5курс / Проблемы правоведения / Юоидические лица / Суворов Н

В соответствие всему сказанному, Цительман предлагает вместо названия <юридическое лицо> название <бестелесное лицо> и вместо принятого деления лиц на физические и юридические - новое деление их на телесные и бестелесные.- Как ни странна, на первый взгляд, теория Цительмана, она, однако, близко сходится с ходячим воззрением, что за волю корпорации принимается соединенная воля членов ее, а за волю института - воля учредителя, только Цительман желал придать этой терминологии точный смысл, забыв, что юридические лица живут не в царстве бестелесных духов, что телесность человека не есть не важный в юридическом отношении плюс к его воле, а существенная составная часть его природы, и что, следовательно, в юридических конструкциях нужно брать человека таким, каков он есть по своей природе. Что институтов и даже лежачего наследства нельзя объяснить из одной только воли учредителя и завещателя, что не воля учредителя покупает и продает, нанимает и расплачивается, ищет и отвечает на суде и проч., об этом будет речь ниже. Кроме того, Цительман, резко различая институты от корпораций и находя в них различные субъекты прав, забывает, что есть такие юридические формации, в которых совмещаются черты институтные и корпоративные, которые, с одной стороны, имеют членов, а с другой стороны, имеют имущества, посвященные раз навсегда в пользу известной цели жертвователями и фундаторами. О Цительмане, впрочем, следует добавить, что как ни далеко он ушел из чувственного мира в мир духов, он все-таки энергический противник теории фиктивного олицетворения.

Еще энергичнее выступил против фикции Больце[257]. В отношении к государству в особенности он высказал много ценных мыслей в добавление к тому, что высказано было германистами и вполне резонно удивляется тому противоречию, которое существует в юридической литературе. Между тем как одни юристы считают государство в качестве юридического лица существом искусственным, неспособным к воле и действованию, другие, напротив, существо юридического лица поставляют именно в самостоятельной правоспособности и волеспособности. В результате оказывается, что юридическая личность состоит то в том, что она не имеет воли и вследствие этой именно неспособности к воле и устанавливается, то она устанавливается прямо потому, что имеет волю[258]. То же противоречие он усматривает и в отношении к союзам вообще: союз полагается существующим ввиду цели, цель же может быть достигаема только действиями, и все-таки союз недееспособен![259] Древности осталась неизвестной, говорит Больце, идея недееспособного государства или такого народного собрания, которое не есть сам решающий народ, а только представляло бы его, или такого сената, в котором голосование сенаторов не было бы мнением сената, а только считалось бы за таковое: Демосфен, Фукидид, Платон, Цицерон представляют народ действующей силой, а не фикцией[260]. Если государство или города вне частного права могут быть чем-то другим, не фикцией и не мыслью, а живой реальной силой, иметь публичные права и публичные обязанности, то почему же они не могут без этой клюки иметь и частные права? Ведь это же самое государство требует податей, взимает их, приобретает собственность в собранных деньгах, определяет чиновников, заключает мир, взимает контрибуцию. Иногда одно и то же действие в одном отношении имеет частноправовой характер, а в других - публичный, и где же тот люк, в который должно проваливаться или из которого должно вновь появляться юридическое лицо, смотря по тому, какая сторона государства или действия выступает, публичная или частная?[261] Что государство недее-способно, говорит Больце в другом месте, это прямо такой абсурд, как если бы кто объявил недееспособными армию и флот[262].

Свое нерасположение к фикции Больце переносит даже и на самое название <юридическое лицо>, укладывая его с покойниками, хотя о союзах или корпорациях все-таки говорит так, как приличествует говорить только о юридическом лице. Нужно, по его мнению, различать три различные вещи: индивидов независимо от их сочленства в корпорации, индивидов как членов целого и целое как соединение членов в единство, и присоединяется к мнению Сальковского, что singuli в universtitas в их качестве именно членов корпорации не как сами по себе существующие лица, а лишь поскольку они являются членами universitatis, суть носители прав и обязанностей корпорации; однако в поправку Сальковского (а также Иеринга), добавляет, что индивиды даже и как члены корпорации только в их соединении в корпорацию являются субъектом корпоративных правоотношений[263]. Насколько существенна эта поправка, позволительно усомниться. Но если бы она и имела значение, без особого труда можно видеть, что теория Больце так же мало приложима к государству и к большей части корпораций, как и теория Сальковского. Затем не только лежачему наследству, но и институтам Больце отказывает в юридической личности. Справедливо рассуждая, что в отношении к институту должен возникать для институтной администрации неизбежный вопрос о том, что принадлежит институту и что нет, а равным образом, что должна возникать для институтной администрации неизбежная необходимость в заключении обязательственных сделок, Больце совершенно несправедливо полагает, что администрация не имеет никаких прав, а только обязанности: как же можно заключать обязательственные сделки, не имея прав на то? Затем, справедливо же рассуждая, что не цель, сама по себе, не целеназначение учредителя, а лишь поддержание этого целеназначения объективным правом может объяснить существование института, Больце несправедливо полагает, что институт не нуждается в личности и что наступающие в отношении к институтному имуществу юридические последствия наступают прямо в силу распоряжения закона, как и при лежачем наследстве. Однако при лежачем наследстве и закон имеет в виду наследника как собственника: спрашивается, какого же собственника имеют в виду распоряжения закона, относящиеся до институтного имущества?

Вскоре после Больце сделал попытку построения понятия юридического лица Леонгард[264] в связи с понятием субъективного права. Последнее он старается установить так, чтобы под него подходили и права малолетних и безумных. Субъективное право, по мнению Леонгарда, есть такое состояние, когда, благодаря юридически осуществимому принуждению, обеспечено существу невозбранное совершение действий или принятие ожидаемого исполнения. Отсюда делаются следующие выводы: 1) для того, чтобы быть юридическим субъектом, не требуется ни воли (furiosi nulla voluntas est), ни духовной способности, ни даже способности пользования, ни вообще способности к деятельности или к чувствованию (так как существуют болезни, разрушающие всякую способность к пользованию и, однако, не делающие бесправными), а предполагается только и единственно способность иметь потребности, об удовлетворении которых можно позаботиться посредством осуществления права; 2) субъективное право не есть нечто активное, а есть простое состояние, следовательно нечто пассивное, так что, строго говоря, нужно было бы говорить не <имеет право>, а <быть вправе>; 3) дальнейший вывод - тот, что мы можем без всякой фикции объявлять юридические лица за субъекты прав, ибо хотя они не могут ничем пользоваться, но для их блага могут быть употребляемы имущественные массы. Таким образом, юридические лица суть реальности; это суть постоянные состояния управления имущественным комплексом, отдельным от всяких других имущественных масс. Не имущественная масса есть юридическое лицо, а напротив, имущественная масса принадлежит юридическому лицу. Точно так же и цель, которой служит имущество, не есть юридическое лицо. Цель и институт, который ей служит, суть две различные вещи. Частное лицо может всецело поставить себя на служение цели и через это не становится юридическим лицом. Наконец и дестинатары, и администраторы не суть юридическое лицо, даже если последние образуют из себя коллегию, господствующую над имуществом по силе статутов. Напротив, юридическое лицо есть просто состояние, именно такое состояние, когда есть постоянные административные органы, и когда имеется попечение о том, чтобы эти органы результат осуществления известных прав обращали на поддержание особой кассы или имущественной массы, которая особо управляется ввиду цели. где имеется в наличности такое состояние с такими органами и с таким попечением, там во внешнем мире существует реальная самостоятельная сила, выступающая в экономической жизни как контрагент и как судебная сторона, и становится в ряд с силою живых юридических субъектов, осуществляя в отношении к третьим те же самые функции, как и живой хозяин (personae viсe).

Подобно тому, как в государственной жизни о республиках дóлжно упоминать наряду с монархиями, что они представляют собой силу, так и в юридической жизни указанные, искуственно созданные и поддерживаемые организации в качестве средоточий особой экономической деятельности в пользу обособленной массы становятся в ряд с человеческими юридическими субъектами. Положим, юридические лица в последней инстанции существуют для физических дестинатаров; но так как эти дестинатары отчасти принадлежат лишь будущим поколениям, то и интересам их всего лучше служит то, что самостоятельная имущественная сила с собственными юридическими средствами и потребностями, независимо от живущих в данный момент дестинатаров, становится наряду с ними как координированный фактор юридической жизни. Логически это построение юридического лица, как надеется Леонгард, вполне возможно, ибо и субъективное право, и юридическое лицо суть равно состояния: возможно, что выгоды, проистекающие из существования одного состояния (защищаемого государством осуществления права) обращаются в пользу поддержания другого состояния (самостоятельного имущественного управления без живых хозяев). Всматриваясь в это построение Леонгарда, без особого труда может усмотреть в нем перефразировку идей бесхозяйного имущества и бессубъектных прав. Для того, кто не может мыслить право без субъекта, невозможно мыслить также и состояние без субъекта, который бы находился в этом состоянии. Малолетки, безумные и сумасшедшие напрасно смущаются цивилистов, и попытка отыскать такое понятие субъективного права, под которое подходили бы дееспособные и недееспособные люди, едва ли плодотворна. Не нужно забывать, что малолеток, безумный и проч. есть все-таки человек с естественными задатками разумения и воли, а человек именно и служит центром всех определений права. Если гражданское право в понятии лица, как выше было замечено, делает абстракцию от человеческого существа, отвлекая именно сознание и волю как необходимые качества гражданской личности, то это значит только, что сознательная и самоопределяющаяся в своих действиях личность человека, соответствующая нормальному состоянию человеческого существа, есть общее правило, от которого уклоняются люди с неразвитым или отсутствующим сознанием, с неразвитой или отсутствующей волей. Но и эти люди не перестают быть людьми, для которых создано самое понятие личности, и вызывают лишь необходимость определений объективного права относительно восполнения недостающих сознания и воли для подобных людей.

К каким бы конструкциям субъективного права ни прибегали, в результате всегда получится неизбежный вывод: субъективные права, связываемые гражданским правом с личностью человека, равно как и само понятие личности, созданное для человека, аналогически переносятся на такие субъекты, которые не суть отдельные люди. Могут ли быть такими субъектами <состояния>? Логика, на которую надеется Леонгард, решительно не допускает утвердительного ответа на этот вопрос, а подсказывает, что и юридическое лицо может находиться в том или другом состоянии. Логика затем не допускает, чтобы <состояние> как нечто <пассивное> вдруг превратилось как будто волшебством в <силу>, как иначе еще называет Леонгард юридическое лицо, в силу контрагирующую и процессирующую, одним словом, действующую в юридическом мире наряду с живыми людьми, а не с состояниями. Да и сам творец этой теории, по-видимому, забыл о том, что раньше говорил, когда в нижеследующем изложении[265] рассуждает таким образом: <субъективное право есть состояние, защищаемое в объективном праве; субъект прав есть тот, кто защищается объективным правом в каком-либо состоянии>. Попробуем в последнем определении заменить слова <юридический субъект> словом <состояние>, как определяет Леонгард понятие юридического лица, и мы получим следующий абсурд: юридическое лицо есть то состояние, которое защищается в каком-либо состоянии объективным правом. Свое сродство с приверженцами бессубъектного имущества Леонгард подтвердил еще, кроме того, своими рассуждениями о правах животных. С точки зрения логики, он не находит никаких препятствий к признанию прав за животными, препятствия существуют лишь со стороны положительного права и этики; впрочем, добавляет Леонгард, легат собаке стоял бы решительно наравне со стипендией в пользу собаки, так что и права животных должны бы были войти в понятие институтов. Однако ведь и легаты в пользу собаки немыслимы юридически, а не только стипендии; легатаром может быть только человек sub modo, т. е. с наказом от завещателя исполнить что-либо для обеспечения существования собаки. Если же существуют подобные общества, как общества покровительства животным, то, конечно, подобными обществами преследуется не осуществление <прав> животных, а высший гуманитарный интерес - смягчение человеческих нравов. Неосновательно, наконец, проведение параллели между физическими и юридическими лицами, с одной стороны, и монархиями и республиками - с другой, ибо и республику никогда никто не признавал за нечто безличное.

Для истории литературы о юридических лицах важны в особенности работы Гирке, представляющие собой, так сказать, твердыню германизма.

В 1887 г. Гирке, в дополнение к его громадному сочинению , издал обширное также сочинение [266], в котором старался исправить недостатки и восполнить пробелы, допущенные прежними германистами в учении о юридических лицах, например, отсутствие юридической конструкции для институтов, окончательно же формулировал и систематизировал свои взгляды в своем . Нужно помнить, говорит Гирке, что частноправовая и публично-правовая способность союзов, как и индивидов, суть лишь две стороны одной личности: одно и то же существо в качестве фиска договоры заключает и в качестве государства законы издает; одному и тому же субъекту принадлежат и корпоративное имущество, и корпоративная власть; всякая теория о союзной личности как субъекте, установленная для частного права, должна быть проверяема по ее пригодности для публичного права. Впрочем, и бывали случаи, иронически замечает Гирке, когда приверженцы теории фикции с мужественной последовательностью возводили призрак фингированного лица в субъект государственной власти: понятно, что подобная юридическая конструкция, по которой призраку приписывается право жизни и смерти, сама себя осуждает!

Что такое союзная личность (Verbandspersönlichkeit)? - спрашивает Гирке и отвечает: это признанная юридическим порядком способность человеческого союза как единого целого, отличного от суммы связанных индивидов, быть субъектом прав и обязанностей. Вообще способность быть субъектом прав и обязанностей или личностью может быть признана со стороны объективного права только за носителем свободной воли, и именно исключительно за человеком, хотя на ранних ступенях культуры олицетворялись и существа высшие, и существа низшие, чем человек (Бог, святые, животные и даже безжизненные вещи). Человек есть лицо, даже если в нем имеется только зачаток или задаток (Anlage) разумного хотения в области внешней свободы, и остается лицом, хотя бы этот зачаток никогда не развился, или хотя бы, развившись, разумная воля опять исчезла бы раньше телесной смерти. Люди затем имеют личность или как индивиды, или как союзы. Человеческий союз ныне не всегда признается лицом, хотя бы был способен к тому, как носитель единой воли общения. О союзе, как и об индивиде, можно сказать, что они существуют настолько, насколько признаются объективным правом, и напротив, ни о том, ни о другом нельзя сказать, чтобы они были созданиями объективного права. Разница между ними та, что в нашем сознании союз не имеет столь же священно-неприкосновенного (sacrosancta) притязания на личность, как индивид, но чтобы союзные лица вообще существовали, - это есть безусловное требование идеи права[267].

Союзное лицо правоспособно: правоспособность его, как и правоспособность индивидуального лица, простирается и на публичное, и на частное право, и в частном праве не ограничивается одним имущественным правом[268], хотя, по необходимости, правоспособность союзного лица с одной стороны ýже, с другой - шире правоспособности индивида, - ýже потому, что отпадают все права, условливаемые человеческой индивидуальностью (напр., семейственные), шире потому, что привступают такие права, которые могут принадлежать лишь общественному целому над его членами (напр., корпоративная власть)[269].

Союзное лицо дееспособно. Оно не есть мертвое понятие, нуждающееся в представительстве другими лицами, а есть живое существо, которое как таковое хочет и действует, проявляя свою жизнь в живых актах своих органов, напр. в решении общего собрания или в исполнительном действии правления, подобно тому, как индивидуальное лицо проявляет себя в устной речи или в движении руки[270]. Германисты, говорит Гирке, поколебали бесспорное почти дотоле учение романистов, по которому юридические лица как фикция не имеют волеспособности и дееспособности и, подобно ребенку или безумному, получают возможность юридического обнаружения своего бытия только благодаря представительству, устроенному по образцу опеки. Юридический субъект - все равно индивид или союз людей - имеет в своей основе волю как пружину внешних движений[271]. Отнюдь нельзя поставлять отличие юридического лица от физического в том, что первое может хотеть и действовать только через органы: ведь в таком же положении находится и последнее, т. е. индивид. Личность вообще, в ее неделимом и непрерывающемся духовном единстве недоступная чувственному восприятию, вторгается в мир лишь через посредство телесных органов, и в юридической жизни, равно как во всяком другом жизненном отношении, только при помощи абстракции постигается как истинный субъект хотения и действования. Но только дόлжно помнить, что юридическое лицо имеет органы в юридическом смысле. Органы естественного лица фунгируют сообразно со строем индивидуального человеческого организма как орудия одушевляющего их единства; органы юридического лица проявляют хотящее и действующее в них единство в юридической сфере сообразно с юридическим строем социального человеческого организма.

Союзное лицо есть лицо составное. Единство его осуществляется не в едином индивидуальном человеческом теле, а в общественном организме, который хотя и называется издревле по причине его органической структуры <телом>, с <главой>, <членами>, <органами>, но как образование социальное отличается в своем внутреннейшем существе от естественного образования. Составные его части сами суть лица, и вследствие этого внутренние жизненные отношения, которые в индивидуальном лице просто-напросто не входят в юридическую область, в союзном лице способны к юридическому нормированию и возводятся на степень юридических отношений. Союзное лицо имеет устройство, причем юридическими нормами определяются условия приобретения и прекращения качеств члена и органа (Mitgliedschaft und Organschaft), предположения, при которых хотение и действование органов есть хотение и действование союзного лица, взаимные права и обязанности членов и целого, равно как членов между собой[272]. Одним словом, орган юридического лица не имеет себе образца в индивидуальном праве и не может быть пояснен или заменен каким-либо вне социального права возникшим юридическим понятием. Он имеет специфическое юридическое содержание и равен только себе самому[273]. У романистов, говорит Гирке, представляющих союзную личность искусственным субъектом и следовательно, чем-то чуждым для связанных в союз лиц, понятие органа исчезло в понятии представителя. Орган у них заступает или представляет юридическое лицо точно так же, как один индивид заступает другого, причем все-таки только отчасти возможно приложение принципов мандата, в конце же концов оказывается необходимым прибегать к законному уполномочению, ибо юридическое лицо даже и к даче-то мандата нуждалось бы в представительстве, так что получается основанная непосредственно на законе власть представительства в роде опеки[274]. Можно, пожалуй, говорить и о представительстве специфически различно от всякого мыслимого между индивидами представительства, чем, однако, не отрицается, что юридическому лицу, поскольку оно приравнивается к индивиду, доступны и все формы представительства индивидуального права.

Корпоративное хотение и действование является обнаружением жизни личности, имманентной союзу, - личности, которая в юридической сфере обнаруживает себя действующей постольку, поскольку выражает ее призванный правом внешний орган - и в том объеме, в котором состоялось это выражение, хочет и действует через свой орган само союзное лицо. О представительстве одного лица другим, извне поставленным на служение ему, о перенесенном лишь quoad eftectum хотении и действовании за других, о представительстве целого противопоставленным ему равнородным целым, здесь не может быть и речи. Напротив, общественное целое обладает в каждом органе частицей самого себя, хотящая и действующая личность вполне покрывается фунгирующим при этом органом; союз как целое представляется частью, насколько именно этой частью осуществляется единая жизнь целого. Поэтому объем юридически возможного представительства союзного лица его органами должен совпадать с объемом отрытой такому лицу вообще сферы юридического обнаружения жизни. По сравнению с индивидуальным представительством полномочия органа превышают меру всякого представительства. Юридическое лицо может посредством своих органов постановлять и приводить в исполнение такие решения, при которых безусловно требуется собственная деятельность субъекта, и вменение актов чужой воли немыслимо. Так, оно может распорядиться насчет собственного своего существования, может сделаться виновным в недозволенных действиях, способно к добросовестности и недобросовестности, может впасть в ошибку и допускается к присяге[275].

Союзное лицо может быть в свою очередь членом высшего союзного лица, и во всяком случае всякое несуверенное союзное лицо есть часть государства. От членных отношений, в которых состоят индивиды, членные отношения союзов отличаются тем, что здесь возможно вчленение не только внешней, но и внутренней жизни в высшую общественную жизнь юридического порядка. Поэтому в разнообразнейших формах может быть регулируемо и ограничиваемо влияние государства на внутренние жизненные процессы всякого другого союзного лица, а равным образом влияние всякого более обширного союза на внутренние жизненные процессы содержащихся в нем союзных лиц[276]. Из этого именно положения союзных лиц как членов в государственном организме, а не из опеки по образцу индивидуального права, должно быть объясняемо влияние государства на корпоративную жизнь. Теория опеки стоит и падает вместе с воззрением на юридическое лицо как на искусственный субъект, не способный к воле, подобный детям и безумным. Если бы серьезно смотреть на государство как на опекуна, то следовало бы ожидать, что государство, как и подобает опекуну, будет вторгаться, в положительном или отрицательном направлении, в жизнь корпораций и проверять целесообразность процессов корпоративной жизни с точки зрения интересов самих корпораций. А на самом деле мы видим не то: государство преследует тут свой собственный интерес - даже полицейское государство, спускавшееся на точку зрения опеки, на самом деле не смотрело на корпорацию как на неспособного к воле опекаемого, а напротив, смотрело на нее, как на существо, настолько способное к самостоятельному хотению и действованию, что против его эгоизма находило нужным защищать интересы общего блага; поэтому и проверка целесообразности корпоративных действий обсуживалась на самом деле с точки зрения salutis publicae, а не с точки зрения интересов опекаемой корпорации[277].

Между союзными лицами Гирке различает три вида: государство, корпорации и институты (Anstalten с примыкающими к ним Stiftungen). Государство стоит во главе всех союзных лиц, решительно отличаясь от них признаком суверенитета. Личность государства как союзного лица развивается в трояком направлении. Оно выступает: 1) как личность международного права в отношении к другим государствам, 2) как личность государственного права в отношении ко всем индивидам и союзным лицам, принадлежащим к нему, и 3) как частноправовое лицо наряду с остальными субъектами частного права[278]. Под корпорациями Гирке, поддерживая взгляды прежних германистов, но вместе с тем стараясь придать этим взглядам большую точность и определенность, понимает не римскую universitas, а корпорацию германского права и в ущерб ясности доходит почти до поэтического пафоса в своих рассуждениях о плодотворной силе этого порождения германского духа. Впрочем, в своем Privatrecht Гирке уже, по-видимому, не настаивает на прямом противоположении римской universitatis и германской Genossenschaft, как делал это в предшествующих своих ученых работах, довольствуясь подведением <сухих римских понятий> (spröde römische Begriffe) под живое и богатое германское понятие, хотя все-таки не соглашаясь даже и с теми из германистов, которые склонны, напротив, германское понятие подводить под римское[279].

Отношение между римской universitas и корпорацией германского права Гирке определяет таким образом, что, совпадая между собой во <внешнем понятии> (т. е. что та и другая есть союз, который как целое есть лицо, отличное от суммы членов), по <внутреннему существу> они не тождественны. Римская universitas по отношению к составляющим ее singuli выступает как <замкнутый в себе субъект со значением искусственного индивида>. Между фингированным лицом и естественными лицами, которые <взаимно ничего друг от друга не получают и ничего друг другу не дают>, не существует никакой лично-правовой связи, а лишь возможность таких же правоотношений, какие бывают между не соединенными в союз индивидами. Все отношение общности исчерпывается тут юридическим единством олицетворенной universitas, между тем как все право множественности singulorum лежит вне союза, так что universitas есть резкая и решительная противоположность всякому общению, которое основывается на принципах римской communio и римской societas, т. е. в котором нет никакого юридического единства, а все общее различается на обособленные индивидуальные сферы.

Германская корпорация как реальное собирательное лицо есть общение, носители которого суть связанные между собой индивиды и которое принадлежит им. Между собирательным лицом и индивидуальными лицами, которые взаимно влияют друг на друга, получая и давая, завязывается здесь лично-правовой союз, подобного которому не бывает вне корпорации. Тут отношение общности не необходимо исчерпывается юридическим единством целого, а напротив, может проявляться и в соединенном праве множественности членов. Благодаря перевешивающему развитию права множественности насчет юридического единства, германская корпорация может сильно сблизиться с товариществом. А так как, с другой стороны, германские товарищества, благодаря германскому же принципу соединенной руки (zur gesammten Hand)[280] способны к развитию юридического единства насчет обособленных индивидуальных сфер, то зиявшая в римском праве пропасть между universitas и communio наполняется в германском праве множеством промежуточных формаций, подводить которые под римские понятия значило бы превращать эти последние в нечто совершенно противоположное им, и при этом все-таки без надежды справиться со всеми явлениями германской юридической жизни. Таким образом, говорит Гирке, чтобы избежать противоречий и половинчатостей (Halbheiten), нужно в теории о Genossenschaft исходить из германских понятий и вместо римской противоположности положить в основу конструкции германскую противоположность между корпоративным и товарищеским соединением. Обе формации должны быть принципиально различаемы, ибо в первой имеется признанное правом самостоятельное союзное лицо, а в последней его не имеется. Но, с одной стороны, в понятие корпорации нужно внести возможность дополнения юридического единства союзного лица множественным обособленным правом членов, с другой - в понятие товарищества ввести возможность связанности множества лиц в личное единство. Если действующие тут германские юридические идеи называть, с одной стороны, genossenschaftliches Prin-cip, а с другой - Princip der gesammten Hand, то можно сказать, что германская корпорация способна к более или менее выдержанной в германском духе структуре (genossenschaftliche Structur), а германское товарищество - к более или менее развитому единству совокупной руки. Отсюда объясняет Гирке чрезвычайную растяжимость германских понятий сравнительно со скудными римскими понятиями; отсюда близкое соприкосновение в жизни между низшими членами в ряду корпораций и высшими членами в ряду товариществ; отсюда же и неустранимое никаким юридическим велением внутреннее сродство между формациями, лежащими по эту и по ту сторону принципиальных границ[281].