3.4. Русская философия о любви и её предназначении

Теме «Философия любви в России» посвящена солидная книга-хрестоматия «Русский Эрос»³², по которой видно, что эта проблематика была немаловажной для русских мыслителей. Из числа последних тема любви была центральной несомненно для В.С. Соловьёва, Н.А. Бердяева и В.В. Розанова, и именно на их взглядах я и сосредоточусь.

Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) посвятил теме любви специальную работу «Смысл любви». Как видно из заглавия, главный интерес философа состоял в том, чтобы понять предназначение любви в мире, во Вселенной. «Обыкновенно – начинает свой статью философ, – смысл половой любви полагается в размножении рода, которому она служит средством. Я считаю этот взгляд неверным…»³³. По мнению Соловьева, размножение и любовь никак не связаны: в ходе эволюции первое ослабевает, а вторая, наоборот, усиливается, достигая у человека наиболее интенсивных форм. В чем же тогда смысл любви? Послушаем самого мыслителя: «Истина, как живая сила, овладевающая внутренним существом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью. Любовь как действительное упразднение эгоизма есть действительно оправдание и спасение индивидуальности»³⁴. И далее: «Смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасение индивидуальности чрез жертву эгоизма»³⁵.

Из всех форм любви Соловьев выше всего ставит любовь половую, ибо только в ней присутствует одновременно и равенство, и «всестороннее различие восполняющих друг друга свойств»³⁶. Впрочем, даже и эта любовь в её наивысших проявлениях далека от идеала, ибо любовь пока «существует в своих зачатках или задатках, но еще не на самом деле»³⁷.

Будучи последователем Платона, Соловьев не может пройти мимо двух полюсов любви – плотской и духовной, однако он их не разрывает, а признает их единство и взаимодополнительность. Плотская любовь как раз и служит для размножения, а вот любовь духовная имеет иной, более высокий смысл: «Истинная же духовная любовь есть… торжество над смертью…, превращение смертного в бессмертное, восприятие временного в вечное»³⁸. Таким образом, смысл любви, согласно Соловьеву, заключается в утверждении бессмертного порядка бытия, упразднении эгоизма и, в конечном итоге, в воссоединении злого и разрозненного бытия в положительном всеединстве, в «установлении истинного любовного, или сизигического, отношения человека не только к его социальной, но и к его природной и всемирной среде…»³⁹.

Совершенно иную позицию по отношению к любви занимал Василий Васильевич Розанов (1856-1919), в своих полемических статьях и книгах обрушивавшийся на христианскую половую мораль за её проповедь аскетизма и оценку половой сферы, половой любви как чего-то грязного и греховного. Для Розанова смысл любви именно в продолжении рода, в деторождении, именно поэтому он прославляет иудаизм как религию пола, в которой главным признаком богоизбранности является множество детей, а главным признаком богооставленности – их отсутствие.

Розанов не был систематическим мыслителем, сам он даже не считал себя философом, поэтому у него не просто найти определения сущности любви, зато в его последних работах любовь поэтизируется, возвышается, но уже без всякой связи с деторождением, сама по себе. В «Уединенном» он пишет: «Всякая любовь прекрасна. И только она одна и прекрасна. Потому что на земле единственное «в себе самом истинное» -- это любовь»⁴⁰. В «Опавших листья» находим ещё более возвышенные характеристики любви: «Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете. Мы не по думанью любим, а по любви думаем. Даже и в мысли – сердце первое… Любовь вовсе не огонь, любовь – воздух. Без нее нет дыхания, а при ней «дышится легко». Вот и все»⁴¹.

В раскрытии проблематики любви Николай Александрович Бердяев (1874-1948) шел вслед за Владимиром Соловьевым, стараясь понять и её сущность, и место в мироздании. Он не оставил специальной работы по теме любви, его размышления разбросаны во многих произведениях, однако объединены общим устремлением возвысить любовь. Бердяев осуждает не только сладострастие, но также и половую любовь в целом, служащую для продолжения рода. «Христос – пишет он в 1907 году в работе «Новое религиозное сознание и общественность», -- осуждал род и родовую любовь, семью и родовой строй жизни, осудил Афродиту простонародную, безличную, природную»⁴². Эта линия логично продолжается в «Смысле творчества», где Бердяев обрушивается на сексуальный акт, который дает лишь «призрачное соединение», за которое «всегда ждет расплата», после которого «разъединенность ещё больше, чем до него»⁴³, а затем отвергает и деторождение, и половую любовь, и брак.

Говоря о видах любви, Бердяев отличает любовь мужскую и женскую: в жизни мужчины любовь не играет ведущей роли, «у него всегда есть его творчество, его дело…», тогда как женщина целиком растворяется в любви. В результате «притязания женской любви так безмерны, что никогда не могут быть выполнены мужчиной. На этой почве вырастает безысходная трагедия любви»⁴⁴. Более интересно противопоставление эротической и каритативной (агапической) любви: «Любовь-эрос требует взаимности, любовь-жалость во взаимности не нуждается, в этом её сила и богатство. Любовь-эрос видит образ другого, любимого в Боге, идею Бога о человеке, видит красоту любимого. Любовь-жалость видит другого в богооставленности, в погруженности во тьму мира, в страдании, уродстве»⁴⁵. По подтексту видно, что симпатии автора на стороне второй, жалостливой любви, которая ничего не требует, а только отдает.

В целом же, Бердяев полагает, что любовь хотя и важна, и полезна, но, прежде всего, трагична: «жизнь эротическая, за вычетом отдельных мгновений, -- самая печальная сторона человеческой жизни»⁴⁶. Здесь, очевидно, автор выражает свой, частный взгляд на мир, с которым мне трудно согласиться.