Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

111

различает иллокутивные типы высказываний: цель, направление «приспособления» между словами и миром world to word или word to world, психологические состояния, интенсивность иллокутивной силы, статус коммуникантов, способ соотношения высказывания с их интересами, соотношение с дискурсом, пропозициональное содержание (по индикаторам иллокуции), способ и стиль осуществления акта, институциональность, перформативность.

Функционализм теории речевых актов толкает ее к изучению структуры дискурса уже потому, что в некоторых случаях найти иллокутивную предназначенность высказывания возможно лишь в контексте последующего речевого акта, например, заключение пари невозможно без ответного высказывания [см.: Dascal 1992: 37]. Это лишний раз дает повод усомниться в самодостаточности и самостоятельности речевого акта как единицы анализа, хоть Сёрль и пишет: «Traditional speech act theory is ... largely confined to single speech acts» [Searle 1992: 8], сознательно ограничивая сферу теории.

В своей лекции, позже — статье о речевом общении [Searle 1992] Дж. Сёрль сам подтверждает неприменимость своей теории к разговорному дискурсу по следующим причинам: разговор не подчиняется конститутивным правилам, у него нет цели и структуры, в том виде, в котором они присущи речевым актам, позволяющем абстрактное обобщение. В связи с этим есть ряд вопросов.

Во-первых, это вопрос о структуре речевого акта и дискурса. Говоря об отсутствии структуры в повседневных разговорах, Дж. Сёрль прежде всего подразумевает отсутствие параллелизма в структурной организации речевого акта и разговора (это было бы совсем в духе «Монадологии» Лейбница, у которого часть и целое связаны отношением структурного изоморфиз-

173

ма). Однако Сёрль не отрицает какой-либо «иной организации» на уровне дискурса. Во-вторых, это проблема качественного своеобразия правил в теории речевых актов и

конверсационном анализе. Очевидно, что «конститутивные правила» для речевых актов Сёрля и «правила» этнометодологические, например, описывающие закономерности мены коммуникативных ролей суть не одно и то же.

Позже Сёрль [Searle 1992] предложил ввести в свою теорию две новые категории: «фон» (background), похожий на ситуативный контекст, и «коллективную интенциональность» (collective или shared intentionality). Последнее понятие связывает теорию речевых актов с интеракционизмом в нехарактерной для логического позитивизма онтологии, учитывающей интерсубъективность коммуникации, раскрывающуюся в групповом взаимодействии. In brevi, приближаясь к уровню дискурса, Дж. Сёрль просто вынужден менять всю идеологию общения, потому что и контекст, и коллективная интенциональность — категории, характерные для принципиально иного подхода.

Что же касается скомпрометированного словосочетания «речевой акт», то слабость теории речевых актов — еще не причина от него отказываться: эта категория прекрасно выражает ключевую идею совершения высказыванием социального действия — именно в таком смысле предлагается понимать ее и далее.

5.2. ЕДИНИЦЫ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

Words move, music moves

Only in time; but that which is only living Can only die. Words after speech, reach

Into the silence. Only by the form, the pattern, Can words or music reach

The stillness, as a Chinese jar still Moves perpetually in its stillness. THOMAS S. ELIOT, «Burnt Norton»

Далее необходимо решить как всегда актуальный вопрос о единицах дискурс-анализа, о структуре общения в той форме, в какой живая, движущаяся речь достигает тишины и покоя транскрипта, в том самом рисунке, что, по Т. С. Элиоту, подобен вечному движению орнамента китайской вазы. Это затрагивает методологический вопрос о восприятии социальной деятельности не только как процесса, но и как структуры, состоящей из элементов, каж-

174

дый из которых «включен в свой особый закон развития, реализуемый с помощью специфических механизмов» [Щедровицкий 1997: 262].

Макаров М. Л. Основы теории дискурса.— М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.— 280 с.

111

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

112

5.2.1 К вопросу о структуре дискурса

Среди некоторых языковедов бытует мнение, что на уровне дискурса, т. e. выше предложения, отсутствует какая-то ни было лингвистическая (структурная) организация. Возможно, что эти ученые, по выражению М. Стабза, просто не искали в дискурсе признаков такой организации [Stubbs 1983: 15]. Если принять эту точку зрения, то придется признать, что любая устная беседа, любой разговор состоят из беспорядочной совокупности предложений. Однако все нормальные носители языка интуитивно, а порой и осознанно (например, в процессе обучения или анализа) определяют замечательное свойство дискурса, заключающееся

втом, что далеко не любое высказывание можно поместить после какого-то другого высказывания [хотя бы частичное экспериментальное подтверждение этому — Макаров 1992; ср.: Макаров 1990b; Шахнарович 1991]. Значит, существует определенный порядок коммуникативных ходов в диалоге, структура обменов речевыми действиями.

Вразгоревшейся дискуссии о конверсационной структуре [см.: Searle e. a. 1992] можно было встретить временами прямо противоположные суждения. С одной стороны, существование социокультурно идентифицируемых типов дискурса и ощущений по поводу их структуры позволяют говорить о структурности разговоров, рассказов, уроков и т. п., хотя бы потому, что

вних можно выделить начало, середину и конец, пусть это и не столь четкая структурность по сравнению с низшими уровнями языка: «It is perfectly plausible that languages are tightly patterned at the lower levels of phonology, morphology and syntax, and that discourse is more loosely constructed. Nevertheless, it is quite obvious that menus, stories and conversations have beginnings, middles and ends, and that is already a structural claim» [Stubbs 1983: 5].

С другой стороны, эта заявка о структурности дискурса была просто высмеяна Дж. Сёрлем простой аналогией с кружкой пива, у которой тоже есть начало, середина и конец: «they all have a beginning, a middle, and an end, but then, so does a glass of beer» [Searle 1992: 21]. Хотя с такими аргументами согласиться трудно: доводов, в том числе опытных, в пользу существования структуры дискурса намного больше [Jucker 1992: 78; Dascal 1992].

Во многом эти разногласия вызваны сосредоточенностью ряда ученых на исследовании структуры форм повседневного бытового речевого общения (conversation) — наименее структурированного из всех типов дискурса. Но разговор — это лишь частный случай дискурса, о чем мы договорились в третьей

175

главе. Вот в чем состоят отличия разговора от наиболее структурированных типов дискурса, включая ритуализованные, институциональные [урок, заседание суда или телеинтервью — см.: Jucker 1992: 85]:

Таблица 8. Дискурс: процесс или структура?

Разговорный дискурс	Институциональный дискурс
ориентация на процесс	ориентация на структуру
минимум речевых ограничении	максимум речевых ограничений
относительно свободная мена коммуникативных	относительно фиксированная мена ком-
ролей	муникативных ролей
большая обусловленность непосредственным	меньшая обусловленность непосредственным
ко-текстом	ко-текстом
примат локальной организации	примат глобальной организации
целей много, и они обычно имеют локальный	целей немного, и они обычно имеют глобальный
характер	характер

По бытовой разговорной речи нельзя делать вывод об отсутствии структуры на уровне дискурса в целом. К тому же практически каждый из нас в состоянии отличить связный дискурс от неупорядоченной массы высказываний. Связность дискурса — важнейшая из его отличительных черт. Наконец, дискурс обладает качеством самоорганизации: и для письменных текстов, и для устной речи вполне нормальным оказывается взгляд со стороны — мета-коммуникативные акты, т. e. дискурс по поводу самого дискурса, коммуникативные ходы, комментирующие, ориентирующие и меняющие ход общения или выделяющие его структурные фазы. Такие высказывания встречаются достаточно регулярно, что тоже доказывает наличие организации на дискурсивном уровне.

Изучение функциональности дискурса, его динамической и синтагматической организации заставляет нас обратиться к ряду категорий, имеющих довольно долгую традицию использования в других направлениях лингвистики. Речь идет о категории грамматичности

Макаров М. Л. Основы теории дискурса.— М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.— 280 с.

112

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

113

(grammaticality) и критериях правильной и неправильной оформленности (well- vs. illformedness). В самых различных версиях генеративной и трансформационной моделей языка они используются для экспликации центрального понятия языковой способности. Увлечение системно-структурными и математическими методами предопределило наложение системы бинарных противопоставлений на материал, прин-

176

ципиально не допускающий такого обращения, потому что распределение качественных характеристик в языке (пожалуй, за исключением фонетики и морфологии) носит континуальный характер. Диалог как психическая «монада» [Радзиховский 1988: 27] теряет часть «психологического смысла» в логико-лингвистическом моделировании его структуры, что также объясняется наличием в сознании и, соответственно, дискурсе как дискретных, так и недискретных образований [Лотман 1983].

Системно-структурное языкознание отталкивается от идеи наличия четко определенного множества грамматичных или правильно оформленных предложений. Это программное кредо идеологии формальной лингвистики отличает ее от современного дискурс-анализа. Оппозиция

грамматичность vs. уместность или приемлемость (acceptability) служит водоразделом системно-структурного и коммуникативного, интерпретативного направлений в языкознании.

Дж. Лайонз предложил тест для выявления неправильных высказываний и их последовательностей: главным критерием он считает их исправимость [corrigibility — Lyons 1977: 379], делая исключение для фраз типа Colorless green ideas H. Хомского, так как их нельзя формально интерпретировать с трансформационной точки зрения (но возможна индуктивная интерпретация, что убедительно доказали психолингвисты). Грамматичность, уместность или приемлемость когнитивно «живут» как интуиции относительно сочетаемости элементов языковых выражений друг с другом и контекстом.

А что если принципиальной разницы между грамматичностью высказываний и их уместностью и приемлемостью просто нет? Тогда субъективно-интроспективный подход к определению этих качеств дискурса имеет все права на жизнь. Сама способность говорящих индивидов различать правильные и неправильные языковые формы и последовательности подтверждается актами коррекции ошибок в общении. Правда, есть весьма существенное но: в области фонологии и морфологии суждения большинства носителей языка по сути совпадают, на синтаксическом уровне единодушия замечено меньше, при дискурс-анализе интуиции отличаются возрастающим многообразием интерпретаций.

Аналогичное ограничение остается в силе и для критерия исправимости неправильно оформленных языковых выражений: на фонолого-морфологическом уровне проблем не возникает, в то время как ошибки в организации дискурса, как правило, не воспринимаются в качестве собственно лингвистических ошибок (их толкование чаще окрашивается в социальнопсихологические тона), например, ошибочно выбранная иностранцем языковая форма просьбы интерпретируется не как языковая ошибка, а как недостаточно веж-

177

ливое поведение; нарушение норм формальной связанности или когезии текста трактуется как стилистическая неуклюжесть, но сами лингвистические принципы, нарушение которых «режет глаз», игнорируются; то же можно сказать об оценке просодических ошибок.

Однако неспособность определить статус ошибки не должна обесценить тот факт, что сама ошибка так или иначе воспринимается и фиксируется как отклонение от нормального или правильного языкового употребления. Существование образа правильной речи — это когнитивная реальность, что справедливо как в отношении произношения, написания и сочетания слов в предложениях, так и в отношении актуализации предложений в высказываниях, в том числе и в первую очередь — в обменах коммуникативными ходами.

Для синтагматического измерения линейного развития речи ее важным свойством, соотносящимся с нормой правильной оформленности, оказывается предсказуемость возможных путей продолжения дискурса. Предшествующий, левый элемент в последовательности языковых выражений обусловливает, предписывает набор возможных вариантов следующего за ним элемента: «each speech act creates a space of possibilities of appropriate response speech acts» [Searle 1992: 8; Holdcroft 1992: 68; ср.: Sanders 1991; 1995].

В когнитивном аспекте данная способность вероятностного прогнозирования многих альтернативных способов продолжения дискурса — это важнейшая часть коммуникативной компетенции. Экспектации и антиципации, характеризующие наши установки относительно

Макаров М. Л. Основы теории дискурса.— М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.— 280 с.

113