5.3. Факторы этногенеза: ландшафт

Напомним, что для Гумилёва этнос – это территориальная общность. Соответственно, ландшафт рассматривается как один из важнейших факторов этногенеза.

Для обозначения этно-ландшафтной связи Гумилёв использует понятие «месторазвитие», заимствованное у философа-евразийца П.Н. Савицкого. Месторазвитие – это родина этноса, зона, в которой складывается этническая система. Неповторимость ландшафта через механизмы адаптации определяет уникальность этнических черт и, прежде всего, поведенческий стереотип. Особенно важно это влияние на начальной стадии этнического жизненного цикла. «Этнос приспособляется к ландшафту в момент своего сложения. В последующее время, при переселении или расселении, этнос ищет себе область, похожую на ту, в которой данный этнос сложился» [17, с. 104]. Русские, осваивая Сибирь, селились в степной полосе и по берегам рек. Англичане, создатели глобальной колониальной империи, мигрировали только в страны с умеренным климатом (Канада, Новая Зеландия).

Обратное воздействие – влияние этноса на ландшафт –определяется характером его культуры и фазой его жизненного цикла. Но об этом несколько позднее.

По Гумилёву, процессы этногенеза протекают в разных частях планеты с разной степенью интенсивности. Монотонный ландшафт неблагоприятен для зарождения этноса. Ну, а если какой-либо этнос волею судеб оказался заброшен в такое место, то его жизненные процессы стабилизируются настолько, что он рискует превратиться в статичную систему, в реликт. Напротив, сочетание двух и более ландшафтов благоприятствует рождению новых этнических образований, будит в них жизненную активность.

При всей своей значимости ландшафт может считаться благоприятным условием этногенеза, но не его первопричиной. Географический детерминизм для Гумилёва неприемлем. Именно за абсолютизацию значения природных стимулов он подвергает жёсткой критике А. Тойнби. «Его тезис, что суровая природа стимулирует человека к активности… неверен, потому что тогда центр, скажем, русской цивилизации должен был бы помещаться если не на Таймыре, где условия тяжеловаты, то в степях или лесах Заволжья, а не около Киева.

…Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, является вызовом, то почему греки давали на него ответ только в VIII-V вв. до н.э., а скандинавы в IX-XIII вв. н.э.? А во все остальные эпохи не было ни победоносных эллинов, ни грозных викингов, а были ловцы губок или селёдки.

Шумерийцы и аккадские семиты сделали из Двуречья Эдем, а арабы всё так запустили, что там теперь опять болото. Что же арабы не ответили на вызов Тигра и Евфрата?» [17, с. 162-163]

Согласно Гумилёву, концепция, преувеличивающая значение внешних факторов, не учитывающая своеобразия субъекта исторического процесса (локальной цивилизации или этноса), неизбежно превращается в «чудовище, явно нежизнеспособное, вроде мифического грифона» [17, с. 163].

5.4. Факторы этногенеза: пассионарность

На вопрос о первопричине этногенеза призвана ответить теория пассионарности. Её корни – в учении В.И. Вернадского⁶⁸ о биохимической энергии живого вещества биосферы. Согласно Вернадскому, эта энергия отвечает за воспроизводство жизни на планете и за жизненную активность организмов. Распределена энергия живого вещества неравномерно, что приводит к образованию «волн жизни», к энергетическим всплескам, например, массовым миграциям животных.

Гумилёв переносит идею Вернадского в этнологический контекст: жизненная активность этнических сообществ, циклы их жизнедеятельности объясняются пульсацией энергии живого вещества, или, в терминах Гумилёва, «пассионарности». Пассионарность (от латинского passio – страсть) – это энергетический импульс, «необоримое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленное на осуществление какой-либо цели…» [13, с. 48]

Пассионарность никак не связана с талантами и способностями: пассионарный человек может быть бездарен и наоборот – одарённые люди далеко не всегда энергичны. Пассионарность представляет собой явление природы и потому находится «по ту сторону добра и зла», по ту сторону моральных оценок. Она одинаково легко порождает «подвиги и преступления, творчество и разрушения, благо и зло, исключая только равнодушие…

Добрыми или злыми могут быть сознательные решения, а не импульсы» [13, с. 49].

По степени пассионарности Гумилёв делит людей на три категории: пассионарии, гармоничные люди и субпассионарии.

В первом случае пассионарное напряжение оказывается сильнее инстинкта самосохранения. В глазах пассионария цель, которой он стремится, оказывается важнее его собственной жизни и жизни других людей.

У гармоничных людей пассионарное напряжение уравновешивается инстинктом самосохранения. Классический пример – князь Андрей Болконский из романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Это прекрасный человек, человек долга и чести, но он не способен к высокой активности, к превышению нормы – ничего сверх этого он не сделает. Гармоничные люди уравновешивают порывы пассионариев, воплощая стабильность, устойчивость, традицию.

Третий антропологический тип – субпассионарии, у которых пассионарный импульс оказывается слабее импульса, обусловленного инстинктом самосохранения. По Гумилёву, к этому типу относится большинство чеховских персонажей. Таковы «человек в футляре», Ионыч и им подобные. Численное преобладание субпассионариев тормозит активность этнической системы, снижает степень её агрессивности и обороноспособности. Перспектива субпассионария – люмпенизация и личностная деградация. Эти люди неспособны контролировать собственные вожделения, они потворствуют своим слабостям, склонны к паразитическому образу жизни и асоциальному поведению. Доминирование людей такого типа может привести социальной энтропии, хаосу.

Неравномерное распределение пассионарной энергии в человеческом материале компенсируется действием закона пассионарной индукции. Пассионарность заразительна, то есть может передаваться от одной особи к другой. Это значит, что обладатели среднего или малого энергетического заряда, ранее ничем не примечательные, «оказавшись в непосредственной близости от пассионариев, начинают вести себя так, как если бы они были пассионарны. Но как только достаточное расстояние отделяет их от пассионариев, они обретают свой природный психоэтнический поведенческий облик» [17, с. 282]. Здесь нужно учитывать ещё один момент – степень этнической близости. Вероятность попадания в орбиту чужой пассионарности больше, если возбудитель и возбудимый принадлежат к одному этническому полю.