Политические наброски

1907 год был годом попятного движения — в сторону воскрешенья старого бюрократического строя, приведшего Россию к Мукдену и Цусиме с одной стороны и к полному распаду гражданской жизни — с другой. Среди мрака военных положений и чрезвычайных охран вспыхнула на короткое время слабо-мерцающим светом Дума второго созыва, но светлая точка вспыхнула и погасла, объятая тьмой торжествующей реакции... Египетская тьма расползается шире и шире и нет, кажется, уголка, нет учреждения, куда-бы не проникла она, угашая всякую искру общественного самосознания, грубо вытаптывая слабые ростки гражданственности. «Черная сотня» — в лице пресловутого «союза русского народа» широко празднует свои политические именины; в опьянении своей властью, своей дешевой победой, она крушит в ломает все, что только выросло выше ее головы, все что осмеливается не присоединять своего голоса к ее торжествующему хору. Земство и городское самоуправление, отданные существующим избирательным законом в руки помещиков и владельцев крупной собственности в городах,— сделались гнездом самой бесшабашной реакции; в годину общего <…> из земств (напр. екатеринославское) нашло нужным ассигновать сотня тысяч рублей из земских средств на содержание новых сотен конной и пешей полиции (полиция ведь нужна для охраны помещичьих экономий): а как собираются эти рубли с населения — об этом свидетельствуют многочисленные сообщения из разных губерний и уездов: на села и деревни делаются настоящие военно-полицейские походы, продается крестьянская утварь, скот, производятся личные обыски, и всякий полтинник предательски звякнувший в мужицком кармане тот-час-же изъемляется из этого кармана. Господа земцы и думцы (в городах) отбросили в сторону всякие заботы о народном образовании («будет с них и церковно-приходских школ!»), о народном здравии, о благосостоянии народа... Черносотенец. укрепившийся в земстве и городских управах знает лишь одно — выметать крамолу, вести борьбу с вольномыслием и между прочим —сытно кормиться от общественного пирога, урывая где только можно из общественной кассы. В последнем-то для него собственно и заключается главная цель, главный смысл борьбы с «крамолой», ведь крамольники для черносотенца это те, кто стремится помешать ему расхищать и расточать народный труд и народное добро, крамольники для пего все те, кто осмеливается крикнуть ему лицо: «каналья, ты ешь мой хлеб!». Переходя от общественного самоуправления к учебным заведениям, к суду, к всякого рода казенным учреждениям — видим всюду систематическое гонение на лиц с «неблагонамеренным образом мыслей», от профессора, учителя, судьи и чиновника требуется не простое исполнение служебного долга, а проникновение «патриотическим» образом мыслей союза русского народа. Член государственной думы Маклаков, защищавший на суде депутатов 1-й думы, подписавших выборгское воззвание, закончил свою речь горькими словами: «беда страны не в дурных законах, а в том, что беззаконие может твориться у нас безнаказанно».

Господство грубой силы над правом — вот сущность переживаемого нами момента, вот сущность всего пережитого нами 1907 года.

Тяжелое наследство оставил нам этот год.. На наших глазах реакция с неослабным рвением пыталась втиснуть в старую бюрократическую колыбель выросшую Россию; трещат кости, в муках и судорогах корчится большое тело, а реакция уверяет себя и других — что это признаки наступающего в стране «успокоения»...

Во имя этого «успокоения» разрушаются профессиональные союзы рабочих, закрываются всякие общества, даже с самым невинным характером, преследуется независимая печать.

А на Востоке снова завязывается новый узел международных осложнений. Китай усиленно строит крепости, перевооружает армию и, кто знает, недалеко, может быть, то время, когда, волей-неволей России снова придется столкнуться с желтым противником; но война ведь экзамен для народов и позволительно спросить: с какой подготовкой явится наша страна на этот новый экзамен?

Сейчас заканчивается дело о сдаче Порт-Артура: перед военным судом, фигурируют бывшие защитники Порт-Артура — Стессель, Фок и ряд других генералов; еще недавно их славословила «патриотическая» печать, и теперь они на скамье подсудимых и, может быть, суд признает их виновными. Но какое бы наказание не наложили на этих генералов от того Россия не станет еще сильней и могущественнее…

Если у нас по прежнему на 1000 новобранцев будет приходиться 600 неграмотных (в Германии на 1000 новобранцев — один неграмотный), если наша страна по прежнему останется полуголодной, нищенской страной, если в ней по прежнему будут жить рабство и произвол, никакая перемена в личном составе генералов не обеспечит нам победу. В последнем счете на войне побеждают не таланты генералов, а финансовая мощь страны и... «школьный учитель». Власть, казалось, поняла последнее из уроков Русско-Японской войны, и вот уже два с половиной года мы слышим от представителей власти, что необходимо расширить просвещение народа: но добрыми намерениями выстлан ведь весь ад; — нужно дело, а не слова и обещания... Когда-же мы взглянем на то, что делается теперь в области народного образования, то увидим все ту-же старую бюрократическую боязнь просвещения, все тоже стремление держать массы в тьме незнания; ведь не можете-же в самом деле бюрократия рубить сама тот сук, на котором она сидит — сук, имя которому суеверие в невежество.

Петр Петрович

Крестьянская газета. 1908. № 1. С.2-3.