*34. Университетский роман в литературе сша второй половины XX – начала XXI веков.

Англо-американская университетская проза стала одним из ярчайших литературных явлений рубежа XX–XXI веков.

Один из выдающихся теоретиков и практиков университетского романа британский писатель Дэвид Лодж считает, что поджанр campus novel возник в США в начале 1950-х годов с выходом в свет романа Мэри Маккарти “Академические кущи” (The Groves of Academe, 1952), полемическим откликом на который стал роман Реймонда Джаррела “Картины университетской жизни” (Pictures from an Institution, 1954). Одновременно с этим наш соотечественник В. Набоков работал над своей книгой о русском эмигранте, преподавателе американского университета “Пнин” (1956). При известной жанровой неопределенности этой книги (трудно сказать, что это — роман из семи глав или сборник рассказов, объединенных общей темой — поиском дома) мы находим в ней все основные черты университетской прозы, которые получат мощное развитие в наше время, на рубеже XX–XXI веков. Это, прежде всего, особый тип главного героя-интеллектуала, не вписывающегося в университетскую среду и чуждого ей. Более или менее жесткое противостояние героя университетскому сообществу станет примечательной чертой тех современных образцов университетской прозы, в которых над тенденцией к бытописательству, характерной для романов-хроник — таких, как, к примеру, “Муу” (Moo, 1995) Дж. Смайли, — возобладает стремление вскрыть внутреннюю конфликтность существования университетского сообщества и проблемы самоопределения его членов — см., например, “Голубой ангел” (Blue Angel, 2000) Франсин Проуз или “Людское клеймо” (Human Stain, 2000) Филиппа Рота. У Набокова острота конфликта обусловливается во многом положением профессора-эмигранта в чужой культурной среде и метафорически реализуется в образе героя, который “сел не в свой поезд”. Такова завязка книги, несомненно исполненная символического смысла. Для героя Набокова вся жизнь есть “непрерывное сражение с неодушевленными предметами”, что также подчеркивает неукорененность, неустроенность героя в мире, куда он заброшен. Не случайно в набоковском повествовании появляются максимы типа: “Человек может существовать лишь до тех пор, пока он отгорожен от своего окружения”.

*35. Проблема терроризма в творчестве д. Делилло.

Проблема терроризма по-настоящему взволновала американцев, пожалуй, только 11 сентября 2001 года, когда ее масштабы перешли все мыслимые границы. Менее крупные террористические акты на территории Соединенных Штатов случались и прежде, но едва ли они будоражили общественное сознание в такой степени. Писатель, впрочем, — существо особое: ему свойственно замечать то и задумываться над тем, что пока еще остается неясным или представляется несущественным для его современников. В 1991 и 1992 годах вышли два романа, посвященные в том числе и проблеме терроризма: первый — “Мао II” Дона Делилло, второй — “Левиафан” Пола Остера с посвящением автору первого.

“Мао II”, десятый роман Делилло, начинается с описания свадебного ритуала, проводимого на американском стадионе: тринадцать тысяч человек, члены секты Муна, сочетаются браком. Сам Мун присутствует здесь же, с пуленепробиваемого помоста благословляя новобрачных. Так вводится одна из центральных тем романа — тема толпы и ее лидера. Наличие толпы необходимо для создания тоталитарной секты, а тоталитарная секта, по мнению Делилло, есть прообраз тоталитарного государства. Потому Мун и Мао — явления одного порядка, разница лишь в масштабах. Родители новобрачных с растерянностью и ужасом наблюдают за этим невероятным действом. Один общий ритуал для одетых в одинаковые наряды тринадцати тысяч невест и женихов. Обезличенность, унификация и повторение — вот главные идеи тоталитарного бытия. Именно так появляется, по мысли автора, новая нация, новый мир.

Будущее принадлежит толпе — такова неутешительная идея Делилло. Мунистка Карен “заражена вирусом будущего”, история же “переходит в руки толпы”. Причем толпа всегда управляема, она не существует без лидера, будь то Мун, аятолла Хомейни или Мао Цзэдун.

Люди, как дети, верят в простые вещи и повторяют простые формулы. Они говорят одно и то же, предпочитают слушать одно и то же, а изображения их вождей тиражируются. Поп-арт — и поп-культура вообще — в значительной степени отражает эту тенденцию. А потому и название романа повторяет название картины Энди Уорхола “Мао II” — одного из множества калькированных портретов китайского лидера. Тиражирование есть один из признаков современного мира. Не случайно у Делилло этот прием проходит по всему роману, начиная с названия.

Собственно, все, что говорит Делилло о тоталитарных сектах, не ново. Интересно, однако, то, что он находит прямую взаимосвязь между тоталитаризмом и терроризмом. Террор непременно основывается на сектантстве. В террористической группировке такая же железная дисциплина, такой же непререкаемый лидер.

Именно террористы, захватив власть, впоследствии создают тоталитарное общество. А поскольку наше общество, как полагает и протагонист романа, писатель Билл Грей, движется именно в направлении создания тоталитарных государств, террористов вполне можно назвать “героями нашего времени”.

Ливанец не сомневается, что так называемая западная цивилизация гибнет. “Бейрут трагичен, но он все же дышит. Лондон же — настоящая груда булыжников”, — говорит он. Ненависть к западному миру подчеркивается и другими “героями-террористами”. Существенно, однако, что их неприятие Запада отчасти находит отклик в сознании представителей этой самой западной цивилизации. Так, Брита Нильсон, нью-йоркский фотограф, не терпит небоскребов, которые для нее символизируют безразличие окружающего мира к “маленькому человеку”.

Башни-близнецы Всемирного торгового центра воспринимаются героиней как символ бездушной западной цивилизации. По-видимому, точно так же их воспринимали и реальные террористы, направившие на них самолеты 11 сентября… Не поразительно ли такое точное попадание в цель писателя Делилло за десять лет до трагедии?

Мы живем в новой реальности, наши воззрения и образ мыслей формируют не отдельные индивидуумы — писатели, философы, политики, — а средства массовой информации, та картинка, которую мы видим на телеэкране. Вот почему Карен часто смотрит телевизор, убрав звук. А в новостях, как правило, одно и то же — людские массы, делающие новую историю. Делилло подробно описывает, какими видит зритель студенческие волнения в Китае и похороны аятоллы Хомейни в 1989 году, события еще свежие в памяти читателя в момент выхода романа. Что может противопоставить этой новой реальности писатель, чье дело анализировать и критически размышлять, подбирать точные слова и “называть все по имени”?

Писатель, его судьба и творчество — основа романного сюжета и целого комплекса связанных с ним идей. Билл Грей — известный автор, живой классик, решил скрыться от назойливой публики, да и от мира вообще, и живет затворником, разделяя свое одиночество с молодым человеком по имени Скотт, когда-то фанатичным поклонником его творчества, а теперь выполняющим функции управляющего хозяйством и вообще организатора всего писательского быта, и девушкой Карен, бывшей “мунисткой”, сочетавшейся браком на том стадионе, украденной родителями из секты, вновь сбежавшей и не перестающей мечтать о мессии и sendero luminoso (светлом пути).

Билл, несмотря на свое многолетнее отшельничество, дал согласие на серию фотоснимков, которые должна сделать Брита Нильсен, специально для этого привезенная Скоттом под покровом ночи в дом писателя. Тема терроризма возникает практически сразу же. Брита, путешествующая по миру в поисках объектов для своего творчества (она фотографирует только писателей, причем, как правило, тех из них, кого труднее всего разыскать), часто оказывается под угрозой какого-нибудь террористического акта. “Безумие, — говорит она. — Я посвящаю свою жизнь фиксации жеста. Да, я путешествую. А это означает, что в определенные дни я постоянно думаю о террористах. Мы все в их власти. В ожидании самолета я никогда не сижу у окна, чтобы в случае взрыва меня не поранили осколки разбитого стекла. У меня с собой шведский паспорт, и это успокаивает, пока не задумаешься над тем, что нашего премьер-министра убили террористы. Так что, может, шведский паспорт и не спасет. У себя в записной книжке я зашифровываю фамилии и адреса писателей, потому что никогда не знаешь: вдруг какое-то имя опасно, вдруг это диссидент, еврей или какой-нибудь богохульник. Я внимательно отбираю, что взять с собой почитать. Ничего религиозного, никаких религиозных символов на обложках, никакого оружия или сексуальных красоток”.

В разговоре с Бритой Билл сам поднимает вопрос о своем сходстве с террористами и — одновременно — о принципиальном отличии от них.

“— Писатели и террористы странным образом связаны, — рассуждает Билл. — На Западе мы становимся знаменитыми личностями по мере того, как наши книги теряют способность формировать и влиять. Вы когда-нибудь спрашивали своих писателей, что они чувствуют по этому поводу? Много лет назад мне казалось, что романист в состоянии изменить внутреннюю жизнь культуры. Теперь эта территория отошла к бомбистам и террористам. Они атакуют человеческое сознание. Это именно то, чем занимались писатели, пока нас всех не вовлекли в общий пагубный процесс. ... Но вы ведь и так все знаете. Поэтому и отправляетесь за тысячи километров, чтобы сфотографировать писателя. Мы уступаем место террору, новостям о терроре, магнитофонам и фотоаппаратам, радио и бомбам, спрятанным в радио. Новости о трагедиях — вот единственный текст, который нужен современному человеку. Чем страшнее новости, тем больше впечатляет повествование. Новости — последняя страсть человека перед… Чем? Не знаю. Но вы здорово придумали ловить нас на свою пленку, пока мы совсем не исчезли”.

Билл говорит в беседе с Джорджем Хаддадом: “Последнее время у меня появилось ощущение, что писатели и террористы играют в игру с нулевой суммой. <…> То, что выигрывают террористы, проигрывают писатели. Степень, в которой первые влияют на массовое сознание, соответствует уровню снижения нашей возможности обострять эмоции и мысли людей. Опасность, которую представляют террористы, тождественна нашей неспособности быть опасными”.

Современное общество, общество потребления, не особенно задумывающееся над смыслом своего существования, своим безразличием готовит почву для возникновения толпы с ее примитивным сознанием, в том же направлении действует и массовая культура, и СМИ. Индивидуализм (писательство) не выдерживает конкуренции с имитацией, тиражированием и безликостью массовой культуры. А если новости и в самом деле заменили литературу, если писатель со своими книгами не требуется обществу будущего, то ему следует уйти. Здесь возникает еще одна тема, связанная с проблемой терроризма и писательства и сквозной нитью проходящая через весь роман, — тема смерти. Билл как человек и как писатель оказывается в тупике. Дальше он видит только смерть. Он не слишком здоров, постоянно принимает какие-то таблетки, вынужден жить, в общем-то, ненормальной жизнью, скрываясь от всех, опасаясь маньяков-читателей и папарацци; как художник он остановился на определенном этапе и не может двигаться дальше: уже два года, как написана его книга, но он продолжает вносить правку, переписывать целые страницы и никак не может решиться ее опубликовать. Собственно говоря, согласие позировать фотографу — своего рода попытка вырваться из замкнутого круга, сделать шаг в сторону от годами установленного порядка, что вполне может привести к тому, что представляется Биллу единственным логичным выходом из создавшегося положения — смерти.

Брита Нильсен во время этой подпольной фотосессии передает Биллу просьбу его бывшего редактора и друга связаться с ним: у того есть к Биллу какое-то важное дело. Позже, когда Билл решается и на эту встречу, выясняется, что дел, собственно, два. Во-первых, заполучить для печати его новый роман и, во-вторых, с помощью Билла попытаться вызволить из рук террористов швейцарского сотрудника ООН, который занимался проблемой здравоохранения в палестинских лагерях и был взят в заложники некоей бейрутской террористической группировкой. Этот молодой человек — поэт. Предполагается устроить пресс-конференцию в Лондоне, где будет рассказано о поэте и об организации, взявшей его в заложники, потом будет сообщено, что молодого поэта в данный момент освобождают в Бейруте. Таким образом организация заявит о себе, и, возможно, заложник будет действительно освобожден. Билл Грей, знаменитый писатель, живая легенда, прервавший свое затворничество ради юного дарования, почитает его стихи по-французски, что тоже должно привлечь внимание публики.

Особое место в романе Делилло отводит детям. Нетрудно догадаться, что детей — то есть будущее — автор изображает без особой симпатии. Это неизменно жестокие и бесстрашные существа. Нищие, голодные бейрутские дети, не получающие никакого образования, кроме набора готовых формулировок, которые им внушают террористы, дети, постоянно наблюдающие смерть совсем рядом, — это тот материал, из которого легко лепить людей будущего не в каком-нибудь научно-фантастическом, а самом что ни на есть реальном, земном смысле.

Отметим, что в романе описаны две свадьбы: одна в самом начале — мунистская — на бейсбольном стадионе в сытой и благополучной Америке, и другая в конце — веселая и живая, в разгромленном и страшном Бейруте. И надо сказать, что вторая свадьба вызывает значительно больше оптимизма, чем первая. Даже советский танк не так ужасен, скорее неуклюж и нелеп.