blokhina_n_a_metafizika_v_analiticheskoy_filosofii_ocherki_i

Метафизика в аналитической философии

стячные» случаи суждений включают следующие: 1) все суждения тождества типа «Что есть, то есть» или «Что красное, то красное»; 2) все суждения комплексных идей, в которых значение любого термина раскрывается через предикат, например, «Золото — металл». Конечно, не всё интуитивное или демонстративное знание носит такой «пустячный» вид, и, как уже было сказано ранее, демонстративным знанием может служить доказательство существования Бога или моральных норм.

Отличие позиций Лейбница и Юма от Локка и Канта заключается в том, что первые не видели различий там, где их видели последние. Лейбниц делал метафизическое различение в первую очередь между возможными (случайными) истинами, которые охватывают не все возможные миры, но только этот мир, и необходимыми истинами, которые истинны во всех возможных мирах 44. Но истины обоих классов характеризуются тем, что понятие предиката содержится в понятии субъекта, то есть являются аналитическими в кантовском смысле. При этом сам термин «аналитические истины» Лейбниц не использует 45. Таким образом, анализируя понятие субъекта, можно убедиться, что любая истина выражает тождество. Тем не менее, между этими двумя классами истин имеется огромная разница. Она заключается в том, что, с одной стороны, анализ возможных истин есть бесконечный процесс, который может завершиться только Богом, исходящим из принципа совершенства мира, постулирующим, что этот мир есть лучший из всех возможных миров 46. Человеческий разум может получить случайные истины только из опыта, поэтому случайные истины (истины факта) являются апостериорными. С другой стороны, необходимые истины могут быть получены в результате показа того, что понятие предиката содержится в понятии субъекта, причём как итог конечного количества шагов. Исходя из этого, необходимые истины познаваемы a priori, поскольку они познаваемы разумом. Лейбниц писал: «Есть… два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы, и противоположное им невозможно; истины факта случайны, и противоположное им возможно. Основание для необходимой истины можно найти путём анализа, разлагая её на идеи и истины более простые, пока не дойдём до первичных» 47.

Давид Юм ещё настойчивее настаивал на переплетении логического и гносеологического аспектов деления суждений на априорные и эмпирические. Он делил все суждения на те, которые выражают факты или реальное бытие, и те, которые выражают «отношения идей». Первые констатируют то, что познаётся с помощью органов чувств, вторые — априорно 48. Юмовское деление суждений очень напоминает лейбницевское деление на суждения факта и суждения ума и потому вполне сравнимо с кантовским делением на аналитические и синтетические сужде-

31

Аналитическая метафизика: сущность и истоки

ния. Отношения идей несут в себе все ценности самих идей: если мы заключаем, что сумма углов треугольника равна сумме двух прямых углов, то это отношение неизменно до тех пор, пока наши идеи остаются прежними. В отличие от Локка Юм полагал, что такие отношения могут отрицаться только при условии противоречия. Более того, само различение суждений факта и суждений об отношениях идей Юм делает с помощью гносеологических терминов, что образует важную предпосылку принципа верификации в концепции логического позитивизма. В кантовской терминологии этот принцип означает: все суждения либо априорные и аналитические, либо эмпирические и синтетические.

Что требуется от теорий, называемых априорными? Вопервых, теория должна объяснять природу необходимости, которую Кант называл признаком суждений a priori; во-вторых, требуется объяснить, как мы можем различать необходимость, то есть как мы можем знать, что данное предложение выражает необходимую истину. Нетрудно увидеть, что большинство теорий не справляется или с одним, или с обоими из этих условий. Поэтому будет небезосновательным предположить, что однозначного понимания априорного знания не существует, а объяснение априорности будет лежать в разнообразии всех тех предложений, которые выражают знание, подпадающее под понятие априорного. Так, этот класс предложений, как мы уже предположили, включает истины языка (такие, как «Все холостяки являются неженатыми мужчинами»), истины математики и истины логики. Возможно, для различных подклассов знания a priori требуются и различные объяснительные процедуры.

Природа знания a priori: основные концепции

Многие философы были приверженцами той точки зрения,

которую можно назвать простейшей теорией априорного знания —

теорией врождённых идей. Самым известным критиком этой теории был Джон Локк. Он считал ошибочным мнение, что люди приносят в этот мир некоторые врождённые принципы, понятия, представления. Согласно его точке зрения, разум является чистой доской в момент появления человека на этот свет, и любое знание является приобретённым в течение жизни человека.

Локк направил свою критику против двух наиболее распространённых доводов в пользу теории врождённых идей. Первый довод касается широко распространённого убеждения, что в сознании человека с рождения присутствуют некоторые абстрактные принципы типа: «Что есть, то есть» и «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» 49. Второй довод касается тоже широко распространённого мнения, что моральные принци-

32

Метафизика в аналитической философии

пы даются человеку от рождения 50. Теория врождённых идей была распространена среди философов рационалистического направления, убеждённых в существовании некоего априорного знания о сущностных истинах этого мира. Декарт и Лейбниц, например, полагали, что человеку присущи определённые идеи, а истины, вытекающие из этих идей, даны «естественному свету разума» как само собой разумеющиеся. Ещё в античности Платон соответственно доказывал, что наше знание формальных причин предшествует существованию души в этом мире и знание душой формальных истин является результатом припоминания душой того, что она знала задолго до рождения.

Локк выдвинул неопровержимые контраргументы, направленные против идеи о существовании врождённых идей ещё до того, как он предложил альтернативную теории врождённых идей теорию априорного знания 51. Контраргументы в его рассуждении основывались на осмыслении и критическом рассмотрении той посылки, что знания, называемые врождёнными, разделяются всеми людьми. Локк доказывал, что, вопервых, наше всеобщее согласие ещё не доказывает врождённости, поскольку нуждается в дополнительном объяснении. Вовторых, он ссылался на многочисленные случаи, когда люди не разделяли эти «всеобщие» идеи и истины. К таким людям относятся, например, дети и слабоумные, которые не имеют ни малейшего представления о суждениях типа «Что есть, то есть». Кроме того, в мире всегда было много людей, которые не разделяли общепринятые в обществе моральные принципы. По мнению Локка, не убедителен и аргумент в пользу того, что врождённые принципы выявляются тогда, когда человек использует свой разум, поскольку существовали в прошлом и существуют поныне неграмотные люди, которые, будучи даже взрослыми, вряд ли задаются вопросом о правомочности суждения «Что есть, то есть» и ему подобными.

Следующий критический аргумент в адрес простейшей концепции априорности связан с конвенционалистским пониманием априорности: считается, что всеобщие идеи принимаются людьми сразу же, как только они их услышат и осмыслят. Такое толкование априорности вряд ли даёт доказательство их врождённости, поскольку существует много общепринятых идей, явно не имеющих врождённого характера. Возьмём, например, предложение «Все холостяки — неженатые мужчины», которое хотя и состоит из явно неврождённых идей, но всеми разделяется.

И, наконец, попытка переосмыслить врождённые идеи как априорные принципы, содержащиеся в нашем сознании в неявном виде (имплицитно), вообще ведёт к разрушению всей концепции, поскольку такое понимание априорности подразумевает только то, что разум способен воспринимать априорные принци-

33

Аналитическая метафизика: сущность и истоки

пы, если они услышаны и поняты, но не то, что эти принципы являются врождёнными.

К размышлениям Локка можно добавить следующее. Теорию врождённых идей редко представляют как теорию, имеющую отношение ко всему знанию a priori, а рассматривают как имеющую отношение только к подклассу суждений, называющихся априорными. Поэтому эта теория в лучшем случае может дать только частичный ответ на проблему природы априорного знания, но она не делает даже этого, поскольку с трудом объясняет только то, как мы узнаём врождённые идеи, считая, что мы знаем их потому, что знали их раньше. И тем более эта теория не даёт ответа на вопрос о природе самой необходимости. Вот почему следует обратиться к другой концепции априорного знания,

которую называют традиционной теорией знания a priori. Эту концепцию, впервые выдвинутую Аристотелем в его рассуждении о знании сущностей, восприняли многие философы, жившие в последующие века, в том числе в ХХ столетии. Аристотель полагал, что мы обладаем способностью знать что-либо благодаря интуитивной способности человека воспринимать отношения между двумя или более свойствами вещей и делать обобщения 52. Например, мы можем улавливать связь между свойствами «быть человеком» и «быть разумным» и таким образом интуитивно понимать сущность понятия «человечность». Позже, используя уже другую терминологию, но с помощью тех же самых аргументов, Декарт доказывал, что люди обладают способностью осознавать отношения между идеями с помощью «естественного света разума». Так, мы знаем, например, что семь больше пяти, понимаем такие сложные суждения, как закон непротиворечия, убеждены, что причина также реальна, как и следствие. Локк приводил этот аргумент как альтернативу теории врождённых идей. Он считал, что наши знания есть не более чем восприятия связей и согласованности или несвязанности и несогласованности каких-либо из наших идей. Локк писал, что наше знание о равенстве суммы трёх углов треугольника сумме двух прямых углов есть не более чем наша уверенность, исходящая из доказательства, что сумма углов треугольника равна сумме двух прямых углов. Бертран Рассел в работе 1912 года «Проблемы философии» писал: «Всё знание a priori имеет дело исключительно с отношениями уни-

версалий» 53. Так, суждение «два и два есть четыре» он объяснял как отношение между универсалией два и универсалией четыре.

По мнению Рассела, Лейбниц в неопубликованных при его жизни работах предстаёт как наилучший образец философа, использовавшего логику в качестве ключа к пониманию метафизики. Всю свою жизнь Лейбниц лелеял надежду открыть своего рода обобщённую математику, названную им «Characteristica Universalis», с помощью которой можно было бы заменить мышление

34

Метафизика в аналитической философии

исчислением. «Если бы она была у нас, — говорил он, — мы бы имели возможность рассуждать в области метафизики и нравственности так же, как мы делаем это в области геометрии и математического анализа» 54. В отличие от Спинозы и Гегеля Лейбниц смог, исходя из синтаксиса, делать ясные умозаключения и продвигаться к действительному миру. Однако, по мнению Бертрана Рассела, выводы, сделанные Лейбницем и другими философами, взявшими на вооружение знание a priori, не оказались продуктивными, поскольку основывались на (ошибочной) субъ- ектно-предикатной логике 55.

Как мы отмечали ранее, Лейбниц различал истины разума и истины факта на том основании, что необходимые истины разума можно редуцировать конечным числом шагов к утверждениям тождества. Кант также полагал одним из свойств аналитического знания сводимость к тождеству. В XIX веке этот подход к априорному знанию разделил и Готлоб Фреге, который направил свой логицистский проект на обоснование того, что истины арифметики редуцируемы к законам логики. Этот тезис был развит Фридрихом Вайсманом и рядом других логических позитивистов, которые полагали, что класс аналитических высказываний совпадает с высказываниями a priori. Согласно Вайсману, аналитические высказывания сводимы к логическим трюизмам, когда в (синонимичных) высказываниях мы производим замену (синонимичных) терминов. Например, аналитическое высказывание «Все холостяки являются неженатыми мужчинами» становится примером логической истины «Все вещи, которые А и Б, есть А», когда термин «холостяки» заменён термином «неженатые мужчины» 56.

По Лейбницу всеобщность и необходимость составляют сущность логико-математических истин, а случайность и системность — сущность суждений о мире 57. Аналитичность необходимых истин философ дополнил разработкой механизма анализа суждений необходимости: для установления истинности суждения достаточно разложить это суждение до совпадения предиката с частью субъекта, что является исчерпывающим доказательством истинности этого суждения. Излишняя вера Лейбница в аналитичность необходимых истин и явилась, по мнению Рассела, основным пороком в Лейбницевой программе создания универсальной науки 58.

Толкование Лейбницем аналитических высказываний вызывает у философов ряд вопросов, которые не разрешены до сих пор. Лейбниц называл истинами необходимости такие суждения, которые истинны во всех возможных мирах. Но тогда возникает проблема философского обоснования модальности в самом общем виде, будь то необходимость или возможность. Поскольку Лейбниц обосновывает необходимость в терминах логической истины, то он даёт обоснование только логической необходимости,

35

Аналитическая метафизика: сущность и истоки

но не даёт общего обоснования необходимости. Кроме того, он не даёт обоснования необходимости истин логических законов и логических правил преобразования, способных помочь нам в процедурах редукции 59.

Конечно, нельзя утверждать, что подход Лейбница совсем не продуктивен в объяснении априорного знания. Будет справедливым сказать, что его подход приложим к объяснению определённой части априорных суждений, а именно истин языка

иистин математики. Фрегевский логицистский проект, далее развитый Расселом и Уайтхедом в их монументальной работе «Principia Mathematica», не был до конца успешным. Но программа, разработанная этими философами, показала, по крайней мере, что с помощью логики и арифметики многое можно редуцировать к интуитивно правдоподобным и простейшим утверждениям, составляющим основу нашего знания.

Впонимании необходимого знания логические позитивисты объединили лейбницевский подход с конвенционалистской теорией необходимости, например, в понимании истин языка. Истинность выражения «Все холостяки являются неженатыми мужчинами» зависит от лингвистического соглашения, где «холостяк» означает то же самое, что и «неженатый мужчина». Но конвенционалистский подход был предложен философами для объяснения необходимости всех априорных истин, даже истин логики. Альфред Айер в своей работе «Язык, истина и логика» (1936) писал, что он использует слово «тавтология» в следующем смысле: предложение может быть названо тавтологией, если оно является аналитическим, а аналитическим суждением считается такое суждение, истинность которого зависит исключительно от значений составляющих его символов 60. Айеру удалось так сформулировать основные положения своей конвенционалистской теории, что она избежала явной критики. Он утверждал, что его версия теории утверждает только то, что обоснованность априорных суждений зависит от определённых фактов вербального использования, а не то, что такие суждения являются эквивалентными эмпирическим суждениям.

Конвенционализм был присущ и повлиявшему на неопозитивистов «Логико-философскому трактату» Витгенштейна, в котором он объяснял необходимый характер логических истин. Согласно Трактату, логические истины все до единой являются тавтологиями, то есть все они истинны при всех истинностных значениях предложений, входящих в тавтологию как её части. Например, рассуждение «Если Р или Q и не-Р, то Q» истинно вне зависимости от предложений, которые будут подставлены вместо P или Q. Более того, Витгенштейн утверждал, что тавтологии являются истинными благодаря дефинициям, которые мы даём логическим константам, таким, как «или», «и», «если … то», что он

ипродемонстрировал в таблицах истинности.

36

Метафизика в аналитической философии

Трактат Витгенштейна имеет два неоспоримых достоинства. Во-первых, он предлагает в чистом виде то, что Лейбниц называл истинами «во всех возможных мирах»: логические истины верны при всех возможных истинностных значениях. Вовторых, предлагая решающую процедуру, благодаря которой мы легко можем показать тавтологическую природу логической истины, Трактат даёт возможность судить, какие предложения следует считать суждениями a priori. Но успех книги был ограничен. Хотя Витгенштейн во время работы над Трактатом считал, что он полностью разрешил проблему логической (и всякой другой) необходимости, совершенно ясно, что только логические истины простейшего вида являются функционально-истинностными тавтологиями и что даже необходимость такой истины, как «Если все А являются Б, тогда нет такого А, которое не было бы Б», уже не может быть охвачена теорией Витгенштейна 61.

В последующих своих работах, в частности в «Философских исследованиях», Витгенштейн продолжал придерживаться определённой версии конвенционалистской теории. Необходимостью он считал функцию использования слов: слово может быть понято только в контексте нашего взаимодействия с миром и с другими людьми. Когда мы поймём «языковые игры», в которых наши слова играют свои роли, тогда мы увидим, как можно порождать чепуху, злоупотребляя знанием правил. Например, увидев, что суждению «Эта поверхность вся красная и зелёная» не соответствует никакой конкретный факт, то легко убедимся, что суждение «Ничего полностью не является в одно и то же время красным и зелёным» должно быть необходимо истинным.

Несостоятельность конвенционалистской теории априорного знания может быть продемонстрирована на следующем примере. Предложение «Ничего полностью не является в одно и то же время красным и зелёным» выражает необходимую истину. В этом предложении очень важным является способ использования слов «красный» и «зелёный» и от их свойств зависит истинность данного предложения. Слово «красный» выражает один совершенно определённый цвет, а слово «зелёный» — другой цвет, и не вызывает сомнения, что эти цвета исключают друг друга. Таким образом, мы можем возразить Айеру, когда он напоминает нам о частичной зависимости истинности априорных суждений от использования слов: обоснованность таких предложений зависит от условных конвенций языка, но только в пределах известных границ, которые очерчивают правила использования слов в их связи со значением. Возьмём значение слов «холостяк» и «неженатый мужчина». Верно, что предложение «Все холостяки являются неженатыми мужчинами» выражает необходимую истину, но сама истинность не является следствием значения этих слов. Истинность является функцией, зависящей от природы

37

Аналитическая метафизика: сущность и истоки

свойств, выражаемых словами «холостяк» и «неженатый». Речь здесь идёт о традиционном возражении принципу конвенционализма. Доводы, направленные против конвенционализма, могут быть даже усилены, если мы сможем более чётко обрисовать разницу между свойствами, такими, например, как «быть холостым» и «быть неженатым», и считать, что эти свойства логически первичны по отношению к словам. Это может привести к появлению продуктивного исследования, обосновывающего, что эмпирические факты предопределяют способ, каким мы используем слова. Но, делая окончательный вывод по поводу истин языка, надо добавить, что применительно к ним нельзя полностью доказать ошибочность конвенционалистской концепции истины.

Кант о специфике метафизического знания

Философом, который увидел свою задачу в разрешении конфликта между эмпиризмом и рационализмом, стал Иммануил Кант. Кант занял достаточно скептическую позицию, подобную эмпирикам, в вопросе отыскания истины в философии. Как и эти философы, он настаивал на том, что не существует особого рода синтетических суждений a priori, заключающих в себе некое метафизическое знание о реальности. Понятия причины и следствия, которые метафизики делают центральными в своих теориях, неправильно используются, если их применение происходит за пределами возможного опыта. Попытки такого использования приводят к противоречиям и недоразумениям.

Метафизика может существовать только как «естественная способность разума», направленная на критику самого чистого разума 62. Однако в «Критике чистого разума» Кант всё же допускает существование некоего ограниченного объёма синтетического знания a priori. Им является такой круг суждений, которые, используя метафизические категории, создают условия или пред-положения относительно объективного опыта, объективной реальности. Кант приводит пример двух таких пред-положений, которые действительно демонстрируют обязательную применимость метафизических категорий к любому возможному опыту: «Всякое явление имеет причину» и «Всякое изменение неразрывно с субстанцией». Эти суждения применимы ко всем возможным эмпирическим фактам объективного мира. Таким образом, мы можем знать a priori истинность данных синтетических суждений. Но Кант действительно занимает крайне скептическую позицию по поводу нашей способности познать мир. Он уверен, что данные суждения не описывают мир таким, каков он есть, а только дают некое априорное синтетическое знание об условиях опыта, а такой опыт есть лишь явленность мира для таких су-

38

Метафизика в аналитической философии

ществ, как мы — чувствующих и мыслящих. На самом деле мы не можем иметь априорного знания о реальности 63. Предлагая свою систему двенадцати категорий, которые являются априорными понятиями, Кант дополняет их понятиями пространства и времени, которые, с его точки зрения, не являются формами объективного мира, а только формами нашего восприятия мира. При этом Кант опирался на данные современной ему науки — Евклидову геометрию и Ньютоновскую физику, считая их описаниями реального мира. Позднее данные научные теории были признаны недостаточными. А поскольку выбор двенадцати «априорных» категорий был сделан для иллюстрации их применимости к объективному миру, описанному в понятиях и законах Евклида и Ньютона, это предопределило слабость кантовского учения об априорном знании.

Кант оказался не способен доказать необходимость априорных синтетических суждений, как и необходимости вообще. То, что Кант назвал своей «Коперниканской революцией», является созданием возможности синтетического априорного знания постольку, поскольку в нашем опыте отражаются понятия, которые наш разум привносит в этот опыт. Так называемая «необходимость» таких понятий, как причина и субстанция, по Канту, просто отражает устройство нашего сознания. Кант не проясняет причин того, почему устройство нашего сознания именно такое. Необходимость этих категорий не является истиной для всех возможных миров или даже истиной для всего возможного опыта в этих мирах, но только истиной для всего возможного опыта тех существ, которые имеют ту же самую конституцию, что и мы сами. Таким образом, то, что в кантовском понимании можно назвать априорным, является отголоском лейбницевского пони-

мания a priori 64.

4		Пути развития
		западноевропейской метафизики

Движение метафизики от онтологии к гносеологии в западной философии отмечают и другие исследователи. В статье «От субстанции к рефлексии. Пути западноевропейской метафизики» Н. Лобковиц пишет: «Классическая философия стремилась понять действительность такой, какой она предстает человеку, и выглянуть тем самым за пределы области познаваемых нами вещей. Она была убеждена при этом, что мы в общем и целом познаем действительность такою, как она есть, и что наш взгляд, углубляющийся в основные структуры познаваемого мира, находит некие основоположения; эти основоположения смогут вывести нас к конечным итогам, позволяющим в некотором смысле

39

Аналитическая метафизика: сущность и истоки

познавать то, что уже непознаваемо. Эта уверенность исчезает в XVII в. Новое естествознание, с его упрощенным, изначально детерминистским понятием каузальности, редукция всех отношений к математическим, неслыханный успех этого образа мышления в астрономии, например, а позднее, начиная с Ньютона, в механике (успех, обернувшийся крахом — технологическим крахом — лишь в XIX в.) — все это вторгается в философию, все еще полагающую, что можно схватить сущностную сторону действительности при помощи чистого познания, рассуждения и мышления. Философия оказывается загнанной в рамки самой себя и вынуждена раз от разу отвоевывать себе все более уменьшающуюся область, в которой ей ничто не мешало бы резвиться в свое удовольствие — область очевидно-достоверного...

Достоверность [Декарт] находит в самовосприятии мыслящего субъекта. «Cogito, ergo sum» — «я знаю, что я есмь, потому что я мыслю об этом и воспринимаю при этом себя самого как мыслящего» 65.

Лобковиц продолжает, что в Новое время «...уже не считается возможным говорить о сущем, но только о нашем знании об этом сущем, причем из этого знания исключается то, что известно нам как наш обыденный опыт. Средние века рассматривали рефлексию как нечто такое, что сопровождает наше познание мира, как некий род самопрозрачности нашего отношения к внешнему миру. Теперь, с началом Нового времени, эта рефлексия становится центром: мы обретаем мир только постольку, поскольку мы воспринимаем в нашем сознании самих себя» 66.

«Так возникает совершенно новый род метафизики, представляющей мир не как некую сумму многообразных, пребывающих в нем субстанций, но как самовосприятие сознания, которому соответствует внутренний мир, открываемый рефлексией. При этом можно забыть, что мы остаемся в пределах сознания: коль скоро есть только сознание, бытие есть сознание. Эта новая метафизика — позднее и четче всего у Гегеля — ориентируется уже не на то, как мы говорим о реальности, но на то, как мы воспринимаем самих себя в сознании», заключает Лобковиц 67.

Однако путь западноевропейской метафизики не ограничился гносеологическим вопрошанием о сути сознания. Закономерным становится вопрос о роли языка — средстве выражения нашей мысли.

5		Лингвистический поворот в метафизике:
		продолжение традиции

Следующий шаг в саморефлексии философии был сделан аналитической философией, которая продолжила линию фило-

40