17. Концепция человека в романах Лоуренса.

Роман Лоуренса "Сыновья и любовники"(1913) автобиогра­фичен. Он повествует о становлении молодого одаренного художника на фоне быта шахтерской семьи, сложных отношений между родителями и разрушительной любви матери. Мать, миссис Морел, безуспешно пытается приобщить мужа, эмоционально чуткого, но мало грамотного шахтера, к серьезному чтению и несвойственной ему религиозности, что лишь провоцирует его неудовлетворенность жизнью и тягу к пьянству.

Миссис Морел - самый привлекательный женский образ в романе. Индивидуальность сильная и незаурядная, она, однако, не может создать счастливую семью, несчастна сама и вносит разлад во взаимоотношения сына и его подруг. Девушка из обедневшей буржуазной семьи, она вышла замуж за шахтера по любви, но старается сделать все, чтобы сыновья ее выбрали себе не отцовскую профессию. Дети боготворят мать, однако постепенно ее любовь, перерастающая в опеку, становится им в тягость. Мрачная тень этой любви ложится на дружбу Поля с его возлюбленной Мириам - "грустным ангелом Боттичелли", сопровождает отношения с Кларой - царице Савской, так непохожей на Мириам. Дружбу сына с матерью обрывает смерть матери. Три женщины, любившие Поля, безуспешно пытались подчинить его себе по праву собственниц - такой тип взаимоотношений Лоуренс не приемлет.

В традиционный роман о семейных отношениях Лоуренс вносит свои акценты: интимные отношения между мужчинами и женщинами, гармонию и баланс физического и духовного. Под­линная любовь, по Лоуренсу, основана на уважении личности партнера. Противоборство и соперничество, борьба темперамен­тов разрушают гармонию интимной жизни семьи.

Языческое обожествление любви преображает и традиционный жанр семейной саги, к которой можно отнести историю трех поколений фермерского рода Брэнгуэнов, положенную в основу "Радуги" (1915). Поэтику этого романа Лоуренса соотносят с латиноамериканским "магическим реализмом" и прозой Маркеса.

Лоуренс утверждает, что "половое влечение, инстинкт размножения - основной источник человеческой энергии". Упорно следуя своей концепции, он занимает неординарную позицию и в отношении к войне. Преследуемый за антимилитаризм, затравленный официальной прессой, Лоуренс вынужден был эмигрировать в 1919 году и в оставшиеся годы жил в Германии, на родине жены, а также в США и в Австралии. Он продолжал разрабатывать избранную проблематику, в письмах и статьях настаивая на том, что секс означает для него "всю полноту отношений между мужчиной и женщиной" и что эти отношения намного шире известных форм - любовница, жена, мать, любимая. "Подлинная женщина", пишет Лоуренс, имеет "неуловимые свойства". По образному определению писателя, женщина - это "струя, река жизни, совершенно отличная от реки жизни мужчины", и, так же как каждой реке дано течь в своем направлении, не меняя русла, так и отношение мужчины к женщине - это течение двух рек, одной вдоль другой; време­нами они почти сливаются, а затем вновь расходятся и текут дальше.

18. Антиутопии о. Хаксли. («о дивный новый мир»)

В отличие от Оруэлла, создавшего в 1948 году коммунистическую антиутопию «1984», Хаксли создает капиталистическую антиутопию. Хаксли рисует не общество подавления всего человеческого, но общество победившей культуры потребительства. Богов заменили производители потребительских товаров, и главный из них – Форд.

(Интересно, что в том же 1935 году в фельетоне «Колумб причаливает к берегу» Ильф и Петров, путешествуя по Америке и описывая современную Америку глазами Колумба, европейца 15-го века, пишут: «Мне пришлось установить, что туземцы являются язычниками: у них много богов, имена которых написаны огнем на их хижинах. Больше всего поклоняются, очевидно, богине Кока-кола, богу Драгист-сода, богине Кафетерии и великому богу бензиновых благовоний - Форду. Он тут, кажется, вроде Зевеса».)

В этом обществе люди не рождаются – они выводятся в инкубаториях, и еще на стадии эмбрионов их распределяют на касты, которые будут выполнять определенные виды работ. В младенчестве, с помощью гипнопедии, и в детстве, с помощью формирования условных рефлексов, членов идеального общества убеждают в том, что их судьба и их место в мире – самые лучшие, какие только могут быть, и что каждый из них совершенно счастлив быть или альфой – высшим человеком, или эпсилоном – низшей кастой, создаваемой для самых черных работ, или любой другой промежуточной кастой. Впервые общество направлено не только на поддержание любыми способами своего существования (как это было у Замятина, как это будет у Орэулла), но и на удовлетворение всех потребностей своих членов, каковые потребности это общество тщательно регулирует. Но государство регулирует только те потребности, которые оно может удовлетворить – то есть потребности физиологические и материальные, а вовсе не духовные и душевные. В государстве Хаксли полностью исключается то, что ранее называлось высоким искусством. Искусство – ведь слишком сложная и неоднозначная, чтобы легко поддаваться регулированию и контролю. Поэтому искусство тоже искореняется – но не истреблениями и запретами, а куда как более эффективно – оно контролируется с помощью «промывки мозгов» и убеждения членов общества в том, что никакое искусство им не нужно. (Здесь Хаксли пользуется мотивами из романа Герберта Уэллса «Машина времени» (1895), где человечество в далеком будущем разделилось на две касты – выродившуюся касту высших людей, прекрасных, но способных только вести пустое, лишенное цели и смысла существование, и морлоков, живущих под землей существ, занятых обслуживанием «высшей» касты, но делающих это по инерции и с удовольствием убивающих своих «хозяев» не из принципиальных соображений, но как звери убивают свою дичь.)

Разумеется, в обществе еще остаются проблемные люди – из числа альф, высшей касты, которым доверены те немногие интеллектуальные работы, которые еще надо исполнять. Альф, возжелавших, по выражению братьев Стругацких, «странного», отправляют в ссылку, где они и ведут ту жизнь, к которой склонны. А остальные проживают свой срок в шестьдесят лет, словно бы нетронутые старостью, а потом почти мгновенно угасают в специальных заведениях. К смерти детей также приучают с самого детства, и она, как и рождение, ни у кого не вызывает никаких эмоций, в том числе и у самого умирающего.

Впрочем, в мире остались люди, живущие по своим первобытным законам. Они живут в резервациях, и высшие касты летают в резервации, как сегодня люди могут поехать в специальную деревню и пожить недельку жизнью каких-нибудь древних викингов. В резервации и вырастает Дикарь, случайно родившийся от беты Линды, которая потерялась в резервации и не смогла вовремя сделать аборт. Дикарь вырос с книгой Шекспира, он вырос с чувствами и представлениями о мире, существовавшими в шекспировские времена, то есть с теми чувствами, которые мы до сих пор понимаем и разделяем – любовь, ненависть, дружба, предательство – все это столь же внятно нам, как было внятно современникам Шекспира, но совершенно недоступно большей части тех людей, с которыми Дикарь сталкивается в Дивном новом мире. Столкновение заканчивается трагически для Дикаря – на какой-то момент он поддается жизни этого Дивного нового мира, а потом, когда выветривается наркотическое опьянение (одно из главных удовольствий в этом мире) Дикарь кончает с собой, ощущая, что иначе он не в силах уйти от этого мира, который ему ненавистен.

Государство Хаксли достигает своей стабильности не насилием, не грубым вторжением в сознательную жизнь человека. Государство Хаксли не морит своих членов голодом, не изводит, как это будет у Оруэлла, сознательно разжигаемой ненавистью. Наоборот, государство Хаксли осознало, что самый надежный способ достичь стабильности своего существования – это сделать всех своих членов счастливыми и полностью контролируемыми. Это государство, которое считает, что наибольшей стабильности можно достигнуть, убедив человека, что суть самого человека – в потреблении, а суть человеческого счастья в том, чтобы быть довольным тем, кто ты есть. Наука приходит на помощью создателям идеального общества, поделенного на касты, где каждая каста воспитывается так, чтобы быть наиболее приспособленной к своей работе и вместе с тем полностью довольной своей жизнью. На этот раз у человека отнимается только его свобода выбирать, каким ему быть, да еще и истинно творческий потенциал, причем отнимаются они так, что человек этого и не замечает. В Дивном новом мире практически нет насилия. Но в Дивном новом мире нет и настоящего искусства, только эрзац-поделки. Общество потребления оказывается враждебным культуре, потому что культуру невозможно потреблять – ее можно только переживать, а это иногда больно, иногда страшно, иногда неудобно. (Парадоксальным образом, Хаксли повторяет мысль ни кого иного, как Карла Маркса, заявившего в свое время, что капитализм враждебен культуре. Социализм оказался враждебен ей не меньше, только враждебность эта проявлялась разными способами.) Хаксли создает капиталистическую утопию, которая оказывается столь же антиутопичной, как и коммунистические утопии полного равенства.