5курс / Проблемы правоведения / Юоидические лица / Суворов Н

Сальковский, Гирке и др. совершенно правильно рассуждают в этом случае, что в самом человеке нужно различать индивида с его индивидуальными интересами и члена общения с его общественными интересами. Различать затем собственность формальную или номинальную от материальной или экономической можно лишь в том смысле, что собственность олицетворяемых общественных организаций есть собственность ограниченная, подобно тому, как ограничена собственность владельца заповедного имения, и что формальный элемент собственности, усвояемой юридическим лицам (устранение всех третьих лиц от неправомерного влияния на эту собственность путем виндикации и негаторного иска) выступает на первый план, тогда как материальный элемент понятия собственности в применении к юридическим лицам (пользование и распоряжение) ограничивается целесообразным извлечением выгод из наличного имущества и вообще целесообразным управлением, но не в том смысле, что имущества юридических лиц суть имущества без собственников, как это допускает Серман с явным самопротиворечием себе самому. И чем более данная общественная организация принимает публичные черты, тем более суживаются правомочия, составляющие материальный элемент понятия собственности, тем более даже неподвижный характер приобретает наличное имущество данной организации как учреждения, преследующего постоянную цель и удовлетворяющего одной из непрерывающихся потребностей государственной жизни, а поэтому нуждающегося в постоянных средствах и в прочном материальном обеспечении, на которое наличная администрация должна смотреть только и исключительно с точки зрения целесообразного управления, а не с точки зрения частного собственника, имеющего jus utendi et abutendi.

Сравнение, наконец, имущества юридических лиц с предиальным сервитутом бесполезно с точки зрения уяснения и, кроме того, рискованно в том отношении, что сравнение это может повести к ложной мысли об олицетворении самого имущества. Известно, что некоторые юристы считают самые поземельные участки субъектами сервитутного права и таким образом включают praedia в ряд юридических лиц[393]. Связь сервитутного права с имением, независимо от смены владельцев этого имения, все равно как связь права требования с бумагой на предъявителя, независимо от смены держателей этой бумаги, отнюдь не делает этого имения, и следовательно вещи, лицом. Установленное выше понятие об юридических лицах как общественных организациях предохранит нас от подобных ненужных и неприличных персонификаций.

С Серманом невольно просится на сопоставление итальянский ученый Джорджи, автор многотомного исследования об юридических лицах вообще и о каждом виде их в особенности (государство, провинция, община, общество, институт). На этом исследовании полнее, чем на какой-нибудь другой итальянской юридической работе, отразилось влияние немецкой научной мысли нынешнего столетия. Джорджи - решительный противник Савиньи, Бринца, Цительмана, Больце, Иеринга - делает много более или менее метких критических замечаний по адресу названных и других ученых, подробно излагая и разбирая их мнения, и заявляет себя юристом-социологом, в глазах которого область социологии обнимает собою и юридические дисциплины. Учение об юридических лицах не есть исключительно ни частноправовое, ни публичное, по мнению Джорджи, а занимает средину между тем и другим, служа для них как бы обручальным кольцом. Индивид и общество, по свидетельству разума и истории, имели общее происхождение, так как природа заповедала человеку жить вместе с подобными ему, делая из общества неизбежное средство к развитию человеческой жизни. И так как общество есть совокупность людей мыслящих и желающих, то отсюда получается организм этический, так что и общество человеческое, подобно отдельным людям, его составляющим, имеет свои права и обязанности. Если правильно, что только человек есть возможный субъект прав, то субъект этот представляется в двух видах: человек индивидуальный и человек общественный.

Анализируя понятие universitatis, Джорджи находит в ней: 1) совокупность элементов или моральных сил, т. е. людей, управляемых законом долга, 2) упорядочение этих элементов настолько, что из них составляется одно целое, которое достигает общей цели, сообразующейся с тем же законом долга, и распределяет между различными элементами социального тела права и функции ввиду потребностей целого. Итак, universitas есть реальность, если понимать это слово не как синоним вещи, подлежащей внешним чувствам, а как противоположность чистому порождению фантазии. Собирательное единство, если и не есть физический организм вроде животного или растения, есть тем не менее моральное существо, столько же истинное и действительное, как телесные организмы. Этот организм есть часть природы и часть человека, и в природе человеческой, если не физической, то моральной, находит для себя условия рождения, жизни и прогресса. Придайте этому собирательному существу (ente collettivo) осуществление частных прав и получите юридическое лицо, говорит Джорджи.

Несомненно, государство, провинция, коммуна осуществляют главным образом публичные права, но, осуществляя их, они не облекаются в ту одежду, которую, основательно или неосновательно, принято называть юридической личностью. Теперь принято говорить, что собирательные существа суть юридические лица лишь постольку, поскольку они jure privatorum utuntur: не особенно точно это, но Джорджи склоняется перед обычным словоупотреблением. И все-таки не следует забывать, что, относясь к частному праву, юридическая личность не в малой степени входит и в публичное право, которое не только дает нормы относительно возникновения юридических лиц, но модифицирует частное право, приспособляя его к природе союзов, так что, пуская свои корни на почве частного права, учение об юридических лицах свешивается своими ветвями и листьями на почву публичного права[394].

Джорджи надеется, что он избежит того упрека, которому подвергались разные ученые за игнорирование другого класса юридических лиц - институтов (fondazioni). По его мнению, разница между corporazioni и fondazioni более кажущаяся, чем действительная, ибо в тех и других истинный субъект прав, принадлежащих собирательному лицу, есть всегда universitas personarum. Различие же между ними сводится к следующему: в корпорации соединение отдельных лиц возникает и существует одновременно с юридическим лицом, и самая цель, для достижения которой корпорации предоставляется осуществление частных прав, присуща корпорации с самого начала ее существования; напротив, в фундации общество, которое должно быть субъектом частных прав, уже раньше существовало, и фундацией делается не более и не менее, как только то, что обществу, уже раньше существовавшему, назначается новое имущество в добавок к тому, которое раньше у него было, с тем, чтобы лучше достигалась одна из целей общества. К указанному различию присоединяется еще другое: личный состав корпорации всегда известен, она всегда имеет определенный точный список своих членов (un albo noto circonscritto); в фундациях нет такой точности и определенности личного состава общества - это сам народ в более или менее широких границах и разветвлениях. Или, как в другом месте Джорджи поясняет свою мысль, фундации в большей степени удовлетворяют публичному интересу, направляясь прямо на служение общественное, чем корпорации, представляющие интерес более частный, чем публичный, и удовлетворяющие общей цели лишь известного числа индивидов, соединенных в одно целое в видах взаимного содействия. Субъект фундации есть неопределенное множество, человечество (sic), разделенное на государства и подразделенное на меньшие союзы в области национальных территорий. Так как фундация всегда представляет собой служение, общественный долг, публичный законный интерес, то имущества институтов светских и церковных принадлежат народу, от которого они произошли. По мнению Джорджи, было бы нелепо и смешно искать в fondazioni какого-нибудь другого субъекта, кроме народа, этого истинного учредителя и патрона всех фундаций публичного происхождения, каковые фундации в действительности суть не что иное, как различные физиономии этой обширной и многообразной личности[395]. Но даже и фундации частного происхождения не останавливают итальянского ученого юриста: о них нужно сказать то же самое, только для избежания бюрократической централизации и медленности рекомендуется установление местной администрации. Каждый такой институт будет публичным служением, обособленно организованным (un publico servig-gio separatamente organato), и скрытым субъектом (il soggetto latente) остается государство, т. е. политически организованный народ (lo stato che à dire il popolo politicamente organato). Всякая фундация есть дарение народу cum onere или sub modo, - и пусть это бремя (onus) почему-либо снимется, тогда собственность народа представится нам в совершенно ясном свете.

Между фундациями и корпорациями Джорджи допускает различные переходы или промежуточные посредствующие ступени, так что даже всякая корпорация наклонна к фундации (inclina à fondazione) и всякая фундация может свестись к корпорации (si puo ridurre à corporazione). Говоря в другом месте, что субъект церковных институтов есть <народ верующих> (il popolo dei fedeli)[396], итальянский ученый юрист оставляет нас в неизвестности насчет того, совпадает ли этот народ верующих с popolo politicamente organato или не совпадает: если не совпадает, то не видно, каким образом можно было бы поддержать верность раньше высказанного положения, что скрытым субъектом фундаций всегда остается государство, а если совпадает, то зачем говорить об особых церковных институтах и утверждать, что истинный, хотя и скрытый, субъект их (subjetto vero sebbene recondito) есть всегда <народ верующих>?

Джорджи, по-видимому, близок к истине, когда говорит, что субстрат юридического лица есть всегда союз физических лиц, но его рассуждения о народе (даже о человечестве?) как скрытом субъекте всех институтов, проведение границ между корпорациями и фундациями, смотря по моменту возникновения юридического лица (одновременно с возникновением союза людей или позднее этого последнего) и смотря по тому, имеется ли в наличности точно определенный личный состав участников или нет (как будто в <народе>, особенно по <местным его разветвлениям>, нет возможности установить с точностью его численный личный состав), наконец подведение всех вообще институтов под дарения sub modo (чем, собственно говоря, ниспровергается юридическая самостоятельность институтов), - все это очень сбивчиво, искусственно и произвольно, так что близкая к истине общая мысль в сильной степени затемняется и лишается почти всякой научной цены.

Полемизируя с представителями теории бессубъектного имущества, Джорджи усматривает опасную ее сторону в том, что из нее вытекают выводы, как он говорит, не подозреваемые ее авторами: если сущность имущества состоит в том, что оно принадлежит цели, то индивидуальная собственность и проистекающие из нее права не могут быть оправданы, - не поддерживается ли этим в конце концов социализм, спрашивает итальянский ученый? Но другой итальянский юрист, Джуффрида (сам по себе склоняющийся к теории Цительмана), упрекает самого Джорджи в том, что его рассуждения о народе и проч. играют в руку социалистам и коммунистам, - и последний упрек едва ли не вернее. Не лишено также меткости замечание Джуффриды, что <народ, общество> Джорджи в сущности сводятся к пользователям и дестинатарам Иеринга, так что, полемизируя с Иерингом, итальянский юрист под другой оболочкой излагает теорию же Иеринга. В главе о прекращении юридических лиц нам еще будет случай упомянуть о тех практических выводах, которые делались в Италии на основе теоретического построения Джорджи.

Итальянский ученый, как выше было замечено, приближается к истине, когда говорит, что в институтах субъектом всегда является союз лиц, только ищет этого союза не там, где следует, ударяясь в юридически бесплодные рассуждения о неопределенном множестве, о государстве и даже о человечестве и, напротив, не останавливая своего внимания на той организованной администрации института (в виде коллегии или с единоличным главой), на которой остановился Серман и которая обладает всеми качествами, необходимыми для признания ее субъектом гражданских прав. Джорджи, пожалуй, приближается к истине в том еще отношении, что вызывает в нас мысль о необходимости осторожно относиться к признанию институтов и даже всяких вообще союзных единств самостоятельными юридическими субъектами. Наблюдаемое в современной юридической жизни течение несомненно склоняется к образованию институтов, зависимых от какого-то лица высшего союзного лица, так что далеко не все то, что называется в немецкой юридической науке Stiftung, может подходить под понятие самостоятельного юридического субъекта. Прежде всего это нужно сказать о фондах и капиталах. Капитал сам по себе есть имущество, которое никогда не может быть лицом, хотя он может быть имуществом именно юридического лица с специальным назначением на какую-нибудь определенную цель.

Гирке в своей "GENOSSENSCHAFTSTHEORIE" выразился, что <даже и простейшая стипендия есть организованный союз с единой союзной волей и с одушевленным телом, потому что нуждается в устройстве, которое связывает людей в определенном направлении и побуждает их к действиям>. Практическая жизнь, как кажется, делает излишним подобное теоретическое построение. В действительности жертвуемые капиталы, проценты с которых обращаются на стипендии, на единовременные пособия, на премии, на разные другие цели, поступают в собственность университетов, земств, дворянских обществ, городов или самого государства, так что и назначение, напр., стипендии какому-либо определенному получателю может зависеть или от университета, или от городской думы, или от дворянского собрания и проч. Не невозможно даже, что стипендиальный капитал будет находиться в сособственности нескольких учебных заведений, так что осуществление каждым из них принадлежащего ему права регулируется особыми правилами, устанавливающими известный очередной порядок. Но не только капиталы, а и заведения, даже общества с институтным характером могут войти в сферу прав высшего союзного единства. Город, напр., может иметь свои попечительства, свои ломбарды, свои школы, свои картинные галереи, свои больницы, приюты как на собственные средства, так и на пожертвованные с специальным назначением капиталы, причем эти капиталы могут еще более специализироваться (напр., пожертвованием на учреждение отдельной кровати или койки в городских богадельнях и приютах). И не только город или земство, а и разные общества призрения с широким районам действия, напр., Императорское человеколюбивое общество, попечительство о домах трудолюбия и работных домах, попечительство о детских приютах, о глухонемых, о слепых и проч., могут иметь массу зависимых от них заведений и специальных капиталов для определенных целей. Некоторые из таких обществ по причине государственного их значения стоят в тесной связи с государственным управлением, а не самоуправлением только, или даже составляют часть государственного управления, так что служащие в них считаются состоящими на государственной службе. Как в этого рода обществах, так и в обществах частных, стоящих в стороне от государственного управления, иногда очень трудно провести границу между такой централизацией, которая имеет в виду лишь упорядочение и облегчение достижения каждым отдельным обществом и институтом свойственной ему цели, причем эти общества и институты являются самостоятельными членами высшего целого, и такой централизацией, которая не оставляет места для юридической самостоятельности обществ и институтов, причем, следовательно, речь может идти лишь о stationes в имуществе единого юридического лица с особо делегированным управлением в каждой из stationes.

Понимая юридические лица как общественные организации, общественные организмы, органические соединения людей в одно целое и защищая их волеспособность и дееспособность, мы не имеем надобности опровергать воззрение Лассона, по которому корпорации суть бессознательные потенции и цели, не имеющие воли и разумения, и еще менее нуждаемся в опровержении того мнения, по которому сама государственная власть есть слепая стихийная сила без воли и без сознания[397]. Всякое вообще юридическое лицо, понимаемое как общественная организация, действует с разумением и волею ввиду ясно сознаваемой цели. Но тут мы неизбежно встречаемся с вопросом о возможности совершения деликтов юридическими лицами.

Дóлжно признаться, что вопрос этот принадлежит к числу весьма спорных между юристами. Какого взгляда держалось римское право по этому предмету, будет изложено в пятой главе настоящего исследования. Что же касается взглядов новейшей юриспруденции, то вменение уголовно наказуемых действий юридическим лицам считается немыслимым в силу того уже соображения, что наказание всегда должно падать только на виновного, между тем как при наложении наказания на юридические лица могли бы потерпеть и невинные, не участвовавшие в преступном решении или даже подававшие голос против него. Кроме того, несомненно, что социальные организации, называемые юридическими лицами, должны двигаться лишь в пределах отведенной им законом сферы действий, и действия каждого органа сводятся к законным полномочиям, полномочия же на совершение деликтов немыслимы. Если бы даже все члены какого-либо общества постановили на общем собрании законопротивное решение, такое решение не имело бы юридической силы, а администраторы, которые привели бы в исполнение подобное решение, отвечали бы каждый лично за совершенное ими преступление как главные виновные, причем и каждый член, смотря по обстоятельствам дела, мог бы быть привлечен к ответственности по правилам о соучастии. Возможно, что и самое общество, обнаружившее преступное направление, было бы упразднено правительством, но это не был бы акт уголовного правосудия и судебной власти, а правительственная мера. Таким образом, для отрицания уголовной наказуемости нет надобности прибегать к указанию на фиктивную природу юридического лица и основывать аргументацию на том положении, что юридическое лицо как простое понятие, в действительности не существующее, не имеющее дееспособности, не может и преступлений совершать.

Приведенное выше соображение, что полномочия на совершение деликтов немыслимы, должно быть относимо и к деликтам, основывающим гражданскую ответственность. Но известно, что даже и в договорных отношениях возможны dolus и culpa, следовательно они должны быть возможны и в договорах, заключаемых юридическими лицами. Возможно, напр., что администрации заведения известен какой-нибудь недостаток в принадлежащем заведению здании, и однако администрация при сдаче его в аренду умалчивает об этом недостатке для получения с арендатора возможно большей платы. Или, напр., общество отчуждает поземельную дачу, заведомо не принадлежащую к общественному имуществу, и т. п. Савиньи ответственность юридических лиц в подобных случаях основывал на том, что dolus и culpa суть модифакции, неотделимые от главного обязательства[398]. Ленинг считает это основание недостаточным, ибо орган, в противность своему полномочию и вне границ своей компетенции, напр., фискальный чиновник, директор правления, экзекутор по собственной вине могут модифицировать таким образом содержание предположенного обязательства; из выставленного у Савиньи основания не вытекало бы, что юридическое лицо должно принять на себя последствия такого, принявшего иной вид обязательства, разве только юридическое лицо добавочным образом вступило бы в это обязательство в том именно виде, какой оно приняло благодаря представителю.

По мнению Ленинга, третий контрагент в состоянии проверить, уполномочен ли представитель и как далеко простираются его полномочия, но он не может проверить, не виновен ли тот в умышленной недобросовестности (dolus) в пределах своего полномочия, и не может помешать его небрежности (culpa); поэтому-то и должно ответствовать за dolus и culpa юридическое лицо, для которого заключается такой договор и имущественное положение которого было руководящим для третьего контрагента мотивом вообще при заключении этого договора[399].

Гирке согласно с средневековыми воззрениями защищает деликтоспособность юридических лиц, рассуждая таким образом, что раз объективное право предоставляет юридическому лицу известную сферу деятельности, определяет для него жизненную цель и открывает для него возможность достижения этой цели, - тем самым оно открывает для юридического лица возможность преследования цели и нечистыми средствами. Наложение обязанностей - на юридическое ли лицо или на индивида - немыслимо без возможности нарушения их, точно так же, как предоставление прав всегда соединено с возможностью злоупотребления. Таким образом, говорит Гирке, с возникновением корпоративной жизненной сферы, возникает вместе и область деликтов, которые может совершать корпорация, не переступая тех границ, за которыми бы она не считалась уже действующей в глазах объективного права[400].

Действие вообще рассматривается как корпоративное тогда, когда: 1) оно исходит от надлежащего органа, 2) когда орган держался в сфере своей компетенции, 3) когда соблюдена законная форма. А следовательно и для деликта, влекущего за собою ответственность, требуются надлежащий орган, надлежащая компетенция и надлежащая форма: то, что орган совершает в противность праву вне своей компетенции, то совершает не орган, а индивид. Но и в каждом корпоративном деликте скрывается индивидуальная вина участвующих индивидов, ответственных за нее не только перед корпорацией, но и во вне, - эта внешняя ответственность может или идти рядом с ответственностью корпорации или предшествовать ей, или следовать за нею, так что корпорация, а равно и ее орган могут отвечать или наравне и совместно, или в первую голову, или во вторую голову. Всякий корпоративный деликт порождает для корпорации прежде всего такую же частноправовую обязанность возмещения, какая вытекает для индивида из соответственного образа действий, и это нужно сказать о всех случаях как договорной, так и внедоговорной вины, а равным образом о тех случаях, когда вред причинен действиями или упущениями, относящимися не к индивидуально-правовой, а к социально-правовой сфере союзного лица. Последнее нужно понимать в том смысле, что если орган публичной корпорации или самого государства неправомерно причиняет вред недолжным осуществлением или неосуществлением публичных прав власти, то тем самым обосновывается частноправовое притязание на возмещение вреда против корпорации или против государства (напр., в случае неправомерного применения принудительной силы против личности и против имущества, ошибок в поземельных книгах и в актах добровольной юрисдикции вообще, погрешностей при осуществлении высшего опекунского надзора). От ответственности корпорации за собственную вину (так как в органах действует сама корпорация) Гирке различает принципиально: 1) ответственность или обязанность возмещения за чужую вину (в тех же случаях, когда таковой обязанности подлежат индивидуальные лица, напр., за вред, причиненный людьми, ведущими дела, находящимися в услужении, и т. п.), 2) ответственность по возмещению вреда вне и помимо всякой вины (каково, напр., вознаграждение невинно осужденных)[401].

Естественно, что Гирке должен был сделать разные оговорки насчет того, что и теория еще далека от сомнений и колебаний в вопросе об ответственности юридических лиц[402], и законодательство не выработало еще себе общей определенной точки зрения. Впрочем, законодательство все-таки действовало в данной области смелее и решительнее, чем теоретики, устанавливая, напр., ответственность железнодорожных и пароходных обществ в более широких размерах, чем какие указывались теорией[403].

Еще несколько слов о лежачем наследстве. Для германского права и для германской юриспруденции римское право имело значение действующего права, образуя собою главную составную часть общего германского права. Но мы видели, что многие юристы отвергают юридическую личность лежачего наследства даже по римскому праву[404]. Некоторые, допуская юридическую личность лежачего наследства по римскому праву, говорят, что в ней нет никакой надобности по германскому праву[405]. Тем менее в ней надобности по русскому праву, которому никогда не была известна фикция личности лежачего наследства или фикция продолжения наследством личности наследодателя, а между тем наследство всегда охранялось законом в интересах наследника. Не было у нас и тех поводов, которые побудили римских юристов к олицетворению наследства, не было ни узукапии pro herede, ни различия в testamenti factio, благодаря которому возникал бы практически вопрос о том, чьею правоспособностью определяется правоспособность раба, получающего наследство hereditate jacente, не было известно и самое оставление наследства наследственным рабам, равно как не были известны стипуляции наследственных рабов в пользу наследства или будущего наследника. В настоящее время, когда и рабов никаких в наследственной массе не может быть и когда закон прямо говорит, что наследство принадлежит наследнику с момента смерти наследодателя[406], нет решительно никакой нужды, ни практической, ни теоретической, в искусственной конструкции промежуточного состояния наследства между его открытием и вступлением в него наследника[407]. Разве объективное право не достаточно суверенно, справедливо говорит Виндшейд, чтобы совокупность связанных между собой прав и обязанностей поддержать в этом их единстве при отсутствии господствующего над ними субъекта[408], когда притом известно, что субъект этот в действительности существует? Объективное право поддерживает целость и единство имущества безвестно отсутствующего лица даже в течение более продолжительного времени, чем сколько продолжается состояние лежачего наследства, несмотря на то, что безвестно отсутствующий, может быть, не находится уже и в живых, а между тем никто никогда не находил нужным прибегать здесь к фикции юридической личности, как и римское право не считало нужным делать это по отношению к имуществу военнопленного.

После всего сказанного о существе юридических лиц естественно спросить себя: если между корпорациями и институтами существуют различные точки соприкосновения и если даже те и другие могут быть подводимы под общее понятие общественных организаций, то не на правильной ли точке зрения стояло римское право, подводившее все вообще юридические лица под корпоративную схему, особенно если вычеркнуть из ряда юридических лиц лежачее наследство, которое вносило явный диссонанс в римское построение и в олицетворении которого в настоящее время нет никакой надобности? И если так, то в чем же состоит прогресс новейшей юриспруденции сравнительно с римской в определении понятия юридических лиц? Правильной точку зрения римского права нельзя назвать потому, что понятие общественной организации шире понятия корпорации. Во-первых, с корпорацией связывается идея организованного союза людей, общественная же организация возможна и при единоличном носителе. Во-вторых, даже и коллегиально организованные институты, проявляющие свою юридическую жизнь в корпоративных формах, должны быть отличаемы от корпораций в собственном смысле по различию самой организации. Это различие состоит в том, что корпоративная организация обнимает не только администраторов, но и всех или многих членов, которые различными способами выражают свое участие в корпоративной жизни: то в праве избрания на должности, то в контроле за деятельностью администраторов, то в общем голосовании и решении важных корпоративных вопросов, между тем как институтную организацию составляют единственно администраторы, деятельность которых может быть контролируема лишь правительственными инстанциями. В-третьих, существует различие и между целями корпораций и институтов. С корпоративными целями обыкновенно идут рука об руку интересы отдельных членов корпорации, в том числе и администраторов (так напр., не говоря о таких обществах, как акционерные, даже в городских корпорациях городское благоустройство имеет интерес для каждого члена городского общества, не исключая и администраторов), между тем как институтные цели суть цели альтруистического характера, которым администраторы могут посвящать все свои силы, не преследуя при этом эгоистических интересов. Впрочем было уже упомянуто, что возможны переходные формы, совершенно неизвестные римскому праву: есть такие общества, которые по характеру их целей должны бы быть отнесены к институтам (таковы, напр., все общества для пособия разного рода нуждающимся), но в организацию которых в выше разъясненном смысле входят не одни только администраторы, а и все члены.