20. Новый год

— Новый год на носу, а у нас ни ёлки, ни оливье, — сказала собака.

— Ёлка и ниепёт,— поддакнула кошка.

Смотрю на них— натуральные засранцы. В переносном, конечно, смысле. С гигиеной у них почище, чем у некоторых двуногих. А вот по части разводилова — это колбасой не корми!

— Вы же майонез не жрёте!

— Нам ёлка нужна, а оливье — это для тебя, чтобы спать помягче было.

— Без намёков! Я пить, между прочим, бросил.

— От темы не отходим, вернёмся к зелёной красавице,— поправляет кошка.

— Ну, собирайтесь. Пойдём за ёлкой.

— Не, мы в тылу останемся.

— Предатели!

— Ёлки обычно возле станций метро продают,— намекает собака.

— Метро — это под землёй,— подсказывает кошка.

Делать нечего, придётся Марину подключать. Одному-то идти не хочется.

Давно уже зима не баловала хорошей погодой. Всегда у нас слякоть под тридцать первое число. А тут, как у Пушкина — «мороз и солнце, день чудесный». Правда, это из окна.

Бужу Марину.

— Вставай, подруга, труба зовёт.

— Может, хватит уже?

Но без злобы, а с лучезарной такой, сонной улыбкой.

— Не, за ёлкой пойдём.

— У тебя одни ёлки-палки на уме.

— Палки вечером, — говорю, — а утром — ёлки!

Морозец грызанул за щёки. И мы с Мариной бодро поскакали в направлении предполагаемого ёлочного базара. Кругом сновали гружённые сумками, ёлками и прочей хернёй, горожане. Я, вообще, не сторонник всего этого удалого размаха, с каким у нас принято праздновать, что бы то ни было. Хотя Новый год уважаю. Есть в нём что-то бесконечно домашнее и сентиментальное. Последние года, правда, я банально просыпал торжественный бой курантов. И не по причине синевы, как могли бы предположить многие. Просто перестал относиться к этому с детской надеждой на лучшее. Привычка быть кузнецом своего счастья слишком рано победила во мне Деда Мороза.

— Вон там ёлки,— Марина махнула рукой.

Я послушно повернул направо, и через пять минут мы стояли среди множества кричащих детей, молчаливых ёлок, очумевших родителей, двух хачекянов и одной автомашины марки Жигули блевотно-зелёного цвета, выкрашенной маховой кистью. Это многообразие животного и растительного мира нашей планеты предстало передо мной во всей предновогодней красе. Мне стало немного тошно.

— Ёлку подбери нам попушистее,— попросил я ближайшего ко мне продавца.

— Э, дарагой, всэ как на падбор!

Я сплюнул и покосился на Марину. Та, напротив, очень весело взирала на этот дурдом.

— Тогда ты помоги — я буду добытчик, а ты критик.

И шагнув в хвойную массу, как в лес, я вынул первую жертву

— Да ну,— Марина замахала руками. — Какая-то она драная, как хвост у твоей собаки.

«Хорошо, что она не слышит, — думаю.— А то бы Марина запросто могла про себя что-нибудь новенькое узнать. Хотя, конечно, вряд ли». Друг к другу они относились со взаимной симпатией.

Когда через мои руки прошло ёлок двадцать, я убедился, что они действительно были «всэ как на падбор», а именно — уёбищные.

— Вы их что, из бараньих рогов клонируете? — в сердцах бросил я продавцу, выбираясь, по проделанной мною просеке, к Марине.

— Ну, чего делать будем? — спросила та.

— В лес поедем.

— За ёлкой?

— Нет, за дедом морозом!

— А разве можно рубить самим?

— Тебе ёлка нужна или нет?

— Мне не помешает, но, вообще-то, с ёлкой ты муть поднял.

А точно ведь! Это же четырёхногие меня спанталыку сбили.

— Что, ни адна нэ падашла? — удивлённый хачекян подал голос откуда-то справа, из хвойных зарослей.

— Полный дерибас с твоими ёлками.

— Ай, нэправда, зачем абижаешь?

«Хули я с ним, мудаком, разговариваю»,— подумал я и, взяв Марину под руку, порулил к дому

На подходе отдал ей ключи, попросив подогнать машину со стоянки:

— Я зимой не ездила ни разу.

— Попрактикуешься.

— Да ну тебя, ещё, не дай Бог, чего!

— Хорошо, вместе пошли.

«Действительно, — думаю, — чего это я?»

Сижу в машине. Марина вокруг порхает, сгребает снег, раскраснелась — согрелась, видать. Дублёнку на заднее сиденье скинула. Натуральная снегурочка. Я же злой на весь белый свет, замёрзший — кутаюсь в воротник, как подмосковный немец.

— У тебя телефон.

А я и не слышу. Кому я ещё нужен? Смотрю — номер домашний. Ну, сейчас будет цирк.

— Да?

— Как там с ёлкой?

На проводе кошка.

— Мимо.

Надо говорить, так как-то, чтобы ещё Марина не пропасла, с кем это я там базарю.

— Кто это? — ревниво затыкала она меня в бок. Ну вот, началось.

— Вован это,—ей говорю.

— Слышь, Зорге, мы тут с собакой чуть-чуть похулиганили.

— Что там у вас?

— Решили оливье забацать и случайно всю колбасу схомячили.

— Что-о-о?! — Марина аж подпрыгнула, как я заорал. — Там же кило с довеском!

— Нам показалось сначала, что она подпорченная.

И тему развивать нельзя, Марина беспокоится уже, снегурочку нельзя расстраивать — растает.

— Ладно, я учту.

Говорю, как можно более равнодушно. Сам на Марину кошусь, та строит недовольные рожи. Пытаюсь жестами показать, что Вован «на кочерге». Получается не очень. Рядом чувак какой-то тоже прогревается на «классике», на мою пантомиму смотрит через замерзшие стёкла с явной классовой неприязнью.

— Давай, теперь для легенды про алкоголь чего-нибудь,— советует кошка.

— Не, выпить никак. Извини, Вован!

— Скажи ему, что ты не пьёшь больше! — шипит на ухо Марина.— Он пьяный — поймёт!

Господи! Женщины хоть понимают, что они иногда говорят?

— Не-не,я не могу, у меня... эта... абстиненция!

— Попринимай трихопол!

И, захохотав, кошка повесила трубку. Вот ведь сволочь! Ладно, сейчас вам будет ёлка с колбасой...

— Подожди в машине, я мигом. Тебе взять чего-нибудь?

— Косметичку захвати.

— Мы в лес едем.

— Да шучу я, термос возьми с чаем.

А вот это мысль! Я бы и не вспомнил о таком благе цивилизации.

Захожу в квартиру. Сидят перед дверями, вурдалаки.

— Значит так, будете отрабатывать колбасу на лесозаготовках

— Это как это? — подозрительно спрашивает собака.

— С кайлом в зубах.

— А если поймают?

— Скажу, что я у вас в заложниках. Рубил под угрозой расправы.

— Ас колбасой как быть?

— А ну хватит ахинею нести, быстро собираемся!

— Ты пилу возьми. Стук топора издалека слышно, а пила почти не шумит,— советует кошка. Ну, вот в кого они такие умные?

— А влезет елка в машину? — собака тоже проявляет подозрительное участие.

— Мы же не сосны корабельные едем валить. Рубанём что-нибудь в районе метра.

— Жалко!

— А колбасу не жалко?

— Но и ты пойми, хотели-то как лучше!

Я махнул рукой и полез за инструментом.

Машин на дороге было мало. Собака пялилась в окно, кошка дремала у Марины на коленях. Я настроил «климат», чтобы на неё дул горячий воздух, и она откровенно балдела. Мы с Мариной, посмеиваясь, вспоминали наш неудачный поход за ёлкой, я как бы невзначай стал гладить её по коленке. Кошка сразу же недовольно зафыркала. Я рукой тёплый воздух перекрывал. Сказать бы ей что-нибудь, да боюсь ответит...

Отъехав прилично (от города), я свернул на какую-то лесную дорожку, благо снега на ней было немного. Пришлось углубиться на приличное расстояние, чтобы машину не было видно с трассы. Зимой, оказывается, лес так хорошо просматривается!

— Так! Я — в лес, вы сидите в машине.

— Может, выпустить животных прогуляться?

— Хорошо, только если что, ты их искать будешь.

— Да не убегут они. Я, вообще, иногда думаю, что они у тебя всё прекрасно понимают.

— Даже чересчур.

Взяв пилу, я побрёл в лес. Вот как раз там-то снега было достаточно. Ходил я, наверное, с час. Пару раз провалился в припорошённые окопы, матеря себя на чём свет стоит за неуклюжесть. Снег набился в ботинки. Елок не было. Нет, конечно, ёлки были, но совсем не те, какие бы хотелось мне. Чтобы их везти, нужен был лесовоз.

— Эй, мужик, ты чего тут с пилой?

Я обернулся на окрик. Двое деятелей в полушубках, на лыжах и с немецкой овчаркой.

— Поссать пошёл.

— Ага, пизди — пизди. Ёлку ищешь?

При упоминании о ёлке собака зарычала. Натасканная, видать. Надо бы её нейтрализовать на всякий случай. Я свистнул.

— Чего свистишь?

Мужики явно теряли спокойствие.

— А вы сами-то кто?

— А сам не видишь? Патруль ёлочный, таких, как ты ищем. Я лесник, а это... —тут говоривший замялся, показывая на своего кореша,—в общем, тоже лесник.

Вот блин! Небось на весь лес только эти двое мудозвонов и патрулируют, и надо же было прямо на них нарваться. Чего ж им пиздануть-то?

— Не, ребята, я — не ваш. И ёлки у меня тоже нет.

— Давай-давай, оглобли заворачивай. Денег что ли не хватает на ёлку? Меж деревьев я увидел собаку. Она прыжками приближалась к нам, то, проваливаясь в снег по брюхо, то выскакивая из сугробов, как пробка от шампанского. Было это похоже на полёт ласточек перед дождём.

— Это твоя бежит? — нервно выкрикнул один из мудозвонов.

— Моя. Не боись, не укусит.

— Да мы-то не боимся,—усмехнулся он.— Как бы наш её сам не задрал.

— Это вряд ли,— говорю.

Собака подбежала и села справа.

— У нас тут недопонимание,—её говорю.—Уболтай собрата по экологической нише, чтобы не кусал.

Та кивнула и смело направилась к рвущемуся с поводка кобелю.

— Слышь, держи своего, а то сцепятся! — закричали лесники. Последовала серия обнюхиваний и виляний хвостами. Иногда проскакивали какие-то не то порыкивания, не то повизгивания. Наконец, собака повернулась ко мне.

— Порядок, нас не укусят. А эти двое,—она махнула мордой на лесников,— просто на бутылку стреляют, ходят тут, лохов кошмарят. Юридических прав не имеют ни хуя.

Лесник, державший собаку, аж поводок отпустил. Второй просто сел в сугроб с выпученными глазами.

— Бля, завязываю,— прошептал оставшийся на ногах.

— Ну чего, бириндеи, позвольте откланяться.

Я развернулся и, не спеша, пошёл по своим же следам к машине. Собака в скорости присоединилась ко мне. Незадачливые лесники всё ещё оставались без движения, сколько я их мог наблюдать меж веток и стволов. И только кобелёк жалостно поскуливал нам вслед.

— Охмурила, значит, да ещё и при исполнении,— подъебнул я собаку.— Не влюбилась сама-то?

— Есть немножко...

— Может, вам «чё-как», погулять пока?

— Не, холодно, обещала, что летом заедем, так что с тебя причитается.

— Замётано! А ты ведь сегодня хорошее дело сделала.

— Какое?

— Из-за тебя два человека пить бросили...

Марина дремала. Кошка балдела. Собака романтически молчала, думая, видимо, о лете. Ёлки не было.

Выехав на трассу, я, не спеша, развернулся и взял курс домой. Надо было торопиться, если стемнеет, то точно ни хера не найти будет. А, может, и к лучшему, расхотелось мне рубить!

Вскоре меня тормознул гаишник. Предполагая обычное вымогательство перед Новым годом, я негромко ругнулся сквозь зубы. Кошка привычно повела ухом во сне. В принципе меня нахлобучивать было не за что, но время терять не хотелось. Перепрыгивая через снег, смёрзшийся у обочины в небольшие горные хребты, ко мне приближался гаишник. Шапка была лихо сдвинута на затылок. Пару раз он чуть не наебнулся.

— Слы, зёма, тут такая канитель... Горючка — «ёк», своих — никого на дороге этой бляцкой, похоже, хуй не ночевал,— обрушил он на меня свой словарный запас. Вся живность, включая Марину, вынырнула из сна и уставилась на эту суету.

— У меня дизель.

— Ох, бляха-муха,— зачесал он затылок и, заметив Марину, всё-таки поправился.— Пардон!

Я вежливо ждал. Наконец, гаишник, видимо, проведя нехуёвую рекогносцировку своего серого вещества, предложил другое решение.

— Зёма, ты меня подбрось до поста, а то я без связи тут...

И, спохватившись, добавил:

— С наступающим вас, япона мать!

Делать нечего, пришлось подвозить. Всё-таки Новый год.

— У-у, какой барбос!

— Садитесь, не съест.

— Да я сам сейчас, кого хошь, сожру. Понимаешь, часа два уже тут скачу. Не согреться. С утра не жрал, а на холоде сами понимаете...

— И, что, кроме нас никого на дороге? — удивлённо спросил я.

— Да на дороге-то я минут двадцать, а так всё по лесу шоркался.

— А в лес-то тебе на кой? — я незаметно перешёл на «ты».

— Да за ёлками маханул. Ещё летом присмотрел тут. Знак мы вывешивали периодически, ну и дежурили, гак сказать «за превышение»...

Я только покачал головой.

— Ёлки-то срубил?

— А как же!

у меня стал созревать коварный план.

— Далеко до твоего поста?

— Километров пятнадцать, дорога только дрянь. Меня, пока ехал, два раза кидануло,—он осторожно, косясь на собаку пытался устроиться поудобнее, — Правда, я на летней...

— Гнать не будем тогда,— сбавляя скорость, ответил я.—Там у меня на задней полке пакет, согреться не хочешь?

— Водка?

— Вискарь!

— Ух, ты! Прямо точно Новый год.

— Стаканы там же. Пластиковые, правда. А! И шоколадка ещё где-то должна быть. Марин, глянь в «бардаке».

Та подозрительно косясь на меня — чего это я расщедрился — достала закусон и протянула гайцу.

Тот уже, маханув в два приёма грамм сто, бодро захрустел шоколадом. «Такая, видать, у них натура хозяйская»,— подумалось мне.

— А я вот тут женился недавно, — начал он ни с того, ни с сего. Смотрю — собака мне в зеркало подмигивает, мол, поняла уже, что к чему.

— Ну и как? — спросил я, не оборачиваясь — дорога и впрямь была паршивая.

— Да как? — гаец задумался, потом выпил ещё. — Да никак!

Собака рыкнула. Судя по тому, как кошка вскочила, выгнув спину, то позвала именно её.

— Ух, ты, ещё и кошара! Ну, у вас тут прямо зоопарк!

Кошка, выразительно глянув на меня, перепрыгнула к собаке.

«Ну всё, пиздец гайцу»,— почему-то весело подумал я и прибавил печку.

Тем временем наш пассажир «поплыл». Видимо, мороз и голод сыграли с ним плохую шутку. Расстегнув куртку, он продолжил беседу:

— Я ведь, бляха муха, не только на своей свадьбе побывал. Приглашали меня, бывало, и друзья-товарищи. Даже подруги приглашали. Зачем? Ни тогда, по молодухе, понять не мог, ни теперь тем более.

Всё это стало походить на театр одного актёра, гаец рассказывал, повернувшись к животным, отчаянно жестикулируя и корча всевозможные рожи. Те сидели и с трудом, я это спиной чувствовал, сдерживались, как бы чё не пиздануть.

— Но одна была непруха, — продолжал гаец,—драки не было. Не везло ни хуя. Я, как воспитанный на традициях вековых, был уверен, что если свадьба, то непременно кто-то кому-то должен ебач своротить. Такое вот у меня было социалистическое воспитание. Теперешней молодёжи не понять. Романтика пятилеток. Смычка стройотрядов. «Догнать и перегнать». Последнее, естественно, про самогон. Стоп — Машина, отвлёкся как хуёвый танцор на блядину-балерину. Короче, если позагибать пальцы рук и ног, то из всего этого грибкового великолепия, символизирующего свадьбы, на которых я отметился как гость, ни одна не была омрачена мордобоем. И как-то я уже махнул на это всё рукой (если уж с коммунизмом наебали, что уж тут об такой херне печалиться), как забросила меня судьба в один ничем неприметный городок Надо сказать, что и оказался-то я там, хуй знает почему. Типа на спор, кто дальше по пьянке на паровозе уедет. Молодость! Ну и я, как мудак, победил. Но не из-за решимости и воли к победе, а пьяный был в сосиску. И весь свой победный марафон хрючил как свинья, распугивая мерзким храпом культурных пассажиров. И даже майка в те минуты была у меня ни хуя не жёлтая. До сих пор помню минуту пробуждения. Открываю глаза — свет и тошнота. Закрываю — тошнота и потеря ориентации (в пространстве!). Отсюда делаю вывод что в начале времён была только тошнота, и так боженьке, видимо, хуёво было, что он единым порывом всю эту канитель земную и отрыгнул вместе с палёной водкой. Ну, он-то отрыгнул и забыл, ему можно, а мне на перрон пиздовать, как на голгофу. И только там уже родил и я свою маленькую вселенную.

Я, признаться, охуел от такого изложения материала. В гайце явно пропадал актёр с писателем.

— Опять увлёкся— лиричное, бля, настроение. Ну хули, стою как Гойко Митич. Торжественно и качаясь. По сторонам смотрю. Смотрел-смотрел и, махнув рукой, побрёл в направлении вокзала. Шаг мой был тяжёл, а думы ваще неподъёмные. Есть в градостроительстве такой термин — архитектурная доминанта. Она ещё в музыке тоникой называется.

Тут я уже, не выдержав, заржал, а работник гос. автоинспекции продолжал:

— Так вот эта самая доминанта моих мыслей была такова: «На хуя мне этот блудняк?!!» и без всякой музыки. Карманы вывернул, они висят как уши у кролика. Пустые. До дна. А какого хера я хотел? За что пил, то и получил. В пизду Максима Горького!

Тут его речь прервала икота, которую он победил хорошей порцией алкоголя.

— И станция ещё так называлась! Дно! Во бля, бывает же. Я побродил, побродил, да и сел в первый паровоз до Питера. Собственно, к чему вся эта история-то?..

Гаец явно забыл, к чему вёл свой рассказ.

— А! Вот на обратной дороге я познакомился с кренделем, ехавшим к корешу на свадьбу. Ехал он из приличных ебеней. Всю дорогу, естественно, пил, и планка у него периодически падала. Но меня он похмелял исправно. Выслушав мою побасенку, проникся чувством сострадания и твёрдо решил, что к его корешу на свадьбу мы вместе должны идти. Единым фронтом. А если я ещё и подруг боевых организую, городских и начитанных, чтобы семечки не лузгали в общественных местах, то ваще миру — мир, Богдану — титомир. Ясен пень, подруг я ему пообещал безотказных, как трёхлинейки.

— Чё страшные такие? — спросил я.

Марина демонстративно смотрела в окно, а гаишник полностью ушёл в творчество:

— Да не, пиздатые бабцы! Кое-как добрались мы до дома,— продолжал гаец.— Вскрыв заначку, я честно вернул всё, что он на меня потратил в паровозе, и начал этих «пиздатых бабцов» вызванивать. Ну и в результате завалились мы на эту свадьбу...

Гаец уже окончательно потерял нить.

— Ну и?

Я решил не сбавлять темпа повествования.

— Там я и подрался...

Гаец спёкся. Он так и уснул, откинув голову с пустым стаканом в руке. А жаль, рассказ его меня повеселил. Но шибко расстраиваться я не стал, а, резко развернув машину, погнал назад. Главное, чтобы этот «генерал свадебный» не проснулся.

— Давай, бери след где он эти ёлки спрятал, — подлетая к одинокой гаишной машине, сказал я собаке. Марина удивлённо обернулась, но собаченция, не моргнув глазом, выскочила и поскакала в лес. Я за ней. Ёлки нашлись мгновенно. Я загрузил их в багажник. Благо, он у меня большой. Отдельно постарался положить, приглянувшуюся мне.

— Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево,— пробормотал я. Собака одобрительно глянула на меня и тихо, чтобы не слышала Марина (заднюю дверь я уже закрыл), сказала:

— Ну, ты — стратег!

— Не те ребята! — гордо отвечал я.

До поста гаишник так и не проснулся. Я бодро забежал в стеклянный аквариум, где уже явно витал запах алкоголя.

— С наступающим! Гляньте, не ваш там у меня?

Гаишники, подозрительно косясь, всё же пошли со мной.

— Вот это да, а мы уж думали пропал без вести! — заржали они, — Где ты его нашёл такого?

— На дороге, где ж ещё. Забирайте и ещё там две ёлки ваши.

— Ух, ты, вот спасибо!

Кое-как, под руки, они отволокли его к себе. Я выложил прямо на обочину пару ёлочек. Подбежал гаишник.

— Спасибо тебе, выручил! Если, что... Ну там, проблемы, заезжай, поможем! И с наступающим!

Я тоже поздравил его и, сев за руль, наконец-то улыбнулся. Хорошо, когда под Новый год случается что-то хорошее. Хотя смутно мне всё же казалось, что что-то я забыл. И только уже приехав, домой, вспомнил, что термос с горячим чаем остался в машине, и колбасы мы так и не купили.

Но это уже другая история...