5курс / Проблемы правоведения / Юоидические лица / Суворов Н
.docВслед за Виндшейдом в борьбу с юридическими лицами вступил Бринц, который в предисловии к первому изданию своего учебника пандектов 1857 г. обозвал юридические лица чучелами (Vogelscheuche), которые в системе гражданского права должны иметь столь же мало места, как не могли бы претендовать на особое упоминание в естественной истории те чучела, которые выставляются в огородах и в садах для пугания птиц. Догмат <нет имущества без лица>, рассуждает Бринц, составлен произвольно новейшими учеными; на самом деле, по смыслу источников римского права и по словоупотреблению, нечто (т. е. какое-либо имущество или право) может принадлежать не только кому-нибудь (pertinere ad aliquem), но и чему-нибудь (pertinere ad aliquid).
Имущества богов, городов, храмов, принадлежали чему-то, так как нельзя указать лица, кому бы они принадлежали. Это что-то есть именно цель, которой они и принадлежали, почему самое приличное название для имущества так называемых юридических лиц есть <целевое имущество> (Zweckvermögen). Бринцу справедливо возражали, что он не на вопрос отвечает, ибо вопрос в том, кому принадлежит имущество юридических лиц, а Бринц отвечает: имущество предназначается для известной цели: в действительности и физическое лицо может задаться известной целью и на достижение ее обращать свое имущество. Бринц думал отклонить это возражение, настаивая на принадлежности имущества цели[220]. Назначение или поставление цели для имущества (Zwecksatzung) не нужно, говорит он, смешивать с обращением имущества в принадлежность (Zuwendung) цели. Подобно тому, как принадлежностью вещей одному лицу исключается принадлежность их какому-либо еще другому лицу, так же точно исключают себя взаимно pertinere ad aliquem и pertinere ad aliquid. Тут Бринц очевидно сближается с учением Савиньи, только Савиньи олицетворял цель, а Бринц делает цель собственником или кредитором, не делая ее в то же время лицом, и сущность спорного вопроса, конечно, не стала от этого понятнее[221].
Можно, пожалуй, говорить о принадлежности имущества к цели, подобно тому, как столяр говорит о принадлежности такого-то ящика к такому-то столу, рам или ставней к таким-то окнам, или слесарь - о принадлежности ключа к такому-то замку, но подобными оборотами речи нисколько не исключается принадлежность вещей лицу. Совершенно справедливо замечание Н. Л. Дювернуа: <достаточно вспомнить строение римских обязательств, всегда строго личное, требующее непременной известности лица для своего свойства, чтобы понять невозможность отрицания за коллективными единицами личного характера обладания>[222], и следовательно невозможность допущения бессубъектного целевого имущества. Так как и Бринц сам сознается, что целевое имущество издревле рассматривалось так, <как если бы оно принадлежало лицу>, и что в этом отношении и изменять ничего не следует[223], то едва ли не прав Арндтс, выразившийся, что смертельные удары, направляемые на юридические лица, в сущности суть удары по воздуху, не могущие оказать никакого влияния на теорию права, так как всегда существовали и будут существовать права собственности, требования и обязанности, не имеющие человеческого субъекта и предполагающие иной субъект[224].
Достойно замечания, что и Виндшейд, подобно Бринцу, не считая допущение мыслимого лица логически неизбежной необходимостью, видит, однако, в нем нечто естественное и целесообразное, - естественное потому, что оно вытекает из естественного чувства, основанного на глубоком влечении к личности, проникающем человеческую природу, - целесообразное потому, что им удовлетворяется потребность юридической техники, так как благодаря ему становится возможным дать единое выражение юридическим нормам, невзирая на то, принадлежат ли права субъекту, или не принадлежат[225]. За удержание же юридических лиц ввиду обычая и удобства словоупотребления высказался и еще один поборник бессубъектного имущества - Беккер[226], который довел положения теории бессубъектного имущества до последней крайности.
Беккер уже в статье [227] доказывал, что бумага на предъявителя есть юридический субъект, кредитор, или loco creditoris, носитель требования, ибо требование существует даже и тогда, когда бумага остается без хозяина и владельца и, стало быть, не состоит ни к какому лицу ни в каком юридическом отношении. Бумага, по мнению Беккера, есть юридический субъект постольку, поскольку бытие требования связывается единственно с бумагой и ни с каким другим кредитором, кроме нее; осуществляется же это требование бумаги через представителей, определяемых их отношением к бумаге, могущих быть хозяевами бумаги, но не кредиторами связанного с бумагой требования. С этой точки зрения, очевидно, нужно бы было признать юридическими субъектами и все государственные кредитные билеты, на которых значится, что предъявителю их выдается известная сумма звонкой монетой, билеты в театр, в концерт, в табль-д'от, а пожалуй, и римские tesserae frumentariae. В 1861 г. Беккер (Zweckvermögen, insbesondere Peculium), объясняя существо римского пекулия, который он, между прочим, сравнивает с русским крепостным правом, высказал следующее суждение об отношении пекулия к институтам. Пекулий есть целевое имущество, т. е. совокупность (комплекс) имущественных объектов, сдерживаемых в своем единстве не столько лицом, к которому они тяготеют, сколько целью, которой они служат. Этот имущественный комплекс, составляющий, собственно говоря, часть имущества господина, во многих отношениях рассматривается так, как если бы это было самостоятельное имущество, имеет своих должников и кредиторов, а также свое особое управление. Но равным образом и институты суть не что иное, как комплексы всевозможных имущественных частиц, сдерживаемых в своем юридическом единстве присущей им целью и соответствующим этой цели управлением. Пекулий, однако, имеет хозяина, у которого, кроме того, есть еще и другое имущество, так что пекулий составляет часть имущества; институтное же имущество есть не часть, а целое имущество, самостоятельное и не имеющее себе хозяина[228]. Если обособленное пекулиарное имущество можно назвать <зависимым целевым имуществом>, то институтное имущество следует назвать <независимым целевым имуществом>. Затем в статье , разрывая всякую связь между юридическим субъектом и волеспособностью на том основании, что дети и безумные не имеют воли, а между тем признаются юридическими субъектами, Беккер делает отсюда такой вывод, что нет никакого основания настаивать на том, чтобы юридическим субъектом был непременно человек: таковым могут быть и вещи, и бестелесные отношения. Субъект лежачего наследства, институтов и корпораций - не те, которым принадлежит распоряжение, а то medium, которое дает им распоряжение, т. е., по Беккеру, мыслимая идея, цель наследства, института, корпорации. Временное отсутствие распорядителя, а равно и пользователя не вредит существованию прав. Пользователями могут быть и животные, и даже безжизненные вещи, напр., произведения искусства, здания. Если обыкновенно прибегают к условию (condicio) и наказу (modus) для того, чтобы обеспечить существование верного пса, лошади, картины, здания, то ведь это не прямой путь, а окольный: отчего не идти прямой дорогой и не назначать прямо денежные суммы псу, лошади и т. п.?
Бринц в особенности ничего не мог бы возразить на это: ведь имущество может принадлежать не только кому-либо, но и чему-либо. Кто тут субъект права, для Беккера вполне безразлично, и этим вопросом он не занимается, а имеет в виду лишь реальность вещей и показания опыта: ведь возможно, что наследодатель только и думает о своем верном псе, о своей заслуженной лошади, о портрете или картине, с которыми связана тысяча воспоминаний. По мнению Беккера, возможны даже и иски, напр., от имени петуха Тираса и английской кобылы Беллоны, хотя судья, может быть, и был бы на первое время, как полагает Беккер, несколько удивлен подобными исками. Имущество ведь может принадлежать ad aliquid, во имя этого имущества и может вчиняться иск, причем, конечно, предполагается, что всякому праву, пользователем которого является вещь, должен быть дан в распорядители человек. Юридические лица вообще, насколько может быть речь о них в науке права, суть не что иное, как целеназначения (Zwecksatzungen) с приспособленными к достижению тех или других целей аппаратами[229]. Беккер своими последовательными выводами из теории целевого имущества всего лучше и нагляднее показал, до каких абсурдов можно дойти, отправляясь от этой теории. Выводы Беккера, справедливо замечает Цительман [230], суть решительно contra bonos mores и поднимают волосы дыбом на голове. По его теории мы не должны будем удивляться, если когда-нибудь на листках газет прочитаем список членов акционерного общества, в котором будут значиться: тайный советник А, мопс Шнауцерль и фонтаны на Лебедином пруду, или если мы получим повестку о явке в суд в качестве свидетелей по делу кобылы Беллоны с кучером Х.
Некоторые ученые сделали попытку занять посредствующее положение между теорией олицетворения и бессубъектным имуществом, именно Ранда[231] и Белау[231]. Первый, полемизируя с Демелиусом, признал неизбежным в отношении ко всякому имуществу вопрос: кому оно принадлежит, кто кредитор и кто должник? Целевое имущество Бринца, как противоположность личному имуществу, Ранда находит нелогичным, ибо логичнее было бы противополагать личное и безличное, целевое и бесцельное. Но он высказался в то же время и против теории олицетворения, говоря, что даже и существующее словоупотребление не имеет того смысла, будто объективное право создает субъект, которого на самом деле нет. С большей обстоятельностью ту же мысль развил Белау, с той однако разницей, что он желает изгнать из словоупотребления само название <юридическое лицо>. Против Савиньи он говорит, что способность иметь право не обладает могуществом игнорировать требования логики и делать из черного белое, а следовательно не может создавать и имущественные субъекты с распространением на них правоспособности. Белау ссылается, между прочим, на римское выражение . Где в источниках говорится о , там, очевидно, пустое место, которое и занимает vice fungens. А если бы hereditas, мunicipium и проч. были олицетворены, то место лица было бы не пусто, а юридически заполнено, так что нельзя было бы говорить о ; подобно тому, как, напр., domini vice fungens не может быть рассматриваемым как принадлежащий ко второму роду собственников, так и personae vice, фунгирующее имущество, не может быть рассматриваемо как второй род лиц.
Примечания:
[207] System, II, 2. На это Гирке (II, 25 и сл.) основательно возражает, что <первоначальное> и <естественное воззрение> вовсе незнакомо с понятием <лица>, так как самое это понятие является как продукт довольно мудреной абстракции, при которой не обращается внимания на индивидуальные различия юридических субъектов, в пользу однообразного понятия, - что затем по <первоначальному> и <естественному воззрению> индивиды являются носителями прав не как люди, а как члены народа, откуда вытекает бесправие чужеземцев и отказ в правоспособности рабам, а также неравенство правоспособности даже правоспособных людей, - что наконец имущество собирательных единиц имеет одинаковую древность с имуществом индивидов. Но Савиньи, конечно, прав в том, что понятие лица как абстракция от человеческого существа явилось сначала в применении к естественному человеку и позднее уже распространено на другие юридические субъекты. Здесь мы встречаемся с довольно характерной контроверсой: Пухта (Vollesungen, I, 59 - 60) рассуждал, что субект есть нечто естественное, независимое от права, лицо же есть создание права; напротив Цительман (64 и сл.) считает личность реальным качеством, присущим, имманентным существу независимо от права, тогда как юридический субъект есть создание права. Слово <субъект>, правда, еще мудренее, чем слово <лицо>, но понятие, которое мы связываем со словом <субъект>, понятие обладателя прав прилагалось к римскому народу с самого начала существования римского государства, тогда как понятие <лица> стало прилагаться к общественным союзам в болee позднее время. Впрочем, как указано будет ниже, некоторые цивилисты готовы совсем отказаться от термина <лицо> и удовольствоваться термином <субъект>, между тем как другие склонны распространить название юридического лица и на все т. н. естественные лица, т. е. на людей.
[208] Savignу, II, 236 - 241, 282, 363 и сл.
[209] Стр. 129.
[210] Веselеr главным образом в его System des gemein. deutsch. Privatr.; Вluntsсhli в Deutsches Privatrecht.
[211] В римском праве фиску, городским общинам и потом церквам были предоставлены privilegia minorum (об этом ниже), что однако вовсе не было достоянием всех юридических лиц и вытекало не из тех соображений, о которых говорит Блунчли, а из идеи привилегии. Но он прав в том отношении, что Савиньи действительно приравнивал юридические лица к малолетним и безумным, которые, имея обширную правоспособность, в то же время совершенно недееспособны. System, II, 282, 283.
[212] Вluntschli, 80.
[213] Вeseler, Volksrecht, 164.
[214] Стр. 67. Понятие о германской Genossenschaft, в отличие от римской universitas, получило позднее более определенную постановку у Гирке, о чем см. ниже.
[215] Вluntschli, 86.
[216] 80.
[217] Это, однако, не мешало им помещать в ряд юридических лиц и институты. Вesеlеr, System d. gem. deutsch. Privatr. 234, 257 и сл.; Вluntschli, Privatrecht, 67, 105 и сл.
[218] Сначала в его , 1858, а потом в статье . Унгер, который, вообще говоря, принадлежит к сторонникам тeopии олицетворения, хотя и допускает от нее отступления, напр., по вопросу о том, что именно олицетворяется в юридических лицах, говорит, что олицетворяется не цель, а всегда субстрат, т. е. в корпорациях совокупность физических лиц, а в институтах - имущество (Krit. Uebersch. VI, 158), высказался против воззрения Демелиуса на существо и значение фикций, впоследствии, однако, присоединился к этому воззрению (Oеsterr. Privatr. IV, 35 - 36 Anm. 10). Позднее, как мы увидим, вопросом о значении фикции занимались Бирлинг и Книп.
[219] Впоследствии Виндшейду было указано Бирлингом (Zur Kritik d. jur. Grundbegr, II, 50 и сл.), Топом (Rechtsnorm und subjectives Recht, Weimar, 1878, 221 и сл.) и другими, что Wollendürfen не означает господства воли над другой волею и не исчерпывает всего содержания субъективного права, а означает лишь дозволенность или невозбранность хотения в том смысле, что со стороны объективного права нет каких-либо запрещений, запретительных норм, которыми бы возбранялось осуществление хотения. Следовательно существенные моменты в понятии субъективного права, именно <Кönnen>, т. е. возможность производить юридическими сделками известный юридический эффект, и , т. е. притязание на соответственную обязанность других лиц, не обнимаются выражением <WOLLEND&UUML;RFEN>. В , 160 - 162 стр., Бирлинг высказался еще решительнее: <:только есть истинное субъективное право, ибо оно есть насквозь положительное право; простое <D&UUML;RFEN>есть лишь с внешней стороны положительное выражение для обозначения факта, по существу своему отрицательного, именно, что известному образу действий в данном случае не противостоит никакая положительная юридическая норма, а юридическое <Кönnen> если и имеет положительный характер, то всегда лишь настолько, насколько в нем заключены <юридические притязания> и (соответственные) <юридические обязанности>, следовательно к Anspruch только и сводится понятие субъективного права в строгом смысле слова.
[220] 3-е изд. пандект, стр. 206 - 207.
[221] Бирлинг (Zur Kritik, II, 92 и сл.) поэтому справедливо заметил, что в допущении целевого имущества не менее фикции, чем и в допущении юридических лиц. Вопрос не в том, могут ли быть мыслимы права без субъекта, а в том, могут ли быть когда-либо права без субъекта действительными правами, ведь и субъективнейшее может быть мыслимо без субъекта. Но из возможности абстрагировать от субъекта какое-либо качество, отношение, деятельность и т. д. отнюдь ничего не следует в пользу самостоятельного существования последних. Напротив, нельзя сомневаться, что качества, отношения, деятельности всегда существуют в действительности как качества, которыми действительно обладают какие-нибудь субъекты, как отношения, в которых действительно состоят какие-либо субъекты, как деятельности, которые действительно исполняются какими-либо субъектами и т. д. Таким образом, и цель, если мыслится как самостоятельная и сама по себе существующая, то тут опять фикция. Цели всегда существуют только в субъектах, в существах, которые могут ставить для себя цели, цели сами никогда не действуют, но в действительности всегда ставятся и преследуются живыми субъектами. Собственный взгляд Бирлинга на юридические лица будет изложен ниже; что же касается вышеприведенного его рассуждения, то к нему следует добавить, что если из возможности абстрагировать качество, отношение и т. д. ничего не следует в пользу самостоятельного существования последних, то и, наоборот, возможностью отвлечения какой-либо стороны от предмета не доказывается, чтобы предмет самый, от которого сделана абстракция, тем самым утратил реальность. Операции мышления не могут изменить действительной природы вещей.
[222] Чтен. по гражд. пр. I, 257.
[223] 1-е изд., стр. 997.
[224] В разборе сочинения Демелиуса, Die rechtsfiction (Krit. Vierteljahrschr. I).
[225] Lehrb. d. Pand. S. 134 - 135.
[226] System, I, 198, впрочем, с оговоркой, что выражение <юридическое лицо> безвредно лишь в том случае, если будет твердо установлено связанное с ним понятие и если при этом будут остерегаться из фикции несуществующего лица делать более широкие выводы, чем нужно.
[227] Jahrb. dеs gemein. deutschen Rechts, В. 1. 1887.
[228] Подобные же мысли, хотя и без подробного обоснования, были высказаны Фиттингом в его критической статье, помещенной в I томе Krit. Vierteljahrschr. Но Фиттинг становится на экономическую точку зрения и даже все ошибки в учении о юридическом лице приписывает неведению или игнорированию хозяйственных отношений. В гражданском обществе, говорит он, существуют не только потребности и цели определенных отдельных лиц, но и цели безличного характера, идущие дальше определенных отдельных лиц и часто общие целому ряду поколений. Для достижения таких целей, как бы ни были они идеальны, требуются материальные блага, попечение же о заготовке и расходовании материальных благ для осуществления известных целей мы называем хозяйством, поэтому и для достижения указанных безличных целей требуется хозяйство же. Но так как эти цели не суть цели определенных известных лиц, а напротив, самостоятельно противопоставляют себя им, то и в качестве субъектов такого хозяйства не могут быть рассматриваемы определенные отдельные лица, а напротив, таковое хозяйство занимает самостоятельное место наряду с хозяйствами отдельных лиц. Следовательно и имущество как совокупность материальных средств есть нечто самостоятельное же, вполне отделенное от имущества индивидов, так как иначе такие безличные цели не могли бы быть достигнуты. Таким образом, получается ряд самостоятельных хозяйств без определенного индивидуального субъекта, т. е. ряд юридических лиц, ибо самостоятельное хозяйство, самостоятельное имущество, самостоятельное лицо суть коррелативные понятия, и название <юридическое лицо> есть лишь иное выражение того, что государство признает известные безличные цели дозволенными и управомоченными, а потому признает и соответствующее хозяйство как самостоятельное наряду с хозяйствами физических индивидов.
[229] Однако на стр. 133-й Беккер и самые эти аппараты называет юридическими лицами.
[230] Стр. 44.
[231] Rechtssubject und Personenrolle.
[231] Rechtssubject und Personenrolle.
Но с другой стороны, Белау находит немыслимым и безличное имущество, а так как не принадлежащее индивидуальному какому-либо лицу имущество есть нечто неотвратимо-неизбежное в гражданском обороте, и следовательно неизбежным представляется конфликт между требованиями логики и требованиями гражданского оборота, то нужно прибегнуть к фикции, но не к той фикции, которой создается несуществующее лицо, а к другой. Эта другая фикция состоит в том, что фактически бесхозяйное имущество, которое можно назвать целевым, не связывая с ним однако ошибочной идеи бессубъектного права, разыгрывает роль лица в действиях своих администраторов в пользу намеченных его целями физических лиц. Так как этим актером, разыгрывающим роль лица, по мнению Белау, всегда должно быть имущество, то нет никакого основания проводить различие между корпорациями и институтами ввиду различия субстрата[232]: субстрат для личной роли (Personenrolle) и в корпорациях и в институтах есть одинаково имущество. - Примирительная попытка Белау никого не удовлетворила. Между юридическим или фингированным лицом и ролью лица в самом деле невозможно усмотреть какое-либо различие, как справедливо говорит Штоббе[233]; что же касается ссылки на римское выражение , то Арндтсом было остроумно замечено, что если кому желательно называть юридические лица вице-лицами, то не было бы причин отказывать ему в этом удовольствии[234].
В своей системе пандект[235] Беккер таким образом оценивает историческое значение теории целевого имущества. Существование юридических лиц после Бринца, говорит он, лишилось всякой жизнерадостности. Если приверженцы учения Бринца все еще находятся в меньшинстве, и даже между ними самими существуют очень важные разности, то, однако, число правоверных последователей Гейзе или Савиньи еще того менее. Кто выступает теперь в защиту юридических лиц, делает это или как апологет, с сознанием того, что защищаемое учение сильно потрясено и без свежего подкрепления не выдержит разгрома, или конструирует какую-нибудь новую теорию, которая мимоходом изрекает обвинительный приговор против всех прежних. Прогресс, к которому вынудил юриспруденцию Бринц, состоит в том преимущественно, чтобы не столько смотреть на то, чего нет во всех тех формациях, о которых идет речь, сколько на то, что есть в действительности. Тем самым исследование сошло с тропинок произвольной спекуляции и вступило в колеи методической науки, которая везде должна исходить из самого точного наблюдения реально существующих вещей. Реально же данное - это есть целевое имущество, которое и должно быть неотчуждаемым достоянием всякой истинной юридической науки. Что Бринц выдвинул чрезвычайно важный момент в понятии юридического лица - цель, в этом, конечно, не может быть никакого сомнения. Но этот момент выдвинут был еще раньше, и притом с такой силой, что Савиньи[236] даже олицетворил цель. Что имущество имеет также чрезвычайно важное значение для юридического лица, в этом равным образом нельзя сомневаться; но об имуществе едва ли кто-нибудь и раньше забывал, рассуждая о юридических лицах.
С исторической точки зрения, историческая оценка Беккером теории целевого имущества не может быть названа правильной и потому, что исторически раньше выступили против фиктивных субъектов германисты в лице Безелера и Блунчли, чем приверженцы бессубъектного имущества. По-видимому, более прав Гирке, который утверждает[237], что все новейшие теории, изъявшие фикцию из учения о юридических лицах, в том числе и теория бессубъектного целевого имущества, обязаны своим происхождением толчку, данному германистами, которые противопоставили фантому фингированного лица воззрение на корпорацию как на реальное союзное лицо. Впрочем, сделанную Беккером характеристику позднейших теорий нельзя не признать весьма меткой. Действительно, почти каждый из ученых с более или менее известным именем выставил свою собственную теорию юридических лиц.
Солидарность с германистами заявили прежде всего некоторые романисты, как Кунце и Барон. Кунце[238] считает в основании ложным тот взгляд, будто корпорации должны быть причисляемы к фингированным лицам: община, народ - это не простые названия, а исторически органические реальности, которые из себя самих, соответственно их типической сущности, порождают органы своего действования и столь же естественны, как и отдельные люди. В отношении к институтам Кунце не выработал себе определенного взгляда: то он считает необходимой фикцию[238] для догматической их конструкции, то считает возможным обойтись без фикции на том основании, что в статутах увековечивается акт воли, который есть объективная реальность, способная служить основой для имущества[239]. Барон первоначально[239] присоединился к воззрению Блунчли, рассуждая, что не только государство, но и все вообще корпорации не из изобретательной чьей-либо головы возникли, а даны с началом истории. Корпорация основывается на естественной необходимости, а не на фикции, и есть истинная естественная личность; но даже и те корпорации, которые не в силу непреодолимых естественных влечений возникли, а являются как продукт воли, свободно и сознательно действующей, намеренно стремящейся к известным юридическим эффектам, не менее естественны, чем и корпорации, исторически данные. Свое воззрение Барон старался подкрепить некоторыми аргументами из римского права, напр., отношением вольнооотпущенника к освободившей его на волю республике[240], институтами hospitium и clientela[241]. Об институтах как другом роде юридических лиц, Барон не распространяется; впрочем, обмолвился выражением, что в universitates bonorum мы имеет бессубъектное (активное или пассивное) имущество. Тем неожиданнее был поворот, который сделал Барон в своих пандектах[242], где он возвращается к точке зрения Савиньи, формулируя ее даже с большей резкостью, чем это сделал сам Савиньи. Все право, рассуждает Барон, существует ради людей, поэтому и имущественные права предназначены для людей. Отдельный человек распоряжается ими по усмотрению, или, правильнее говоря, по усмотрению ставит те цели, которым должны служить имущественные права. Но есть цели, идущие дальше отдельного человека, и если известная сумма материальных благ предназначается исключительно для достижения такой цели, то цель уподобляется человеку, ибо ей объективным правом приписывается та же правоспособность, как и отдельному человеку. Она фингируется как лицо, могущее быть собственником, наследником, кредитором, должником. Таким образом, юридическое лицо есть дозволенная постоянная цель, которой в силу юридической фикции принадлежит иму-щественная правоспособность[243].
Более решительную поддержку германисты нашли в негерманисте и в неюристе - Лассоне, который взглянул на юридические лица с точки зрения философии права и международного права, имея в виду главным образом государство, но не теряя из вида и корпораций вообще. Не надо забывать, говорит Лассон, что нефизические лица выступают не только в частном праве, но и в публичном праве играют весьма важную роль и свое, подвергаемое иронии и сомнению, <мистическое> существование обнаруживают весьма заметным образом. Спрашивается, почему человек называется <лицом> в том строгом смысле, в каком это слово употребляется правоведением? Юрист отвечает: он называется так в качестве субъекта, а субъект прав он есть: 1) потому, что имеет волю, которая сама себе может ставить цель, 2) потому, что он имеет разумение, необходимое для того, чтобы избирать соответствующие этой цели средства, 3) потому, что имеет физическую возможность к тому, чтобы своей волей, руководимой разумом, вызывать определенные, чувственно распознаваемые, эффекты и подвергаться подобным же влияниям со стороны внешнего мира. Но человек, очевидно, имеет еще и другие качества, высшего и низшего порядка, которые, однако, правом не принимаются в соображение; человек есть гражданин, член церкви, существо, созданное для богоподобия, для нравственной деятельности, для подвигов любви и проч.