Том 2 Приложение Трубицын

нения северо-восточной Руси, которое превратило Московское княжество в национальное великорусское государство1. В этом факте содержится две со-

ставляющих: политическая (образование государства) и географическая

(продолжение колонизации). В данный период «главная масса русского насе-

ления из области Верхней Волги растекается на юг и восток по донскому и средневолжскому чернозему, образуя особую ветвь народа – Великороссию,

которая вместе с населением расширяется за пределы Верхнего Поволжья».

Господствующим фактом жизни экономической является «сельскохозяй-

ственная разработка старого верхневолжского суглинка и новозанятого сред-

неволжского и донского чернозема»2.

Таким образом, в результате образования государства и освобождения от ордынского ига уже в начале этого периода русское общество занимает новые обширные плодородные сельскохозяйственные угодья, прибавляя их к еще не освоенным старым. Огромную роль сыграл распад Золотой Орды и последующий разгром ее осколков. В результате ликвидации Казанского,

Астраханского и Сибирского ханств открылась дорога русской колонизации Урала, Сибири и Дальнего Востока.

В то же время многочисленные источники показывают крайне низкую плотность населения России того времени. «От самой Москвы до границы польской была одна необитаемая пустыня… сожженные и оставленные жи-

телям деревни… Поссевин путешествовал по целым дням внутри России не встречаясь ни с одним человеком… Все было пусто между Казанью и Астра-

ханью… Между Вологдой и Ярославлем считалось 50 деревень, жителями оставленных…»3. Даже если эти оценки преувеличены, очевидно впечатле-

ние европейцев от малой заселенности. Кроме того, часто подчеркивается природное богатство, но одновременно – хозяйственный упадок, бедность, и

даже нищета жителей. Здесь мы выходим на проблему, которая давно инте-

1Ключевский В.О. Соч., т. 2, с. 107.

2Указ. соч., т. 1, с. 52.

3Цит. по: Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе, с. 121–122. См. также: Контарини А. Рассказ о путешествии в Москву в 1476–1477 // Россия XV – XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986. С. 17–30; Герберштейн С. Записки о московитских делах // Россия XV – XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986. С.

31–150.

141

ресует историков, обществоведов, философов и является сутью нашего ис-

следования: как из огромного природного богатства России вытекает хро-

ническая бедность ее общества.

Исследуя московские поземельные описи XVI в., Ключевский считает,

что в этот период «мы имеем дело с бродячим и мелко разбросанным населе-

нием, которое, не имея средств или побуждений широко и усидчиво разраба-

тывать обширные лесные пространства, пробавлялось скудными пахотными участками и, сорвав с них несколько урожаев, бросало на бессрочный отдых,

чтобы на другой целине повторить прежние операции»1. Преобладало трех-

польно-переложное земледелие, при котором трехпольная обработка участка

(озимые, яровые и пар) прерывалась длительным перелогом. При этом в дан-

ный период не только в центральных, но и в отдаленных районах перелог многократно превосходил «пашню паханную», т.е. реально обрабатываемую в данный момент землю. В ряде центральных районов «жилая», т.е. обраба-

тываемая земля составляла от 1/3 до 1/7 годных к обработке площадей. Клю-

чевский полагает, что если так обстояло дело в центре, то далеко от Москвы,

где плотность населения была еще ниже, «можно ожидать еще более угнета-

ющих размеров пустоты, которая в иных местах достигала 94%»2. Были, ко-

нечно, исключения, но, несмотря на них, «пахотные участки представлялись незначительными рассеянными островками среди обширных нетронутых или заброшенных пустырей»3.

Отсутствует социально-экономическая интенсификация: русские кре-

стьяне XVI в. не являются собственниками земли. В Московском государстве того времени существовало только три разряда землевладельцев: государь,

церковь и служилые люди. Крестьян-собственников не существовало, они всюду жили на церковных, служилых либо государственных землях 4. Даже сидя на черной земле, формально не находившейся ни в чьей собственности,

1Ключевский В.О. Соч., т. 2, с. 273.

2Там же, с. 272.

3Там же, с. 273.

4Там же.

142

крестьянин не считал ее своей и говорил: «та земля великого князя, а моего владения… та земля божья да государева, а роспаши и ржи наши»1.

Итак, обнаруживается негативное воздействие ресурсного изобилия на экономику страны. Теперь, с возобновлением колонизации, выявленная ранее причинно-следственная связь (рис. 7) становится самоподдерживающейся,

т.е. превращается в долговременную экономическую стратегию (рис. 9). Чем больше прирастают территории, тем сильнее экономика тяготеет к экстен-

сивной модели, чем сильнее проявляются признаки экстенсивной эксплуата-

ции ресурсов, тем больше стремление к колонизации новых земель.

Однако рост ресурсов и территорий порождает экономическую слабость страны не только вследствие отсутствия частной собственности, длительного сохранения экстенсивных и примитивных систем земледелия, низкого каче-

ства обработки почвы и отсутствия технического прогресса, т.е. через техно-

логический и социально-экономический механизм. Экономическое развитие сдерживается ростом ресурсов и территорий и через политические и демо-

графические процессы. Земля не беспредельна, и даже при таком изобилии при экстенсивном ее использовании вскоре проявляется ее нехватка для слу-

жилого класса. «Чем более размножался служилый класс, тем более истоща-

лись земельные средства московского правительства»2. Это истощение про-

исходило в силу разных причин, но все они сходятся к одному двойному факту как к своему источнику – к избытку ресурсов при нехватке рабочих рук. Хотя в Москве обнаруживается нехватка земли, в то же время «завоева-

ние Казанского и Астраханского царств открыло русскому земледельческому труду обширные пространства дикого поля, невозделанного степного черно-

зема по верхней Оке, верхнему Дону и по обе стороны средней Волги… С

середины XVI в. обнаруживается усиленный отлив сельского населения с центрального суглинка на южный донской, верхнедонецкий и средневолж-

ский чернозем»3. С одной стороны, начинается проникновение вглубь без-

1Там же, с. 274.

2Там же, с. 224.

3Там же, с. 224, 227.

143

людных и плодородных степей, хозяйственное освоение «дикого поля» –

чернозема, который вскоре станет основной житницей страны. С другой сто-

роны, этот отлив «расширил площадь пустопорожних земель в центральных,

сравнительно густонаселенных уездах» и обнажил проблему рабочих рук.

Помещику же, «больше ратнику, чем сельскому хозяину, нужна была земля

угожая, с выгодной пашней и угодьями, и живущая, населенная, с достаточ-

ными рабочими крестьянскими руками», а земли, совмещавшие в себе оба этих условия, «были тогда на средней Оке совсем не в изобилии»1.

Таким образом, обширные приращаемые территории способствовали росту служилого класса, увеличивали тем самым непроизводительные по-

требности общества, но не давали действенных средств к их удовлетворе-

нию, поскольку распыляли рабочую силу, создавали ее дефицит, не стимули-

ровали технического прогресса. Поэтому рост земель приводил не к обога-

щению, а к обеднению общества, в данном конкретном случае – к появлению значительной массы бедных провинциальных дворян, беспоместных и мало-

поместных, и даже однодворцев – дворян, живущих одним двором и ничем не отличающихся от крестьян кроме сословного статуса. Это только одно из всех отрицательных последствий указанного факта, но даже само по себе оно сыграет крайне негативную роль в политическом, социальном и экономиче-

ском развитии России в XVI – XVII вв. Выявленная причинно-следственная связь также замкнется в контур деградации социальной системы (рис. 10).

Рост численности служилого класса связан с образованием государства и его расширением, с превращением рядового удельного княжества в круп-

ную державу. Это означало соответствующий геополитический вызов, на ко-

торый государство могло ответить только увеличением числа служилых лю-

дей. Но мы видим, что по мере расширения пространства Руси и образования новой государственности благосостояние общества не растет, а снижается либо остается прежним. Процесс образования государства и его территори-

альный рост не способствовали экономическому прогрессу: «московское

1 Там же, с. 224–225.

144

объединение Северной Руси не дало таких средств (имеются в виду средства для содержания многочисленного служилого сословия – Д.Т.), не сопровож-

далось заметным подъемом народного благосостояния; торговля и промыш-

ленность не сделали значительных успехов. Натуральное хозяйство продол-

жало господствовать»1. Но московский государь имел другой капитал – огромные земельные пространства, которые и помогали решить проблему содержания многочисленного служилого сословия. Теперь оставалось дело за рабочими руками, что и даст начало процессу закрепощения.

Из совокупности двух фактов – многочисленности служилого сословия и наличия огромных земельных массивов – вытекает новая социально-

экономическая реальность Руси того времени – поместная система землевла-

дения. Историки в основном изучают ее как систему социально-

экономических и правовых отношений, но мало кто обращает внимание на нее как на хозяйственную систему. Эта система родилась в условиях избытка земли и дефицита рабочих рук, следовательно, являлась статичной, неспо-

собной к интенсивному экономическому развитию хозяйственной единицей.

Будучи основанной на двойном внеэкономическом принуждении крестьян

(крепостное право дворян и вечность крестьянская) и имея своей естествен-

ной базой огромные земельные пространства, она была экстенсивной по сути и не нуждалась ни в какой интенсификации. И при этом она оставалась ос-

новной экономической единицей России вплоть до второй половины XIX в.

Есть и другие неблагоприятные свойства складывающейся системы.

Увлекая служилых людей из города в деревню, она лишала городскую про-

мышленность спроса. Служилые люди старались завести в своих поместьях дворовых ремесленников, в результате чего у городских ремесленников со-

кращалось число потребителей. «Вот чем, между прочим, объясняется мед-

ленный рост наших городов и городской промышленности в XVI – XVII вв.2.

1Там же, с. 202.

2Там же, с. 226–227.

145

Ресурсы и особенности политической эволюции. Государство доинду-

стриального общества означает подданство, и его образование само по себе не могло не привести к изменению политико-правового положения населе-

ния: его свобода начинает ограничиваться. Если раньше, в удельном княже-

стве, идеи подданства не существовало, основная масса населения была сво-

бодна и, будучи таковой, вступала в договорные отношения, то теперь, в

процессе становления централизованного государства «договорные отноше-

ния сменились обязательными государственными повинностями»1.

Прежде всего в результате образования единого русского государства право свободного перехода потерял служилый класс. Теперь, по словам Ключевского, «кроме нужды и неволи ничто не привязывало их к Москве»2.

«Возможность дозволенного, законного отъезда боярина исчезла… служба бояр из вольной стала обязательной, невольной»3.

С середины XV в. устанавливается правило всеобщей воинской повин-

ности для землевладельцев, на смену безусловному землевладению приходит служилое. Как пишет Ключевский, раньше, в удельной Руси, служба не была связана с землей: «земля платила, несла тягло, служили только лица», теперь земля «платящая» стала и землей «служащей»: «служба связалась с землей,

служебные повинности распределялись на лица по земле»4.

Это означало стеснение в правах и свободах землевладения любой фор-

мы, и в первую очередь – вотчины. Она теряет ряд свобод и превращается в условную собственность, связанную со службой. Когда-то вотчина возникла и долгое время существовала как форма собственности, близкая к частной,

как наименее пораженная в правах. Теперь было стеснено право приобрете-

ния и распоряжения вотчинами, право отчуждения и завещания родовых вот-

чин, было запрещено и «отказывать свои вотчины «по душе» монастырям,

где вотчин много»5. В последующем, как мы знаем, вотчина сольется в пра-

1Там же, с. 188–189.

2Там же, с. 409.

3Там же, с. 173.

4Там же, с. 216.

5Там же, с. 216–218.

146

вовом отношении с поместьем в одну форму и станет наследственным, но условным землевладением. От поместья она воспримет условность, от вот-

чины – наследственность, и в таком виде просуществует до второй половины

XVIII в., когда дворяне добьются права не служить.

Однако государство влияло на изменение правового положения поддан-

ных не только через процесс образования, но и через свою форму. Процесс образования русского государства означал резкое ограничение свободы, по-

скольку осуществлялся посредством присоединения бывших удельных кня-

жеств к Москве и вхождения их в состав Московского княжества именно как вотчинных владений великого князя. Вотчинный характер формирующейся государственности придал этим новым отношениям соответствующую фор-

му – форму отношения между холопами и их владыкой. Происходит смена характера служебных отношений с добровольного на принудительный, с до-

говорного – на подданнический. «Почувствовав себя государем объединен-

ной Великой Руси, великий князь московский с трудом переносил и прежние свои отношения к боярам как вольным слугам по договору и совсем не мог ужиться с новыми их притязаниями на раздел власти»1.

Здесь важно осмыслить складывающуюся политическую форму в кон-

тексте проблемы модернизации: есть основания полагать, что она была очень далека от ее политических задач. Мы трактуем ее как близкую к восточной деспотии и весьма далекую от западной европейской государственности – феодальной монархии, на основе трансформации которой возникла полити-

ческая форма развитого индустриального общества. Политическая форма,

породившая парламентаризм и конституционный строй, существовала все-

таки на договорных отношениях, пусть даже стороны этого договора занима-

ли неравное положение на вассальной лестнице. И все же это был договор,

обе стороны которого имели друг перед другом как права, так и обязанности.

Ничего подобного не представляет собой деспотия и ее русский вариант – самодержавие. Ключевский подчеркивает колебание в развитии русской гос-

1 Там же, с. 148.

147

ударственности между принципами организации вотчины и принципами до-

говорных отношений. «В Москве заявляли притязание на всю Русскую землю как на целый народ во имя государственного начала, а обладать ею хотели как отчиной на частном удельном праве»1.

В конце концов, как мы знаем, победит вторая тенденция со всеми выте-

кающими последствиями. Понятно, почему европейский наблюдатель первой половины XVI в. отмечает, что великий князь московский «властью своею над подданными превосходит едва ли не всех монархов на свете»2. Если в Европе король – не более чем глава феодальной иерархии, верховный сюзе-

рен в договорных отношениях, то в России государь – исполнитель божьей воли, а воля государева – это божья воля. Российский самодержец венчает не

«лестницу», образованную договорными отношениями, а пирамиду, полно-

стью отделяющую власть от общества. Пирамиду, при которой власть не распределена, а сконцентрирована, субъект власти имеет только права, а объ-

ект – только обязанности. Интересно, что складывающуюся на Руси полити-

ческую форму Ключевский даже не считает государством. Он подчеркивает ключевую разницу между вотчиной и государством: «Государство тем и от-

личается от вотчины, что в нем воля вотчинника уступает место закону»3.

И это очень важно. В государстве, пусть даже монархическом, где зако-

ны устанавливает сам монарх, монарх этим же законам подчиняется. Так за-

кладываются основы права. Русские самодержцы шли другим путем, причем начиная отнюдь не с Ивана Грозного, как полагают, а уже с Ивана III, кото-

рый сам нарушил собственный закон о престолонаследии. Именно на этом основании мы называем данную политическую форму «восточной деспоти-

ей», что помимо отсутствия договора, распределяющего власть, над ней нет никакого закона, даже закона, устанавливаемого царем. А для Ивана Грозно-

го и вовсе, как это следует из переписки с Андреем Курбским, все подданные

1Там же, с. 120.

2Там же, с. 129.

3Там же, с. 122.

148

– «рабы и рабы, и никого больше, кроме рабов», и главное политическое кре-

до: «жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же»1.

Однако Ключевский разделяет восточную деспотию и складывающуюся в России форму правления. Он полагает, что восточная деспотия – это обще-

ство «безличной массы», где «равенство всех покоится на общем бесправии»,

а русское общество расчленено на классы и сословия, и эти сословия имеют разные права2. Наше возражение состоит в том, что так было, в общем-то, во всех азиатских странах, в которых признается наличие деспотии. В действи-

тельности может быть сколько угодно социальных слоев, классов и сословий,

и они могут быть наделены разными правами, но данную форму правления отличает не разница в правах между ними, а их общее бесправие перед лицом верховной власти. Здесь отсутствует главное условие недеспотических ре-

жимов – договор между властью и обществом, который предполагает обя-

занности как того, так и другого. Сам Ключевский признает неоднократно деспотический характер власти на Руси. «По отношению к царю все его под-

данные считались холопами, дворовыми его людьми, либо сиротами, безрод-

ными и бесприютными людьми, живущими на его земле»3.

Впрочем, даже если Ключевский здесь и прав, он все же трактует поли-

тическую форму России пусть не как идентичную восточной, но как к ней близкую, явно не западную. «Личная воля государя служила единственной пружиной государственной жизни, а личный интерес этого государя – един-

ственной ее целью. Из-за государя не замечали государства и народа»4.

Возникает законный вопрос: почему в России в процессе ограничения прав и властных полномочий бояр, и даже в момент их физического устране-

ния, не произошло подобное Англии? Почему «русские бароны» не объеди-

нились и не дали «русскому королю» отпор, результатом чего могла бы стать

«русская Великая хартия вольностей»? Так или иначе, этого не произошло, и

русская политическая система качнулась в сторону Востока, как качнулась

1Там же, с. 151, 158.

2Ключевский В.О. Соч. т. 3, с. 51.

3Там же, с. 64.

4Там же, с. 63.

149

туда ее хозяйственная система после приобретения огромных территорий. У

нас нет достаточных оснований связывать эти два обстоятельства причинно-

следственной связью, мы можем только указать на их совпадение по време-

ни. «С тех пор, как был обеспечен успех московского собирания Руси, в

Иване III, его старшем сыне и внуке начинают бороться вотчинник и госу-

дарь, самовластный хозяин и носитель верховной государственной власти»1.

С этого момента в России наблюдается почти постоянное господство соци-

ально-политических отношений восточного типа (деспотия и вертикаль) с

несколькими неудачными попытками замены их на договорные горизонталь-

ные с последующей реакцией деспотии и холопства. Это грозненский, пет-

ровский, николаевский и сталинский циклы российской политической исто-

рии, на которые приходятся периоды территориального расширения и геопо-

литического усиления страны.

Начало закрепощения крестьян стало незамысловатым ответом госу-

дарства и общества на подвижность крестьянского класса и дефицит рабочих рук. Историки отмечают, что предпосылки крестьянской крепости возникли в первую очередь во вновь присоединенных обширных районах (Курская,

Тамбовская, Воронежская, Симбирская губернии), а не в относительно густо-

заселенных центральных2. Именно мелкопоместные дворяне, остро нуждаясь в рабочих руках и на фоне возможности перехода крестьян в более благопо-

лучные и богатые вотчины, делали первые шаги к их закрепощению.

Однако выводя крепостную неволю крестьян из двух составляющих – прикрепление к земле в интересах тягла (вечность крестьянская) и прикреп-

ление к землевладельцу в интересах обороноспособности страны и для обес-

печения полицейского порядка (собственно крепостное право дворян), – мы рискуем не увидеть ряда других обстоятельств3. Среди них – типичное для феодальных обществ экономическое закабаление крестьян, постепенная утрата ими фактической самостоятельности еще до того, как последовали

1Ключевский В.О. Соч., т. 2, с. 121.

2Там же, с. 228.

3См.: Шапиро А.Л. Проблемы социально-экономической истории Руси XIV – XVI вв. Л., 1977; Шапиро А.Л. Русское крестьянство перед закрепощением.

150