350 Тысяч

солдат видели спасение только в скорейшем выходе из-под огня неукротимого

неприятеля. И

хотя немцы взяли много пленных, основная масса русских войск рвалась к спасению.

Все

признают, что арьергард армии сражался с редкостным самоотвержением, что в

конечном счете

и спасло армию. В середине февраля жестокий мороз уступил место неожиданной

оттепели,

принесшей с собой распутицу. Но основная масса русских войск сумела пересечь

Августовский

лес, выйдя за пределы германских клещей в окрестностях Гродно. Немцы сзади

окружили

Августовский лес со всеми, кто отстал от основной массы войск - 110 тысяч

человек и

немалое число неожиданно освобожденных германских военнопленных. Не меньшее

число

погибло на поле брани или замерзло в полях. Даже далекий от сантиментов

Гинденбург был

поражен тем, что он назвал "тишиной смерти": "Когда думаешь об этой битве,

возникает лишь

один вопрос, "могут ли смертные существа содеять все это, или все это призрачное

видение,

страшный рассказ? Не являются ли эти марши зимними ночами, эти лагеря в ледяные

штормы

и эта последняя фаза битвы в Августовском лесу - столь ужасная для противника -

плодом

фантазии?" И германский полководец делает честный вывод из собственной операции:

"Несмотря на огромный тактический успех... мы проиграли стратегически" {128} .

Никакие

трофеи не могли скрыть того обстоятельства, что, на севере русская армия,

несмотря ни на что,

сохранила свою боевую мощь.

Обстоятельства великой битвы побудили великого князя Николая просить

западных

союзников возобновить наступление во Фландрии, чтобы ослабить давление немцев на

Россию.

Соглашение о Босфоре

Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко начал парламентские дебаты

9

февраля 1915 г. предсказанием, что русская армия "с крестом на груди и в сердце

мудро

воспользуется наследием царей и откроет России путь к решению исторической

задачи

утверждения на берегах Черного моря". Ставилась задача укрепления русских

позиций и на

севере Балкан. Вожди основных политических партий России видели в выходе к

Средиземноморью закрепление европейских позиций России. Лидер конституционных

демократов Милюков восславил союз с Британией и Францией - "двумя наиболее

развитыми

демократиями современного человечества". Будущий премьер Львов говорил о

важности

освободиться от "культурных и некультурных варваров" - немцев и турок. Октябрист

Шидловский определил войну как столкновение двух мировоззрений, и котором

русская армия

воюет против идеологии "раздела мира на господ и рабов".

Комментируя дебаты в русской Думе, британский министр вооружений Ллойд

Джордж 2

марта 1915 г. назвал Россию мирной нацией в отличие от милитаристской Германии.

В "строю

Запада" англичане в целом были более благосклонны к русским планам, чем

французы.

Министр иностранных дел Делькассе не считал безусловным благом закрепление

России на

азиатской стороне Проливов - он склонялся к их нейтрализации. Ощутив

"холодность"

французов в этом вопросе, Сазонов 15 марта 1915 г. попросил Палеолога передать

своему

правительству, что, если России не будут гарантированы Проливы, он уйдет в

отставку. Он

просил передать, что к власти может прийти такой русский деятель, который

постарается

восстановить Союз трех императоров.

Это была серьезная угроза. Сазонов знал, сколь велик его престиж на Западе.

И все же

понадобилось тридцать семь дней переговоров, прежде чем Запад гарантировал

России

Константинополь. Со своей стороны, Британия получила зону влияния в Персии, в

Греции и

Малой Азии, а Франция утвердила за собой Киликию, Сирию и Палестину. Помимо

желания

стимулировать русских, существовали по меньшей мере два объяснения согласия

Запада на

просьбу России. Первое - Париж желал тем самым обезопасить Запад от

возникновения у

России своих интересов собственно на Балканах, что нарушало, по мнению

французов,

континентальный баланс сил. Второе объяснение - Лондон полагал, что нужно

предоставить

русским Константинополь и Проливы для отвлечения их от Южной Персии, от выхода к

Персидскому заливу.

Думающие русские неизбежно должны были задать себе вопрос, как Россия, ее

далекое от

эффективности правительство, с трудом прокладывающее дорогу прогрессу на

необъятных

просторах империи, собирается распорядиться одновременно и новой отдаленной

провинцией

Турции, и мусульманским центром, каковым являлся Стамбул? Не слишком ли много

новых

проблем для перегруженного российского корабля? На фоне отступления, которое

производило

в обществе ужасное впечатление, царь постарался приободрить армию и народ

указанием на

цели, ради достижения которых стоило вынести неизбежные лишения. Он указал 3

марта 1915

года французскому послу на необходимость придать смысл жертвам, величина которых

начала

превосходить все мыслимое. "Я не признаю за собой права навлекать на мой народ

ужасные

жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты.

Поэтому

мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему

Константинополя и

проливов". Царь указал, пишет в воспоминаниях Бьюкенен, что после всех жертв,

понесенных

его народом, он "должен без промедления узнать у своих союзников, дают ли они

определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в

случае

победы".

В свою очередь, Николай заверил западных послов, что они могут полагаться

на Россию в

отношении решения проблем, которые встанут перед ними после войны. Франция и

Англия

получали своего рода карт-бланш. В частности, Палеологу император указал, что

желает видеть

Францию вышедшей из войны максимально укрепившейся. Он заранее соглашался со

всеми

французскими пожеланиями. (Подразумевался, прежде всего, контроль над частями

Оттоманской империи - Сирией, Киликией, Палестиной.)

Через пять дней, согласно телеграмме, которую Палеолог получил от министра

иностранных дел Делькассэ, русское правительство было уведомлено о том, что

вопрос о

проливах должен быть решен сообразно желанию России. Солидарность проявила и

Британия.

Для нее это был непростой выбор. Черчилль предлагал лишь "выразить симпатию" с

русскими

пожеланиями и пока этим ограничиться. Противники передачи Константинополя,

скажем,

Бонар Лоу, стояли на той точки зрения, что, "если Россия будет иметь все, что

она желает,

результатом явится отчуждение Италии и балканских государств". Грей ответил, что

Британия

не может далее игнорировать этот вопрос: Россия, прилагая огромные военные

усилия, желает

знать мнение союзников. Возникает угроза непоправимой ошибки. Если английское

правительство не поддержит пожелания России, то этим может воспользоваться

Германия,

стремящаяся к сепаратному миру с Россией. Сэр Эдуард Грей смотрел слишком далеко

в

будущее, а на текущем этапе мировой войны он поддержал требование России в

отношении

проливов: "Абсурдно, что такая гигантская империя, как Россия, обречена иметь

порты,

перекрываемые льдами на протяжении значительной части года, или такие порты, как

на

Черном море, которые закрыты в случае любой войны". В конечном счете Бальфур и

Холдейн

поддержали Грея. Британский кабинет пришел к мнению, что требование России

получить

проливы следует удовлетворить. В свою очередь, Британия сможет потребовать

другие части

Оттоманской империи (премьер Асквит: "Мы и Франция взамен должны получить

значительную часть всего каркаса Турецкой империи"), Ллойд Джордж изменил

первоначальному скептицизму и довольно уверенно поддержал Россию: "Русские

настолько

стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех

прочих

местах".

Все помнили, что в 1854 г. Британия ради предотвращения захвата Россией

Константинополя высадила и Крыму армию. В 1878 г. британский флот вошел в

Дарданеллы,

чтобы предотвратить русское вторжение в турецкую столицу. И вот теперь, когда

британские

войска, высаживаясь в Галлиполи, пытались закрепиться в Дарданеллах, Лондон

согласился с

выходом России к Проливам.

Тогда Запад не знал, в какой мере Петроград исполнен решимости овладеть

проливами.

Как сейчас ясно, некоторые русские дипломаты ради достижения этой цели готовы

были едва

ли не переменить союзническую коалицию. Так, князь Трубецкой, русский посол в

Сербии,

писал Сазонову 9 марта 1915 г.: "Проливы должны принадлежать нам. Если мы сможем

получить их от Франции и Британии, борясь с Германией, тем лучше; если нет,

будет лучше

получить их в союзе с Германией против всех остальных. Если мы потерпим

поражение в этом

вопросе, вся Россия спросит нас, за что наши братья проливают кровь".

Разумеется, это была

крайняя (и нехарактерная) точка зрения. Россия твердо сохраняла союзническую

лояльность, и

далеко не все в России так рьяно стремились овладеть Константинополем, Более

того,

восходящая звезда русской стратегии - генерал Алексеев - даже в значительной

мере

склонялся к заключению сепаратного мира с Турцией ради высвобождения Кавказской

армии

для решающей битвы против Германии. Россия и Запад должны были либо сокрушить

Германию, либо погибнуть. "Любая другая цель, - писал Алексеев, - мираж; гораздо

важнее

возвратить Курляндию, чем завладеть Проливами".

В середине марта (13-го) 1915 г. британский посол лично сообщил царю, что

британское

правительство готово дать необходимые гарантии относительно Константинополя при

условии

установления там свободы прохода для всех торговых кораблей и транзитных

товаров,

перевозимых из нерусских государств, прилегающих к Черному морю. Помимо этого,

Россия

должна была обещать оказать все возможное влияние, чтобы стимулировать

вступление в

войну Румынии и Болгарии.

Размышляя над будущим, британский посол сказал царю, что после войны Россия

и

Англия будут самыми могущественными державами мира. Они должны заранее добиться

гармонии в отношениях между собой. С решением персидского вопроса исчезает

последний

источник трений между ними - их согласие создаст новый мировой порядок. Царь

согласился

приложить нее силы для установления такого порядка. Он попросил передать в

Лондон, что

принимает английские условия и что его лояльность союзу неизменна.

Союзническая близость на самом высоком уровне дала свои результаты. 20

марта 1915 г.

британское правительство подписало секретное соглашение с Петроградом; оно

соглашалось на

аннексию Россией Константинополя, владение Босфором и Дарданеллами, половиной

турецких

владений в Европе {129} . В ответ на российское согласие на любой желательный

Лондону

иприант раздела оттоманских владений.

Но прежде чем делить оттоманское наследство, следовало сокрушить мощь

Центральных

держав. В день подписания секретного соглашения по Константинополю генерал

Брусилов

предпринял наступление против австрийских войск. 22 марта пала важная

австрийская

крепость - Перемышль. Невероятный снегопад не остановил русского порыва - они

захватили 120 тысяч австро-венгерских солдат, девять генералов и семьсот пушек.

В

штаб-квартире кайзера падение Перемышля было психологически компенсировано

ударом по

англичанам в Дарданеллах. Адмирал Тирпиц записал в дневнике: "Одно событие

ослабило

эффект другого, но русские атакуют неукротимо и неизменно наносят поражение

австрийцам; у

нас начинают сдавать нервы. Гинденбург, видимо, дошел до предела". Пиком успехов

Брусилова стал захват 25 марта Лупкова перевала - теперь русская армия стояла у

границ

Венгрии. Австрийское командование оценило моральное состояние своих войск как

находящееся "ниже нулевой отметки" {130}.

Но если на юге русским войскам сопутствовал успех, то севернее, в русской

Польше,

немцы также неукротимо продвигались по территории Российской империи. На встрече

в

Шантийи в конце марта 1915 г, англо-французы решили, что лучшей помощью России

будет

наступление на Западном фронте в конце апреля - начале мая - Маршал Жофр выразил

удовлетворение улучшением контактов между ним и русским главнокомандующим,

великим

князем Николаем Николаевичем.

Союзная дипломатия

Вечером 19 января 1915 г. немцы осуществили свой первый рейд цеппелинов

против

Британии. Война приобрела определенные контуры в воздухе, на суше, море и под

водой. Как

ни странно видеть это сейчас, но к весне 1915 г. на Западе возобладало

оптимистическое

представление о том, что события движутся в желаемом направлении, что у

германского блока

время уносит шансы. В Париже и особенно в Лондоне рассчитывали на результаты

блокады

Центральных держав - здесь недооценили возможности германских подводных лодок.

Этот

оптимистический прилив достиг пика в середине марта. Западные правительства

начинают

закрытые обсуждения того, какими должны быть требования держав - победительниц.

Так,

Эдуард Грей считал важным произвести хорошее впечатление на мусульманских

подданных

британских колоний созданием независимого мусульманского государства в прежних

турецких

провинциях Аравии, Сирии и Месопотамии. Военный министр Китченер настаивал на

британском контроле над Меккой, как центром исламского мира. Китченер полагал,

что

пассивность западной дипломатии более всего соответствует интересам России -

именно она

воспользуется слабостью Оттоманской империи, и эвентуально "святые земли

Палестины"

окажутся под русским протекторатом. Политические деятели Запада уже задумывались

над

перспективами европейского баланса сил после поражения Германии - они боялись в

погоне

за сиюминутными выгодами упустить фундаментальные стратегические позиции. К

примеру,

британский министр Холдейн указал, что "мы не должны сокрушать немцев в конце

этой

войны. Наполеон так и не сумел сокрушить эту нацию, а Германия, начиная с 1870

г., не сумела

подорвать национальный дух Эльзаса и Лотарингии. Исторический опыт говорит, что

постоянный мир не может быть достигнут односторонними преимуществами". В поисках

оптимального решения лорд Бальфур пришел к выводу, что следует выработать особые

критерии политического устройства для Европы и отдельные для Азии. В Европе

раздел

территорий должен быть осуществлен в соответствии с национальным принципом, но в

Азии

возможен более жесткий подход. Здесь должны главенствовать геостратегические

соображения

великих держав. Британия должна рассчитывать на турецкие территории к югу от

Малой Азии.

Наиболее умудренные геополитики боялись ухода на периферию. ухода в слепую

погоню за

безжизненными пространствами Азии и Африки с одновременной утерей интереса к

геостратегическому центру планеты - Европе. Возглавивший министерство вооружений

Ллойд Джордж предупредил, что, в случае излишнего ослабления Германии, к Европе

исчезнет

противовес растущему русскому преобладанию.

В области дипломатии Запад более всего изумляло фактическое безразличие, с

которым

русское правительство относилось к подключению к Антанте новых союзников. Речь

конкретно

шла об Италии и Греции. В феврале 1915 г. Грей прислал Сазонову пожелания

Италии, готовой

вступить в войну против Германии. Русский министр усомнился в большой значимости

Италии

как военного союзника. Бальфур с удивлением писал Ллойд Джорджу, что русские "не

только

индифферентны к привлечению в Антанту новых государств.

Более того, им положительно не нравится это. Такое отношение было бы

абсолютно

понятным, если бы они обладали превосходящей силой в виде хорошо оснащенных

армий; но

поскольку мы знаем, как плохо они оснащены, их уверенность действительно

изумительна!"

Полагаем, такая оценка несколько упрощена. В Лондоне полагали (ошибочно), что

итальянское

выступление будет решающим обстоятельством мирового конфликта. Россию не очень

привлекало обхаживание Италии по совершенно реалистической причине - Петроград

видел в

Риме конкурента Белграда. Переговоры с Италией осложнялись ее претензиями,

задевавшими

интересы Сербии - традиционного союзника России Протежируя Италии, Лондон мог

оказать

воздействие на Белград только через Петроград. Мы видим возникновение очага

противоречий - Россия явно способствовала образованию Балканского блока.

Предпосылкой

создания такого блока она видела русские победы на юго-западном фронте.

Англичане не согласились с Россией относительно малой военной значимости

Италии, но

в конечном счете отнеслись с уважением к русской позиции. Асквит: "Важно

избежать всего,

что могло бы привести к противоречиям с Россией или к действиям, которые могут

побудить

Россию к сепаратному миру". Грей, соответственно, отказался поддержать все

требования

Италии и игнорировал инспирируемые итальянцами намеки на опасность "чрезмерного"

влияния России на Балканах. Лондон и Париж пришли к выводу, что главная задача

дня -

поддержать моральный дух России и сохранить Восточный фронт, а особые пожелания

Запада

можно будет обсудить позже.

"Подвешенность" итальянской проблемы продолжалась недолго, В начале апреля

1915 г.,

когда наступление русских войск в Карпатах было остановлено, Сазонов пошел на

уступки в

итальянском вопросе. Взаимопонимание с Западом относительно условий итальянского

вступления в войну была достигнута, Договор о союзе Италии с Англией, Францией и

Россией

был подписан в Лондоне 26 апреля 1915 г. Однако триумф дипломатии Антанты был

омрачен

весьма скоро. Сообщения с самого протяженного фронта войны стали

неутешительными.

Отступление из Польши

В феврале 1915 г. начинается полоса несчастий русской армии в Польше.

Германское

наступление поставило западных союзников перед мрачной перспективой того, что

немцы

закрепятся на завоеванных в русской Польше рубежах, а затем со всей мощью

обратятся к

Западному фронту, куда еще не успели прибыть формируемые англичанами армии.

Чтобы

скрыть прибытие германских войск на южный австрийский фланг, германские

разведгруппы

были одеты в австрийскую униформу. Это позволило внести элемент внезапности.

Офицеры

германских штабов взбирались на самые высокие холмы и горы, обозревая лежащие

перед

ними, как на карте, русские позиции. Отличие от Западного фронта было довольно

значительным: широкая "ничейная земля", один укрепрайон обороны. Все местное

население

было эвакуировано немцами, чтобы противостоящие войска генерала Димитриева

пребывали в

безмятежности. 25 апреля Димитриев все же обнаружил немецкое присутствие, но не

запросил

подкреплений. Генерал Данилов дает удручающую картину русской неготовности.

"Русская

армия находилась на пределе своих возможностей. Непрекращающиеся схватки в

Карпатских

горах стоили ей многих потерь. Недостача оружия и боеприпасов была

катастрофической. В

этих обстоятельствах мы могли еще сражаться с австрийцами, но не могли выдержать

серьезного давления энергичного и решительного врага". 1 мая 1915 г. германо-

австрийские

войска начали совместное наступление против русской армии в Карпатах. Под

командованием

генерала Макензена немцы пошли вперед после четырехчасовой артиллерийской

подготовки

(700 тысяч снарядов) - здесь была самая большая концентрация артиллерии за всю

Первую

мировую войну {131} . Гаубицы сокрушили русскую оборону. Нокс: "Немцы выпустили

десять

снарядов на каждый шаг своей пехоты" {132} . Германские штурмовые группы ждали

своего

часа для скоростного броска. После недельных боев армия генерала Димитриева

перестала

существовать. "Доблесть русских, - пишет Б. Линкольн, - значила мало на

протяжении

последующих двух недель, когда молот армии Макензена крушил третью армию с

неумолимой

брутальностью" {133} . Это открыло наступающим немцам стопятидесятикилометровую

полосу наступления. Русская армия, неся тяжелые поражения, начала кровавое

отступление -

через сутки из Горлицы, через пять дней - из Тарнова. Окончился девятимесячный

период

российских побед на австрийском фронте. В течение недели русская армия потеряла

почти все,

что было завоевано в Карпатах; тридцать тысяч солдат попали в немецкий плен.

После

овладения южногалицийским городом Стрый было заявлено о 153 тысячах русских

военнопленных. В Вене австрийский министр иностранных дел граф Чернин пришел к

выводу,

что наступает момент, когда становится возможным начало сепаратных переговоров с

Россией

на основе отказа России и Центральных держав от всех территориальных

приобретений. (После

окончания войны он скажет, что то был единственный момент во всем ходе войны,

когда

Россия, возможно, согласилась бы с мирными предложениями, учитывая то

обстоятельство, что

"русская армия бежала и русские крепости падали как карточные домики".) Но в

Берлине

горели надеждой полностью уничтожить всю русскую армию и только после этого

хотели

предъявить России ультиматум. Немцы впервые применили на восточном фронте

отравляющие

газы (в районе русской Польши), что привело к гибели тысячи русских солдат.

Германские

дивизии подошли к Варшаве. Чтобы эвакуировать военные припасы из Варшавы,

требовалось

более двух тысяч поездов {134} , которых у России, естественно, не было. Все эти

крепости -

Ивангород, Ново-Георгиевск, Ковно, Гродно, Осовец, Брест, построенные в

предшествующую

эпоху, - потеряли свое значение в век мобильности. 19 мая Макензен заставил

русских

оставить их самый большой прежний приз - крепость Перемышль, завершив вытеснение

русских войск из Галиции. Австрийские войска вошли во Львов и приготовились к

выходу на

долины русской Волыни. Британский представитель при третьей русской армии

сообщил в

Лондон: "Эта армия ныне представляет собой безвредную толпу" {135} . Янушкевич

просил

военного министра об одном: "Дайте нам патронов". А Сухомлинов говорил о

недостаче

талантливых людей в военном производстве {136}.

Если бы Россия между августом 1914 и концом 1917 г. мобилизовала такую же

долю

своего населения, как Франция за то же время, то ее армия составила бы 60

миллионов

человек" но встает вопрос - как вооружить такую армию? В результате Россия не

смогла

вооружить и четверть указанного количества {137}.