Якунин В.И. и др. - Новые технологии борьбы с российской государственностью - 2009

Глава 2. Феноменология разрушения несиловых факторов российской государственности

фактор по отношению к национальному единству. В регионах национальнотерриториальной модели управления национализм оказался подменен трайбализмом. Клановая система организации там фактически уже вытесняет собой более широкие идентификаторы. Действие проекта демонтажа национальной государственности — налицо.

Глобализация вступает в глокализационную фазу своего развития. Сущность ее заключается в сочетании планетарного универсализма с распадом по минимизированным региональным локалитетам. Понятно, что для национального государства в такой проектной модели не остается места. Трайбализация, между тем, является симптомом достижения процесса идентификационного расщепления последнего из уровней групповой идентификации — семейного.

Семья для современных российских граждан является по существу последней ценностной точкой опоры. Это подтверждают данные опросов общественного мнения. Семья в системе аксиологической иерархии номинируется сейчас в качестве главной ценности для россиян. Показательно, что в десятке наиболее значимых ценностных параметров отсутствуют такие, которые были бы связаны с общероссийской групповой идентификацией, — «Родина», «патриотизм», «национальная культура», «религия» и т. п. Россиянин самоизолировался в собственном семейном мирке (рис. 78)39.

0		5	10	15	20	25	30	35	40	45	50
												%
Семья

Безопасность

Достаток

Мир

Права человека

Закон

Справедливость

Стабильность

Труд

Порядок

Рис. 78. Иерархия ценностных ориентиров российского населения (% от числа опрошенных — не более пяти важнейших для респондента ценностей)

39 <http://bd. fom.ru/cat/>.

191

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Впрочем, при целенаправленной политике, опираясь на институт семьи, возможно восстановить и другие, более широкие идентификационные интеграторы. Но это понимают и противники российской идентификационной общности. Семья подвергалась в постсоветское время массированной информационной атаке, деструктивные последствия которой очевидны. Применительно к российской молодежи семейные ориентиры уже не являются главной ценностной категорией. Выше семьи у шестнадцатилетних номинируются в аксиологической иерархии ценности индивидуумного значения — «достаток», «свобода», «успех» (рис. 79)40. Окончательное разрушение семейных устоев будет означать предельную дисперсию населения и, по существу, гибель российского социума.

0		10	20	30	40	50	60	70
Достаток									%
							59
Свобода						42
Успех						40
Семья					29
Права человека				26
Собственность				24
Безопасность				22
Мир			19
Стабильность			19
Достоинство			18
Сила			17

Рис. 79. Иерархия ценностных ориентиров российской молодежи

Суицид как индикатор духовного кризиса государства

О духовном неблагополучии современного российского общества свидетельствует резкий рост в нем в постсоветский период числа самоубийств. Суицид вообще выступает своеобразным индикатором духовнопсихологической устойчивости общественных систем.

Еще Л.Н. Гумилев рассматривал самоубийства в качестве индикатора создания антисистемы. Автор теории этногенеза выделял даже особо предрасположенные к суицидальной практике субкультуры (тантристкая, ис-

40 <http://bd. fom.ru/cat/>.

192

Глава 2. Феноменология разрушения несиловых факторов российской государственности

маилитская, манихейская, старообрядческая). Их парадигма определялась биофобскими установками мировосприятия и психоментальности. Л.Н. Гумилев связывал распространение биофобии в обществе с фазами надлома в процессе этнического развития. Действительно, в периоды разрушения установившейся шкалы мировоззренческих координат, утраты традиционных ценностных ориентиров кривая самоубийств резко возрастала. Массовым суицидом была отмечена, в частности, эпоха упадка Римской империи41.

Беспрецедентной в мировой истории была масштабность жертв суицида эпохи трансформации Московского царства в Российскую империю. Старообрядческая апокалиптика явилась формой суицидальной рефлексии. Ожидая наступления конца света, в гарях покончили с собой более 20 тыс. старообрядцев. В ответ на церковные инновации звучали призывы всю Русь спалить всероссийским пожаром42. Петровская форсированная вестернизация России также репродуцировала суицидальные мотивы. Ее опыт заставляет предположить, что и современные цивилизационные инновации явились одним из вызвавших новую волну самоубийств обстоятельств.

В суицидально-патологические тона был окрашен и закат Российской империи. Вот подборка характерных сообщений из текущих газет 1910 г.: «Застрелился жандармский офицер, оставивший записку: «Умираю от угрызений совести»… После тюремных беспорядков на другой день застрелился надзиратель тюрьмы. В поезде железной дороги застрелился начальник тюрьмы: «угрызения совести за то, что побили политического заключенного»… Отравился только что назначенный директор гимназии — «не может выполнять возложенных на него обязанностей»… Отравился глубокий старик-еврей — «не могу жить, когда сыновья в крепости»… Застрелился студент — сын начальника тюрьмы… Повесился в своем доме крестьянин, оставивший следующую записку: «Жить не стоит…». Застрелились накануне суда по политическому делу студент и гимназистка… В связи с историей Гапона застрелился член партии, молодой рабочий… Отравилась гимназистка 8 класса: «зачем жить слабым людям»43. По оценке многих беллетристов, тема самоубийств являлась едва ли не основной для русской общественной мысли. В 1912 г. безусловный авторитет в психологической науке В.М. Бехтерев жаловался, что психиатрические клиники в стране переполнены как никогда ранее. Ученый связывал развитие данной патологии с переживанием обществом последствий революции 1905–1907 гг.44 «У нас на Руси все оплевано, все взято на подозрение, не на что опереться, все шатко, нечем

41Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб, 1993. C. 475–483.

42Сапожников Д.И. Самосожжение в русском расколе со второй половины XVII и до конца XVIII вв. / ЧОИДР. М., 1891. Кн. 3–4.

43Жбанков Д. Современные самоубийства // Современный мир. 1910. № 3. C. 33–35.

44Бехтерев В.М. О причинах самоубийств и возможной борьбе с ними // Вестник Знания.

1912. № 3.

193

Новые технологии борьбы с российской государственностью

жить…», — писала А.М. Горькому одна из кандидаток в самоубийцы45. Весьма тонкая грань лежала между суицидом экзистенциальным, как обретением свободы, и суицидом фаталистическим, как констатацией безысходности. «Знаю, что конец всех один — смерть, … раз все кончится так скверно, то чем скорее, тем лучше», — отвечал на опросник о самоубийстве журнала «Новое слово» культовый писатель М.П. Арцыбашев46. Его поклонница повторяла в дневнике мысль создателя «Санина»: «Умерла ли я 4 года тому назад, умру ли сейчас, буду ли жить еще 2 года, 10 или 20 лет — для жизни это все равно». Впрочем, подруга прожившего долгую жизнь автора дневника Таня не сочла возможным ждать «еще 2 года» и наложила на себя руки47. Примеру бросившейся в водопад на Иматре девушки последовали еще 16 ее сверстниц. Они зачастую специально приезжали на Иматру издалека, дабы покончить с собой, будто бы у них на родине не было для этого достаточных средств48. Цепной мост самоубийств существовал и в Киеве. М. Хрущевская даже написала рассказ «Которая по счету», посвященный киевлянке, спрыгнувшей с моста в Днепр. Ее реальный прототип в предсмертном «письме к русским девушкам» заявляла: «Я одна из многих и умираю для многих!»49.

Современная Россия — единственная страна в мире, в которой статистика смертей от самоубийств выше, чем по любой другой причине внешней смертности, в т.ч. убийствам. До какого же уровня духовного опустошения нужно было довести народ, чтобы его представители убивали себя чаще, чем гибли от рук убийцы?! Статистические данные по классу внешних причин смертности за период постсоветского развития российской государственности даны на рис. 8050.

Характерно, что еще в 1990 г. на первом месте среди причин внешней смертности находились ДТП. Обращает также на себя внимание, что даже в 1995 г. — время особенно значительных потерь федеральных войск в Чечне — показатели суицида были заметно выше числа убийств.

Следует иметь в виду, что самоубийства есть наиболее резкая форма выхода из психически-стрессового и психически-депрессивного состояний. Очевидно, что духовный кризис явился также весомым компонентом увеличения числа умерших и по ряду других классов причин смерти, в частности, болезней систем кровообращения (на которую приходится наиболее

45Колтоновская Е. Самоценность жизни: эволюция в интеллигентской психологии // Образование. 1909. № 5. C. 91–110.

46Самоубийство (наша анкета) // Новое слово. 1912. № 6. C. 4–12.

47Могильнер М. На путях к открытому обществу: кризис радикального сознания в России (1907–1914 гг.). М., 1997. C. 40.

48Жбанков Д. Современные самоубийства // Современный мир. 1910. № 3. C. 28.

49Хрущевская М. Которая по счету // Студенческая жизнь. 1910. № 35; Кривоносов Т.Л. «Одинокие» и их «последнее слово» // Там же. 1910. № 22. C. 4.

50Демографический ежегодник России. 2005: Статистический сборник. М., 2005. C. 339.

194

Глава 2. Феноменология разрушения несиловых факторов российской государственности
45			От суицида
40
35			От убийств
30
25			От транспортных
			травм всех видов
20
15			От случайных
			отравлений
10			алкоголем
			От случайных
5			утоплений
0			год
1991	1996
		2001	2006
	Рис. 80. Коэффициент смертности по классу внешних причин

(число умерших на 100 тыс. чел. населения)

значительная часть умерших) и психических расстройств (за первую половину 1990-х гг. смертность по данному классу возросла почти в 4 раза)51.

Если осуществление революции есть технологически поставленная задача, то решение ее заключается в расщеплении и антагонизации ценностей государственного класса и общества. Следовательно, первым признаком реализуемого проекта является вброс в соответствующее поле государственно-общественных отношений новых ценностных ориентиров. Их отличительной чертой является диссонанс по отношению к обеспечивающим государственную устойчивость национальным аксиологическим традициям.

2.3. Разрушение религиозных скреп российской государственности

Одной из традиционных несиловых скреп государственности выступает религия. Религиозные базовые основания исторически обнаруживаются фактически у каждого из современных государств. У одних — как, например, у несекулярного Израиля — эта связь имеет более очевидные, имплементи-

51 Демографический ежегодник России. 2005: Статистический сборник. C. 339, 341.

195

Новые технологии борьбы с российской государственностью

рованные в управленческую практику формы. У других же, как в Соединенных Штатах, она не столь очевидна. Но разве возможно адекватно понять смысловые основания американской государственности без легендарных сюжетов протестантского переселения? Для России конфессионально в качестве государствообразующей силы, безусловно, выступало православие.

Религия как фактор государственной жизнеспособности

Мировоззренчески религия наделяет человека высшим трансцендентным смыслом существования: аксиологически — прививает ему ценности общежительского бытия; этически — устанавливает координаты добра и зла; регуляционно — сакрализует в виде традиций оптимальные нормативы функционирования соответствующей культурной общности. Соответственно, для того, чтобы деструктурировать государство, следует выбить из-под него фундамент религии.

Прослеживается корреляция между религиозностью народа и государственной устойчивостью. Являвшаяся в конце XVIII–XIX вв. страной перманентной революции Франция занимала в то же время авангардные в мире позиции в распространении идеологии секуляризма. Она же исторически выступила первым государством, столкнувшимся в Новое время с вызовом длительного репродуктивного упадка52. Будучи в XIX столетии более социально устойчивым организмом, Великобритания сохраняла в тоже время — в отличие от Франции — более акцентированную приверженность традиционным религиозным ценностям.

Россия тогда являлась страной абсолютной народной религиозности. Но уже с начала XX в. именно она стала основным адресатом распространения атеизма. Как же было возможно более чем семидесятилетнее существование государства, выстраиваемого на парадигме атеистического мировоззрения?

Дело в том, что в отличие от силовых государственных институтов религия гораздо более инерционна. Ярким свидетельством такой инерционности может служить Всесоюзная перепись 1937 г. Вопрос о религиозной принадлежности был включен в опросные листы по личной инициативе И.В. Сталина. Полученные результаты оказались настолько ошеломляющими, что опубликовать сводные статистические материалы власти так и не решились. Через два года была проведена повторная переписная акция, уже не содержащая пункта установления принадлежности человека к какойлибо религии. Важный вопрос отсутствовал и во всех последующих переписях, включая перепись 2002 г.

52Миронов Б.Н. История в цифрах. Математика в исторических исследованиях. Л., 1991. C. 132–133; Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Буржуазный век. М., 1996. C. 286; Коул Э. Снижение рождаемости в Европе со времен Французской революции до Второй

мировой войны // Брачность, рождаемость, семья за три века. М., 1979.

196

Глава 2. Феноменология разрушения несиловых факторов российской государственности

Согласно полученной в 1937 г. статистике, большинство из согласившихся заполнить соответствующий пункт анкеты (56,7%) самоидентифицировались в качестве верующих. К ним, очевидно, следует причислить и тех, кто на вопрос о своем отношении к религии вообще отказался давать какой-либо ответ. Таковых от общего числа участвующих в переписи насчитывалось до 20%. Данная группа может быть идентифицирована в качестве скрытых верующих. Отказ от заполнения соответствующего пункта анкет, как и неучастие в переписи вообще, определялись религиозными мотивами. С одной стороны, имел место страх перед преследованием всех тех, кто признается в своей религиозности. С другой стороны, запись в анкете в качестве неверующего означала религиозное отступничество (архетипом в данном случае служил новозаветный сюжет об отречении Петра). С призывами избежать участия в переписной акции обращались к народу религиозные деятели, представляющие различные конфессии. Перепись проводилась в самый канун Рождества (5–6 января), что послужило дополнительным источником усиления экзальтационной напряженности верующей части населения. Таким образом, по меньшей мере 76,7% советских граждан оставались к 1937 г. в числе религиозно идентифицируемых. По всей видимости, их удельный вес был еще выше, т. к. для многих верующих соображения личной безопасности оказались при ответе на соответствующий пункт анкеты все же достаточно весомым обстоятельством53.

Не будет, таким образом, преувеличением утверждать, что победа в Великой Отечественной войне была одержана народом, сохраняющим по преимуществу свою религиозную идентичность. Власти, надо отдать им должное, получив соответствующие статические материалы, смогли эффективно использовать ресурс религиозности народа в общегосударственных целях. Неоинституционализация патриархии явилась прямым следствием такой переоценки54.

Стратегия размывания традиций православной религиозности современной России

Современная Россия, казалось бы, в значительно большей степени религиозно ориентирована, чем советская. Средства массовой информации уже не единожды пропели гимн российскому религиозному возрождению. Однако анализ сложившихся в мировоззренческой сфере трендов позволяет утверждать, что собственно вера подверглась значительной эрозии.

Санкционированный в 1988 г. властями поворот в сторону толерантного отношения к религии использовался в специфических условиях пере-

53Всесоюзная перепись населения 1937: Краткие итоги. М., 1991. C. 106–115; Жиромская В.Б. Религиозность народа в 1937 году // Исторический вестник. 2000. № 5.

54Алексеев В. «Штурм небес» отменяется? М., 1992.

197

Новые технологии борьбы с российской государственностью

строечной деструкции как фактор государственной дезинтеграции. Посредством этого шага наносился очередной, ставший одним из решающих удар по интеграционному потенциалу коммунистической идеологии. Религиозная идентичность — в качестве альтернативы советскому единству. Религия, как одна из традиционных государственнических скреп, будучи выведена за рамки интегрального советского системообразования, парадоксальным образом была использована в качестве одного из детонаторов обвала СССР.

Неслучайно особо активная поддержка с Запада в спектре советского инакомыслия оказывалась направлению церковного диссидентства. В состав правозащитного движения была включена, в частности, деятельность Христианского комитета защиты прав верующих в СССР. Впрочем, создать из православной паствы сколько бы то ни было широкую фронду не удалось. Сказывалась, очевидно, парадигма государственнической ориентации РПЦ. Операция, успешно реализованная применительно к баптистам или пятидесятникам, дала сбой применительно к православным. «Но, — констатировала данную неудачу участница правозащитного движения 1970-х гг., историк-эмигрант Л.М. Алексеева, — среди православной интеллигенции всегда было распространено и усилилось в 80-е годы ироническое, брезгливо-подозрительное отношение к правозащитной деятельности, как и “советскому героизму”, “житейской ярмарке” и даже как к “сатаническому добру”»55.

Не являясь, по самой своей природе, оппозиционной государству силой Церковь была использована в большой геополитической игре вопреки ее же собственным интересам. Но участь «мавра», сделавшего свое дело, общеизвестна. Номинированное религиозное возрождение России оказалось на поверку не более чем симулякром. Согласно социологическим опросам, проводимым Фондом общественного мнения, не менее 26% россиян идентифицируют себя как неверующие. Это не сомневающиеся, а именно те, для кого отрицание существования Бога составляет мировоззренческую аксиому. Причем в столице удельный вес атеистов и вовсе достигает 43%. Еще около 5% российских респондентов на вопрос о своем отношении к религии дать какой бы то ни было ответ затруднились. Представители данной категории населения к верующим, соотносимым с определенной конфессиональной группой, также отнесены быть не могут. Их мировидение, как правило, индивидуально, ввиду чего не подпадает ни под одну из известных религий. Таким образом, уровень религиозности в современной России оказывается даже ниже, чем в атеистическом СССР образца 1937 г. (рис. 81)56.

55Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. Новейший период. М., 1992. C. 189.

56<http://bd. fom.ru/cat/>.

198

Глава 2. Феноменология разрушения несиловых факторов российской государственности

Особо значительно по своему деструктивному потенциалу распространение феномена безверия среди русского населения. Такое государство, в котором государствообразующий народ в широких слоях лишен религиозной веры (при том, что национальные окраины демонстрируют сравнительно высокий уровень религиозности), обречено на распад. Дихотомия безрелигиозный центр — религиозные окраины представляла собой модель дезинтеграции многих мировых цивилизаций. При том, что русские составляют в России 79,8% населения, а народы православного культурного ареала в целом — 86%, отождествляют себя с православием только 59% россиян57.

Рис. 81. Уровень религиозности российского населения

А как выглядит Россия по критерию религиозности на мировом фоне? Среди стран, относящихся к одному христианскому культурному типу, обнаруживается, что Российская Федерация является одним из наименее религиозных государств (рис. 82). В большинстве других христианских стран Запада удельный вес неверующих вместе со скептиками не составляет и четверти всего населения. Только Россия, Нидерланды и Чехия превышают указанное значение58.

57<http://bd. fom.ru/cat/>.

58Мировой альманах фактов. 2008. М., 2008. C. 397–486.

199

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Рис. 82. Удельный вес неверующих и религиозно неопределившихся по странам мира

200