Том 2 Приложение Трубицын

Кореи, Китая и Средней Азии и Ирана уже в период империализма также проводилась в интересах и по инициативе крупных предпринимательских кругов. А поскольку экономический мотив экспансии оставался в силе, а на некоторых направлениях (весьма важных и крупных) и доминировал, есть основания говорить об экономической природе экстенсивной стратегии. Ка-

ким бы не было по своему характеру это присоединение, мирным или воен-

ным, по инициативе России или без нее, это было расширение территории со всеми вытекающими последствиями.

Поэтому, исключив из приведенных тренд-структур закрепощение, мы не исключаем из них другое важнейшее обстоятельство – избыток ресурсов и территорий и малочисленность населения. Следовательно, русская история в выявленных на предыдущих этапах закономерностях продолжается, продол-

жаются и попытки репрессивной модернизации. Если возникновение кре-

постного права и в целом несвободное состояние российского общества формировалось под влиянием избытка ресурсов и дефицита рабочей силы, то вполне резонно ожидать их рецидивов в будущем.

То обстоятельство, что «растекание» на восток и юго-восток не требова-

ло сверхусилий империи, не означало сокращения военных расходов. Напро-

тив, геополитический вес страны неуклонно рос, вхождение в «шестерку» означало высокую внешнеполитическую активность, требовало внимания к армии, флоту, военной промышленности. Поэтому сложившаяся в XV – XVII

вв. система взаимозависимости (механизмы деградации под влиянием внеш-

неполитического фактора – рис. 13 – 14) будет продолжать действовать и те-

перь, и вместе с другими обстоятельствами сыграет свою роковую роль.

Важно обратить внимание на качество приобретаемых ресурсов. Со времени ликвидации Крымского ханства во второй половине XVIII в. до за-

крепления на Кавказе и в Средней Азии во второй половине XIX в. Россия приобретала и осваивала самые плодородные и удобные для сельского хо-

зяйства земли. Этот факт отмечает и делает из него далеко идущие выводы Миронов. «Экспансия в южном направлении увеличивала не только общий

201

земельный фонд, но и степень его использования, так как по мере передви-

жения границы на юг доля земли, пригодной для земледелия и скотоводства возрастала»1. В этом легко убедиться, сопоставив доли пахотных земель на юге и на севере2. Ниже мы вернемся к вытекающим из этого последствиям,

здесь же заметим, что и без присоединения восточных и юго-восточных тер-

риторий ресурсов было более чем достаточно. На момент правления Николая

I фиксируется огромный избыток естественных ресурсов, коим располагает казна только в коренной – европейской части страны. Кроме используемых государственными крестьянами земель, «в непосредственном обладании каз-

ны было еще множество ненаселенных земель и лесов; такой считалось око-

ло 90 млн. десятин, а казенного леса – около 119 млн. десятин»3. Тот факт,

что на момент середины XIX в. внутренние ресурсы коренной части России все еще не были исчерпаны, говорит продолжение и даже ускорение внут-

ренней колонизации после Великой реформы4.

Рассмотрим демографическую динамику России в сравнении с западно-

европейской и японской.

В период средневековья и к началу нового времени численность и плот-

ность населения России крайне невелики, просто несопоставимы с западно-

европейскими и японскими. Урланис оценивает население европейской части России (в границах 1914 г.) в начале XI в. в 8,5 млн. чел., а плотность – 1,6

чел. на кв. км, численность населения Киевской Руси – в 5,3 млн. чел., плот-

ность – 4 чел. на кв. км5. В период петровских реформ численность населения европейской России Урланис фиксирует как 21 млн., население самой пет-

ровской Руси (1700 г.) он оценивает в 13 млн. чел., плотность населения – в 3,2 чел. на кв. км6. Миронов фиксирует население России в 1719 г. в 15,6

млн., плотность – 3,5 чел. на кв. км., но с 1646 по 1914 г. население увеличи-

1Миронов Б.Н. Социальная история России, т. 1, с. 46.

2Там же.

3Ключевский В.О. Соч., т. 5, с. 251.

4Яцунский В.К. Роль миграций и высокого естественного прироста населения в заселении колонизировавшихся районов России // Историческая география России. Сб. 83. М., 1970. С. 34–62.

5Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе, с. 117–118.

6Там же, с. 130.

202

лось с 7 до 178 млн. чел., или в 25 раз, население европейской части страны – с 6,7 млн. до 143,3 млн. чел1. По темпам роста населения в новое время Рос-

сия стала лидировать, уступая из всех западных стран только США. В ре-

зультате к середине XVIII в. она стала самым населенным государством в Европе. В 1762 г. на долю России приходилось 18% населения всей Европы

(или 23,2 из 130 млн. чел.), в 1800 г. – 22% (39 из 175), в 1850 г.– 27% (68,5 из

255), в 1910 г. – 32% (161 из 505 млн. чел.)2.

Однако плотность населения росла не так быстро в силу прироста терри-

тории. За тот же срок – с 1646 по 1914 г. – территория России увеличилась с

14,1 до 21,8 млн. кв. км, или в полтора раза, территория европейской части страны – с 4,1 до 4,8 млн. кв. км3. На картограммах (рис. 1) можно увидеть,

что плотность населения европейской части России становится сопоставимой с Западной Европой только к началу XX в. Она достигает «критической» – 12

– 19 чел. на кв. км – только во второй половине XIX столетия (см. табл. 17)4.

Если верно предположение, что плотность 10 – 15 чел. на кв. км есть показа-

тель начала трансформации аграрного общества в индустриальное, понятно,

почему признаки капитализма в России обнаруживаются только в XIX в.

График роста плотности населения (рис. 22) также показывает, что Россия подошла к необходимому фактору модернизации с задержкой в 7 – 8 столе-

тий по сравнению с Западной Европой и Японией5. Наглядно демонстрирует это и таблица сравнительной динамики численности и плотности населения стран Западной Европы, Японии и России во II тысячелетии (табл. 18).

Механизм торможения модернизации. Итак, обнаруживается два встречных факта русской истории XIX в.: рост населения, с одной стороны,

наличие никем не занятых огромных массивов земли, с другой. Отсюда две тенденции: интенсификация и колонизация. «Рост плотности населения по-

1Миронов Б.Н. Социальная история России, т. 1, с. 20, 66.

2Там же.

3Там же.

4Миронов Б.Н. Социальная история России, т. 1, с. 20, 66. См. также: Водарский Я.Е. Население России за

400лет (XVI – начало XX в.). М., 1973. С. 2–28; Водарский Я.Е. Население России в конце XVII – начале XVIII в. М., 1977. С. 192–193; Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII – пер. пол. XIX в. М., 1963.

5Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе, с. 294–295.

203

стоянно толкал крестьянство не только к колонизации, но и к интенсифика-

ции»1. Однако до реформы интенсификация шла слабо, что видно по дина-

мике урожайности: в течение XVI – первой половины XIX вв. она снижалась.

С отменой крепостного права и под влиянием «сильного аграрного перенасе-

ления» интенсификация стала происходить более быстрыми темпами. Это доказывается двумя фактами: 1. Резкий рост производительности земледель-

ческого труда (увеличение урожайности с 1861 по 1913 гг. на 69% – больше,

чем за предшествующие 350 лет). 2. Сокращение среднего крестьянского надела с 5,3 га до 2,8 с 1861 по 1900 гг.2

«Интенсификации предшествовало или ее сопровождало снижение жиз-

ненного уровня»3, что видно по таким фактам, как ухудшение с середины

XIX в. до 1880-х гг. питания низших и средних слоев деревни и низших слоев города, т.е. большинства населения России, ухудшение антропологических показателей (роста призывников, количества забракованных), ухудшение платежеспособности крестьян вследствие малоземелья. Однако вскоре обна-

ружились позитивные сдвиги, в частности, рост урожайности, и к концу XIX

в. все перечисленные выше негативные признаки были преодолены4. При этом Миронов, приводя достаточно веские доказательства, утверждает, что этот временный кризис нельзя объяснить исключительно последствиями ре-

формы, как считалось в официальной советской историографии. Он объясня-

ет этот кризис «болезнью роста», когда совпадают во времени вызов (аграр-

ное перенаселение и его прямое следствие – снижение уровня жизни) и ответ

(интенсификация сельскохозяйственного производства). Миронов опирается здесь на исследования Бозеруп, которые доказывают, что «снижение каче-

ства жизни вследствие возросшей плотности населения заставляет людей осознать кризис данной системы земледелия и перейти к другой, более ин-

тенсивной… крестьянство прежде всего использовало миграцию как наибо-

лее легкий способ борьбы с перенаселением и лишь во вторую очередь – ин-

1Миронов Б.Н. Социальная история России, т. 1, с. 60.

2Там же.

3Там же.

4Там же.

204

тенсификацию земледелия как более трудный. Когда колонизация перестала решать проблему перенаселения, крестьяне в первую очередь обратились к интенсификации и во вторую – к другим средствам, включая переселения»1.

Здесь и проявилось то обстоятельство, что приращаемые земли по свое-

му качеству были выше имеющихся: оно ослабляло тенденцию интенсифи-

кации и усиливало тенденцию колонизации. Срабатывает также и главное отличие России от стран Западной Европы, обнаруживаемое методом выяв-

ления единственного различия (табл. 16). Сопоставляя это с данными демо-

графической динамики в странах Западной Европы (в Англии уже в XI – XIII

в. появились почти все современные населенные пункты), можно смело утверждать, что внутренняя колонизация в России началась тогда, когда ев-

ропейская в целом уже подходила к концу. К 1914 г. Россия не догнала, а

только приблизилась к доле окультуренных земель в Западной Европе – 52%.

Там, за исключением Скандинавских стран, в конце XIX в. она составляла около 60 – 70%2. Более того, показатель 52% относится только в европейской части России, о ресурсах азиатской части и говорить не приходится.

Итак, ограниченность результатов трансформации объясняется наличи-

ем встречного фактора. Положительный эффект от перенаселения аграрных районов (урбанизация, рост городов и городской промышленности, ускорен-

ная трансформация аграрного общества под влиянием расслоения крестьян-

ства) снижался наличием легкодоступных ресурсов и территорий (вялые темпы трансформации, невысокий рост производительности труда, медлен-

ный технический прогресс). Не случайно историками описывается противо-

речивая ситуация: всю вторую половину XIX и начало XX вв. количество па-

хотных площадей растет даже в европейской части страны, но в то же время здесь обнаруживается более 20 млн. чел. избыточной рабочей силы.

Здесь открывается важная закономерность. Никакая социальная система не является гомогенной с исторической точки зрения, с точки зрения уровня

1Там же, с. 60–61.

2Там же, с. 46.

205

развития. В любой из них есть структуры, ориентированные на интенсивное производство, акторы которых действуют по-новому, есть и экстенсивные,

воспроизводящие себя по-старому. Поскольку российская система данного периода в основе своей оставалась экстенсивной, она продолжала эксплуати-

ровать природное богатство по-старому и даже приспосабливала результаты технического прогресса для своего сохранения. Каждый новый ресурс, те-

перь уже на уровне промышленного развития (железные дороги, заводы,

фабрики, банковские учреждения) против ожидания не столько формировал интенсивную стратегию, сколько укреплял экстенсивную.

Данная закономерность зафиксирована на рисунке 23. На ее основании можно утверждать, что тенденция к сохранению экстенсивной стратегии способна усиливаться по мере пусть медленного, но неизбежного (чаще всего заимствованного) технологического и экономического прогресса. Каждое но-

вое совершенствование орудий труда, технологического процесса увеличива-

ет совокупный продукт и тем меньше мотивирует интенсификацию экономи-

ческой деятельности в ее социально-экономической составляющей (рынок,

наемный труд, частная собственность). Проблема экономического роста ре-

шается за счет приращения новых территорий в большей мере, чем за счет роста производительности, а всякое новое приращение снижает или как ми-

нимум не увеличивает потребность в прогрессе самой экономики. Мы виде-

ли, что «собирание» русских земель, ликвидация «осколков» Золотой Орды,

обеспечившая движение на восток и юго-восток, выход на Балтику и Черное море, развитие коммуникаций, освоение Сибири – все это в XV в. – первой половине XIX в. делало возможным сохранение в России существующего типа экономического производства и соответствующего ему социально-

экономического уклада без изменения. Только с первой половины XIX в.

внутри российского общества начинается трансформация, прежде всего в крестьянской среде, связанная с нарастающим перенаселением зерновых районов. Но и в индустриальный период железные дороги и пароходы, банки,

европейское образование и наука не изменили аграрной сущности россий-

206

ского общества необратимо, поскольку оно продолжало существовать за счет экстенсивной эксплуатации огромных территорий. «Прирастая Сибирью»,

Кавказом и Средней Азией, Россия приращала и свою экстенсивную страте-

гию даже при условии промышленной эксплуатации их земель. Все достиже-

ния и нововведения промышленной эпохи были поставлены на службу дан-

ному типу хозяйствования. Индустриальный сектор и сопутствующие ему компоненты были лишь вкраплениями в общую экстенсивную систему, они были привнесены извне или созданы инициативой той части общества, кото-

рая не находила себе места в господствующей системе, была вытеснена из нее относительным аграрным перенаселением.

Сказанное позволяет построить тренд-структуру, объясняющую статич-

ность экономической системы России и подвижность экономических систем Западной Европы и Японии1.

Рассмотрим первую (рис. 24). Исходное условие – наличие в стране лег-

кодоступных ресурсов традиционной аграрной экономики (поле 1), которое порождает господство экстенсивной экономической стратегии (ЭЭС, поле 2).

Сама ЭЭС обуславливает стремление к расширению подконтрольных осваи-

ваемых территорий, что обнаруживается в течение истории России до сере-

дины XIX в., когда империя достигает своих естественных границ. Таким об-

разом, господство ЭЭС в России естественно обусловлено и является само-

поддерживающейся тенденцией (две белые стрелки навстречу друг другу,

соединяющие поля 1 и 2). Социальная система ЭЭС предполагает рутинное развитие производства, невысокое, как показывает экономическая история России, но гарантированное удовлетворение потребностей основных акторов и внеэкономическое господство элиты (гомеостатическая переменная струк-

туры ЭЭС, поле 3). Это также имеет обратное воздействие, направленное на сохранение и воспроизводство данной системы отношений (две белые стрел-

ки навстречу друг другу, соединяющие поля 2 и 3). Попытки перехода к ин-

тенсивной экономической стратегии (ИЭС, поле 4), основанной на техноло-

1 Построены на основе: Розов Н.С. Историческая макросоциология: методология и методы.

207

гическом прогрессе и социально-экономическом развитии в сторону товарно-

денежных частнокапиталистических отношений, природно обусловленными в России не являются, а чаще всего осуществляются наиболее активными, но не типичными для ЭЭС субъектами внутри и/или привносятся иностранцами и их «агентами», «реформаторами» извне. У ИЭС, при всей очевидной пользе технического прогресса и социально-экономического развития (это и есть ее

единственная гомеостатическая переменная, усиливающая искомую структу-

ры ИЭС – поле 5), есть издержки. Это расшатывание и трансформация сло-

жившегося при господстве ЭЭС системы отношений (белая стрелка из поля 5

в поле 6, превращающаяся в угнетающую черную для гомеостатической пе-

ременной из поля 6 в поле 3). Результатом является коллективный отказ от трансформации: издержки социально-экономического и технологического развития оказываются сильнее его результатов, а компенсируется ущерб об-

ращением к старой, зарекомендовавшей себя системе отношений ЭЭС. Таким образом очевидно, что господство ЭЭС и отсутствие интенсификации неиз-

бежно до тех пор, пока имеет место исходный фактор – неограниченные при-

родные ресурсы.

Не следует считать, что есть принципиальные отличия механизма со-

противления (гомеостатической переменной социальной системы ЭЭС) в

России от соответствующего механизма в странах завершенной модерниза-

ции – Японии и Западной Европе. Все традиционные системы терпят из-

держки при переходе от аграрной экономики к индустриальной. На философ-

ском уровне мы утверждали о принципиальной конфликтности, болезненно-

сти этого процесса, поскольку он связан с радикальной трансформацией об-

щества. Единственное отличие механизма сдерживания российской модерни-

зации от японской и западноевропейской – отсутствие обилия легкодоступ-

ных ресурсов, поддерживающего ЭЭС.

Рассмотрим тренд-структуру, объясняющую подвижность экономиче-

ской системы Западной Европы (рис. 25). Исходное условие здесь – дефицит ресурсов традиционной аграрной экономики, обнаруживающийся в Западной

208

Европе к рубежу XI – XII вв. (поле 1). Он исключает возможность дальней-

шего осуществления ЭЭС и существования сложившейся на ее основе систе-

мы отношений раннего средневековья (поле 2, черная угнетающая стрелка из поля 1 в поле 2). Более того, попытки продолжать осуществление ЭЭС еще больше усиливают дефицит ресурсов традиционной аграрной экономики (бе-

лая стрелка из поля 2 в поле 1). ИЭС (поле 4) является автохтонной и вырас-

тает естественно из природных условий Западной Европы, хотя это не ис-

ключает заимствования технических изобретений и институтов извне (Япо-

ния). Социальная структура ИЭС имеет такую же гомеостатическую пере-

менную – технический прогресс и социально-экономическое развитие (поле

5), которая также угнетающе воздействует на нее через издержки трансфор-

мации (белая стрелка из поля 5 в поле 6, черная – из поля 6 в поле 3). Оче-

видно, что механизм сопротивления структуре ИЭС здесь идентичен россий-

скому. Но далее все меняется. В условиях стесненности в ресурсах ЭЭС уже не может поддерживать характерный для аграрной экономической системы уровень потребления (черная стрелка из поля 2 в поле 3). Следовательно,

влияния, поддерживающие в Западной Европе и Японии господство ЭЭС и характерной для нее системы отношений (белые положительные стрелки в поля 2 и 3), отсутствуют, социальная структура ЭЭС начинает разрушаться и замещаться социальной структурой ИЭС. Происходит это под влиянием главного фактора – дефицита ресурсов. И, как видим, даже не важно, были ли компоненты ИЭС автохтонными (Западная Европа) или привнесенными извне (Япония).

Данные структуры составлены на основе анализа исторической динами-

ки эпохи средневековья и нового времени и учитывают влияние ресурсов традиционной аграрной экономики. Но последние можно легко заменить на современное ликвидное сырье – нефть и газ, и тренд-структура объяснит особенности динамики России и ряда других стран в XX – начале XXI в.

209

Вывод. Подводя итог анализу динамики российского общества в XVIII

в., отметим, что в этот период Россия представляет собой аграрное общество без видимых предпосылок развития капитализма и начала индустриализации.

Особенно важен уровень социально-экономического развития, поскольку именно здесь фиксируется наличие или отсутствие социальных слоев, спо-

собных воспользоваться реформами модернизации «сверху». Судя по источ-

никам и оценкам историков, о наличии этого социального слоя трудно гово-

рить даже во второй половине XVIII века.

Есть основания говорить о петровских реформах как о «верхушечных»,

не затрагивающих социально-экономической основы общества и касающихся исключительно военных сил страны, управления и культуры господствую-

щего класса. И даже будучи таковыми, они опережали развитие общества,

поэтому проводились репрессивными методами, навязывались сверху. Одна-

ко благодаря предельной мобилизации, напряжению народных сил и неогра-

ниченным природным ресурсам они возымели краткосрочный, в основном внешний военно-политический успех, и как таковые были легитимированы в общественном сознании.

Политику Петра не стоит рассматривать как нечто принципиально новое в русской истории: это не более чем продолжение прежней, утвердившейся в

XVII в., тенденции развития в сторону экстенсивной экономической страте-

гии с ее главными атрибутами – слабыми производительными силами вкупе с государственным террором. Она являлась лишь усилением, форсированием этой тенденции под влиянием ряда внутри- и внешнеполитических обстоя-

тельств. Есть лишь одна отличительная черта – прозападная ориентация, но и она отчасти уже проявлялась в реформаторской деятельности предшествен-

ников Петра (Алексея Михайловича, патриарха Никона, царевны Софьи и князя Василия Голицына). То обстоятельство, что это форсирование старой тенденции было облачено в западническую форму, ничего в принципе не ме-

няет. В результате реформы Россия приблизилась к Западу лишь внешне.

210