространстве будут качественно отличаться друг от друга.

Вопреки видимости, однородное пространство, следовательно, не и (юлыней мере, чем однородное время, является прирожденной дан­ ностью человеческого сознания. Несомненно, первобытный человек перемещается в пространстве совершенно так же, как и мы. Несом­ ненно, чтобы бросить свои метательные снаряды или поразить удаиеппую цель, он умеет, как и мы, а иногда и лучше, чем мы, быстро оценивать расстояния, определять направление и т.п. Но одно дело — действовать в пространстве, и другое — представлять себе это про­ странство. Здесь все обстоит точно так же, как и с причинностью. 11ервобытные люди постоянно пользуются действительной связью между причиной и следствием. Например, при изготовлении утвари ими устройстве западни они часто проявляют изобретательность, ко­ торая предполагает очень тонкое наблюдение этой связи. Следует ли нз:)того, что их представление о причинности похоже на наше? Чтобы прийти к такому заключению, необходимо было бы допустить, что наличие какой-либо деятельности означает одновременно наличие анализа этой деятельности и осознанного знания мыслительных и физиологических процессов, которые эту деятельность сопровожда­ ют. Это постулат, который достаточно сформулировать, чтобы уви­ деть, что он не выдерживает критики.

Когда мы описываем опыт, в котором действует первобытный менталитет как отличный от нашего, то речь идет о мире, состоящем из коллективных представлений. С точки зрения действий, люди пе­ ремещаются в пространстве подобно нам (и животным); они достига­

73

ют своих целей с помощью орудий, пользование которыми предпола­ гает действительную связь причин и следствий, и если бы они не сообразовывались с этой объективной связью так же, как и мы (и как животные), они бы тотчас же пропали. Однако именно то, что соци­ альная группа не удовлетворяется тем, что действует, чтобы жить, делает их людьми. Каждый индивид имеет о той реальности, в кото­ рой он живет и действует, представление, тесно согласующееся со структурой данной группы. Умы же здесь направлены, действитель­ но, главным образом в сторону чего-то отличного от объективных связей, на которых основаны практическая деятельность и производ­ ство.

Поэтому-то в первобытном менталитете, целиком мистическом и прелогическом, не только данные, но и сами рамки опыта не совпада­ ют с нашими. Знаменитая теория Бергсона, предлагающая нам пони­ мание времени как однородного quantum в силу смешения конкретной длительности с пространством, которое является однородным, не представляется применимой к первобытному менталитету. Только уже в развитых обществах, когда ослабевают мистические пред-свя- зи, когда они постепенно исчезают, когда укрепляется привычка об­ ращать внимание на связи естественных причин с их следствиями, лишь тогда пространство в представлениях становится однородным и таким же однородным становится время. Таким образом постепенно очерчиваются рамки нашего опыта, они приобретают прочность и фиксируются. Намного позже, когда рефлексия дает нам возмож­ ность схватывать их в нашем собственном сознании, мы испытываем искушение поверить в то, что они являются его составными частя­ ми —врожденными, как говорили когда-то философы. Наблюдение и анализ коллективных представлений в низших обществах отнюдь не подтверждают эту гипотезу.

74

ГЛАВА III

С н о в и д е н и я

Мир опыта, взятый в целом, представляется первобытному ментапитету не так, как нам. У него не только несколько иные рамки, поскольку время, пространство и причинность представляются (а глав­ ное — чувствуются) иначе, но и сведения о них более сложны и в определенном смысле более богаты. К тем, которые первобытным людям, как и нам, доставляет видимый мир, к совокупности воспри­ нимаемых чувствами реальностей добавляются, или, скорее, смешииаются с ними, сведения от постоянно и всюду присутствующих мис­ тических сил, и именно эти сведения — гораздо более важные. Как получить их, как вызвать, если их появление задерживается, как их интерпретировать, как классифицировать? Вот сколько действий, которые должен совершить ум первобытных людей, чьи коллектив­ ные представления показывают нам невероятную сложность этих дей­ ствий, и мы видим тогда, что интеллектуальное оцепенение, нелюбозпательность, безразличие, которые отмечали столь многие наблюда­ тели в первобытных обществах, почти всегда скорее кажущиеся, чем реальные. Как только проявляется действие мистических сил, эти столь крепко спящие умы пробуждаются, и тогда эти люди больше не ьеаразличны и не апатичны; они предстают перед вами внимательны­ ми, терпеливыми и даже изобретательными и тонкими.

Без сомнения, путь, которым они следуют, не ведет, подобно на­ шему, к формированию понятий и научному знанию, перед которым ( открывается необозримый простор и который способен идти все даль­ ше и дальше. Очень скоро этот путь либо достигает своей цели, либо ни к чему не приводит. Кроме того, большинство коллективных пред­ ставлений, занимающих ум первобытного человека, носят очень ярко выраженный эмоциональный характер, а установленные между ними п ред-связи весьма часто по своей природе прелогичны и непроница­ емы для опыта.

75

Для такого ума прежде всего важно уловить действие мистических сил, которыми первобытные люди чувствуют себя окруженными. Эти силы по самой своей природе невидимы и невоспринимаемы: они обнаруживаются только через более или менее явные, более или менее значимые, более или менее частые проявления. Следовательно, их надо научиться распознавать, воспринимать и понимать. Как мы уже видели, все, что появляется необычного, неожиданного, выдаю­ щегося, поражающего и непредвиденного, трактуется как проявление оккультных сил. Однако есть и другие, более непосредственные —и особенно более регулярные —проявления, посредством которых эти силы дают знать о том, что произойдет, и, так сказать, предупреждают об этом индивида или социальную группу. К такого рода проявлени­ ям относятся сновидения, а также плохие или добрые предзнаменова­ ния. Когда эти проявления не случаются сами собой, первобытный менталитет старается их вызвать, изобретает способы их получить (вызванные сны, гадания, ордалии и т.п.). Таким образом он добыва­ ет многочисленные данные, находящие себе место в рамках его опыта и немало способствующие тому, что часто этот опыт приводит нас в замешательство.

I

Мы знаем, что для первобытного менталитета мир видимый и мир невидимый составляют одно целое, и следовательно, то, что мы назы­ ваем чувственной реальностью, постоянно сообщается с мистически­ ми силами. Но нигде, вероятно, эта связь не осуществляется столь прямо и полно, как в сновидениях, когда человек переходит из одного мира в другой, не замечая этого. Таково, в самом деле, обычное представление первобытных людей о сне. На короткое время «душа»1 покидает свое тело. Иногда она уходит очень далеко и беседует с духами или умершими. В момент пробуждения она возвращается, чтобы занять свое место в теле. Если в это время колдовство или какой-нибудь нечаянный случай мешают ей вернуться в тело, то сле­ дует опасаться болезни и скорой смерти. В других случаях душу, пока она спит, приходят навестить духи мертвых или же иные силы.

Таким образом, сон доставляет первобытным людям сведения, которые для них значат столько же, если не больше, чем то, что воспринимается наяву. Для того, чтобы получить эти данные, а также и другие, у них нет необходимости в «естественной философии», которую приписывает им Тэйлор и его школа. Их не вводит в заблуж-

76

цепие и грубая иллюзия психологического плана: они прекрасно уме­ ют отличать сон от впечатлений бодрствования и знают, что сны им I мнтся только тогда, когда они спят. Но они ничуть не удивляются юму, что сновидения устанавливают прямой контакт с ними тех сил, которые не позволяют ни видеть, ни дотронуться до себя. Они удив­ им ются этой своей способности ничуть не больше, чем тому, что они могут видеть и слышать. Конечно, эта способность не реализуется по желанию и постоянно, подобно тому, как функционируют органы чуппгв. Но разве не естественно то, что мистические силы всегда сами решают: позволить или нет контакт с ними? Впрочем, сновидения — не настолько редкий факт, чтобы контрастировать с обыденным опы­ том. Во многих низших обществах, в которых снам придают самое I юльшое значение, люди каждое утро расспрашивают друг друга о

• ноих снах, рассказывают их и интерпретируют: между ними всегда найдется человек, которому сегодня приснился сон.

Гомеровский образ «сон —это брат смерти», без сомнения, идет очень издалека. Для первобытных людей он верен в буквальном смыспе. Как известно, недавно умерший, по их представлениям, продол­ жает жить, только в новых условиях. Он не удаляется сразу же после смерти, а остается поблизости и продолжает воздействовать на свою социальную группу, которая чувствует его присутствие и не может оставить его без внимания. «Душа» его покинула тело, однако тело осталось, и поскольку оно полностью не разложилось, то сопричаст­ ность между недавно умершим и его группой разорвана лишь отчасти. Точно так же, когда человек видит сны, его душа отделена от его тела, н пока она не возвратится, он пребывает в состоянии, совершенно схожем с состоянием недавно скончавшихся. Иногда первобытные /поди выражают это представление совершенно поразительным язы­ ком. Так, в германской Западной Африке «видеть сны» (дрокуку) означает «быть наполовину мертвым». «Во сне душа отделяется от тела и уходит в страну сновидений, где, как считают, предметы можно милеть и одновременно обладать ими, однако удержать себя они не позволяют... Тем не менее эти тени считают реальными вещами. На­ пример, если кто-то во сне увидел давно умершего человека, то он с ним действительно беседовал. Во сне видят реальные предметы, ви­ дят события, которые воспринимаются как «действительные»; душа же, освободившись временно от тела, говорит и действует так же, как и ясным днем, когда она пребывает в теле. Единственная разница состоит вот в чем: во сне душа действует не в мире видимого, а в мире

77

невидимого»2. Пожалуй, лучше не скажешь о том, что оба мира в равной степени являются частями опыта первобытного человека.

Маори Новой Зеландии представляют сновидения таким же обра­ зом: «Эта старая дама, —пишет Элдсон Бест, —сказала мне однажды: «Я охотно поверила бы в то, что умирающие в старости люди вреинге вновь обретают свою молодость, поскольку я минувшей ночью ходи­ ла в реингу (то есть снился сон) и видела там Кириверу (недавно умершую старуху); она выглядела совсем молодой и очарователь­ ной». Когда туземец говорит, что он был в реинге, это значит, что он видел сон. Один старик рассказывал мне: «Прошлой ночью я был в реинге и видел там своего старого и давно умершего друга. По его виду я смог понять, что завтра будет хорошая погода»3. То же отметил и Колензо: «Они верят в подлинность снов, и у них много их разновид­ ностей, как хороших, так и плохих... Они убеждены в том, что сны — это воспоминания об увиденном вреинге (в невидимом мире, обители мертвых), куда отправляется душа в то время, пока спит тело»4.

Отметим, наконец, чтобы не продолжать перечисление, аналогич­ ные верования у народов Северной Америки. «Руководить собой они позволяют в первую очередь снам, поскольку воображают, что ночью они непосредственно общаются с духами, наблюдающими за их по­ вседневными занятиями»5. Индейцы Новой Франции, придававшие такое важное значение снам, тоже не представляли их себе иначе. «Поскольку они не могут постичь, как действует душа во сне, когда она являет им облик удаленных или отсутствующих предметов, то они убеждают себя, что душа покидает тело, когда оно засыпает, что она сама идет к предметам туда, где они видели их, и что она возвра­ щается в свое тело на исходе ночи, когда все сны рассеиваются»6.

Все, что увидено во сне, в принципе верно. Разве есть во всем этом для мало чувствительного к противоречию ума, которого не смущает присутствие одного предмета в одно и то же время в нескольких разных местах, какие-либо основания сомневаться в этих данных опыта больше, чем в других? Поскольку в первобытном менталитете утвердилось такое представление о сне и сновидении, поскольку нич­ то не кажется ему более естественным, чем связь между миром види­ мым и миром невидимым, то почему оно будет испытывать большее недоверие к тому, что видится во сне, чем к тому, что видят глаза? Изза мистического происхождения явившихся во сне данных, которое делает их более ценными и более надежными, оно скорее в большей степени поверит именно им. Нет ничего, что внушало бы большую

78