5курс / Проблемы правоведения / Юоидические лица / Суворов Н

Таким образом, право, собственно говоря, делает абстракцию и видит в человеке только лицо, которое не есть адекватное представление человеческого существа в его всецелости. Право может даже ограничивать или совсем не признавать личности человека, и если раб рассматривался только как составная часть имущества, то ведь это не что иное, как фикция; напротив, на фикции ли основывается признание не людей лицами, это вопрос сомнительный. Нельзя сказать, чтобы корпорация имела сознательную волю и сама ставила себе цели, но она существует как таковая воля, цель, или лучше тенденция, за которую нельзя не признать объективного внешнего существования. Этой действительности бессознательная воля, цель, тенденция достигает таким образом, что приобретает для себя интеллигенцию и физическую мощь людей, которые становятся служебными в отношении к ней орудиями, и именно поэтому и делается лицом. Живые люди, осуществляя эту цель, которая не есть их собственная цель, в качестве уполномоченных и служителей чуждой им воли, избирают при помощи собственного разума целесоответственные средства к ее существованию и, отдавая в ее распоряжение свою собственную физическую мощь, восполняют то, чего не достает этой цели для личности, и таким образом она получает те же качества, которые человека делают лицом: волю, разумение и физическую мощь, которые, как поставленные в ее распоряжение, становятся ее волей, ее интеллигенцией, ее мощью. Отказывая таким лицам в реальности, придется отрицать и вообще существование каких бы то ни было лиц, ибо никто никогда не видал и не слыхал лица. То, что мы видим, слышим, осязаем, это есть тело лица, из деятельности которого мы заключаем, что оно имеет самосознание, волю и разумение, но то же самое мы заключаем и из деятельности моральных лиц[244]. Моральное лицо, как и физическое, - оба существуют как неопровержимые причины эффектов, подлежащих внешним чувствам. При этом до понятия физического лица достигают путем абстракции, выделяя из полного существа человеческой индивидуальности одну сторону; для понятия же морального лица не требуется и такой абстракции, ибо и самое лицо не шире этого понятия.

Таким образом, моральное лицо мы находим везде, где из хода человеческой жизни и из природы ее условий естественно вытекающая цель находит человеческие мозги, мыслящие в пользу этой цели, и человеческие руки, отдающие ей свою мощь, так что эта цель и соответствующее ей разумное действование в непрерывающемся ряде актов вызывают явственно распознаваемые эффекты по внешнем мире и подвергаются таковым же[245]. Аргументация Лассона, которой нельзя отказать в некоторых здравых мыслях, отчасти страдает неполнотой, - так как об институтах Лассон говорит весьма мало, ограничиваясь весьма проблематическим положением, что больничное здание составляет тело института, отчасти неточностью, - так как, по Лассону, всякую цель, все то, чему могут служить интеллигенция и физические силы людей, можно бы было возвести на степень юридического субъекта, - отчасти непоследовательностью, - так как автор, определив корпорацию как бессознательную волю или цель, приобретающую в служащих ей людях сознание, разумение и мощь, о государстве, однако, говорит, что в нем не люди действуют, а посредством людей действует уполномочившее их государство, так что они должны исполнять волю уполномочившего, а не свою собственную. Остается непонятным, каким образом государство, будучи само бессознательной волей, могло бы кого-либо уполномочивать к чему-либо. Неверно и то, что для юридического лица не требуется никакой абстракции: та именно сторона, которая интересует цивилиста, должна быть отвлекаема из понятия государства и общин, иначе опять нужно бы было вернуться к древнеримскому смешению государства как верховной власти с государством как собственником и контрагентом.

Оригинальную точку зрения на существо юридических лиц занял Рудольф Иеринг. Его взгляд на юридические лица стоит в связи с его взглядами на право вообще как в субъективном, так и в объективном смысле. Он отвергает фиктивные лица, но точно так же отвергает и бессубъектное имущество: нет права без субъекта, и субъектом этим могут быть только действительные лица, а не фиктивные, - таковы его юридические догматы. Право в субъективном смысле есть не что иное, как юридически (посредством исков) защищаемый интерес, юридическая обеспеченность пользования, а право в объективном смысле есть обеспечение жизненных условий общества. Способность воли не требуется для понятия субъективного права, важно лишь то, кто имеет пользование правом. Пользование же правами всегда принадлежит естественным лицам - людям как дестинатарам, т. е. тем именно лицам, для которых они и предназначены. В корпорациях члены настоящие и будущие суть истинные дестинатары юридического лица, хотя в видах практической осуществимости иска не отдельные члены, а возведенная в искусственное личное единство совокупность может преследовать общие интересы. Юридическое лицо как таковое неспособно к пользованию, не имеет интересов и целей, не может иметь и прав. Не юридическое лицо как таковое, а отдельные члены суть истинные юридические субъекты. Юридическое же лицо есть не что иное, как обращенная вовне форма, в которой обнаруживаются и благодаря которой делаются возможными отношения его к внешнему миру; для внутренних отношений эта форма не имеет значения, так как тут мы имеем дело с индивидуальными правами, которые каждым отдельным членом могут преследоваться путем иска. В институтах точно так же центр тяжести всей юридической машины лежит не в институте самом, а в естественных лицах (бедных, больных и проч.) как дестинатарах, так что олицетворение их есть не что иное, как форма назначения и предоставления имущества для целей и интересов неопределенных лиц[246]. Лежачему наследству Иеринг отказывает в юридической личности. В праве, говорит он, нужно различать активную и пассивную сторону: тогда как активная немыслима без пассивной, последняя, напротив, возможна и при временном отсутствии управомоченного субъекта. Юридический объект остается связанным, так что для будущего управомоченного подготовляется, так сказать, ложе права, которое, правда, еще пусто, но уже готово и для неуправомоченных закрыто. Наследственные вещи до вступления в наследство не состоят ни в чьей собственности, возможный будущий собственник - наследник в то время еще не есть действительный собственник, но наследственные вещи предназначены для него, и это назначение исключает всякого другого от юридического усвоения их. Связанность наследственных вещей, подобно связанности вещей военнопленного и безвестно отсутствующего, как пассивное действие права, должна быть обсуживаема с той же точки зрения, как при условии суспензивном и резолютивном, при сроке, и в римском праве еще при фидеикомиссарном отпущении на волю (fideicommissaria libertas), а также при условной манумиссии (statuta libertas)[247].

В одном из позднейших своих сочинений [248] Иеринг к юридической точке зрения на союзы людей и на институты присоединил точку зрения социального политика. Союз людей, говорит он, есть организационная форма общества; нет такой цели, к которой бы эта форма не была применима и не применялась исторически. Только там, где цель может быть достигаема без вступления лица в союз, единственно путем предоставления имущества, рядом с universitas personarum как дополняющая становится universitas bonorum. Та и другая заключают в себе весь аппарат для преследования общеполезных целей. Обе принадлежат к публичному праву, или, вернее, образуют его, ибо публичное есть все то, что касается целей всех и всех вызывает к соединенной деятельности; неправильно было бы ограничивать понятие публичного права государством и церковью. То правда, что государство и церковь заключают в себе столь бесконечно богатое жизненное содержание, что, сравнительно с ними, остальные союзы представляются мышонком в отношении к льву; но ведь и мышонок, и лев суть одинаково млекопитающие. И государство, и церковь принадлежат к категории общеполезных союзов. Различие не в структуре, а только функциональное, в цели. Государство поглощает в себе все цели общества. Чем было первоначальное обучение, спрашивает Иеринг? частным делом. Затем? делом союзов. Теперь? государственным делом. Чем было некогда призрение бедных? частным делом. Затем? делом союзов. А теперь что оно? государственное дело. Поглощение государством всех общеполезных союзов есть лишь вопрос времени.

Из того, что право, по определению Иеринга, есть обеспечение жизненных условий общества, следует, что все нормы объективного права имеют целью обеспечение жизненных условий общества, и следовательно общество есть целевой субъект их; но этим не ниспровергается тот раньше высказанный принцип, что действительный целевой субъект есть человек, индивид, в пользу которого направляется в конце концов всякое юридическое постановление, принадлежит ли оно частному, уголовному или государственному праву. Общественная жизнь, связуя людей общностью постоянных целей в высшие образования, расширяет тем самым формы обнаружения человека. К человеку как индивиду, рассматриваемому в отдельности, примыкает человек общественный как член высших соединений. ставя эти соединения на место его в качестве целевых субъектов относящихся к ним юридических положений, мы в то же время не забываем, что с них лишь начинаются выгодные последствия этих положений, с тем чтобы перевести их на естественного человека, так что все положения имеют в виду его. Но это не мешает признать различие механизма, при помощи которого цель права реализуется для человека, и качество субъекта перенести на все формации, в которых индивид рассматривается не как таковой, а как член высшего целого. Точки зрения юриста и социального политика, говорит Иеринг, различны: последний, оставляя за юристом свободу в употреблении принадлежащего ему понятия юридического субъекта, со своей стороны свободно распоряжается понятием целевого субъекта. С точки зрения социального политика, общеполезные институты не суть целевые субъекты; но юрист в силу достаточных, с точки зрения юридической техники, оснований признает за ними качество юридического субъекта. Наоборот, качество целевого субъекта нужно приписать не только индивидам, государству, церкви, союзам, но и обнимающему их всех обществу. Пять означенных целевых субъектов суть целевые центры всего права: к ним относится все вообще право, вокруг них группируются все учреждения и постановления.

Теория Иеринга во всех пунктах вызвала против себя основательные возражения. Во-первых, не соглашаются с его определением объективного права. Вынудимость или принуждение не есть существенный момент в понятии объективного права. Есть такие юридические нормы, вынудимость которых представляется весьма несовершенной, каковы нормы международного права, или вынудимость которых может оказаться совершенно невозможной, каковы нормы об обязанностях носителей высшей власти в государстве[249]. Даже если мы будем иметь в виду только область имущественных отношений, не касаясь других человеческих интересов высшего порядка, мы должны убедиться, говорит Бирлинг, что где чувство долга или собственный интерес, напр., поддержание кредита, не побуждает к исполнению велений объективного права, там страх перед иском лишь сравнительно редко может действовать. Бесчисленные неисковые дела, встречающиеся ежедневно, напр., сделки с несовершеннолетними, долги по игре и т. п., равно как жизнь в таких общественных союзах, которым юридическая личность со стороны государства не усвоена, показывают, что в действительной жизни гораздо более рассчитывается на свободное исполнение свободно принятых на себя обязательств, чем это обыкновенно думают[250]. К этому основательно добавляют, что и вообще везде, где требуется положительное действие (содеяние), а не отрицательное, принуждение может разбиться о непреклонное упорство лица обязанного, так что возможным окажется лишь суррогат требовавшегося содеяния в виде возмещения убытков или в виде наказания[251]. Во-вторых, не соглашаются с понятием Иеринга о субъективном праве. Право не есть интерес, который защищается, даже если бы понимать <интерес> в самом широком смысле; субъективное право есть средство защиты интереса[252].

Примечания:

[232] Выше было упомянуто (прим. 6 на стр. 70 - 71), что Унгер, которому последовали и другие цивилисты, различие между корпорациями и институтами выводил именно из различия субстрата, полагая, что в корпорации подкладкою для олицетворения служит союз лиц физических, а в институтах такую подкладку составляет имущество. Раньше еще, чем Белау, Демелиус также утверждал против Унгера, что если что и олицетворяется в так называемых юридических лицах, то всегда имущество, все равно, корпорации это или институты, или hereditas jacens (Ueber. fing. Persönl. 119 - 120).

[233] I, 379 Anm. 2. Из русских ученых профессор Соколовский (Догов. тов., 186, прим. 2) находит, что из современных исследователей природы юридического лица Бринц стоит ближе всех к учению источников, так как основание персонификации видит в особом имуществе, предназначенном для достижения известных, строго определенных целей - Zweckvermögen. По мнению г. Соколовского, несомненно, что исходною точкой воззрений классиков на юридическое лицо всегда служило связанное с последним имущество, которое они персонифицировали, не прибегая ни к какой фикции. Вышеразъясненный исторический момент, с которого римская научно-юридическая мысль начала оперировать над юридическим олицетворением, мало говорит в пользу мнения профессора Соколовского, а что касается классических юристов в особенности, то спрашивалось бы, почему они так-таки и не пришли к олицетворению тех капиталов или имуществ, которые жертвовались или назначались именно на известную цель, так что далее дарения общине sub modo и далее питательных учреждений, существо которых было выяснено выше, классическая мысль никогда и не заходила?

[234] Krit. Vierteljahrschr. I. По поводу ссылки Белау на римское выражение , можно привести разные примеры из источников, где с выражением вовсе не соединяется мысль о <пустом месте>. Напр., говорится: (fr. 35 pr. D. XXXV, I), (fr. 2 D. XXXVII, 1), (fr. 2 § 18 D. XVIII, 4). Или, напр., говорится: (I. 1 C. I, 50), а также об императорских делегатах говорилось, что они действуют vice sacra, или о самом императоре, что он есть заместитель Юпитера (vice Jovis). Плиний именно говорил Траяну: . Это не значит, как справедливо говорит Брунс (412), что Траян есть бог или фингируется как бог, а что Траян заступает место бога. Ср. выражение: о корреальных кредиторах в fr. 9 pr. D. II, 14.

[235] I, 202 - 203.

[236] Cр. также: Рuсhta, Pand. Leipz. 1866, стр. 41.

[237] Genossenschaftstheorie, 5 - 6.

[238] Heidelberd. Zeitschr. V, 360.

[238] Heidelberd. Zeitschr. V, 360.

[239] Gesammtrechtsverh. стр. 8 и сл.

[239] Gesammtrechtsverh. стр. 8 и сл.

[240] Если , то ведь чувство благодарности, говорит Барон, мыслимо только в отношении к естественному лицу. Стр. 20.

[241] Hospitium и clientela не ограничивались индивидами, в них принимали участие и общины, а ведь это такие институты, говорит Барон, которые предполагают <человечески чувствующую грудь>. Стр. 22.

[242] 1-е изд. вышло в 1872 г.

[243] Pand. изд. 1882 г., стр. 53 - 54.

[244] Лассон предпочитает этот термин для обозначения юридических лиц. Виндшейд, напротив, предпочитает термин <фингированные лица> (Pand. 1, 136). Но общее словоупотребление в пользу термина <юридическое лицо>.

[245] Princ. u. Zuk. des Völkerr.

[246] Эти мысли были развиты Иерингом в его Geist des röm. Rechts, III, Аbth. 1.

[247] Эти положения были развиты в статье Иеринга etc.

[248] В I томе, стр. 303 и сл., 453 и сл.

[249] Bierling, Principien 1. I, 49 и сл.; Gierke, D. Privatr. 114. Ср. еще: Bernatzik, стр. 262.

[250] Bierling, II, стр. 64.

[251] Giеrkе, privatr. 114.

[252] Thon, 218 и сл. Ср.: Виндшейд, Pandekt. 1, примеч. 2 на стр. 98 - 100.

Далее, разрывая, подобно Беккеру, связь между субъективным правом и волей, Иеринг субъектами права считает тех, кому принадлежит пользование. Но пользователь, как и распорядитель, может быть таковым только de facto, а не по праву. Убийца может оказаться пользователем и распорядителем прав, принадлежавших его жертве, вор может фактически пользоваться и распоряжаться правами, связанными с владением вещью. Стало быть, важно не то, кто пользуется правом, а то, кому оно принадлежит, так что вопрос о субъекте права не разрешается указанием на пользователя. Правда, по дефиниции Иеринга пользование должно защищаться исками, которые и должны служить показателями правомерного пользования, в отличие от неправомерного: но защита прав есть нечто внешнее и формальное, вытекающее из их внутренней природы, которую и должен иметь в виду судья, ибо и судья должен же руководствоваться какими-нибудь критериями, чтобы знать, когда нужно защитить пользование, и когда следует отказать в защите[253]. Считая отдельных интерессентов субъектами прав, Иеринг притом последовательно должен бы был в том случае, напр., когда окрадывается какой-нибудь институт, предоставить иск против вора (condictio furtiva) каждому интерессенту, т. е. каждому содержащемуся в больнице или богадельне, чего на самом деле никогда не бывало и не может быть, а напротив, иск вчиняется администрацией института. Иеринг, правда, допускает, что для внешних отношений дестинатары так называемых юридических лиц должны рассматриваться как коллективное единство, и следовательно в случаях исков против третьих лиц не каждый интерессент в отдельности должен выступать, а собирательное единство как юридическое лицо, как технически необходимая искусственная форма обнаружения жизни этого собирательного единства во внешних отношениях, выгоды же пользования защищаемым правом во всяком случае обеспечиваются для отдельных лиц. Но мы можем указать на такие общества и учреждения, по отношению к которым говорить об отдельных пользователях как субъектах прав чрезвычайно трудно. Напр., по теории Иеринга не только переселенцы должны бы были считаться субъектами имущества, принадлежащего обществу для содействия нуждающимся переселенцам, но и арестанты, содержимые в тюрьмах, в исправительных приютах или в работных домах должны бы были рассматриваться как юридические субъекты имущества института, однако, может быть, по недостаточному знакомству с теорией Иеринга, эти <юридические субъекты> готовы при каждом удобном и даже неудобном случае убежать от своих <прав>. Еще менее удобоприменимой окажется эта теория, если дело касается высших гуманитарных интересов. Существуют, напр., общества для распространения св. Писания в народе, общества трезвости, общества покровительства животным: ужели неопределенная масса людей, в пользу которой могут действовать подобные общества, или даже животные, суть те дестинатары-интерессенты, которые должны считаться юридическими субъектами имущественных прав, принадлежащих таким обществам? В последнем случае Иерингу пришлось бы, пожалуй, отказаться и от основного его воззрения, по которому только человеческое общество и человек сам есть целевой субъект всех учреждений и определений права.

Неверно, наконец, и то суждение Иеринга, что т. н. юридическое лицо есть только удобная форма для внешних отношений собирательного единства дестинатаров и интерессентов, для внутренних же отношений не имеет никакого значения. Тем самым отвергается существенное материальное различие между юридическим лицом и товариществом, состоящее именно в том, что имущество юридического лица никогда не обсуживалось и не обсуживается как имущество отдельных членов. Юридическое лицо не только во внешних, но и во внутренних отношениях, во внутренних своих делах проявляет волю, распознаваемую из мнений большинства членов, и если бы точка зрения Иеринга была верна, если бы действительно для внутренних отношений так называемое юридическое лицо не имело значения, то нельзя было бы понять, почему меньшинство должно подчиниться большинству, ибо каждый член в отдельности взятый, подобно товарищу в товариществе, мог бы равно претендовать на уважение своего мнения. поэтому теория Иеринга неприменима даже и к таким союзам, в которых члены суть вместе и дестинатары, извлекающие выгоду из имущества юридического лица, не говоря уже о других юридических лицах. Что касается наконец рассуждений Иеринга с точки зрения социальной политики, то в них много ценных мыслей, к которым нам придется возвратиться после ознакомления с теориями Гирке, Карловы и других ученых.

С воззрениями Иеринга до известной степени, но далеко не вполне, солидарен Сальковский[254], именно в отношении к universitates personarum, так как о других юридических лицах Сальковский ничего не говорит. Universitas, или corpus, по мнению Сальковского, есть организованный союз естественных лиц, признанный в государстве в качестве юридического субъекта. Совокупность членов есть особый субъект прав, отличный от индивидов, причем эти последние не суть pro parte собственники имущества universitatis. В источниках римского права нет и следа абстрактного воззрения, по которому индивиды, или тем более совокупность индивидов, являлись бы простыми представителями юридического лица, т. е. невидимого, на фикции только основывающегося, юридического субъекта. Если в источниках говорится, что universitas, в противоположность singulis, есть носительница прав, то это не значит чего-либо иного, кроме того, что совокупность наличных членов корпорации, мыслимая как собирательное единство, в противоположность индивидам, может приобретать права и обладать ими, подобно тому, как universitas rerum distantium - собирательная вещь (напр., стадо, дом) - может стать юридическим объектом, помимо содержащихся в ней отдельных самостоятельных предметов. Совокупность физических лиц не представляет, а есть юридическое лицо, подобно тому, как universitas rerum есть юридический объект, а не представитель мыслимой только юридической вещи. Индивид, вступающий в корпорацию, подчиняет свою волю собирательной воле; его воля есть только часть, один из факторов общей воли, и постановляемое корпорацией решение, хотя бы большинством против меньшинства, есть решение самого юридического лица. Все права корпорации принадлежат составляющим ее singulis, но именно как членам. Кредитор корпорации, который стал бы привлекать к ответственности отдельных ее членов pro rata, тем самым признал бы их лицами, которые существуют сами по себе, тогда как они именно и рассматриваются как члены только, как факторы universitatis. В universitas каждый член как бы распадается на два лица, в противоположность товариществу, где singuli суть субъекты товарищеского имущества и всех относящихся к нему прав и обязанностей, не только в их качестве товарищей, но и как отдельные, сами по себе существующие лица.

Лабанд в рецензии сочинения Сальковского[255] иронизирует над распадением физического лица на два или на несколько лиц. До сих пор, говорит он, мы имели труд фингировать юридический субъект, независимый от отдельных членов корпорации. Сальковский избавляет нас от этого труда, но зато в каждом физическом лице заставляет нас фингировать два или несколько лиц, не имеющих между собой ничего общего, кроме того, что они живут в одном теле. Кто доселе привык считать себя единым юридическим субъектом, а корпорацию, к которой он принадлежит, - другим юридическим субъектом, в отношении к которому он имеет права и обязанности, как к другим людям, получил теперь печальное вразумление насчет того, как он раздвоен и расколот в своей внутренности. Как гражданин, как член общины, как член церкви, как акционер различных промышленных предприятий и проч., он имеет различные личности, не имеющие ничего общего между собой; вследствие выбытия из какой-либо корпорации одно лицо обламывается, как осколок, и неизвестно, куда этот осколок падает, а вследствие принятия в другое государство или в другую общину снова повторяется это ужасное раздробление внутреннейшего бытия естественной личности.

Ирония Лабанда едва ли справедлива. На самом деле невозможно отрицать тот факт, наблюдаемый в явлениях жизни, что один и тот же человек может не только состоять членом, но и участвовать в администрации разных союзов и учреждений, причем, конечно, действуя в данный момент в качестве администратора данного союза или учреждения, он, так сказать, специализируется на интересах этого учреждения, посвящая, однако, ему весь запас разумения и сил, которым он располагает. Раздробление личности может быть, пожалуй, и ужасным, когда человек, участвуя в разных обществах и учреждениях, оказывается не в силах служить, как должно, интересам каждого из этих обществ и учреждений, откуда, пожалуй, может возникнуть даже привлечение к ответственности за небрежность и т. п. Но в указанном смысле распадение личности может испытать естественное лицо и без вступления в разные союзы, ведя свои собственные только, личные, дела, но в такой массе и в столь различных направлениях, что у него не оказывается достаточных сил на свершение всего задуманного и начатого. Если то же самое может случиться как результат участия в разных союзах, то этот результат будет столь же естественным, как и в представленном примере распадения личности человека в его собственных личных делах. Что человек всем своим существом, а не осколками личности, может состоять в нескольких союзах, а не в одном только, это неопровержимый факт: достаточно сослаться на то, что гражданин государства и член политической общины есть в то же время член церкви и церковной общины и, кроме того, может быть председателем какого-либо общества и директором какого-нибудь заведения. Не приходится ли в действительности должностным лицам, администраторам, судьям и проч. различать в себе самих человека вообще и должностное лицо с должностными обязанностями в особенности?

Другой вопрос, правильно ли Сальковский принимает за юридический субъект наличных членов корпорации. Тип корпорации в ее чистом виде как такого соединения людей, в котором решающее значение имела бы соединенная воля членов, как разъяснено будет ниже, воспроизводится далеко не во всех тех союзах, которые принято называть корпорациями, а так как Сальковский намеревался дать общее учение о корпорациях, то уже тем самым доказывается несостоятельность этого учения, на самом деле неприменимого к весьма многим корпорациям, не говоря уже об институтах, о которых Сальковский совершенно умалчивает. Вероятно, он и о государстве не говорит потому, что относит его к институтам, иначе трудно было бы ему, как надо полагать, конструировать государство как корпорацию[255], которая составляется из совокупности наличных членов и в которой решающее значение имеет соединенная воля членов. В этом пункте Лабанд совершенно справедливо возразил, что государство и через 150 лет остается тем же государством, каким и раньше было, а по Сальковскому государство должно бы быть рассматриваемо как сумма наличных граждан, из которых, однако, никто не проживет 150 лет.

В 1873 г. Эрнст Цительман предпринял критический разбор всех высказанных до того времени теорий юридических лиц и со своей стороны предложил свою собственную, новую, теорию, которая, по соображениям автора, должна была исправить недостатки, присущие прежним теориям[256]. В противность Беккеру и Иерингу, разрывающим связь между волей и субъективным правом, Цительман учит, что, напротив, единственное необходимое качество, для того чтобы быть юридическим субъектом, есть волеспособность, но для этого не нужно быть человеком. Взгляд, будто человек только может быть юридическим субъектом, есть недоказанная посылка, не вытекающая из понятия права. Телесность человека есть качество, не важное для его личности; важна действующая воля, которую он имеет. Поэтому субстрат корпорации составляют не отдельные люди, а их воли в известных общих направлениях и целях. Возникающее из соединения разных воль единство есть новое целое в отношении к отдельным составным частям. Институты и лежачее наследство должны быть рассматриваемы совместно, в отличие от корпорации, ибо управляющая ими воля не есть воля многих в соединении, а есть объективированная, кристализовавшаяся, так сказать, окаменевшая воля отдельного человека. Высказанная наследодателем или учредителем заведения воля продолжает жить и после его смерти, хотя самое лицо, выразившее волю, утратило уже телесность. Завещатель и учредитель остаются субъектами предназначенных для тех или других целей прав,- последний на все время существования института, - т. е. собственно не они, а их воли в известном направлении.