Givishvili_G_V_Ot_tiranii_k_demokratii_Evolyutsia_politicheskikh_institutov

6.2. Двухпартийная система как метод и средство	323

ровным счетом. В американской истории не могло бы появиться упоминания о том, чего не было. Хотим мы того или нет, нельзя не признать, что центральным пунктом и болевой точкой противоречий между Севером и Югом были не столько действительно имевшие место серьезные экономические, политические или финансовые разногласия, сколько все же моральные соображения. Не существовало бы их, не произошло бы никакой сецессии и последовавших за ней событий. В конечном счете, все сводилось к тому, что южане отстаивали свое право оставаться рабовладельцами, северяне сражались за право афроамериканцев обрести свободу. И, коль скоро Вы сослались на слова Линкольна, я также напомню его слова о том, что «дом, который распался на куски, не может стоять. Я полагаю, что наша система управления, в которой половина стоит за рабов, а половина — за отмену рабства, не может быть стойкой». Из сказанного можно было бы сделать вывод, что главную задачу для себя Линкольн видел в том, чтобы всеми доступными ему средствами предотвратить раскол страны. Но, будучи реалистом и прагматиком, он отчетливо осознавал, что главное зло для нее представляет именно рабство, поляризующее американское общество. Поэтому, несмотря на то, что он не был фанатиком аболиционизма, рабство было ему отвратительно, и он без колебаний принял вызов, брошенный ему южанами.

— Я полагаю, господин Токвиль «вскрыл» истинную причину Гражданской войны, которая, впрочем, не является секретом для большинства непредвзятых исследователей, — заметил Рузвельт, одобрительно кивая головой и улыбаясь Токвилю.

6.2. Двухпартийная система как метод и средство

Получив столь авторитетную поддержку своим словам, тот продолжал. — Эта война явилась чрезвычайной мерой разрешения неразрешимого конфликта, возникшего из-за столкновения интересов в отношении рабовладения между двумя большими группами американского общества. Дальнейшая внутриполитическая история США развивалась в гораздо менее острых формах, в русле, главным образом, словесных баталий, ведшихся между политическими партиями по вопросам управления страной. Выше я говорил о том, что характер анг- ло-американской цивилизации явился результатом двух совершенно разных начал, которые весьма часто находились в противоборстве друг с другом. Я имел в виду приверженность религии и дух свободы. Причем первое начало представлялось незыблемым и статичным, второе

324	Глава 6. Рождение и эволюция США

— динамичным, подверженным постоянному движению, преобразованию и усовершенствованию различных аспектов общественной жизни. Меня поправили, заметив, что специфически протестантский вариант христианства сам, в свою очередь, был порожден стремлением к свободе… предпринимательства. Поэтому следует говорить не о двух, а лишь об одном начале — индивидуализме, производящем эти два различных, но взаимодополняющих феномена. Но если это и так, то несомненно бесспорно другое. Что два начала включает в себя характер политической деятельности американцев. В ней с одной стороны — недоступное переменам, чуть ли не сакральное отношение к духу и букве Конституции, с другой — нечто столь податливое и гибкое, что кажется, может принимать любой оборот и как угодно комбинироваться в зависимости от потребностей текущего момента. Здесь я имею в виду институт многопартийности, а также политические убеждения и пристрастия. Американцы в массе своей необыкновенно законопослушны и, вместе с тем, необычайно активны в области законодательных инициатив, исходящих от партий, и в части претворения их в жизнь.

Триада из Конституции, принципа разделения власти и системы «сдержек и противовесов» создала предпосылки, благоприятствовавшие развитию американской цивилизации. Чтобы перевести возможность в реальность требовался механизм активизации созданного потенциала. Этот механизм был найден в лице свободной конкуренции партий, выражающих существенные интересы больших групп политически активных граждан. Ибо только такого рода конкуренция позволяет выявлять и находить решения наиболее злободневных проблем развивающегося общества на основе приемлемого для всех сторон компромисса. Вместе с тем, особенное достоинство демократии состоит в том, что, выражая интересы большинства, она не подавляет интересы также и меньшинства, позволяя озвучивать надежды и чаяния не только больших, но и малых политически активных групп граждан. И когда их голос, усиленный посредством партийного рупора, становится слышимым и признается не противоречащим общему благу, он становится движущей силой позитивных перемен. Ведь демократия питается инициативой снизу из множества взаимно противоречивых источников. Поэтому поиск консенсуса становится для нее категорическим императивом, как выразился бы Иммануил Кант. Демократия — дитя компромисса, социально-политическая система, признающая право каждого индивида выбирать свой жизненный путь, не ущемляющее подобное же право других. Таким образом, она признает, что благо одного достигается не за счет блага других. В отличие, например, от ав-

6.2. Двухпартийная система как метод и средство	325

тократии, которая выражает интересы одиночек, либо чрезвычайно узкого круга людей и не развязывает узлы противоречий, существующих в любом обществе, а еще туже затягивает и консервирует их, сохраняя за собой привилегии и льготы, недоступные другим. Вот почему главным, ключевым признаком демократии можно признать свободу межпартийной конкуренции, которая разрешает существующие и возникающие противоречия и, тем самым, удовлетворяет частные и общественные интересы гораздо эффективней и плодотворней, нежели любое авторитарное правление, подавляющее конкуренцию. Вместе с тем, эта свобода дает социально-политической системе общества возможность совершенствоваться до бесконечности. Демократия не есть достигнутый, а потому застывший, мертвый идеал. Она открыта развитию, в отличие от авторитаризма, совершенно лишенного возможности эволюционировать, как показывает опыт традиционных цивилизаций Востока.

Но мы бы ошиблись, признав демократию панацеей от всех бед, подстерегающих цивилизованное общество. Поскольку уже дело людей выбирать, как им пользоваться преимуществами демократии, и даже пользоваться ли ими вообще. Ведь она не дар свыше, а результат длительной, упорной борьбы за права, противоречащие сложившимся политическим, хозяйственным или культурным обычаям. Инертность населения — тех, кто не способен (в силу тех или иных причин), или не стремится отстаивать свои частные интересы и гражданские права, слишком часто служит более серьезным препятствием для победы демократии, нежели прямое противодействие ее открытых врагов. К тому же и распоряжаться ее возможностями следует с умом и ответственно. Безответственные же невежды, оправдывая свои глупости ссылками на ее авторитет, лишь порочат ее репутацию в глазах обывателей. Еще больший вред наносят ей ее скрытые враги — демагоги и олигархи, творя беззакония и прикрываясь ее добрым именем как эгидой для сокрытия своих корыстных целей.

Зная мое пристрастие к поиску первоисточников того или иного явления, вы не удивитесь тому, что анализ истории политических партий США я начну с их предистории. Не успели улечься страсти по поводу выборов Джорджа Вашингтона первым президентом США, как назначенный им министром финансов (генеральным казначеем) Александр Гамильтон начал собирать коалицию для реализации своего амбициозного финансового плана. Цель последнего состояла в том, чтобы выплатить государственный долг, накопившийся за время войны, восстановить кредит, а также устойчивость денежной системы. Но план не ограничивался этих назревших проблем, он метил на перспек-

326	Глава 6. Рождение и эволюция США

тиву. Предполагалось, что в общую сумму госдолга будут включены также и долги штатов, для покрытия которых необходимо было вводить налоги на население, главным образом, в виде акцизов на спиртные напитки. Тем самым Гамильтон усиливал вертикаль власти, ограничивая полномочия и влияние штатов, привязывая их кредиторов к центральному правительству, а также создавая прецедент для дальнейшего увеличения федеральных налогов.

Сомнений в том, что раздувшийся госдолг следовало выплачивать, ни у кого не было. Проще всего обстояло дело с выплатой прозрачного внешнего долга. Но спекулянты и здесь нашли возможность заработать капиталы. Переправляя за границу государственных бумаг на миллионы, «мелочь» в виде сотен тысяч они прибирали к своим рукам. Еще прибыльнее для спекулянтов стала акция по выплатам внутреннего долга. К началу функционирования кабинета Вашингтона более 80 % обесценившихся долговых бумаг осело в карманах вторичных вла- дельцев-перекупщиков. Однако очень скоро, по мере укрепления государственной машины и общей стабилизации обстановки цены на федеральные обязательства резко пошли вверх. И к осени 1789 г. все 40 миллионов суммарного внутреннего долга оказались поделенными между лишь 15–20 тысячами кредиторов-спекулянтов, в основном, из северных штатов. В результате торгово-промышленная буржуазия Севера стала владельцем огромного капитала, который еще необходимо было освоить, активизировать, заставить работать. Чтобы добиться осуществления этой стратегической задачи, нацеленной, в том числе, на усиление прерогатив федеральной власти, Гамильтон настаивал на создании центрального банка. Последний был призван решить проблему острой нехватки свободной звонкой монеты, стабилизировать курс доллара и финансировать крупную буржуазию непосредственно за счет государственных средств. Сторонники Гамильтона — в основном предприниматели, финансисты и спекулянты, которых стали называть федералистами, были довольны.

Проект, однако, столкнулся с упорной оппозицией со стороны землевладельцев всех рангов, мнение которых выражал Томас Джефферсон. Он апеллировал, в частности, к конституции, настаивая на том, что образовать этот банк, значит выйти за пределы полномочий, предоставляемых ей правительству. Это значит «завладеть безграничной сферой власти, не поддающейся более каким бы то ни было ограничениям», как он выражался. Гамильтон парировал его слова доказательством того, что «подлинным критерием конституционности… должно быть отношение целей и средств — характера средства, используемого для осуществления полномочий, и цели этих полномо-

6.2. Двухпартийная система как метод и средство	327

чий». Парадоксально, но Гамильтон, фактически, развивал мысль Джеймса Мэдисона — единомышленника Джефферсона о том, что «если ставится цель, то дозволены и средства, если придается общая власть для достижения какой либо цели, то сюда включаются и любые частные полномочия, служащие этой цели». Мнение Гамильтона взяло верх. Тем самым государству предоставлялась возможность впредь наделять себя любыми полномочиями, прямо не запрещенными конституцией, а последней была придана гибкость, которая позволила приспосабливать ее к нуждам времени без больших текстуальных изменений. Еще одна инициатива, продавливаемая Гамильтоном, касалась стимулирования развития промышленности и организации мануфактур для обретения страной экономической независимости и создания мощного военно-экономического потенциала. При этом, в отличие от Адама Смита, полагавшегося на «невидимую руку» рынка, он считал, что на той начальной стадии экономического развития, на которой находилась Америка его времени, ей следовало опираться на твердую руку государства. Естественно, что этот государственный протекционизм должен был осуществляться за счет массы мелких собственников, в сущности — всего населения страны. Программа была принята с восторгом самыми состоятельными слоями США, но холодно — самыми широкими.

Недовольство фермерской в основе республики конверсией государственного долга, введением крайне непопулярных налогов, учреждением Национального банка, разгулом спекуляции и стремительным обогащением буржуазии северо-востока только нарастало. Союз последних с плантаторами юга, заключенный на конституционном съезде, начал давать трещины. Конгресс и штаты стали размежевываться по региональному признаку — Север против Юга. Благая цель, которую ставил перед собой Гамильтон — национальное единение — не только не приближалась, но напротив, отдалялась. Тем более, что финансовый кризис 1792 г. поколебал экономическое благополучие страны. Оказалось, что ни материальная ее база, ни финансовая система, ни людские ресурсы еще не были готовы к промышленному перевороту, на который ее толкал Гамильтон, не считаясь с естественной инерцией развития. Ко всем прочим неприятностям, посыпавшимся на министра финансов, его заподозрили в аристократических и промонархических убеждениях. А монархия в сознании народа ассоциировалась с недоброй памятью об английском владычестве. Поэтому кличка «монархист» воспринималась как позорное клеймо в молодой республике. Чем и воспользовались основательно укрепившие свои позиции противники федералистов для их дискредитации, пугая общественность

328	Глава 6. Рождение и эволюция США

призраком монархизма. За оппозицией, состоящей, главным образом, из плантаторов и фермеров, чьи интересы озвучивали Джефферсон и Мэдисон, долго не могло утвердиться определенное наименование, поэтому одни звали их республиканцами, другие — демократами, третьи

— демократо-республиканцами, а четвертые — джефферсонианцами. И в то время как популярность федералистов в обществе таяла, а их подавляющее преобладание в конгрессе было подорвано, эта оппозиция, еще не обретшая общепринятого названия, завоевывала симпатии в массах и сторонников в конгрессе.

Вследствие этого единственным кандидатом в президенты от партии федералистов, победившим после того, как Вашингтон отказался баллотироваться на этот пост третий раз, был Джон Адамс. И продержался он не больше одного срока, сдав свои полномочия Джефферсону на выборах 1801 г. Поскольку к тому времени федералисты совершенно дискредитировали себя. Во-первых, они приняли репрессивные законы: «Об иностранцах» и «О подстрекательстве к мятежу». Первый из них, направленный против проживавших в США французах, фактически, вел дело к войне между США и Францией, которая в глазах большинства американцев все еще представлялась дружественной страной, оказавшей им большую помощь в обретении независимости от Англии. Посему шовинистический угар, подогреваемый федералистами, не мог продержаться в стране сколько-нибудь долгое время. Второй чрезвычайный закон ставил вне закона практически любую оппозицию, попирая тем самым «священный» билль о правах, что было недопустимо не только для сторонников Джефферсона, но и почти для всех граждан республики. И все же последней каплей, переполнившей чашу их терпения, явился новый налог на дома и рабов, предназначенный для содержания армии. Он задел интересы не только всех земледельцев, но и городское население, тем более, что мало кто считал необходимым содержать армию, которой не с кем было воевать. Американское общество отвернулось от федералистов, и к 1807 г. их партия исчезла с политического горизонта США.

Была ли экономическая политика Гамильтона логичной и целесообразной? Говоря абстрактно — несомненно. Но, во-первых, она слишком опережала время. Условия для ее применимости еще не были созданы, следовательно, она лишь «сеяла семена», тогда как снять урожай предстояло в не слишком, но все же далекой перспективе. Вовторых, так как она была автоматически связана с усилением политики централизации («вертикали власти»), она противоречила интересам

формирования устойчивых традиций демократии, которые, как ни парадоксально, питались скорее аграрным Югом, чем промышленным

6.2. Двухпартийная система как метод и средство	329

Севером. В этом-то и таилась самая серьезная опасность, как для демократии, так и для американского общества в целом. В-третьих, поскольку последнее вóвремя осознало эту угрозу, то стремление ее предотвратить как раз и породило соперничающие партии, и послужило стимулом для возникновения многопартийной системы в США.

Сходные причины, кажущиеся на первый взгляд экономическими, но в действительности являющиеся психологическими, связанными со

стремлением индивидов к свободе посредством достижения ими хозяйственной независимости, породило политическую жизнь и конкуренцию политических партий как таковую более двух с половиной тысяч лет назад. В Аттике времен Солона после принятия им его знаменитых законов образовалось три партии. Партию диакриев составляли, в основном, жители относительно бедных горных областей и городская беднота — феты. Они, разумеется, желали большего, нежели одного лишь «стряхивания бремени» долговых обязательств и требовали передела земли в свою пользу, а также расширения политических прав. Относительно более богатые обитатели плодородных равнин и старая родовая знать образовывали партию педиэев. Они добивались отмены солоновых законов, ставивших преграды к их безудержному обогащению. Наконец, ремесленники, торговцы и зажиточное крестьянство объединялись в партию паралиев. Они настаивали на сохранении законов Солона, будучи вполне довольны теми возможностями, которые они предоставляли, с одной стороны, и теми ограничениями, которые они вводили — с другой. Но стоило Солону на 10 лет добровольно покинуть Элладу, чтобы посмотреть со стороны как примут его законы афиняне, в городе начались смуты. И ко времени его возвращения Писистрат во главе диакриев совершил государственный переворот, установив тиранию. Ее афиняне сбросили лишь 50 лет спустя при Клисфене.

Другим примером закономерности возникновения партий, конкуренция которых способствовала, предшествовала и сопутствовала рождению демократии, может служить английская история. В смутные времена правления Карла II английское общество раскололось на мо- нархистов-консерваторов тори и сторонников реформ вигов, чьи напыщенные речи, по выражению господина Черчилля (поклон в его сторону), состояли из вздохов, всхлипываний, стонов, икоты, и, тем не менее, достигли желаемого. Именно, был принят «Хабеас Корпус Акт», утверждавший презумпцию невиновности, гарантирована неприкосновенность частной собственности и, в конце концов, совершена бескровная «славная революция». К слову, в США были свои виги, что не удивительно, принимая во внимание культурные связи между

330	Глава 6. Рождение и эволюция США

бывшими колониями и их метрополией. Однако как партия они возникли только в середине XIX в. и просуществовали несколько больше двадцати лет. Что же касается сторонников Джефферсона-Мэдисона, то они завершили оформление в четкую партийную структуру лишь в 1828 г., приняв при этом название демократической, разделяющей идеалы либерализма, и победив на президентских выборах того же года (Эндрю Джексон).

На церемонии вступления в должность президента Джефферсон сформулировал главные «правила игры» в американской политике. Смысл их состоял в признании того, что партийная борьба относительна, поскольку она ведется вокруг методов использования власти; партийное согласие абсолютно, ибо оно распространяется на принципы и сущность государственного правления. Все участники политической игры достаточно глубоко заинтересованы в сохранении существующего порядка, чтобы придти к пониманию необходимости компромисса для сосуществования друг с другом и примириться, в случае надобности, с поражением своих частных устремлений. Поскольку все они и победители и побежденные — имеют, в конечном счете, общие конечные цели и общую судьбу. «Борьба мнений, — говорил он, — решена голосом народа, высказанным в соответствии с правилами конституции, и теперь, конечно, все последуют воле закона и объединятся в совместных усилиях для достижения общего блага». Он призвал покончить с политической нетерпимостью, тем более, что, как он утверждал, расхождение мнений — это еще не расхождение в принципах, в отношении которых «все мы республиканцы, все федералисты». Объединять же их, по его замыслу, должны были постулаты, во главу угла которых ставились: «Мир, торговля и честная дружба со всем странами, опутывающие союзы — ни с кем; поддержка властей штатов во всех правах.., сохранение федерального правительства во всей его конституционной силе как якоря нашего внутреннего спокойствия и внешней безопасности.., верховенство гражданской власти над военной; экономия в государственных расходах — дабы не слишком обременять труженика; честная выплата наших долгов и священное сохранение общественного доверия; поощрение сельского хозяйства и его служанки торговли.., свобода религии, прессы и личности».

Но эта буколическая, если можно так выразиться, политика, которой так или иначе пытались следовать три последующих президента

— однопартийцы Джефферсона, имела своим результатом то, что южные рабовладельческие штаты, где прежде кипела жизнь, постепенно приходили в упадок, превращаясь в бедное аграрное и, главное, — консервативное захолустье. Центр деловой жизни смещался на Запад,

6.2. Двухпартийная система как метод и средство	331

где шло интенсивное освоение новых земель фермерами-пионерами, и на Северо-восток, куда прибывали массы иммигрантов из Европы, способствуя бурному расцвету промышленности и торговли, науки, культуры и образования. Во многом благодаря им ожила недобитая гидра федерализма с ее не укрощенным стремлением к усилению влияния центрального правительства и ограничению власти штатов, ставкой на развитие мануфактур и банковской системы, экономический протекционизм и последовательную критику рабства. Эта гидра воспрянула в виде вышеупомянутой партии вигов. Из их среды вышел Авраам Линкольн, позже возглавивший республиканскую партию, образованную в 1854 г. и взявшую на себя труд по продвижению американского общества по пути прогрессивно радикальных реформ.

С тех пор и до наших дней политическую жизнь в США определяет, прежде всего, борьба за лидерство между демократической и республиканской партиями. Но распределение ролей между ними не оставалась строго заданной и менялась в зависимости от момента, обстоятельств и задач, стоявших перед нацией. Более того, с ними произошла метаморфоза. Так, почти безраздельно пребывая у кормила власти около полувека, к началу XX столетия республиканцы постепенно утратили ореол реформаторов и стали ассоциироваться с закоренелыми консерваторами. Демократы напротив, расставшись с символом элитарности, приобрели облик выразителя интересов широкой коалиции социально слабо защищенных групп населения. Например, если республиканцы, придя к власти, законодательно отвергли рабство, предоставили чернокожим соотечественникам формальные права гражданства и этим посчитали свою миссию исполненной, то демократы пошли дальше и поставили вне закона остававшееся в силе расовое разделение и дискриминацию по расовому признаку.

Марксисты постоянно подвергают критике американскую политическую систему, в частности, за то, что партийные различия между демократами и республиканцами якобы носят второстепенный характер и сохраняются для того, чтобы создавать у массового избирателя иллюзию выбора при отсутствии реального выбора и, тем самым, предотвращать опасную для господствующего класса радикализацию масс. Ибо, говорят они, «в Америке есть только одна партия — Партия Собственности, которая имеет два отделения — республиканцев, критически настроенных к примирительному приспособлению (прозванных поэтому „консервативной партией“) и демократов, выступающих в последнее время за такое приспособление и поэтому окрещенных „либеральной партией“. На самом деле в Америке часто всплывает на поверхность и столь же часто тонет великое множество партий. Среди

332	Глава 6. Рождение и эволюция США

барахтающихся на плаву не только такая курьезная как вегетарианская, или такая экзотическая как антимасонская, но и социалистическая рабочая и даже коммунистическая. Сам факт их существования и участия в выборах показывает что, во-первых, их права и свободы, гарантированные Биллем о правах, никем не подвергаются сомнению, для них, даже самых враждебных господствующей системе, не делается исключений. Во-вторых, их более чем скромная или, откровенно говоря, ничтожная роль в современной политической жизни США указывает на то, что доминирующее большинство американцев не симпатизирует их идеям, в особенности, идеям, рекламируемым коммунистами.

Вместе с тем, насколько демократична политическая система США, настолько же демократичны обе ведущие их партии. В них отсутствуют фиксированное членство, жесткая иерархическая структура и строгая внутренняя дисциплина, которая подразумевает обязательное выполнение решений вышестоящих органов, съездов и конференций не только нижестоящими партийными организациями и рядовыми членами, но также и парламентариями, избранными от имени и при ее поддержке. Напротив, они отличаются достаточно свободным членством и относительной независимостью своих базовых структурных организаций — комитетов, создаваемых по территориальному признаку из числа постоянных активистов. При этом конгрессмены и сенаторы воспринимают точку зрения руководящих партийных органов лишь как рекомендацию, и голосуют настолько свободно, что порой между президентом и членами конгресса от той же партии могут возникать острые разногласия.

Гражданская война нанесла невосполнимый урон не только численности нации, но и ее физическому и особенно нравственному здоровью, поспособствовав забвению высоких моральных принципов „отцов-основателей“. О тех годах писали, что: „партии периода после гражданской войны опирались не на принципы, а на патронаж, боролись не за идеи, а за должности. Хотя они никогда не славились острыми принципиальными разногласиями, этот период был особенно примечателен. Он поднял неприкрытую жажду власти до уровня всеобщего кредо“. Набиравший силу крупный капитал желал от государства немного — невмешательства в свои дела, которое он получал либо в результате слабости правительства, либо в случае необходимости путем давления, угроз или коррупции»xii. Особенно охотно представляла ему услуги такого рода «спасительница Союза» — республиканская партия, множеством зримых и незримых нитей связанная с элитой лагеря триумфаторов — предпринимателями северо-востока. Америка,