7.3. Применение истины как критерия в правовом исследовании

Наиболее распространенным сегодня является понимание научного исследования как целевого, организованного процесса выработки новых знаний, вида познавательной деятельности. Получаемые таким образом знания могут рассматриваться как истинные или ложные, отвечающие или не отвечающие требованию истинности, научной истины. Однако разработка критериев для такого рода оценок продолжает оставаться проблемой со времен античности. Не обошла эту проблему и юриспруденция.

Проблемы истины в отечественной юриспруденции обсуждаются, преимущественно, исследователями отраслей права. Пожалуй, наиболее обстоятельно эти вопросы обсуждается представителями процессуального права в рамках теории доказательств.

В контексте проблем квалификации преступлений, вопросов установления истины касаются исследователи, работающие в рамках уголовного права.

Теоретики права, по сути дела, следуют тому же направлению и фактически ограничивают специальные исследования проблем истины тематикой применения права. В этой же связи, однако, отдельно следует указать на многоплановые разработки А.Ф. Черданцевым теории толкования права, содержащие, в том числе, и план оценки результатов интерпретации юридических текстов с точки зрения истинности. В последние годы автор плодотворно работает над указанной проблематикой уже в более широких теоретических рамках логико-семиотического подхода к праву, юридической науке и практике.

Наконец, интересная, хотя и не получившая достаточного признания научным юридическим сообществом, попытка рассмотреть с точки зрения истинности нормы права, предпринята, в частности, В.М. Барановым.

Во всех перечисленных направлениях юридической науки вопросы истины поднимаются, в основном, не столько для рефлексивной оценки исследователями собственных методологических средств и результатов их применения к данной проблеме, сколько для характеристики в этом плане тех или иных аспектов юридической действительности. Разумеется, отношение к результатам проводимых исследований как "истинным" или "неистинным" неявно присутствует практически в любом юридическом исследовании, однако данный план повсеместно декларируемый, в содержании работ скорее подразумевается, нежели целевым образом обсуждается. Попытки же целевого теоретического осмысления истины как проблемы правоведения, на сегодня достаточно эпизодичны.

Недостаточное внимание правоведов к специально теоретически очерченной проблематике истины в юридической науке может объясняться или ее не актуальностью, или, что вероятнее, существующей методологической установкой. Основу такой установки задает, скорее всего, господствующее в нашей науке нормативное отношение к разработкам, осуществляющимся в данной области официальной философией и восприятием ее положений как методологических императивов, автоматически гарантирующих истинность любого научного знания, получаемого на их основе.

С точки зрения сегодняшних задач отечественной юриспруденции такое отношение к методологическим нормам научной работы уже вряд ли является удовлетворительным. Принципиальное расширение философского и социокультурного контекста современного правоведения требует от юристов серьезного самоопределения в первую очередь в рамках методологии юриспруденции, где сегодня неизбежно возникает целый класс проблем, связанных со значением истины в юридических исследованиях и, в более широком плане, с оценкой юридических теорий и знаний. В этой связи, для начала полезно соотнести существующие на сегодняшний день в отечественной юридической литературе направления разработки данной проблематики со сложившимися в науковедении оценочными подходами к науке, научным теориям, научному знанию.

Нужно заметить, что, несмотря на определенное разнообразие научных задач, для решения которых в юридической литературе востребовано понятие истины, в известных автору исследованиях востребована фактически одна концепция истины, находящаяся в рамках доминировавшей в нашей науке теории отражения. Базовым постулатом данной теории является, как известно, признание существования объективной истины и отношения к знанию как отражению объективной реальности. "Объективную истину, - пишет Э.М. Чудинов, - можно определить как содержание человеческих знаний, которое соответствует объективному миру, т.е. воспроизводит его. Именно в силу этого обстоятельства объективная истина не зависит от субъекта.

Если допустить упрощение реализуемой в нашей литературе концепции, то можно сказать, что под истиной следует понимать объективное (верное) соответствие юридической теории, юридического знания правовой действительности. Следует упомянуть, что, несмотря на распространенность в отечественном правоведении, данное понимание истины является не единственным. В истории познания было выработано несколько подходов к пониманию истины, соответствующих определенному типу мышления и общей духовно-интеллектуальной ситуации эпохи.

Исторически это, прежде всего, истина в античной рациональности. Именно с античностью, с именем Аристотеля, принято связывать возникновение концепции истины, часто называемой классической, получившей позднейшие переинтерпретации и дальнейшее развитие в различных теориях. При этом, относительно истины в античной рациональности, полезно различать сформировавшийся идеал "соответствия" и способы обоснования истинности.

Так, в "Метафизике", Аристотель прямо говорит о соотнесению объекта и высказываний о нем как истинных и ложных посылок в рассуждении: "говорить о сущем, что его нет, или о несущем, что оно есть, - значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и несущее не есть, - значит говорить истинное". Вместе с тем, из контекста работы можно понять, что для мыслителя в этих рассуждениях принципиально не только соотнесение высказывания с предметом, поскольку речь идет об определениях, как началах рассуждения, но и соотнесение высказываний между собой. Конечно, на первом плане принцип соответствия, поскольку истинное не может возникать из ложного "в этом случае белое возникало бы из небелого; между тем этого не видно. Однако далее мыслитель пишет: "все, что постигается через рассуждение (dianoeton) и умом, мышление (dianoia), как это ясно из определения {истинного и ложного}, либо утверждает, либо отрицает - и когда оно истинно, и когда ложно: оно истинно когда вот так-то связывает утверждая или отрицая; оно ложно, когда связывает по-иному". Учитывая, что для Аристотеля первостепенное значение имеют метафизические полагания "как воспринимать каждый предмет", а не постижение природы путем исследования как в новое время, не сложно интерпретировать различение "постижения" рассуждением и умом даже в контексте метафизики, как принципиальность для философа данного положения.

Исходя из сказанного, и помня об "Аналитиках" представляется оправданным акцентировать внимание на специфике понимания истины в античной рациональности не только как соответствия высказывания о предмете самому предмету. Для понимания истины, в эту эпоху, было не менее важно следовать универсальным правилам (тому, что мы сейчас называем логикой), реализуемым в рассуждениях но поводу тех или иных вещей. Другими словами, с точки зрения данной рациональности, если рассуждение по поводу познаваемого объекта, построенное на правильных посылках, осуществлялось в полном соответствии с правилами рассуждения, то и получаемый вывод автоматически получал статус истинного.

Для рациональности нового времени, характеризующейся господством научного позитивизма, уже важно рассматривать истину как соответствие не высказывания (предложения), а научного знания об объекте, самому объекту. Истинным здесь является такое знание, которое может быть проверено на соответствие объекту экспериментальным путем. Значение правил рассуждения здесь уже уходит на второй план. Именно эксперимент, а не правила рассуждения, начинает рассматриваться в качестве основною механизма проверки тех или иных научных положений на истинность. При этом отношение к математике как универсальному методу естественных наук и построение особой экспериментальной области позволяет говорить, что на определенном этапе науке нового времени удалось особым образом соединить идеал соответствия знания объекту с ценностью метода исследования.

В науке именно данная концепция истины (а не классическая, учитывая способ обоснования в последней как следование правилам рассуждения) является до сегодняшнего дня наиболее распространенной и реализуемой практически во всех областях. Разумеется, она претерпела различные модификации (главным образом в работах неопозитивистов и постпозитивистов), в частности как разного рода корреспондентские теории. Однако базовая идея адекватности, соответствия знания предмету остается неколебимой. Надо сказать, что отдельные отношения к данной концепции сохранены, в том числе, и в различных вариантах современных когерентных, семантических и даже прагматических теорий истины.

В XX веке, в процессе бурного развития социальных, гуманитарных наук стала ощущаться дефициентость понимания истины, как полного соответствия знания и действительности, именно для познания человека и общества. Поэтому, в философии и гуманитарных науках стало формироваться новое отношение к истине, которое можно условно обозначить как ценностное, ставящее во главу угла роль идеалов и ценностей общества в процессе познания вообще и научного исследования в частности. Именно здесь осуществляется наиболее непримиримая критика естественнонаучной теории истины вплоть до ее отрицания и утверждения о бессмысленности самого понятия истины в научном познании.

Допустимо предположить, что в современных философиях и гуманитарных науках формируется отличающееся от всех предыдущих понимание истины, которую можно условно назвать - этическая истина. Это означает, что современные ученые все большее значение придают ценностным основаниям познания. С таких позиций "различие между естественными и общественными науками основано, скорее, на предпосылках познания, чем на его внутренней логике: социальное знание в отличие от естественнонаучного характеризуется несравнимо большей ролью ценностных предпосылок".

Наконец, особо следует упомянуть о герменевтической традиции в познании. Отказавшись от дедуктивной методологии и занявшая оппозицию научному сознанию, познающему мир через подведение конкретных фактов под общие законы, герменевтика фактически деактуализировала проблему истины, заменив ее на идеал точности понимания конкретных явлений, рассматриваемых как уникальные. Поэтому, используя в познании нормы и правила герменевтики о научном исследовании можно гово-рить только условно, нестрого понимая научное познание как любую, специально организованную интеллектуальную деятельность.

Итак, можно считать, что, несмотря на существование множества подходов, наиболее распространенным продолжает оставаться понимание истины как соответствия действительности и знаний о ней. Как уже упоминалось, данный идеал истины сохранился в достаточной распространенности со времен античности и получил наибольшую разработку в рамках естественнонаучного подхода. Восприятие данного идеала юриспруденцией выглядит достаточно естественным, если вспомнить роль глоссаторов и пандектистов в становлении юридического мышления. Причем, в юриспруденции, возможно, точнее говорить о сохранении именно классического понимания истины (пользование интуитивно-чувственными полаганиями, нестрогое отношение к методам исследования, свободная форма предъявления результатов), нежели о буквальном восприятии естественнонаучного отношения к познанию, предполагающего строгий метод исследовательской работы, строгую форму изложения и экспериментальную проверку полученных результатов. Вместе с тем, следует обратить внимание на одно существенное обстоятельство. Сохраняя изложенное отношение к проблеме истины как методологический постулат, конкретные правовые исследования зачастую реально расширяют рамки понимания истины в юриспруденции за счет иных концепций.

Последовательное теоретическое отношение отечественных юристов к реализуемой концепции истины, особенно в отраслевых исследованиях, может быть объяснено не только необходимостью находиться в рамках господствующей гносеологической парадигмы, но и определенным удобством такого понимания истины для решения конкретных практических задач с точки зрения действующей концепции правоприменения. Информационная модель применения права, представляющая, по сути, интеллектуальное решение на основе сопоставления информации о конкретных обстоятельствах и норме права, иного отношения к истине и не требует. А вот при выходе за пределы данной редуцированной теоретической представленности правоприменения, рассмотрение истины как информационного соответствия событий, норм и суждений о них уже оценивается многими исследователями как недостаточное. Так на взгляд В.Н. Кудрявцева, решение вопроса о квалификации деяния должно включаться в установление истины по уголовному делу.

В процессуальной литературе пишется, что одной из особенностей установления истины в уголовном судопроизводстве является познание фактических обстоятельств в их социально-политической и юридической оценке, а дать "такую оценку - значит тоже отразить действительность". В "содержание объективной истины по уголовному делу" включают так же вид и характер наказания, предусматриваемый санкцией юридической нормы. В общетеоретическом плане фиксировалось, что "предметом истинных суждений при применении юридических норм являются все факты объективной действительности, связанные с юридическим делом. Понятие же объективной действительности охватывает не только сами по себе голые факты, но и их социально-правовое значение". Таким образом, несмотря на идеологическую верность "объективной истине" легко заметить, что, постулируемая в юридической литературе как методологическая установка, референтная концепция истины, в процессе исследования серьезно размывается ценностными элементами задаваемыми, в частности, социально-правовым и социально-политическими контекстами. Следовательно, даже в области юридической практики естественнонаучный идеал истины по факту рассматривается как явно недостаточный в силу ее социальной природы. Не менее определенно это наблюдается и в плане теоретической юриспруденции. Однако прежде чем приступить к обоснованию данного тезиса, следует сделан, ряд предварительных замечаний.

Следует напомнить, что даже классическое понимание истины в естественных науках сегодня претерпело серьезные изменения и приобрело весьма сложное системное представление. Это связано с рядом методологических проблем, которые не смогли получить решения в рамках классического понимания. Прежде всего, это проблема действительности или реальности. В классическом понимании соответствие мысли реальности трактовалось как то, что утверждаемое мыслью имеет место "на самом де-ле". Однако, философские рефлексии XVIII XIX веков (Кант - "вещь в себе", Маркс "общественно-историческая практика") и развитие науки в XIX - XX веках привели к необходимости переосмысления первоначальной идеи. Поскольку метафизические полагания и априорные знания не могли быть встроены в сложившееся научное сознание, то, прежде всего в неопозитивизме, появляются различения реальности ("как она есть") и фактов как концептуализированной формы данной реальности. С этой точки зрения, "то, что ученые обычно называют фактом, представляет собой не элемент объективного мира, а определенный вид нашею знания о нем. Соответствие некоторого теоретического предложения эмпирическому факту - это отношение, которое реализуется в рамках системы знаний".

При таком различении действительность "сама по себе" (статус рерум - термин О. Коннора) и действительность в концептуализированной форме (вещи, их свойства, события и т.д.) связаны познавательным процессом. Однако утверждения по поводу действительности не относятся к ее концептуализированной форме, а представляют самостоятельный план, и отноше-ния истинности рассматривается именно между "утверждением" и "статус рерум".

Не составляет труда заметить, что данное теоретическое представление истины особенно непринужденно работает в юридической науке и, особенно, для соотнесения юридического знания и правовой действительности. Сильной стороной данной теории является и ее универсальность. Дело в том, что в таком варианте понятие истины оказывается применимым не только к высказываниям относительно реальных объектов, тому, что часто называется "объективная реальность", но и к объектам другой природы, в частности, мыслимым. Это особенно важно именно для юриспруденции, во многом опирающейся на систему особого рода конструкций, не имеющих референтов в реальности.

Прежде всего, наука претендует на фиксацию закономерностей и формулирование законов. В этом смысле собственно научное знание всегда теоретично. Причем, строго говоря, характеристика теоретичности должна быть отнесена не только к собственно теориям. Теоретический статус положений общей теории права или частнотеоретических положений отраслевых наук очевиден. Все разработки в области правоотношения, юридической ответственности, реализации права и т.д. являются теоретическими по понятию. Однако в юриспруденции и банальные, на первый взгляд, фиксации, такие как "гражданский кодекс РФ является кодифицированным нормативным актом" или "решение суда является правоприменительным актом" - это фиксации теоретические, поскольку состоят не в бытовом описании данных документов, а в их теоретической квалификации. Как отмечает А.Ф. Черданцев, научные факты являются фактами, в том числе и потому, что "в процессе научного объяснения объектов, фиксируемых ими, подводятся под научные законы". Более того, то, что традиционно называется эмпирическим фактом, строго говоря, так же является и научным фактом только в силу его теоретической интерпретации. В этом смысле, авторы коллективной монографии "Эффективность правовых норм" справедливо отмечают: "Однако, познавательная ценность подобных выводов проблематична, поскольку в настоящее время социология не располагает надежными процедурами, которые давали бы возможность на основании осознанных оценок и намерений, вербально выраженных ориентации, выявить интернализированные ценностные ориентации личности и отделить их от декларативных". Другими словами, фиксируется отсутствие теоретических средств, для перевода конкретных данных в статус эмпирических научных фактов.

Другой значимой в данном контексте характеристикой научного знания является его предметность. Научное знание не только имеет теоретическую форму, но и "организовано" в рамках предмета науки, который строится в соответствии с определенной философской картиной мира, методами исследовательской работы, категориальным строем науки и т.д. Поэтому оправдано утверждать, что при смене категориальных систем науки меняется и научное знание (как представление сущности явлений) и, следовательно, меняется отношение к их истинности. Подтверждение данной мысли можно увидеть в современной отечественной юриспруденции, отнюдь не просто переживающей категориальное обновление.

Таким образом, проблема поиска критерия истинности современного научного знания становится почти не разрешимой. Ситуация осложняется и тем обстоятельством, что истинностной оценки требует не только собственно научное знание, а научная теория как таковая. Не случайно, столкнувшись с данной проблематикой, большинство методологов науки стали отказываться от классического идеала истины и начали предлагать альтернативные способы соотнесения научных теорий с реальностью. Это и "верифицируемость" неопозитивистов, и "правдоподобие" К. Поппера, и "вероятностность" Р. Карнапа, и релятивизм П. Файерабенда, и "общественно-историческая практика" К. Маркса.

Сказанное не следует расценивать, как призыв к юристам отказаться от реализуемой в правоведении концепции истины и переходить к иным парадигмам. Однако повод задуматься над проблемой - "на лицо". При этом применительно к ряду проблем, обсуждаемых в юриспруденции, необходимо учитывать и иные обстоятельства.

Единицей оперирования в классической теории истины является не некоторое суждение, а отношение данного суждения к некоторому предмету или явлению. В этом смысле, когда мы оцениваем некоторое суждение как истинное, мы оцениваем его на соответствие действительности. Такое соответствие следует отличать от логического значения суждения. В пространстве логики характеристика суждения как истинного или ложного в плане его соответствия действительности не существует. Истинность в любой логике это просто соответствие осуществляемых операций, существующим в ней правилам рассуждения. В силу этого, методологически не очень корректна, например, аргументация истинности научных положений их логическими характеристиками. В частности, обосновывая правомерность рассмотрения юридических норм как суждений и оценки их в этом плане как истинных или ложных, В.М. Баранов наделяет их с точки зрения модальной логики качествами дескриптивного и прескриптивного суждения, что и позволяет, с точки зрения автора, оценивать их как истинные или ложные. Правомерность такой интерпретации достаточно проблематична, что развернуто, показано, например, А.Ф. Черданцевым.

Однако, в методологическом плане, проблематичность трактовки не является запретом на нее, а только обозначает научный статус данной трактовки. Другое дело, как в данном случае понимать истинность или ложность юридической нормы. Учитывая сказанное выше, оправдано утверждать, что если характеристика юридической нормы как истинной или ложной и возможна, то только в рамках модальной или деонтической логик и именно относительно правил данных логик. Тезис же об истинности норм права как их соответствии социальной действительности, при этом, разумеется, не доказывается, да и сама постановка вопроса остается недостаточно убедительной.

Надо сказать, что попытка В.М. Баранова подойти к юридической норме с таких позиций, имеет соответствующие философские основания и методологические установки. Это, прежде всего, концепция социально-экономической детерминированности права и теория отражения. В таких рамках, осуществляемый подход вполне правомерен и соответствующие обсуждения и отечественной науке всегда были популярны. По сути дела, появившиеся в литературе возражения обусловлены только попыткой автора отказаться от аспектизации с заявленных позиций права в целом и довести логику такого исследования до уровня юридической нормы. При этом в исследовании возникли, в первую очередь, именно не концептуальные, а методологические сложности.

Как уже упоминалось, трудности в применении классической концепции истины к науке связаны с тем, что научное знание теоретично по своей природе, а предмет науки сложно организован и включает разнородные единицы. Единицей оперирования в науке является не суждение или высказывание, а факт, гипотеза, теория и т.д. Разумеется, можно сказать, что научные факты фиксируются в форме суждений, однако классическое истинностное отношение и здесь не избегает проблематизации. Так, с точки зрения П. Стросона: "Факты есть то, что утверждения (когда они истинны) утверждают. Они не являются тем, о чем утверждения говорят". Здесь налицо акцентуация смысла на концептуализации явления и определенная второстепенность дескриптивного плана суждения. Представить же, например, теорию как систему истинностных суждений просто невозможно, хотя бы потому, что, включая гипотезы, предположения, полагания и допущения любая теория будет представлять совокупность как истинных, так и ложных суждений и положений.

Кроме того, теория неизбежно включает в себя выводы и умозаключения, произведенные в рамках ее предметности, по формальным правилам не всегда поддающиеся референции конкретным явлениям действительности. Содержание таких выводов и умозаключений - это вопрос философской картины мира, категориального строя и исследовательской парадигмы. В юриспруденции значительное число теоретических положений образуется как раз путем создания в предмете фиктивных операционных моделей (конструкций), предназначенных не столько для отображения права, сколько для его познания. К таковым можно отнести уже упоминавшийся механизм правового регулирования, состав правонарушения и т.п.

С точки зрения референтного отношения, фиктивные операционные модели отличаются тем, что не имеют соответствующего объекта и, строго говоря, не являются собственно научными моделями, поскольку особенность последних именно в том, что в определенной области свойств они могут использоваться вместо объекта, а представляют собой идеальные конструктивные образования, парадигмизирующие познание юридической действительности. Так, например, невозможно указать в реальности на объект, соответствующий составу правонарушения. Не случайно по поводу состава правонарушения в правоведении идут оживленные дискуссии именно по поводу правомерности включения в него тех или иных элементов. Основанием данных дискуссий, на наш взгляд, является попытка отнестись к составу правонарушения не фиктивно - идеально, а объектно.

Анализируя различные точки зрения по этому поводу, А.Ф. Черданцев совершенно справедливо замечает, что состав правонарушения следует рассматривать "как определенный идеальный объект, созданный силой абстракции, как мысленную модель, а не реальное явление и не понятие, отражающее это явление". Здесь важно подчеркнуть именно конструктивную природу таких моделей в силу чего они уже не могут рассматриваться в рамках референтного отношения отображения. Конструкция соотносится с действительностью более сложно, чем модель. Так, например, конструкция может задавать объектно несуществующую со-организацию элементов, а путем идеализирующих допущений создавать объекты интеллигибельного типа, существующие только в рамках соответствующего научного предмета.

Другими словами, если рассматривать состав правонарушения как модель, то модель, по сути дела, сконструированную в предмете юриспруденции и в этом смысле являющуюся именно фиктивно-операционной, а не отображающей реальный юридический объект. Отсюда и понятие истинности в референтном плане к подобным моделям не применимо.

Одной из особенностей гуманитарного, социального знания, в отличие от естественно-научного, принято считать его диалогичность. Разумеется, диалог как "мысленная коммуникация" присущ науке изначально. Данное обстоятельство понималось еще скептиками. В частности Секст Эмпирик писал: "Мы занимаемся изучением природы не для того, чтобы высказываться с твердой уверенностью относительно какой-либо догмы, определяемой изучением природы, но ради того, чтобы иметь возможность противопоставить всякому положению равносильное". Однако в естественных науках такая "диалогичность" служит концептуальной и содержательной полифонии, но не создает новых смыслов. Это обусловлено, как представляется, двумя обстоятельствами.

Первое, субъект объектная гносеологическая схема, презюмируюшая непосредственное отношение исследователя с объектом и, главное, экспериментальная проверка продуцируемого знания.

В гуманитарных областях значение экспериментальной деятельности минимизировано в силу невозможности многократного воспроизведения условий эксперимента, культурно-исторической обусловленности процессов, невозможности достигнуть необходимой формализации и т.п. Кроме того, в социальной области любые действия экспериментального типа возможны только через формирование некоторых социальных программ и проектов, которые, в отличие от естественнонаучных областей, неизбежно начинают менять как объект исследования, так и самого исследователя.

Второе - язык науки. Естественные науки работают в так называемых "строгих" языках, символьный характер которых исключает вариативное прочтение того или иного текста. Это обстоятельство, а также принцип дополнительности, фактически исключают в естественных науках создание новых смыслов в рамках одной теории. Разумеется, например, некоторое уравнение, созданное для описания какого-либо физического процесса, может получить различные теоретические физические истолкования, однако при этом не создается новых смыслов с точки зрения его собственного содержания.

В отличие от этого, социальные, гуманитарные науки пользуются нестрогими языками, построенными на базе естественного языка. А это предполагает не только различные содержательные истолкования одного текста, но и возникновение новых смыслов, не закладываемых автором текста. С определенной долей условности можно сказать, что исследователь в гуманитарных областях имеет дело с объектом преимущественно через идеи, мысли, представления других исследователей. "Мысли о мыслях, переживания переживаний, - писал М. М. Бахтин, - слова о словах, тексты о текстах. В этом основное отличие наших (гуманитарных) дисциплин от естественных (о природе), хотя абсолютных, непроницаемых границ и здесь нет". Таким образом, в социальных науках диалогичность является не просто чертой, а их сущностной характеристикой.

Для юриспруденции, помимо простейших выводов о необходимости в процессе научной работы осуществлять содержательную реконструкцию позиций оппонентов и сторонников, сказанное значимо и в содержательном плане. Прежде всего, это касается истинностной оценки универсальных положений юриспруденции, сформировавшихся в процессе ее развития как основополагающие, принципиальные идеи. Такие положения, по сути, являются сформулированными основаниями той или иной научной правовой традиции, поэтому задача оценки их как истинных или ложных, в референтном плане, приобретает характер фундаментальной трудности. В исследовательской практике, эта трудность, преодолевается, в основном, путем указания на положения такого рода, как "устоявшееся в науке мнение", "общепризнанность" и т.п., что, по сути, может рассматриваться как определенная конвенция научного юридического сообщества.

При этом, подобные конвенционально обоснованные идеи, не теряют статуса научных поскольку, с одной стороны, базируются на исследовательском опыте, а с другой - их научная ценность заключается не в том, насколько точно они отражают некоторую действительность, а в эвристических возможностях при исследовании актуальной проблематики. Это особенно важно для нашей науки именно в силу распространенности в ней моделей и конструкций подобного рода и, очевидно, может рассматриваться в качестве одной из ее особенностей.

Кроме того, в качестве аспекта диалогичности юридического знания может рассматриваться включенность в научный оборот юриспруденции понятий и конструкций других наук. Осуществляя работу с разнопредметными понятиями, юрист неизбежно должен соотносить их не только в рамках собственных исследовательских задач, но и для обеспечения надежности результатов исследования, в плане "логик" их собственных предметов, т.е. строить определенный диалог логик (в смысле B.C. Библера). Такое соотнесении инициирует и интенция юридической науки, как показывалось ранее, па максимальное "приближение к жизни". Такое приближение требует известного ухода от теоретической редукции исследуемых явлений, в том числе, и путем полипредметного их "схватывания".

Можно сказать, что в процессе такой работы юрист вынужден "включать в себя" (диалогически включать в свою деятельность) и "философа", и "психолога", и "социолога", и "естественника". Таким образом, правомерно сказать, что юридическое знание диалогично и в этом плане.

Наконец, можно выделить "ценностный" аспект познания права, также показывающий, что в юридической науке мы имеем дело с истинностью, научной объективностью, которую невозможно ограничить однозначным соответствием знания действительности. Значение ценностных установок и идеалов общества сегодня отмечается и для естественных наук (как социокультурный контекст), и особенно для социального познания. Причем для юриспруденции, рассматривающей право как социальный регулятор, как форму организации общества, осознание собственной ценностно-смысловой природы, конструктивного характера правового знания, приобретает особое значение. Изменение ценностных систем общества принципиально влияет на смену парадигм любой социальной науки. Но для юриспруденции это обстоятельство еще усиливается спецификой ее предмета.

Дело в том, что господствующие в данном обществе ценности, не просто влияют на самоопределение юриста в рамках исследовательской позиции, но и напрямую выражаются в действующем позитивном праве. В этом смысле, для юриста ценности выступают не просто как общепризнанные "предпочтения" (И. Ильин), но как предельные нормативные основания регулирования общественных отношений. Зафиксированные как юридические декларации и правовые принципы данного общества, социальные ценности способны являться основанием конкретных юридических решений и обеспечиваться всей системой юридических средств и государственного принуждения. Таким образом, можно считать, что отношение к правовым ценностям, как юридическим основаниям истины, призвано обеспечивать воспроизводство позитивного права во всей его культурной полноте.

Влияние социальных ценностей на юриспруденцию в литературе рассматривается, в том числе, и в рамках проблемы соотношения науки, философии и идеологии. Так, различая науку и идеологию по критериям отношения к действительности (как объекту познания) и связи с интересами субъекта на "социально-групповом уровне", А.Ф. Черданцев считает, что в отличие от науки, отражающей объект исследования таким как он есть, "назначение идеологии - выработка системы ценностей, на которую ориентируется определенная социальная группа, которая их стремится реализовать, претворить в действительность, сформировать эту действительность в соответствии с признанной системой ценностей". В принципе, при определенных уточнениях, позиция автора представляется вполне обоснованной. Однако в нашем случае важно обратить внимание на иной аспект вопроса.

В практической юриспруденции, классический (аристотелевский) идеал истины, по сути дела, положен в основание юридического процесса (если исключить до сих пор во многом реализуемую у нас модель инквизиционного правосудия), естественнонаучная и когерентная идеи истины доминируют в рамках теории и практики доказательств, герменевтические подходы реализуются в толковании права, прагматический идеал задает смыслы правового регулирования, наконец, ценностный подход может рассматриваться как предельная рамка всей юриспруденции. Другими словами, юридическое мышление способно работать в полисмысловом (с точки зрения типов рациональности) пространстве и пользоваться разными конструкциями истины. Возможно, это и есть основная особенность истины в юриспруденции.

Список литературы:

Марченко М.Н. Теория государства и права; Москва, 2010. Гл. 1-2.

Емельянов Б.М., Правкин С.А. Теория государства и права. Учебное пособие; М.: МИЭМП, 2011. С. 7-19.

Правкин С.А. Теория государства и права: электронный курс лекций. М.: МИЭМП, 2008 (в полном объеме).

Малахов В.П. Многообразие методологий современной теории государства и права: Культурологическая методология //История государства и права, 2009, N№ 21

Философия и методология науки / Под ред. В.И.Купцова. Часть 1. М., Аргус, 2010. (Раздел 3-7).

Радугин А.А., Радугина О.А. Философия науки: общие проблемы. Уч. пособие. Библионика. 2010. (тема 4-6).

Толстик В.А., Дворников Н.Л., Каргин К.В. Системное толкование норм права. М.: Юриспруденция, 2010. с.136