14ekabrya

Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа

знаком с ближайшим товарищем Рылеева, И.И.Пущиным, который и привез его к Рылееву — Репин 1926: 367). Репин был начитан и интересовался литературой; кроме того, известно, что он не раз посещал Рылеева в дни междуцарствия (Розен 1984: 116, 122). Репин был связан по декабристскому обществу более всего с товарищами по полку А.А.Добринским, А.Е.Розеном и Е.П.Оболенским, а также со П.Н.Свистуновым, который принял его в тайное общество весной 1825 г. Кроме данного документа, существуют и другие указания, свидетельствующие о предпринятой Рылеевым поездке в л.-гв. Финляндский полк днем 14 декабря — рапорт командира Финляндского полка Н.Ф.Воропанова от 15 декабря 1825 г. и показания В.И.Штейнгейля (последний показал, что сам Рылеев вечером

14 декабря сообщил ему, что «ездил токмо уговаривать Финляндский полк») — (Репин 1926: 358; Штейнгейль 1976: 152). Сам Рылеев, описывая на следствии свои действия в день 14 декабря, полностью скрыл факт своей поездки в казармы финляндцев, сообщив, что удалился с Сенатской площади, чтобы найти С.П.Трубецкого (Рылеев 1925: 165). Данный документ содержит и другой красноречивый факт: участники заговора обращались именно к А.Н.Тулубьеву, рассчитывали на его содействие. Таким образом, очевидная причастность к заговору одного из полковников гвардии осталась вне пределов внимания официального расследования.

10Т. е. Н.Ф.Воропанова.

11Вероятно, один из двух братьев, поручиков л.-гв. Финляндского полка — Яков Кириллович Грибовский 1-é èëè Федор Кириллович Грибовский 2-й. Первый из них в 1825 г. исполнял должность полкового адъютанта (Месяцослов 1825: 194).

12Карл Федорович Дершау (1784–1862), подполковник, Санкт-Пе-

тербургский полицмейстер (с 1822 г.), впоследствии Санкт-Петербург- ский обер-полицмейстер (1829–1835), комендант г. Або (с 1835 г.), генерал-лейтенант.

13Александр Павлович Окулов, полковник л.-гв. Финляндского полка. Старший брат осужденного по делу декабристов лейтенанта Гвардейского экипажа Николая Павловича Окулова.

14Согласно записке о поступках офицеров-заговорщиков в Финляндском полку за подписью Е.А.Головина (Головин 1926: 370), Репин разговаривал с Тулубьевым и Розеном, «и первому между прочим сказал о возмущении Л. Гв. Московского полка, а также и о том, что генерал Шеншин и Фредерикс изрублены и граф Милорадович убит». Âåð-

сия, изложенная А.Н.Тулубьевым и отраженная в публикумом документе, идет по единственно возможному с точки зрения оправдания пути: батальонный командир настаивал на своем самостоятельном решении выводить батальон для того, чтобы выступить на правитель-

41

Т.В.Андреева, П.В.Ильин

ственной стороне, после получения известия о мятеже от полицмейстера Дершау. Кроме того, Тулубьев смягчаетфакт самовольного приказания, объясняя вывод батальона «под ружье» тем, что хотел «иметь батальон перед глазами». В дальнейшем, привлеченный к следствию не арестованным, Тулубьев показал, что вывел батальон «единственно из предосторожности, будучи уверен, что при нем оный ничего не предпримет» (Декабристы 1988: 326). Эта версия была принята следствием и закрепилась в труде М.А.Корфа. Историк Финляндского полка С.Гулевич также не сомневался в ней (по его словам, Тулубьев вывел батальон «для избежания толков и сохранения порядка» —

Гулевич 1906: 13). Однако эта позиция вызывает сомнение по ряду причин. И, прежде всего, из-за присутствия в момент построения батальона офицеров-заговорщиков – Розена и Репина. Причины, по которым они могли рассчитывать на никак не связанного с ними офицера и обращаться к нему за содействием, вряд ли могли существовать. Согласно показаниям Розена на следствии, он прямо апеллировал к Тулубьеву и некоторым другим офицерам полка: «говорил им, что был в каре возмутившихся, что все полки идут к площади и что нам должно туда же идти. Полковник Тулубьев на то согласился, и я вбежал во двор казарм и закричал на дворе: “Выходи!”. В сие время собрались прочие офицеры и сам полковник Тулубьев в этом же дворе, и тогда вошел я в роту и сказал: “Выходите скорее, уже все полки идут к площади!”» (Розен

1979: 210). В следственном деле Тулубьева этот эпизод оценен следующим образом: «Барон Розен при нем велел людям выходить» (öèò. ïî: Гордин 1989: 288). Как видим, Розен взял на себя главную роль в этом достаточно «криминальном» эпизоде, но при этом утверждал, что Тулубьев фактически согласился принять участие в мятеже. Весьма примечательными выглядят в этом контексте и слова Репина, отразившиеся в публикуемом документе и зафиксированные со слов самого Тулубьева: «Кровь наша, полковник, льется, помогите!». Эти слова подтверждают прямую связь заговорщиков и Тулубьева. Приказание, отданное Тулубьевым и реализованное Розеном — выходить из казарм и идти на Сенатскую площадь для присоединения к мятежным частям, — осталось, однако, в тени официального расследования. Наконец, сам факт поездки в Финляндский полк К.Ф.Рылеева говорит о многом. Если учесть то обстоятельство, что Репин приехал вместе с Рылеевым или почти одновременно, поездка одного из руководителей и активных участников мятежа, чтобы оказаться успешной, должна была быть нацелена на ответственное лицо, которое могло вывести батальон. Таким лицом и являлся батальонный командир. Сами Репин и Розен могли обеспечить участие в мятеже только нескольких офицеров и не более взвода нижних чинов. Согласно показаниям С.П.Трубецкого, Репин накануне 14 декабря убеж-

42

Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа

дал лидеров заговора в том, что «он выходит в отставку и <…> его рота в городе не стоит, а что он отвечает, что может привести несколько офицеров, но за солдат отвечать не может, что за полк может отвечать, когда полковник Моллер согласится, а иначе нельзя» (Трубецкой 1925: 19). Если учесть, что давний участник тайного общества полковник А.Ф.Моллер командовал 2-ì батальоном, который 14 декабря занимал караулы, и накануне перед событиями отказался содействовать заговору, то в этой ситуации особое значение приобретала позиция другого батальонного командира Финляндского полка, — роль главного лица, на которого рассчитывали Рылеев и Оболенский, мог исполнить лишь Тулубьев.

15Речь идет о П.А.Фредериксе и В.Н.Шеншине (см. примечание 6).

16ПоказаниеА.П.Окулова поддерживает оправдательную версию А.Н.Тулубьева, поскольку свидетельствует о том, что батальонный командир принял решение выводить батальон еще до приезда мятежников Н.П.Репина и К.Ф.Рылеева. Но, согласно рапорту Н.Ф. Воропанова от 15 декабря 1825 г., первым о событиях в Московском полку сообщил офицерам Финляндского полка именно А.Е.Розен: «в полк первый привез весть [î] возмущении и говорил, что должно батальону идти» (Репин 1926: 358). Однако вопрос о том, что именно лежало в

основе решения батальонного командира выводить солдат, что его вызвало — остается не до конца проясненным. Преследовал ли его приказ вывести батальон какую-либо другую цель, кроме того, чтобы находиться в боевой готовности, или речь шла о движении к Сенатской площади? Поскольку приказания идти на Сенатскую площадь от представителей правительственного лагеря не поступало — что очень важно, — предположение о том, что батальон построился для того, чтобы выступить на стороне заговорщиков, не теряет своей силы. Очень возможно, что главную роль в этом решении сыграл находившийся при батальоне участник заговора А.Е.Розен, как сам он и утверждал на следствии и в поздних мемуарах (Розен 1979: 210), — причем в своих воспоминаниях он выстраивал картину событий недвусмысленно, приписывая единоличную роль себе: «Прошел по все ротам, приказал солдатам проворно одеться, вложить кремни, взять патроны и выстроиться на улице, говоря, что должно идти на помощь нашим братьям. В полчаса выстроился батальон, подоспели офицеры; никто не знал, по чьему приказанию выведен был батальон» (Розен 1984: 125), а содействовать ему мог кто-либо еще из вошедших в заговор офицеров Финляндского полка. В любом случае, решение о выводе батальона под ружье из казарм до прихода официального приказания нового императора явно способствовало участникам заговора поднять эту часть полка. Тем более что к этому времени — случайно или нет — в казармах полка появились Репин и Рылеев, а в самом

43

Т.В.Андреева, П.В.Ильин

батальоне постоянно находился Розен и еще ряд офицеров, согласившихся участвовать в заговоре. Если учесть то обстоятельство, что часть 1-го батальона еще не присягала, то положение с этой частью Финляндского полка нельзя не признать крайне благоприятным для мятежа. Ситуация в 1-м батальоне финляндцев в момент его выхода из казарм по приказанию Тулубьева и при активном содействии Розена фактически ничем не отличалась от событий в Гренадерском полку и Гвардейском экипаже в начале выступления.

Ë.11–13 об.: «Донесение в Штаб Гвардейского корпуса о происшествии 14-го числа сего декабря от командира 4-й гвардейской пехотной бригады [Е.А.Головина]»1 .

Декабрь 1825 ãîäà (15.12.1825?).2

Копия.

По учинении присяги вместе со всеми начальниками Гвардейского корпуса, около 9-ти часов утра,3 отправился я в Лейб-гвардии Финляндский полк, который назначено было от начальника всей Гвардейской пехоты привести к присяге прежде Егерского, потому что он должен был в тот день вступить в караул.4 Около 11-ти часов гене- рал-лейтенант Бистром 1-й прибыл ко мне на квартиру,5 где, дождавшись, пока принесли знамена и баталионы, кроме роты Его Высоче- ства, которая была в карауле,6 выстроились на проспекте против своего госпиталя,7 прибыл к полку вслед за мною* . После краткого приуготовления людей речью от начальника пехоты прочел я сам на основании цыркулярного повеления, по корпусу данного,8 сколько возможно внятнее и громче, письмо Его Императорского Высочества цесаревича и манифест государя императора, а затем последовала верноподданическая присяга, в полной тишине и должном порядке, после которой троекратно прокричали «Ура!». Потом г. генерал-лейтенант Бистром 1-й отправился к Измайловскому полку,9 а я, спустя несколь-

* Так в рукописи.

44

Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа

ко времени, поехал* в казармы Лейб-гвардии Егерского полка,10 пору- чив полковому командиру Лейб-гвардии Финляндского полка,11 чтобы он по совершении крестного целования, отрядив городовой караул, полк распустил, а роту Его Высочества немедленно, по смене с караула, привел бы сам к присяге. Тогда уже было около 12-ти часов.12

По прибытии в Лейб-гвардии Егерской полк нашел я полкового командира полковника Гартонга13 и всех офицеров 1-го баталиона, ибо 2-ой находился в карауле, собранных в дежурной комнате, и люди были уже совсем одеты в казармах. Но так как начальник назначил присяге быть при себе, то дабы не заставить его дожидаться, если не держать баталиона слишком рано собранным на дворе, приказал я полковнику Гартонгу послать к нему офицера, который бы заблаговременно мог нас предуведомить, когда выводить людей и строиться для присяги.

Спустя несколько времени отправленный с сим поручением прапорщик Нольянов14 прибыл обратно. Полковник Гартонг, вышедший к нему навстречу, возвратился в дежурную комнату и сказал мне тихонько, что прапорщик Нольянов, думая найти начальника пехоты в Московском полку, поехал в казармы Глебова дома,15 где его не было; но что он нашел там все в величайшем смятении: что нижние чины толпою теснились на дворе, офицеры бегали с обнаженными шпагами; что генерал-майоры Шеншин 1-й и Фридрихс были изрублены16 и что, наконец, большая часть Московского полка, схвативши знамена, побежали из казарм на улицу с криком: «Ура! Константину!». Полковник Гартонг, пересказав сие, предложил мне привести 1-й баталион его полка к присяге, не дожидаясь начальника пехоты, и пока слухи о беспорядках, происходящих в Московском полку, еще не распространились. Тогда, заставив прапорщика Нольянова повторить себе лично привезенное им известие, спросил я полковника Гартонга, точно ли у него в полку все покойно и, получив ответ** утвердительный, приказал выводить баталион на двор и строить в надлежащий для присяги порядок.

Когда все было готово, то вышел я к фронту и прочел сам, также как и в Финляндском полку, сколько можно внятнее, как письмо Его Императорского Высочества цесаревича, так и Высочайший манифест, после чего присяга учинена в совершенной тишине и порядке.

*Далее зачеркнуто: ÿ

**Далее зачеркнуто: удовл[етворительный?]

45

Т.В.Андреева, П.В.Ильин

Между тем приказал я, чтобы после крестного целования, людей повзводно* отпускать в казармы и велеть им раздеваться; но чтобы как ротные командиры, так и все офицеры оставались в казармах при своих местах, опасаясь, дабы какая-нибудь толпа возмутившихся солдат не ворвалась в казармы и не произвела бы беспорядка.17 Когда таким образом около двух рот после крестного целования были уже отпущены, прибыл в казармы г. командующий всею пехотою, которого я встретил у подъезда, объяснив ему причины, побудившие меня привесть баталион к присяге, не дождавшись его прибытия, что он и одобрил. Потом сам он подходил к двум ротам, остававшихся** еще на дворе, и нашел их точно в наилучшем расположении.

Между тем известия о возмущении в Московском полку подтверждались еще с большими подробностями, и адъютант мой поручик Бер,18 который от начальника пехоты послан был в казармы оного полка, возвратившись, донес ему, что г. командующий корпусом19 там уже находится и требует его к себе. Тогда г. генерал-лейтенант Бистром 1-й пригласил меня ехать туда вместе с ним для того, чтобы я прочел людям предварительные перед присягою Акты, ибо находил, что я читаю внятно. А так как 2-й баталион Егерского полка только что начал тогда собираться после смены с караула, то я поручил уже привесть его к присяге полковому командиру полковнику Гартонгу.

По прибытии нашем на Глебов двор, где был уже и г. командующий корпусом, нашли мы там примерно роты две, стоявшие во фронте,20 и многих офицеров Лейб-гвардии Московского полка, которые рассказали нам вкратце происшедший в полку известный беспорядок. Стоявшие в строю люди были совершенно покойны; но другая куча числом человек около сорока, стоявшая далее в углу при*** входе на другой двор, казалось, была**** в расположении буйном.21 К сей последней начальник пехоты, поздоровавшись с фронтом, подошел, и я также вместе с ним; люди, составлявшие сию отдельную кучу, были разных рот,22 в мундирах и с ружьями. Они не показывали, впрочем, никаких дерзких намерений, сохраняли должную вежли-

* Далее зачеркнуто: отводить (?).

**Так в рукописи.

***Далее нижняя часть листа с находившимся на ней текстом выреза-

на (возможно, последующий текст донесения повторяет вырезаннуючасть).

**** В рукописи — áûòü

46

Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа

вость, но только не хотели строиться, отзываясь, что роты их нет, видно также было, что они находились в смущении и недоверчивости на счет присяги. Пока начальник пехоты старался уговаривать людей сих, чтобы они возвратились к своему долгу, объясняя им все обстоятельства вступления на престол государя императора Николая Павловича, так [æå] как и то, что их обманывают под предлогом верности прежде данной присяге, прибыл Его Императорское Высочество великий князь Михаил Павлович. После чего вскоре все остававшиеся тут люди Московского полка стали принимать присягу без всякого уже сопротивления.23 В сие время, испросив позволения у Начальства* пехоты, отправился я обратно в казармы Лейб-гвардии Егерского полка, чтобы привесть к присяге 2-й баталион, но на дороге встретил адъютанта моего поручика Бера, который прежде еще послан был от меня в оный полк с тем, чтобы узнать, что там делается, и получил чрез него известия, что 2-й баталион Егерского полка присягнул уже также спокойно, как и первый.

По получении сего известия почел я нужным поспешить к оставшемуся от караула 1-му баталиону Лейб-гвардии Финляндского полка, дабы там не произошло какого-либо беспорядка; но по прибытии к Петровской площади нашел уже оную занятую мятежниками и толпами собравшегося народа, также и войсками, так что не могли проехать на ту сторону реки, должен был объезжать через Коломну24 и, переехав Неву уже против Горного корпуса,25 прибыл таким образом в казармы Лейб-гвардии Финляндского полка, где уже известно было о возмущении в Московском полку.26 Я спросил полкового командира, но мне сказали, что он, распустив полк, скоро после нас уехал во Дворец. Впрочем, беспокойства никакого заметно не было, а только около казарм толпилось простого народа больше обыкновенного.

Вскоре после меня приехал от Его Императорского Величества генерал-адъютант граф Комаровский, с повелением, чтобы оставшимся от караула 1-ом баталионом Лейб-гвардии Финляндского полка занять против мятежников Исакиевский мост;27 почему баталион сей немедленно и выведен был из казарм в боевой амуниции и с боевыми патронами и я сам отправился вместе с оным.

* Исправлено из: Начальника.

47

Т.В.Андреева, П.В.Ильин

Подходя к мосту, рассудил я нужным оставить на всякий случай 3-ю Егерскую роту у проложенной через лед дороги для охранения оной,28 а три роты повел на мост, построив* их в густую взводную колонну и зарядив ружья.

Между тем мятежники, занявшие** пространство на Петровской площади от монумента до Сената, со всех сторон окружались уже подходящими войсками конницы и пехоты, и в толпе их по временам слышны были ружейные выстрелы.29 Три роты Финляндского полка, со мною прибывшие, прошли уже за половину моста, как вдруг — на площади открылся довольно сильный ружейный огонь, и в то же время в середине колонны закричали: «Ñòîé!» По сему крику вся колонна остановилась и пришла в некоторое замешательство. Крик сей, как после уже объяснилось, возбужден был поручиком бароном Розеном, успевшим поселить недоверие в стрелковом взводе роты Его Высочества, которая вся, за отсутствием полкового командира, не была еще приведена к присяге.30

Карабинерный взвод однако же недолго колебался и под командою своего капитана Вяткина31 перешел через мост и остановился перед монументом; но стрелковый взвод, который стоял не по баталионному расчету, а за карабинерным взводом, не пошел далее, и люди отзывались тем, что не присягали еще государю императору Николаю Павловичу, оказали явную непокорность и недоверие к своим начальникам, не внимая ни моим, ни баталионного, ни ротного своего командира, убеждениям.32 Следовавшие за стрелковым взводом егерские роты 1-ÿ è 2-я также были им остановлены и также, несмотря на убеждения начальников, не тронулись с места, но 3-я егерская рота, оставленная, как я сказал выше, назади, перешла на другой берег по льду и присоединена была мною к карабинерному взводу. Впрочем, никакого дальнейшего беспорядка не произошло, и баталион на мосту остался в сем положении до тех пор, пока мятежники рассеяны были пушечными выстрелами.33

С наступлением ночи баталион, поступив уже под команду гене- рал-адъютанта Бенкендорфа, перешел обратно на Васильевский остров, где расположился бивуаком у Большого проспекта против Кадетского корпуса34 и употреблен был вместе с кавалериею в патрули,

* Первоначально было: íðçá. ** Далее зачеркнуто: место

48

Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа

для отыскивания рассеявшихся мятежников, коих в продолжении ночи собрано на острову до 2-х сот человек, большею частью Московского, а отчасти и Лейб-Гренадерского полка.

По утру в четыре часа на другой день, т. е. 15-го числа, отправился я по Высочайшему повелению для приведения к присяге загородных баталионов вверенной мне бригады, что исполнив, возвратился обратно в С. Петербург того же числа в 10-м часу вечера.

К донесению Е.А.Головина в штаб Гвардейского корпуса.

1 Обширные выдержки из данного донесения были введены в на- учный оборот Я.А.Гординым (Гордин 1985: 233–235, 241; Гордин 1989: 310, 311, 312, 316–317, 322, 323). Настоящая публикация является первым полным воспроизведением документа, с исправлением ряда ошибок и неточностей предыдущего цитирования. Копия донесения, очевидно, сохранялась в бумагах Е.А.Головина и была им подана вместе с мемуарной запиской М.А.Корфу после обращения к нему официального историографа.

2 Публикуемое «официальное» (Гордин 1989: 319) донесение, судя по его содержанию, было написано вскоре после описываемых событий — вероятнее всего, во второй половине декабря 1825 г. Во всяком случае, документ не мог быть составлен ранее утра 16 декабря 1825 г. — т. е. после возвращения Е.А.Головина из поездки в расположение загородных батальонов подчиненных ему полков. Достаточное количество времени должно было уйти и на сбор данных, которые легли в основу донесения.

3 Присяга генералитета и полковых командиров Гвардейского корпуса состоялась после 7 часов утра, сразу за встречей с Николаем Павловичем в Зимнем дворце.

4 Имеется в виду, очевидно, 2-й батальон л.-гв. Финляндского полка под командованием полковника А.Ф.Моллера, который 14 декабря занимал караулы.

5 Квартира Е.А.Головина располагалась, как следует из этого документа, в казармах л.-гв. Финляндского полка, которые находились на Васильевском острове между набережной Невы и Большим проспектом, 16/17 è 20/21 линиями.

6 Ср. записку Е.А.Головина 1850 ã.

7 Госпиталь л.-гв. Финляндского полка располагался на Большом проспекте Васильевского острова, между 18/19 è 20/21 линиями.

49

Т.В.Андреева, П.В.Ильин

8 См. его текст в вошедшем в состав настоящей публикации приказе А.Л.Воинова о порядке проведения присяги 14 декабря.

9 Казармы л.-гв. Измайловского полка располагались на обширном участке от набережной Фонтанки до Обводного канала.

10Казармы л.-гв. Егерского полка находились на Семеновском плацу, в ближайшем соседстве с казармами л.-гв. Семеновского полка, недалеко от расположения л.-гв. Московского и Измайловского полков.

11Н.Ф.Воропанову.

12Сведения из этого фрагмента донесения (об отданном Головиным распоряжении распустить Финляндский полк и привести к присяге 1-ю карабинерную роту) были введены М.А.Корфом в текст его сочинения (см.: Êîðô 1857: 130). Согласно хронологической реконструкции событий 14 декабря Я.А.Гордина, время присяги финляндцев определяется 11 часами утра (Гордин 1989: 282). В исследовании Я.А.Гордина (1989: 310), при цитировании этого фрагмента записки, однако, допущена неточность в отношении времени — ошибоч- но приведено: «11 часов» (вместо: 12 часов).

13 Павел Васильевич Гартонг (óì. 1828), полковник, с марта 1825 ã.

командующий, а с июля 1825 г. — командир л.-гв. Егерского полка. С 15.12.1825 — флигель-адъютант, генерал-майор (1826), погиб в деле при Гаджи-Гассан-Ларе.

14Дмитрий Павлович Нольянов (Нальянов), прапорщик л.-гв. Егерского полка, с 1832 г — поручик в отставке.

15Глебов дом — казармы л.-гв. Московского полка по набережной Фонтанки на углу с Гороховой улицей; получили свое название по фамилии бывшего владельца участка.

16См. примечание 16 к записке Е.А.Головина 1850 г. и примеча- ние 6 к донесению о действиях А.Н.Тулубьева.

17Следует напомнить, что план выступления, разработанный С.П.Трубецким, был основан на движении одного полка к другому. Согласно ряду указаний, предполагалось начать с Гвардейского экипажа и л.-гв. Московского полка, которые должны были увлечь соседние

ñíèìè л.-гв. Измайловский, Егерский полки и Коннопионерный эскадрон (14 декабря 1999: 24).

18Александр Евстафьевич (Густавович) Бер, поручик ë.-ãâ. Павловского полка, адъютант командира 4-é гвардейской пехотной бригады Е.А.Головина.

19 Т. е. А.Л.Воинов.

20 Речь идет о той части л.-гв. Московского полка, которая остава-

лась после ухода восставших рот на Сенатскую площадь в казармах. Эту часть составляли 1-я фузелерная рота, части 1-é, 2-й гренадерских рот, 4-é è 5-й фузелерных рот. По подсчетам Г.С.Габаева (1926: 175), в казармах остались 943 человек, включая нестроевых чинов.

50