47

техника отжимной ретуши и кремневые наконечники исчезают. Зато в изобилии изделия из кости: гарпуны, наконечники копий и дротиков, жезлы, иглы, шила. Из кремня делают резцы, проколки, скребки. В позднем мадлене кремневые изделия начинают миниатюризироваться, превращаясь в так называемые микрополиты. Богатый символизм: круг, спираль, меандр, свастика. Однако вершиной мадленского (и всего палеолитического, даже всего первобытного) искусства становится пещерная живопись. Мадленским периодом датируются наиболее известные пещерные галереи: Альтамира, Ласко, Монтеспан.

Из 1794 наскальных рисунков в пещерах Франции и Испании, учтенных А. Леруа-Гураном, на 986 — изображение животных. Изображений человека — 512, причем около 100 — человекообразных существ [там же]. В целом пещерная живопись реалистична, точнее — натуралистична. Условных, обобщенных рисунков меньше, чем индивидуализированных изображений животного. Лошади, мамонты, бизоны пещерных галерей воссозданы точно, притом как в деталях, так и в целом, и твердой рукой, которая могла мгновенно прочертить мощную контурную линию. В изобразительной деятельности палеолитического человека мы сталкиваемся скорее с «фотографическим» запечатлением образов, чем с эстетическим обобщением (как в «настоящем» искусстве) или с пиктографией (как у детей). По мнению А. Хаузера, «палеолитический художник еще рисует то, что он действительно видит во вполне определенный момент и при вполне определенном взгляде на объект. Он еще ничего не знает об оптической неоднородности различных элементов картины и рациональных методах композиции... Палеолитическое искусство без всяких трудов располагает единством

зрительного восприятия, достигнутым современным искусством после столетия долгой борьбы»21.

«Физиопластическая» живопись

«Физиопластическая» живопись палеолита осталась в истории культуры весьма изолированным феноменом, обязанным своим существованием образу жизни мадленских охотников на северных оленей. Поразительное различие

48

между мощным искусством приледниковой Европы и робкими художественными опытами позднепалеолитических обитателей Средиземноморья и Юго-Восточной Азии, пишет открыватель пещерной живописи аббат А. Брейль, в том, что «у последних, собирателей съедобных улиток и ракушек, не было тех динамических впечатлений, которые необходимы для возникновения изобразительного искусства. Они предпочли жизнь банальную и легкую»3.

К концу мадленского периода пещерная живопись исчезает, уступая место стилю новой эпохи: орнаменту.

Тип цивилизации и первоэлементы культуры

Нехватка археолого-антропологических данных способствовала появлению большого количества литературы, сконцентрированной на мировоззренческих вопросах начала культуры и общества. Описанию верхнепалеолитического человечества отводится второстепенная роль, а между тем историко-культурная реконструкция эпохи могла бы повлиять на ход дискуссий.

Изучение доисторической ойкумены свидетельствует не только о распределении древнейших сообществ в пространстве и времени, но косвенно — и о характере и силе связующих их нитей. Можем ли мы говорить о нижнепалеолитическом культурном типе как фундаменте духовно-психического единства будущего человечества или перед нами группы бродячих охотников, избегающих чужаков? Куда уходят корни основных мировых цивилизаций и на какой глубине залегает пласт их сродства? Ответы не могут быть умозрительными, так или иначе они зависят от понимания дифференцированности и единства культурно-социального пространства палеолита.

Сложилось представление о локальности раннего исторического процесса, который был связан с двумя первичными очагами антропогенеза и расообразования, вос-

49

Учебное пособие=ИСТОРИЯ МИРОВОЙ культуры-(мировых цивилизаций)=Ответственный редактор И. Жиляков

ходящими к нижнему палеолиту. Гипотеза децентризма2, сменившая гипотезу широкого моноцентризма13, помещает человечество в двух локусах: афро-европейском и азиатском. Между двумя первичными очагами поддерживаются контакты, а внутри — формируются культурно-территориальные провинции со своим расовым, технологическим, хозяйственным типом. В позднем палеолите с обитателей приледниковой Европы (так называемый кроманьонский человек) выражены черты европеоидной расы, в южном Средиземноморье

— негроидной, на Востоке ойкумены — монголоидной. Следует сказать и о едином хозяйственно-культурном типе с устойчивыми локальными особенностями. Последние перейдут в своеобразие исторических цивилизаций. Преемственность иногда столь велика, что можно говорить, например, о неолитическом налете традиционной китайской цивилизации*.

Но если «неолитический комплекс» исторических цивилизаций достаточно нагляден и его можно вычленить из неолитической революции (земледелие, животноводство, большие постоянные поселения, союзы племен и народностей, смыкающие ойкумену в сплошной антропосоциальный покров Земли), то верхнепалеолитический комплекс нашей ментальности

очертить труднее, он разорван, локален, погружен в узкие ниши местных культур и в то же время скрыт от взгляда как «бессознательная», «глубокая» основа современности.

* «Странную картину представляет собой эта огромная страна, еще вчера представлявшая собой лишь едва изменившийся живой осколок мира, таким, каким он мог быть десять тысяч лет тому назад. Население не только состоит из земледельцев, но в основном организовано согласно иерархии территориальных владений, a император фактически является никем иным, как самым крупным землевладельцем. Народ, специализирующийся на выделке кирпичей, фарфора и бронзы и превративший в суеверие изучение пиктограмм и созвездий, конечно, невероятно рафинированная цивилизация, но не меняющая методов с начала своего существования. В конце XIX века — еще неолит, не обновленный, как в других местах, а просто бесконечно усложненный, не только по тем же линиям, но в том же плане, как будто он не мог оторваться от той Земли, где сформировался»14.

50

Из этого темного пятна выходят сквозные пунктиры любой духовной организации: язык,

верования, изобразительная и пластическая образность, графический символизм.

Нет сомнений, что эти атрибуты Homo sapiens, возникшие в позднем палеолите, каким-то образом выводимы из типа ископаемой цивилизации, способа жизни людей. Частые упоминания «революции», «переворота», «скачка» применительно к этому этапу первобытности не должны заслонить того факта, что перед нами отрезок истории продолжительностью в 20—30 тыс. лет. И если все это время у обитателей приледниковой зоны обнаруживается преемственность физического облика, индустрии, быта, художественных стилей, то, очевидно, можно говорить о глубокой устойчивости сложившейся здесь антропокультурной системы. Это охотничья цивилизация не только в смысле преобладающей производственной активности и хозяйственной основы, но и как мироотношение, человеческий склад, эстетическая и этическая традиции. Охотничья цивилизация — редкая для истории и культурологии тема, в отличие от возникших в неолите земледельческой (крестьянской) и скотоводческой (кочевой) цивилизации (не говоря уже о городской, индустриальной, постиндустриальной). Это и понятно. Известные нам группы лесных промысловиков — или осколки древнейшего охотничьего мира, отставшего от прогресса, или неудачники, вытесненные в чащобы более сильными соперниками, или звероловы, совмещающие свою деятельность с другими занятиями. Но охотничьи сообщества, безраздельно господствующие над континентами и ведущие постоянную борьбу с крупными и опасными животными, нельзя назвать жалкими. Вечные преследователи и ловцы, своей энергией, выносливостью они превосходили людей более спокойных занятий. «Надо суметь почувствовать всю сверхчеловечность или, вернее, звериность их дикой энергии»8. Наиболее динамичными и темными сторонами человеческого поведения культура обязана эпохе, о

которой можно сказать «не человеческое, слишком человеческое, а звериное, слишком звериное»*8.

51

Учебное пособие=ИСТОРИЯ МИРОВОЙ культуры-(мировых цивилизаций)=Ответственный редактор И. Жиляков

Разумеется, пещерное, хищное подполье сознания — слишком расхожий и ненаучный сюжет. Но едва ли можно обойтись без характеристик охотничьего мироотношения при объяснении

магии — первоосновы духовной культуры верхнего палеолита и вместе с тем суггестивного комплекса. Теории магии трактуют отношения последней к религии и тяготеют к двум полюсам: на одном магия определяется как практическое демоническое действие, несовместимое с религией, на другом — сливается с ней. Впрочем большинство авторов, признавая, что магия — это древнейшие верования, таким образом сталкиваются с противоречием: верование и одновременно действие, ибо в любом колдовстве активные манипуляции и движения на первом месте, без этого оно не существует. Когда Ж.-П. Сартр пишет, что магия — это идеальное квазидействие25, то имеет в виду представление о магии.

Древнейшее идеальное удвоение мира, видимо, базировалось на сумме образов, возникающих в движении и обслуживающих его. Избавив передние конечности от опорных функций, эволюция наделила человеческое тело новыми степенями двигательной свободы. Множество моторных комбинаций, доступных человеку, требует психофизиологической регуляции, в том числе с помощью образов ближайшего представимого или более отдаленного действия. Отсюда возникает двигательная фантазия, первичный координатор человеческих проектов, еще до-сознательных и погруженных в моторную активность. А. Гелен, исследовавший роль сенсомоторики в становлении человека и его культуры на основе понятия «разгрузки», пишет об этом так: «Движения рук, первоначально обремененные задачами перемещения, теряют их с обретением вертикального положения. Во множестве игровых, обиходных, осязательных и хватательных движений они проиграли огромное количество комбинаций и вариаций в прямом контакте с самими вещами. Но это значит: они не совершили действий в собственном смысле слова, заранее запланированной работы. Только когда развернуто поле проектов фантазии, все вариации и комбинации могут

52

быть спроектированы заново, «в представлении», в воображаемой картине движений и ситуаций, а само реальное движение становится направляемым, вторично вводимым рабочим движением»5.

Психология магии не претендует на разъяснение содержания и социальных функций древнейшего ритуала, т. е. не подменяет религиоведения. Модель телесного действия, порождающего образцы и знаки, очерчивает ядро древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает основу множеству социальных практик. Этот универсальный суггестивный и сенсомоторный механизм весьма условно может быть назван магическим. В той степени, в которой он включается в обслуживание конкретных социальных функций и производство определенных верований, картин мира, можно говорить об исторических разновидностях магии, магии как предрелигии, чернокнижии, оккультной практике и т. д. Но в самом начале, как известно, стоит охотничья магия.

Все исследователи первобытной культуры признают, что палеолитические изображения — это аксессуары ритуала. Охотничья магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но, разумеется, сводить действо к тренировке невозможно: эта вторая реальность, создаваемая на ходу, воспринимается как подлинная, первая, реальность. Антиципация и смысл события инсценируются и представляются фактурно, натуралистически. «Переосмысляя реальность, это общество начинает компоновать новую реальность, иллюзорную, в виде репродукции того же самого, что оно интерпретирует. Это и есть то, что мы называем обрядом, и что в мертвом виде становится обычаем, праздником, игрой и т. д. Мышление, орудующее повторениями, является предпосылкой к тотемистическому мировоззрению, в котором человек и окружающая действительность, коллектив и индивидуальность слиты, а в силу этой слитности и общество, считающее себя природой, повторяет в своей повседневности жизнь этой самой природы, т. е., говоря на нашем языке, разыгрывает све-

53

Учебное пособие=ИСТОРИЯ МИРОВОЙ культуры-(мировых цивилизаций)=Ответственный редактор И. Жиляков