1. Население современной территории украинской сср во II в. До н. Э.—11 в. Н. Э. Древнейшие сведения о славянах

Историография проблемы происхож­дения славян. Происхождение и древ­нейший период истории славян явля­ется важной и вместе с тем сложной проблемой, решение которой зависит от объединенных усилий историков, археологов, лингвистов, этнографов, антропологов и ряда других специа­листов. Итоги достижений этих уче­ных сейчас таковы, что можно в об­щих чертах осветить древнейшее историческое прошлое славянских племен, наметить основные направ­ления славянского этногенеза.

В отечественной и зарубежной историографии XIX и в первой поло­вине XX в. было предложено множе­ство теорий происхождения славян, но всеувеличивающееся количество источников, особенно археологиче­ских и лингвистических, внесло в эти исследования столь существенные поправки, что от большинства из этих теорий пришлось отказаться полно­стью, а наиболее научно обоснован­ные легли в основу дальнейших раз­работок. Узкий круг источников, дли­тельное время представленный почти исключительно немногочисленными письменными сведениями античных авторов о славянах и раннесредневековыми хрониками, не позволял ис­следователям XIX — начала XX в. удовлетворительно решить проблему древнейшей истории славян даже для сравнительно позднего, предгосударственного периода I тысячелетия на­шей эры.

В числе наиболее успешных попы­ток подобного рода следует упомя­нуть фундаментальное исследование 30-х годов XIX в. чешского слависта П. Шафарика «Славянские древно­сти», в котором на основании анали­за сообщений древних авторов пра­родиной славян признаются земли Восточной Европы в пределах Волыни, Галиции и Подолии.

В начале XX в. идеи П. Шафарика о глубокой древности славян в Евро­пе нашли дальнейшее развитие в тру­дах его соотечественника Л. Нидерле, обобщившего достижения своего времени в области истории, археоло­гии, этнографии и антропологии. Древнеславянская территория конца I тысячелетия до н. э. представля­лась Л. Нидерле весьма обширной — от Эльбы на западе и до бассейна Десны на востоке, и с некоторыми оговорками он признавал ее как пра­родину славян и для более древнего времени. В восточной части этого массива в составе северных племен Скифии времени Геродота Л. Нидерле причислял к славянам невров, ски­фов-пахарей Днепровского Правобе­режья и будинов. Работы Л. Нидерле явились крупным вкладом в пробле­му этногенеза славян и долгое время оставались вершиной науки о проис­хождении славян. Во многих своих положениях они не потеряли своего значения и в настоящее время.

В 30—40-е годы теория Л. Нидер­ле была частично пересмотрена поль­скими исследователями, которые на основе новых археологических дан­ных отстаивали более западное про­исхождение славян в междуречье Вислы и Одера. Большая заслуга в создании Висло-Одерской теории при­надлежит археологу Ю. Костшевскому, позицию которого активно под­держали антрополог Я. Чекановский и славист Т. Лер-Сплавинский. Точ­ка зрения польских ученых нашла поддержку и среди чешских исследо­вателей (Я. Филип).

В советской историографии после­военных лет основные положения Висло-Одерской теории не подверга­лись сомнениию, но она рассматрива­лась только как составная часть в об­щей проблеме происхождения сла­вян, касающаяся только западной по­ловины славянского мира. В научной литературе тех лет выработалось мне­ние, согласно которому формирова­ние древних славян должно было про­исходить на более обширных терри­ториях — от левобережья Среднего Поднепровья на востоке и до Эльбы на западе (Б. А. Рыбаков, П. Н. Тре­тьяков и Др.). (Археологические источники, поступавшие после бур­ного развития экспедиционных иссле­дований 50-х годов, все больше под­тверждали правильность выводов со­ветской исторической науки. Особен­но ценные материалы по проблеме этногенеза славян были получены в результате исследований памятников археологии Верхнего Поднепровья и Полесья, а также памятников чернолесского, жаботинского типов и скиф­ских древностей юга Украинской ССР (А. И. Тереножкин, А. И. Мелюкова, Б. Н. Граков, Е. Ф.Покров­ская).

Одновременно с археологическими исследованиями активизировались и лингвистические разработки пробле­мы этногенеза славян. Особенно важ­ное значение имели исследования по определению территории распростра­нения древнейшей славянской гидронимии и определение основных эта­пов развития славянского языка с мо­мента его выделения из состава индо­европейской языковой общности (Т. Лер-Сплавинский, В. Георгиев, Б. В. Горнунг, О. Н. Трубачев, Ф. П. Филин, С. Б. Бернштейн и др.). Данные лингвистики позволили вести поиски праславянских древностей со II тысячелетия до н. э., а уже не позже, чем с середины I тысячелетия до н. э., т. е. со времени существова­ния скифской культуры в Восточной Европе и позднелужицкой, языкозна­ние согласованно признает существо­вание самостоятельного славянского языка. Лингвисты не всегда едины в своих выводах, и попытка их увяз­ки с данными других дисциплин не­редко приводила ученых к пересмот­ру собственных точек зрения. Этому способствовали и довольно категори­ческие порой мнения самих лингви­стов о происхождении славян. Ука­жем на хорошо аргументированное лингвистически мнение С. Б. Бернштейна и Ф. П. Филина, согласно ко­торому территорией формирования славян были земли к югу от Припяти до степной полосы между Днепром и Вислой. Данная область действи­тельно отличается как древней сла­вянской гидронимикой, так и наличием археологических памятников, подтверждающих такое мнение. Од­нако подобная область отмечена и между Вислой и Одером, что не учи­тывает Висло-Днепровская теория. К началу 70-х годов, таким образом, наметились две спорные области, ко­торые с одинаковым основанием мо­гут рассматриваться как прародина славян.

Положительные достижения Висло-Одерской и Висло-Днепровской теорий происхождения славян полу­чили дальнейшее развитие в работах В. В. Седова, создавшего цельную и аргументированную концепцию древ­нейшего прошлого славян. В основе своей концепция В. В. Седова близка к Висло-Одерской, и, подобно послед­ней, древнейший период славян при­знается только за населением ВислоОдерского междуречья. Наиболее ран­ними достоверно славянскими памят­никами В. В. Седов считает культуру подклешевых погребений IV—II вв. до н. э., распространенную между Вислой и правыми притоками Одера. На рубеже нашей эры славянское на­селение значительно расширяет свою территорию в пределах памятников пшеворской культуры и продвигается в юго-восточном направлении, где воз­никает зарубинецкая культура, а в последствии и черняховская, носите­лями которой кроме славян были и другие этническир элементы. С сере­дины I тысячелетия н. э. территория рапнесредневекового славянского ми­ра резко расширяется в пределах па­мятников пражского и пеньковского типов, связанных с историческим расселением славян. Таким образом, можно считать, что положения В.В.Седова представляют собой зна­чительный вклад в разработку проб­лемы этногенеза славян. Недочетом же его построений является недо­оценка роли земледельческих племен Лесостепи скифского времени в исто­рии формирования и развития древ­них славян.

Как Висло-Одерская, так и Висло-Днепровская теории происхождения славян имеют сильные положитель­ные стороны в своей аргументации. Обе теории создавались на базе боль­шого фактического материала, кото­рый постоянно пополнялся новыми исследованиями и интерпретациями. Археологические и лингвистические данные давали возможность с нара­стающей убежденностью говорить о славянской прародине на широкой территории между Одером на западе и бассейном Среднего Днепра на во­стоке и от Левобережья Припяти до степной зоны Восточной Европы. Но­вые материалы позволили по-новому интерпретировать и древнейшие пи­сьменные источники о славянах I ты­сячелетия н. э. (Г.Ловмянский). Та­кая закономерность в развитии источ­никоведческой базы по вопросам этногенеза славян уже в 50-е годы привела Б. А. Рыбакова к заключе­нию, что древнейшие области славян­ского мира должны быть более об­ширными, чем междуречье Вислы и Одера или Вислы и Днепра, и обе эти спорные области должны рас­сматриваться как прародина славян.

В связи с пересмотром и повой ин­терпретацией этнического и племен­ного состава населения Скифии, из­вестного по данным Геродота, в 1979 г. Б. А. Рыбаков выступил с интересной теорией происхождения славян, которую можно назвать Днепро-Одерской. Принципиальные положения данной теории сходны с работами этого автора, относящими­ся к предшествующим годам. Ученый обобщил современные достижения истории, археологии, лингвистики, этнографии и других дисциплин и на этой основе создал широкую истори­ческую картину формирования древ­них протославян и славян, начиная со II тысячелетия до н. э. и до сред­невековья включительно. Суть тео­рии Б. А. Рыбакова состоит в сле­дующем.

К середине II тысячелетия до н. э. в северной части Восточной Европы между Одером и Днепром обособля­ется большая группа скотоводческоземледельческих племен тшинецкой культуры, которая связывается с древнейшими праславянами, выде­лившимися к этому времени согласно лингвистическим данным из состава индоевропейцев. В XI—VIII вв. до н. э. область тшинецкой культуры оказалась втянутой в сферу влияния лужицкой культуры на западе и киммерийской — на востоке. В восточной части праславянского мира в это вре­мя возникают племенные союзы, в которые входят известные еще во вре­мена Геродота между Днепром и Бу­гом «сколоты». В VIII—IV вв. до н. э. восточная половина праславянской области, в том числе и «сколо­ты», оказываются в сфере влияния скифской культуры, в обширной фе­дерации, известной в античных источниках под названием «Скифии», где праславяне представлены земле­дельческими племенами современной территории Правобережной Украи­ны. Западная половина праславянской общности находилась в составе позднелужицкой культуры. Это обу­словило своеобразие материальной культуры западной и восточной по­ловин праславян, которая после упадка лужицкой и скифской куль­тур вновь приобретает черты сходст­ва в пшеворско-зарубинецких древ­ностях. Западная часть праславян (пшеворская культура) испытывает на себе влияние германских племен, а восточная (зарубинецкая культу­ра) — сарматских, но в то же время носители обеих культур могут быть сопоставлены с историческими сведе­ниями о -славянах-венедах первых ве­ков нашей эры. На протяжении II— V вв. н. э. восточная часть славян оказалась втянутой в сферу влияния римских провинций (черняховская культура), что в свою очередь при­вело к внешним различиям в облике всей славянской культуры. После упадка Римской империи с V в. н. э. снова возникает единство культурно­го облика славян, проявившееся в древностях пражского типа и связан­ным с ним раннесредневековым рас­селением славян на огромных про­сторах Европы.

Точка зрения Б. А. Рыбакова пред­ставляет большой научный интерес для дальнейших исследований в об­ласти этногенеза славян в целом и для разработки конкретных вопросов древней истории. Бесспорной заслу­гой автора является широкая истори­ческая постановка проблемы проис­хождения славян, ее согласован­ность с основными достижениями ведущих дисциплин по проблеме эт­ногенеза. Принципиальные положе­ния Б. А. Рыбакова получены метода­ми различных наук, что придает им надежную аргументацию и обоснован­ность. Днепро-Одерская концепция Б. А. Рыбакова наиболее полно отве­чает требованиям современной нау­ки и хорошо согласуется с другими источниками по истории древних сла­вян, в том числе с письменными, из­вестными уже с I в. н. э., где славя­не известны под именем венедов.

Древнейшие письменные известия о славянах. Впервые название «вене­ды» употреблено Плинием Старшим для характеристики групп населения северо-восточнее Карпат: «...Земли до речки Вистулы заселены сармата­ми, венедами, скирами и гиррами».

Приведенное сообщение из «Есте­ственной истории» Плиния дает воз­можность определить основную тер­риторию венедской земли в период не позже I в. н. э. между сарматами на юго-востоке, с одной стороны, и гер­манскими племенами скиров и гирров на северо-западе — с другой. Из­вестно, что во времена Плиния сар­маты уже занимали все Степное Причерпоморье от Дона до Подунавья включительно. Племена скиров и гирров тогда же заселяли северные скло­ны Западных Карпат, что засвиде­тельствовано и рядом других источ­ников. Скирам принадлежали земли в верховьях Вислы, а гиррам, очевид­но,— часть Висло-Одерского между­речья в верхнем течении этих рек. Лесостепная полоса Правобережной Украины до бассейна Вислы включи­тельно была, таким образом, занята венедами. Дальнейшее уточнение венедской территории с юго-запада на северо-восток, т. е. в противополож­ном направлении, можно вывести из высказываний современника Плиния Тацита: «Венеды... ради грабежа ры­щут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и фепнами». В данном случае певки (певкины) — часть бастарнского пле­мени (окельтизированные герман­цы), проживавшая на Нижнем Ду­нае. Фенны — часть угро-финского населения Северо-Восточной Европы, занимавшего территорию от Ураль­ских гор до Северо-Восточной При­балтики. Между этими отдаленными землями Тацит и размещает венедов. Однако на юго-западе венеды не вы­ходили непосредственно к Подунавью. Им могло здесь принадлежать только лесостепное междуречье Дне­стра и Серета. Контакты с угро-фин­ским населением и венедами были возможными в бассейне р. Оки, куда носители славянской зарубинецкой культуры стали проникать еще в на­чале пашей эры.

Таким образом, на основании со­общений Плиния и Тацита, а также по данным археологических исследо­ваний можно очертить венедскую территорию в I в. н. э. Венеды зани­мали территорию Восточной и Цент­ральной Европы между Днепром и Одером. Северной границей их зе­мель было Левобережье Припяти, где венеды граничили с древнебалтскими племенами, а южной — рубеж Лесостепи и Степи.

Это — первый вывод, который мож­но сделать в отношении локализации славян-венедов исходя из древней­ших сведений о них. На основании дальнейших письменных источников можно сделать и более широкие вы­воды. Античные авторы впервые по­знакомились с венедами не на ран­ней стадии их истории, не в период формирования их этнической общно­сти, а в то время, когда этот процесс завершился и славяне представляли собой уже установившееся и зрелое этническое образование. Ко времени, когда славяне зафиксированы антич­ными авторами как венеды, они уже были одним из самых многочислен­ных племен Европы.

Характеризуя венедов, Тацит под­черкивал оседлый образ жизни, т. е. связанный с земледелием, и этим про­тивопоставлял их кочевым сарматам. Венеды, по его словам, «сооружают себе дома, носят щиты и передвига­ются пешими и притом с большой быстротой; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне.

Сведения римского историка о ве­недах нашли подтверждение и в ар­хеологическом материале. Они жили па больших стационарных поселени­ях, где было развито земледелие и ре­месло, у них были постоянные места захоронений и установившиеся торгово-экономические контакты с сосед­ними племенами. Все это подтверж­дают материалы зарубинецкой и пшеворской культур.

Особо следует подчеркнуть, что источники I в. н. э. сообщают о ве­недах как о едином устойчивом этни­ческом массиве на территории Во­сточной Европы. Тацит отмечал ак­тивность венедов на широких про­сторах между феннами и певкинами, что следует расценивать как военные действия с соседними племенами рубежа нашей эры.

Со второй половины II в. н. э. тер­ритория, заселенная венедами, увели­чивается. Птолемей в своей «Геогра­фии» называет их среди многочислен­ных племен Европейской Сарматии и размещает на южном берегу Балтий­ского моря, на восток от Вислы, «За­селяют Сарматию,— пишет он,— мно­гочисленные племена: венеды — по всему Венедскому заливу; выше Дакии — певкины и бастарны; по всему побережью Меотиды — языги и роксоланы; дальше за ними в глубь страны — гамаксобии и ски­фы-аланы». Далее Птолемей разме­щает несколько десятков других, «ме­нее значительных племен...».

Из приведенных Птолемеем дан­ных можно сделать два важных вы­вода. Первый: территория расселения славян непосредственно примыкала к Балтике, в связи с чем и само Бал­тийское море получило название Вепедского залива. Хотя археологиче­ские материалы, которые можно бы­ло бы безоговорочно связать с древ­ними славянами рубежа или первых веков нашей эры, в Прибалтике пока неизвестны, пренебрегать свидетель­ством Птолемея никак нельзя: устье Вислы и Балтийское побережье были известны как грекам, так и римля­нам в связи с янтарным торговым путем. Этот древний торговый путь, проходивший по течению Вислы, су­ществовал задолго до II в. н. э., и в античный период земли Северной Ев­ропы были лучше известны, чем восточная часть континента.

Данные Птолемея о венедах в При­балтике и отсутствие славянских ар­хеологических памятников того вре­мени можно объяснить лишь непро­должительным появлением венедов в этих землях. Птолемей, очевидно, за­фиксировал именно такое историче­ское событие, исключающее постоян­ное проживание их на этой терри­тории.

Второй важный вывод: венеды, без сомнения, принадлежали к числу ведущих народов Восточной Европы, что подчеркивает автор «Географии», начав перечисление великих народов Серматии именно с них. Птолемей наряду с Плинием и Тацитом опре­деляет венедов I—II вв. н. э. как ав­тохтонное, т. е. коренное, население Восточной Европы. Наконец, Птоле­мей впервые упоминает славян не только под названием «венеды», а, видимо, и под самоназванием — «ставаны» и указывает на их место про­живания южнее галиндов и судинов (племен балтской группы) до ала­нов, живших за Доном, в Предкавка­зье. Такое размещение ставанов пол­ностью согласуется с данными Плиния и Тацита о венедах.

На основании письменных и архео­логических источников можно в основных чертах определить геогра­фию и непосредственных соседей ве­недов.

Северо-восточными соседями их были многочисленные угро-финские племена, жившие в Волго-Окском бассейне и Приуралье. Севернее Припятского Полесья размещались балтские племена, восточная группа ко­торых до рубежа нашей эры занима­ла земли до бассейна Десны и Сейма. Но, как отмечалось, уже в первых веках нашей эры Подесенье заселя­ли славянские племена. Здесь они установили контакты с угро-финнами, жившими в Волго-Окском между­речье.

Во II в. до н. э. в степной части Восточной Европы на историческую арену выступили сарматы. В трудах античных авторов на смену термину «Скифия» приходит новый — «Сарматия». В это понятие они включала также много других, несарматских, этнических групп населения, в том числе и славян.

Район расселения сарматов огра­ничивался в основном полосой сте­пей. Только начиная со II—III вв. значительные группы сарматов про­никли в лесостепную зону, что, очевидно, обусловливалось вторжением в степи других кочевников. Они до­стигли бассейнов Ворсклы, Псла и Сулы на Левобережье, Тясмина и Среднего Поднестровья на Правобе­режье, где столкнулись с местным земледельческим населением.

Сарматы лесостепной части скоро потеряли свои этнические призна­ки —у них, в частности, исчез кур­ганный обряд захоронения, уступив местному, бескурганному. С приходом и конце III в. в причерноморские сте­пи готов политическое превосходство сарматов было подорвано, а гуннское нашествие в конце IV в. окончательно ликвидировало его.

Сложным было этническое разви­тие населения на рубеже нашей эры в нижней части Днестро-Прутского междуречья и Подунавья. Согласно письменным источникам здесь жили северофракийские племена (геты, даки, тирагеты, карпы), смешанное сарматско-фракийское население (тирагеты-сарматы, загадочные «свободные сарматы»), а также ряд германских племен, переселившихся из Северной Европы (атмоны, бастарны, сидоны, а спустя некоторое время — готы, гепиды и др.). Основу древнего населе­ния Нижнего Подунавья и Поднест­ровья составляли фракийцы, восточ­ная граница расселения которых еще в раннем железном веке проходила по Днестру. Остальные племена, упо­минающиеся в источниках, были пришлыми из различных частей Ев­ропы. Этническое смешение еще боль­ше усилилось после завоевания Ри­мом Дакии и размещения здесь рим­ских легионов. Началась постепенная романизация и быстрая деградация фракийского этнического элемента, распад фракийского этнического един­ства. В этих условиях в Подунавье на­чалось последующее очень быстрое расширение славянского массива.

Западными соседями древних сла­вян (венедов) были кельты, северо­восточная граница ареала которых

проходила от современного Закарпа­тья через верховья Вислы и Одера. Прямые территориальные контак­ты между кельтами и славянами, оче­видно, могли быть только на север­ных склонах Карпат, а на востоке их разделяли фракийские племена. На северо-запад от славян жили гер­манские племена, которые были не­посредственными соседями венедов в бассейне Одера и с которыми доволь­но рано установились тесные контак­ты. В значительной мере этому спо­собствовал одинаковый уровень со­циально-экономического и культур­ного развития обеих групп племен. С началом переселения восточногер­манских племен (III в. до н. э.) в Подунавье эти отношения еще более окрепли, поскольку позднее герман­ская миграция частично проходила через западные земли славянских племен.

В таком окружении венеды на ру­беже нашей эры вышли на историче­скую арену и стали известны антич­ным авторам. К сожалению, их све­дения о венедах очень скудны. По­этому в освещении древнейшей исто­рии славянства большое значение имеют археологические материалы, которые, по существу, являются наи­более полными источниками для из­учения тогдашнего общественного развития.

Зарубинецкая культура. Археологи­ческим соответствием славянам-вене­дам является так называемая зарубинецкая культура, оставленная осед­лым земледельческим населением ле­состепной полосы Восточной Европы с рубежа III—II в. до н. э. и до II в. н. э., а также памятники пшеворской культуры в верхнем течении Вислы (II в. до н. э.— IV в. н. э.). Террито­риальное распространение зарубинецкой культуры наиболее полно совпа­дает с восточной частью венедской территории, известной по письмен­ным источникам (от Прикарпатья до Подесенья). Южная граница куль­туры зарубинепких славян проходит между Лесостепью и Степью, а север­ная достигает бассейна Припяти.

В последнее время выяснено, что зарубинецкая культура сложилась на рубеже III—II вв. до н. э. и что основную роль в ее формировании сыграло местное оседлое земледель­ческое население Лесостепи скифско­го периода. На культуру окраинных земель зарубинцев оказали влияние соседние племена. Так, на юге в па­мятниках зарубинепких племен до­вольно чувствителен сарматский эле­мент, в частности, он хорошо просле­живается на металлических украше­ниях одежды. Возможно, именно этот факт имел в виду Тацит, когда наря­ду с противопоставлением кочевых сарматов оседлым воинам отмечал их внешнее сходство. На северо-западе, в районе Припятского Полесья, зарубипецкие древности имеют неко­торые общие черты с материальной культурой поморских племен Повисленья. В Подесеньи прослеживают­ся отдельные черты культуры мест­ного ассимилированного зарубинцами балтского населения.

Тесные межплеменные связи насе­ления Лесостепи с соседями, торгов­ля и взаимные культурные влияния обусловили появление в местном употреблении ряда импортных изде­лий. Это особенно касается античных изделий северопричерноморских го­родов, а также среднеевропейских кельтских предметов. Античные и кельтские импортные товары пользо­вались широким спросом не только у венедов, но и у других европейских племен того времени — фракийцев, германцев и др.

Зарубинецкая культура, сложив­шаяся на местной основе, впитала в себя ряд достижений соседних наро­дов эпохи раннего железного века, видоизменив и приспособив их к сво­им конкретным условиям и потреб­ностям. В период сложных этниче­ских перемещений и миграции пле­мен — так называемого «великого переселения народов» — благодаря тесным контактам происходило вза­имообогащение культур, способство­вавшее распространению в них пере­довых достижений. Все это ускорило процесс формирования славянской зарубинецкой культуры, объединив­шей на общей основе земледельче­ские племена скифского времени.

Сочетание локальных элементов зарубинецкой культуры предыдуще­го периода и культурных заимство­ваний, в процессе формирования но­вой культуры вошедших в нее со­ставными частями, обусловило суще­ствование в зарубинецкой культуре отдельных локальных вариантов: среднеднепровского, верхнеднепров­ского, полесского и деснянского. .В последнее время стала известна еще и южнобугская группа зарубинецкой культуры.

Основными категориями памятни­ков зарубинецкой культуры являют­ся поселения и могильники. В от­дельных районах обнаружены и укрепленные городища. Можно на­звать целый ряд наиболее хорошо из­ученных памятников. Это — поселе­ния вблизи с. Лютеж в устье Ирпеня, около с. Зарубинцы на Переяславщине, Пилипенковая гора под Каневом, Чаплинское поселение и могильник в Гомельской области, Почеп в Брянской области, а также ряд отдельных могильников — Пиро­гов и Корчеватое вблизи Киева, Отвержичи и Велемичи в Белорусском Полесье.

Зарубинецкие поселения не имели четкой застройки. Жилища размеща­лись там бессистемно, часто перестра­ивались. Около жилищ на всех без исключения поселениях было по не­скольку хозяйственных ям, которые использовались как погреба для про­дуктов и как зернохранилища. В не­которых поселениях вне жилищ об­наружены очаги, иногда с остатками железного шлака и другими ремес­ленными отходами. Такие очаги бы­ли связаны и с производственной дея­тельностью, в частности обжигом ке­рамики.

Вещественный археологический ма­териал и письменные источники характеризуют носителей зарубинецкой культуры как оседлых земледель­цев. Хотя металлических изделий на поселениях и могильниках найдено сравнительно немного, однако они представлены довольно широким ас­сортиментом: производственным ин­вентарем (серпы, косы, пробойники, долота, топоры, рыболовные крюч­ки); бытовой утварью (ножи, шила, иголки, шпильки, различные обоймы, гвозди, скобы, костыли); украшения­ми и предметами личного туалета (браслеты, фибулы, застежки, булав­ки, перстни, подвески, серьги, раз­личные бляшки, поясные крючки); предметы вооружения (наконечники стрел, копий, дротиков). Наличие та­ких металлических предметов раз­личного назначения свидетельствует о том, что население зарубинецкой культуры владело рядом хорошо раз­витых ремесел, в том числе обработ­кой черных и цветных металлов. Железообработка у зарубинцев достигла такого уровня развития, что могла полностью удовлетворить их потреб­ности.

Расселение древних славян. Начиная с рубежа нашей эры славяне посте­пенно расширяли свою территорию, втягивая в процессы славянского эт­ногенеза соседние племена. Расселе­ние славянских племен объясняется как причинами внутреннего разви­тия их общества, так и общеисториче­ской обстановкой, сложившейся в то время в Восточной Европе.

Социально-экономическое развитие славянского общества в первых веках нашей эры ознаменовалось значи­тельным ростом общего уровня хо­зяйственной деятельности. В само­стоятельную область ремесла выде­лились добыча и обработка металлов, в результате чего возникли отдель­ные металлургические центры, где работали мастера-профессионалы. Примером такого металлургического центра может быть поселение вблизи с. Лютеж, которое длительное время поставляло железо на широкий ры­нок. Между этим центром и север­ными лесными племенами, юго-запад­ными соседями славян — фракийским населением — и античными города­ми Северного Причерноморья сущест­вовали активные торговые связи. По­добные Лютежскому производствен­ные центры выступали и как центры активных торговых отношений с со­седями.

Благодаря развитию металлургии и металлообработки значительно усо­вершенствовались орудия земледелия, являвшегося основой экономики. Ста­ло возможным обрабатывать даже тя­желые почвы юга Лесостепи. Успехи в развитии хозяйства способствовали укреплению межплеменных контак­тов, постепенному проникновению славянского этнического элемента на соседние земли. Одновременно про­исходили изменения в социальных отношениях внутри общества: на сме­ну родовой общине приходит терри­ториальная, а такое общественное звено, как семья, становится способ­ным вести хозяйство на самостоятель­ных, частных началах. Новые соци­альные отношения в условиях более высокого уровня развития производи­тельных сил и производственных от­ношений разрушали вековые родоплеменные институты.

Внутреннее экономическое разви­тие славянского общества стало ос­новной причиной расселения славян на широкой периферии, охватившей Поднепровье и прилегающие терри­тории. В отличие от общеевропей­ских перемещений, славянское рассе­ление было радиальным и представ­ляло собой равномерное расширение славянского ареала. Кроме того, оно происходило не стремительно, на краткое время, а стабильно и посте­пенно. В процессе расселения славя­не не отрывались от основных земель, а постоянно поддерживали контакты со своим основным этническим мас­сивом и, таким образом, не нарушали этнического единства. Однако наибо­лее существенной специфической чер­той славянского расселения было то, что оно носило характер исключи­тельно мирной колонизации. Именно этим объясняется тот факт, что в Подунавье, где существовала очень сложная этнографическая обстанов­ка, славяне не только успешно пере­жили ее, но и стали определяющим этническим элементом после гуннско­го нашествия.

Одним из основных районов коло­низации зарубинецкими племенами было междуречье Десны, Сейма и Сожа, куда они начали массовый вы­ход в I—II вв. н. э. Ранее эти земли занимали две этнически разные груп­пы племен. По Десне проходила во­сточная граница расселения балтских племен, известных в археологии как носители юхновской культуры. На во­стоке балты граничили с угро-фин­ским населением Волго-Окского междуречья. Южными соседями балтов были многочисленные иранские пле­мена, достигавшие течения Сейма. Подесенье, куда была направлена славянская колонизация, представ­ляло собой, таким образом, погранич­ную полосу между балтами, иранца­ми и угро-финнами.

В Нижнее Подесенье зарубинецкие племена проникли еще до начала на­шей эры, о чем свидетельствуют по­гребальные памятники в селах Пуховцы и Погребы и ряд поселений в районе Чернигова. Большая группа зарубинецких поселений обнаружена и в районе нижнего течения Сейма. Аналогичные памятники известны на Левобережье Верхнего Поднепровья, по течению Сожа и Ипути. Черты ма­териальной культуры деснинской позднезарубинецкой группы памят­ников сложились не на Десне, а еще в Среднем Поднепровье, откуда они были перенесены на Среднюю и Верхнюю Десну в сформированном виде. Предыдущие юхновские эле­менты в деснинской зарубинецкой группе представлены очень слабо. Это свидетельствует о том, что поднепровские славяне быстро ассими­лировали, а частично и вытеснили в данном районе местное балтское на­селение.

Одновременно с колонизацией Подесенья зарубинецкие племена стали продвигаться вверх по течению Днеп­ра. Они достигли устья Березины, а местами — и современной Смоленщины. В Верхнем Поднепровье зарубинецкое население встретилось с носи­телями так называемой милоградской культуры. Миграция сюда славян проходила постепенно, на протяже­нии нескольких веков. В таких усло­виях неминуемо происходило взаимо­проникновение, взаимообогащение культур пришлого и местного насе­ления. Какая-то часть милоградских племен, возможно, отступила дальше на север, в район культуры штрихо­ванной керамики, что обусловило воз­никновение широкой зоны смешан­ных контактов.

Археологические данные подтверж­даются и материалами гидронимии. Вместо балтских гидронимов в во­сточной части Верхнего Поднепровья появляются славянские названия рек. В последнее время славянские древ­ности найдены и на среднем течении Южного Буга, что свидетельствует о расселении славян в юго-западном направлении. Здесь известны не­сколько десятков зарубинецких посе­лений первых веков нашей эры. Побужские памятники, подобно деснянским, отражают те же процессы раз­вития зарубинецкого общества и представляют собой однотипные яв­ления. Близкое соседство с сарматскими племенами наложило отпеча­ток на материальную культуру насе­ления Побужья. В побужских памят­никах заметны также черты культу­ры фракийских племен, которая перед этим на протяжении длитель­ного времени была распространена в Поднестровье и смежных землях. В это же время славянское население стало осваивать и бассейн Среднего Поднестровья, создав сплошной мас­сив славянских земель до южных от­рогов Карпат включительно.

Несколько иначе сложились отно­шения зарубинецких славян с южны­ми кочевыми сарматами. Попытки лесостепных земледельцев проник­нуть в плодородные черноземные сте­пи потерпели неудачу. Согласно ар­хеологическим данным установлено только, что такие попытки действи­тельно были. Об этом свидетельству­ют зарубинецкие впускные погребе­ния в более ранние курганы вблизи сел Верхняя Мануйловка и Дяченков на Пеле и возле Лубен на Суле. Более заметным оказалось влияние зарубинецкой культуры на юге, по течению Днепра, где ее элементы прослеживаются в позднескифских городищах Нижнего Днепра.

Во II в. н. э. зарубинецкая куль­тура прекратила свое существование, но население, оставившее памятники этой культуры, продолжало разви­ваться в новых исторических усло­виях. На смену зарубинепкой куль­туре в лесостепной полосе современ­ной территории Украинской ССР во II в. н. э. пришла так называемая черняховская культура и культура позднезарубинецких племен.