4. Пространство и время в структуре движения

Из сущности изложенной концепции движения вытекает, что оно имеет пространственно-временную структуру. Какие же характеристики бытия отражаются понятиями «пространство» и «время»? Этот вопрос возник еще у античных мыслителей, но непротиворечивой теории прост­ранства и времени нет по сей день; представления о них меняются от эпохи к эпохе. А. Эйнштейн говорил о том, что всякое коренное изме­нение наших представлений о мире предполагает и пересмотр нашего понимания пространства и времени.

В истории философии и в современных взглядах на эту проблему сложились две пары противоположных и в то же время взаимодополняю­щих концепций. Первая пара — субстанциальная и реляционная концеп­ции, которые расходятся друг с другом по вопросу о природе прост­ранства и времени, а также об отношении их к движению.

Субстанциальная концепция рассматривает пространство и время как всеобщие объективные и неизменные формы бытия вещей. В натурфи­лософии И. Ньютона пространство — это неподвижная среда, в которой совершаются перемещения тел, сохраняющих свою массу и инерцию. Это, как и у Демокрита, абсолютная пустота — однородная, проницае­мая, трехмерная. Время — абсолютная длительность, имеющая одинако­вую скорость и одно направление где бы то ни было. Пространство и время превращаются здесь в самостоятельные субстанции, не зависящие от материальных вещей.

Однако еще Р. Декарт, а вслед за ним Б. Спиноза, Д. Локк и не­которые другие материалисты высказывали мысль о том, что пространс­тво и время представляют собой выражение и меру устойчивости (пространство) и изменчивости (время) вещей. И. Кант уже отказывает пространству и времени в объективности и рассматривает их как апри­орные формы чувственного познания. К. Маркс и Ф. Энгельс возвращают этим понятиям материалистический смысл, но только в ХХ в. под влия­нием теории относительности утверждается реляционная концепция пространства и времени.

В соответствии с этой концепцией пространство и время предс­тавляют собой всеобщие формы бытия материи, но в своих конкретных проявлениях они не остаются неизменными, а зависят от свойств взаи­модействующих материальных систем. Так, из теории относительности следует, что характеристики пространства и времени зависят от расп­ределения и перемещения тяготеющих масс; в зависимости от силы тя­готения меняются такие физические свойства, как кривизна пространс­тва и скорость течения времени: чем больше сила тяготения, тем зна­чительнее искривление пространства и тем медленнее течет время.

Более того, с реляционной точки зрения всякая материальная система располагает не только присущими ей пространственными харак­теристиками, но и собственным временем. Для иллюстрации можно пред­ложить такой мысленный эксперимент. Допустим, что движение Земли вокруг Солнца ускорилось в два раза. В результате вдвое ускорилась бы смена времен года. Значит ли это, что продолжительность жизни увеличилась бы в два раза? Нет, потому что время выражает измене­ния, присущие конкретным материальным системам. Есть астрономичес­кое время, выражающее движение небесных тел, и есть биологическое время, выражающее изменчивость организмов. Скорость однородных био­логических процессов тоже неодинакова. У мухи-дрозофилы полный жиз­ненный цикл занимает 90 дней, у крысы — немногим более трех лет, у человека — около 90 лет. Следовательно, «физиологические часы» дро­зофилы идут в 365 раз, а крысы — в 30 раз быстрее, чем у человека. Собственное время живого существа определяется скоростью обмена ве­ществ.

Течение социального времени (времени общества) практически не поддается измерению ходом часов. Оно определяется плотностью собы­тий: один год прошлого века не равен одному году нынешнего века, потому что каждая единица физического времени становится все более насыщенной социальными изменениями.

Сегодня, кроме временных характеристик социальных процессов, в социологический «лексикон» активно вторгаются понятия, отражающие пространственные параметры этих процессов, такие как экономическое пространство, политическое пространство. К примеру, политическое пространство определено не только территориально, но и функциональ­но: влияние власти различно на разных участках территориального пространства и кое-где может быть сведено на нет. Точно так же эко­номическое пространство определяется не границами государства, а устойчивостью хозяйственных связей.

Что же касается индивидуального пространства и времени, то оно определяется не только психологическими, но и социально-культурными факторами. Так, возрастные границы человеческой жизни зависят не только от морфофизиологических факторов, но и от социальных условий жизни, ее эмоционально-психологической комфортности и т. д. Не слу­чайно, что средняя продолжительность жизни населения считается важ­нейшим показателем уровня социального благополучия. Ощущение радос­ти и другие положительные эмоции ускоряют течение индивидуального времени, и, наоборот, страх, томительное ожидание, тревога и иные отрицательные эмоции его замедляют. Умение целесообразно, рацио­нально распоряжаться и рабочим, и свободным временем — одно из дос­тоинств культурного человека. Следовательно, индивидуальное время само по себе течет неравномерно в силу изменчивости условий жизни и собственных состояний субъекта, но эту неравномерность можно также регулировать сознательно: время можно «тянуть», его можно «эконо­мить» и т. п. Эти «житейские» выводы логически вытекают из реляцион­ной концепции времени.

Философские же выводы из этой концепции могут быть сведены к следующему. Пространство и время — понятия, производные от понятия движения. Пространство выражает момент устойчивости в процессах движения. Его сущность выводится из факта структурности и «оформлености» материального бытия. Пространство характеризует структур­ное соотношение, сосуществование, «соседство» материальных образо­ваний друг с другом в процессах внутреннего и внешнего взаимодейс­твия. Пространственная граница делает конечным непосредственное су­ществование предмета и, вместе с тем, обеспечивает его сосущество­вание с другими предметами и бесконечность его опосредствованного бытия. В свою очередь, время выражает изменчивость бытия вещей, их «событийный» характер. Сущность времени выводится из последователь­ной смены одних событий другими. Время характеризует соотношение одних событий с другими, предшествующими или последующими. Это — отношение смены состояний предметов, следования событий друг за другом. Временная граница, подобно пространственной, прекращает су­ществование явления, обеспечивая его продолжение в последующих явлениях, делая его причастным к вечности.

Отсюда следует принцип единства пространства и времени как противоположных структурных характеристик единого процесса движения материи. Пространство и время образуют единый пространственно-вре­менной континуум. Всякое изменение свойств пространства сопряжено с соответствующими изменениями свойств времени и наоборот. С этой точки зрения пространство и время могут определяться одно по отно­шению к другому: пространство — это многообразие мира в определен­ный момент времени, а время — это многообразие мира в определенной точке пространства. Поэтому же пространство может измеряться в еди­ницах времени («до следующей станции два часа пути»), а время — в единицах пространства (такова, например, угловая мера времени на стрелочных часах). Релятивистская концепция дает сегодня наиболее глубокое представление о способе существования материи в форме пространственно-временных отношений.

Другая пара концепций отражает различные точки зрения на отно­шение пространства и времени к процессу развития. Это динамическая и статическая концепции (модели) пространства-времени, тоже имею­щие длительную предысторию в развитии философской мысли. Объективно ли временное разделение событий на прошлое, настоящее и будущее? Как совершается переход от прошлого к будущему? В чем заключается течение времени? Все эти вопросы, сформулированные еще Августином Блаженным, осмысливаются в рамках названных концепций.

У истоков статической концепции пространства-времени стояли древнегреческие философы элейской школы (Парменид, Зенон), которые считали возникновение, становление и исчезновение иллюзиями нашего сознания. Тысячелетие спустя Августин видел во времени форму прояв­ления вечности: настоящее существует в созерцании (и в этом смысле существует только оно), но и прошлое существует — в памяти, и буду­щее — в уповании, в надежде. Прошлое и будущее могут переживаться точно так же, как настоящее. Позднее Декарт, размышляя над природой пространства и времени, рассматривал их как объективные свойства предметов, сведя их определения к протяженности и длительности. Пространственно-временные отношения надолго приобрели вид отношений «короче-длиннее» и «раньше-позже», не имеющих связи со станов­лением и развитием.

Современная трактовка статической модели пространства-време­ни носит более экзотический характер. Она относится к так называемому «миру» Минковского» (по имени немецкого математика Г. Минковского), где пространство и время предстают как единый четырехмерный континуум, в котором множество пространств расположено в различных участках оси времени — в прошлом, настоящем, будущем. В этом мире события всех модусов времени (прошлого, настоящего и будущего) об­ладают одинаково реальным бытием и в этом смысле существуют однов­ременно. Становление и исчезновение объективно не существуют. Так, при движении киноленты прошедшие кадры не исчезают с нее, а еще не появившиеся существуют столь же реально, как и видимые на экране.

В таком мире (если он существует не только в возможности) жизнь каждого из нас была бы навечно вплетена в ткань пространс­тва-времени, в котором все предопределено, где нет свободного действия, где над каждым властвует судьба. Таков «экзистенциальный» вывод из статической концепции пространства-времени. Это разно­видность фатализма — мировоззрения, утверждающего однозначную пре­допределенность всех событий. Есть теологический фатализм, связыва­ющий эту предопределенность с существованием бога. Однако существо­вание бога доказать невозможно, в него можно только верить. Между тем, статическая концепция пространства-времени обосновывает ре­альную возможность существования такого мира, где можно «путешест­вовать» не только по всем осям пространства, но и по оси времени, т. е. из настоящего — не только в будущее, но и в прошлое. Здесь пространство и время одинаково обратимы, асимметрия времени отсутс­твует: оно может двигаться вспять. Но путешествие из прошлого в бу­дущее (и обратно) всегда совершается по одной и той же траектории, ибо в этом мире нет становления, нет развития, здесь ничто не ново.

Противоположная статической динамическая концепция рассматри­вает образование пространства и течение времени как становление. Из нее следует, что статусом реального пространственно-временного бы­тия обладают только события настоящего. События прошлого этим ста­тусом уже не обладают, события будущего — еще не обладают. При этом момент настоящего определяется субъектом — наблюдателем, который выступает в качестве «точки отсчета».

Только настоящее, писал об этом еще в XVII в. Г. Гоббс, имеет бытие в природе, прошлое имеет бытие лишь в памяти, а будущее не имеет никакого бытия. Однако это не совсем так. Прошлое продолжает­ся, «живет» в настоящем в виде «следов»: настоящее порождается прошлым, является его следствием. Будущее, в свою очередь, «предс­тавлено» в настоящем в виде предпосылок и тенденций, как возмож­ность.

В этом свете темпоральный смысл развития предстает как переход от прошлого к будущему, о чем догадывался еще Гераклит. А основной проблемой динамической концепции пространства-времени выступает проблема асимметрии времени — «стрелы времени», направленной от прошлого к будущему. Чем объясняется однонаправленность времени? Возможно ли убедительное обоснование «стрелы времени»?

Переживание времени трагично, потому что оно сопряжено с соз­нанием неизбежности наступления смерти. В этом переживании время предстает как форма перехода бытия в небытие. Настоящее каждое мгновение стремится в прошлое, оно неуловимо, оно — точка постоянно исчезающая. Будущее мгновенно переходит через эту точку в прошлое. Все сущее стремится в небытие, и, с этой точки зрения, гераклитовский огонь, всепожирающий, отрицающий бытие, представляет собой образ времени. На этом свойстве времени фиксирует внимание экзистен­циалистская философия. Для М. Хайдеггера глубочайшая суть челове­ческого бытия — его отношение к небытию, к смерти, его конечность, временность.

Все это так. Однако время, говорит американский философ-экзис­тенциалист П. Тиллих, не только отчаяние, но и надежда, тайна: оно непостижимым образом все поглощает и столь же непостижимо все со­держит и представляет вечность, питая человеческие надежды. Английский философ-неогегельянец Д. Коллингвуд подчеркивает еще более определенно: временность и вечность необходимы друг для друга.

Динамическая концепция времени, представленная в ХХ в. такими именами, как А. Бергсон, О. Шпенглер, П. Тейяр де Шарден, В. И. Ве­рнадский, утверждает, что время есть непрерывный процесс становле­ния, творчества нового, локализованного в определенных пространс­твенных границах и постоянно преодолевающего эти границы. Настоящее есть не только реализация одних возможностей, неизбежно уходящая в прошлое, но и порождение духовных возможностей, реализуемых в новом настоящем. По Бергсону, переход к будущему — это поток становления, переживаемый субъектом. Интуитивное проникновение в будущее есть предвидение, которое представляет собой начало действия, направлен­ного на созидание, на творчество нового. У Вернадского время — это проявление мирового творческого процесса.

На динамической концепции пространства и времени в значитель­ной мере основывается принцип универсального эволюционизма в пони­мании мира. Суть его состоит в том, что все процессы во Вселенной идут в направлении восходящего, прогрессивного развития, и, следо­вательно, способом бытия материи является развитие. Универсальный эволюционизм стал парадигмой современной науки, что достаточно ярко выражено в новейших идеях синергетики — науки о самоорганизующихся системах, где существование выступает как непрерывное возникнове­ние, становление (И. Р.Пригожин).

Между тем, существуют и иные представления об эволюции Вселен­ной, опирающиеся на синтез статической и динамической концепций пространства и времени. Согласно этим представлениям течение време­ни имеет два фундаментальных определения: необратимость и ритмич­ность. Следовательно, эволюция включает в себя не только становле­ние нового, но и периодическое повторение пройденного.

Космологическим обоснованием такого взгляда на эволюцию высту­пает модель «пульсирующей», или «осциллирующей» Вселенной. Эта мо­дель представляет первоначальное состояние Вселенной либо как физи­ческий вакуум (что-то вроде «абсолютного ничто»), либо как «сингу­лярность», т. е. точечное материальное образование с бесконечным гравитационным потенциалом, не имеющее пространственно-временных параметров. В результате взрыва этой «точки» около 20 млрд. лет на­зад возникла наша Вселенная (а, возможно, не только она, а бесчис­ленное множество вселенных, не взаимодействующих друг с другом), которая в первые мгновения своей истории представляла собой много­мерное пространственно-временное образование (10 – 11 измерений); в дальнейшем она расширялась в трех пространственных измерениях (в остальных измерениях произошло сжатие) и постепенно приобрела сов­ременную звездно-галактическую структуру.

Однако первоначальный взрыв — это не единичный «акт творения». Достигнув некоторой критической плотности вещества и соответствую­щих ей максимальных размеров, Вселенная будет сжиматься, коллапсировать до первоначального состояния. Отсюда взгляд на эволюцию Все­ленной как бесконечную «пульсацию», т. е. ритмичную смену расширений и сжатий. Но это значит, что пространственно-временные характерис­тики процессов, протекающих во Вселенной, меняются в зависимости от фазы цикла, которую она проходит. В частности, с переходом от рас­ширения к сжатию направление времени меняется на противоположное. К тому же, возможно, эти направления времени (от прошлого к будущему и от будущего к прошлому) пространственно локализованы в границах определенных материальных объектов.

В свете этой космологической гипотезы (которая убедительно подтверждается современной астрофизикой) статическая и динамическая концепции пространства-времени представляются взаимодополнительными. В зависимости от того, какая из них займет более прочное по­ложение в мировоззрении индивида, его жизненной доминантой станет либо покорность судьбе, либо творческое дерзание. Во всяком случае, надо всегда помнить, что в реальном бытии индивида многое действи­тельно предопределено (божественным ли промыслом, наследствен­ностью, социальной средой — об этом судят по-разному), но все-таки не фатально, ибо все определяется сознательным выбором, творческой энергией и другими качествами субъекта.

5. социальное пространство и время как «ансамбль» пространственно-временных форм человеческой деятельности

Философские категории «пространство» и «время» отражают наиболее фундаментальные характеристики социальной формы движения материи. Человеческая деятельность как основа данной формы движения предстает через призму этих характеристик как взаимосвязанное многообразие — «ансамбль» пространственно-временных форм. В своей совокупности они составляют социальное пространство и время.

Основными компонентами социального пространства и времени являются:

1. физическое пространство и время;

2. биологическое пространство и время;

3. психологическое пространство и время;

4. личностное пространство и время;

5. экономическое пространство и время;

6. политическое пространство и время;

7. культурное пространство и время;

8. историческое пространство и время;

9. духовное пространство и время.

Эти девять основных пространственно-временных форм находятся между собой в тесном взаимодействии, порождая совокупность производных, но не менее значимых феноменов социального пространства и времени.

Физическое пространство и время. Человек является неотъемлемой частью природы. Сфера распространения человека на земном шаре называется ойкумена. Эта именно та область физического пространства, которая освоена человеком. При этом человечество, увеличиваясь в численности, постоянно стремится расширить пределы своей ойкумены, научиться жить в полярных областях, в Антарктиде, в Мировом океане, выйти в околоземное космическое пространство, а в перспективе заселить планеты Солнечной системы. Это обстоятельство позволило В. И. Вернадскому говорить о начале нового этапа в геологической истории планеты Земля — этапа ноосферы (от греческого «нус» — разум).

Жизнь человеческих обществ протекает в физическом времени. В основе физического времени лежат восприятия и представления многих поколений о природной циклической изменчивости. Небесные траектории Солнца, Луны, звезды Сириус — основа древних календарей.

Время издревле ощущалось человеком как одна из могучих мировых сил. Порядок изменений, который всему полагает свой конец, во все времена представлял одну из самых трудных загадок для человеческой мысли. Переживание смерти, выразившееся прежде всего в погребальных обрядах, есть не что иное как переживание временности существования, и это переживание, безусловно, одно из самых древнейших человеческих переживаний.

Уже во времена архаики человек научился составлять свои протокалендари. Счет времени в них был сакральным, ибо обозначал не просто смену дней и ночей, времен года, но указывал на тот вид деятельности, который следовало вести, чтобы пребывать со временем в гармонии. Для древнего человека существовало одно подлинное время — «время оно», по выражению М. Элиаде, — физическое время, время сновидений, в какое он должен был снова и снова возвращаться, чтобы не потерять себя в невыносимом порядке изменений мира, в каком он жил. Это было «монолитное сознание», сознание родовое, в коем не было места тому, что сейчас называется личностью, и это сознание не училось, не развивалось, но лишь предписывало и разрешало. Это обусловило такую отличительную особенность мифологического представления о физическом времени как цикличность.

В научном преломлении физическое время понимается в рамках двух основных концепций ― субстанциональной и реляционной. Согласно субстанциональной концепции И. Ньютона, физическое время является объективным, равномерным и прямолинейным. Человек измеряет так понимаемое физическое время с помощью часов. С точки зрения реляционной концепции Г. Лейбница, которую в XX веке развил А. Эйнштейн, физическое время предстает как атрибут движения материальных тел. В рамках реляционной концепции физическое время, таким образом, понимается как система разнообразных космических природных ритмов и циклов, которые оказывают свое влияние на человека.

Биологическое пространство и время. Нормальная жизнедеятельность человека осуществляется при определенных условиях: наличие пресной воды, благоприятного климата, наличие ресурсов и пр. В некоторых областях человеческой ойкумены эти условия присутствуют в полном объеме, в иных — в недостаточном. Например, в России, где две трети территории находятся в зоне вечной мерзлоты, человеку приходится жить, преодолевая влияние неблагоприятных природных факторов, затрачивая на воспроизводство биологического пространства гораздо больше времени и энергии. Это обстоятельство определяет специфику экономической, политической и духовной организации нашей страны.

Подобно тому, как животные обустраивают место постоянного обитания (птица вьёт гнёздо, лисица роет нору, медведь устраивает берлогу и пр.), человек также стремится построить свой дом. Дом как обустроенное человеком место постоянного проживания является в первую очередь защитой от неблагоприятных воздействий окружающей среды — от холода, осадков, от других животных и, конечно, от другого человека, с которым человек как субъект природы втянут во внутривидовую борьбу за существование. Дом удовлетворяет две фундаментальные биологические потребности: потребность в безопасности, и потребность в продолжении человеческого рода.

Также для осуществления нормальной жизнедеятельности человеку необходимо наличие свободного биологического пространства вокруг него. Человек стремится к незанятому пространству. Это, например, можно наблюдать в автобусе или электричке — люди рассаживаются по местам, где никто больше не сидит. В толпе же происходит обратный эффект: биологическое пространство нарушается, и человек, ощущая себя как часть большого живого организма, испытывает эйфорию освобождения от «груза» индивидуального опыта борьбы за безопасность и воспроизводство.

Каждый человек, как любое живое существо, имеет свои биологические часы. Кто-то склонен просыпаться раньше («жаворонок»), кто-то позже («сова»), но существует общая характеристика биологического времени человека — есть время более благоприятное для активной деятельности и менее: с 8.00 до 12.00 — подъем; с 12.00 до 16.00 — упадок; с 16.00 до 2.00 — подъем; с 2.00 до 8.00 — упадок.

Как и всё во Вселенной человеческая жизнь имеет свой предел. Средний биологический возраст человека составляет около 70 – 80 лет. Человек никогда не знает точной даты своей смерти. Осмысление конечности и временности своего биологического существования определяет вечный поиск человеком бессмертия. В биологическом смысле человек обретает бессмертие в своих детях, в социальном — в доброй памяти людей, в духовном — в вечной жизни, понятой либо в религиозной, либо в светской интерпретации. Можно утверждать, что только осознание смерти заставляет человека прожить настоящую полнокровную человеческую жизнь.

Психологическое пространство и время. Человек привыкает к месту, где протекает основная часть его жизни и деятельности, «врастает» в него корнями. Это снова дом человека, но дом, понятый уже не с биологической точки зрения, как безопасное место, но место, где происходит строительство внутреннего мира человека. С этой точки зрения это родной дом человека, его родной двор, его малая родина. Знакомый с детства ландшафт, привычный вид из окна конституирует пространство внутреннего мира. Уезжая и вновь возвращаясь на родину, человек испытывает разнообразные положительные чувства и эмоции — ностальгию («комок в горле»), радость долгожданной встречи и т. д.

Человек «врастает» в мир и мир «врастает» в человека. Изменения с привычными и близкими вещами и людьми очень больно психологически воспринимаются человеком. Человек принимает эти изменения, что называется, «близко к сердцу». Так, А. Чехов в пьесе «Вишнёвый сад» через художественный образ вырубки старинных деревьев раскрывает кризис человеческой души, её нравственного содержания, связанный с коренными изменениями общественно-исторических реалий.

К свойствам психологического времени относится и то, что человек склонен вытеснять неприятные события, которые с ним происходят, тяжелые ситуации и проблемы, с которыми сталкивается, помнить только хорошее. В силу данного обстоятельства прошлое человеку всегда представляется более лучшим, чем настоящее. Однако неприятные события необходимо помнить и осмыслять. Если их не осмыслять, то они скорее всего будут повторяться вновь и вновь, разыгрываясь уже в других лицах и при других условиях. Об этом хорошо сказал Ричард Бах: «Каждая проблема есть дар. Мы сами создаем себе проблемы, потому что эти дары нужны нам».

Психологическое восприятие человеком времени напрямую зависит от характера осуществляемой деятельности. Связь времени и деятельности выражена С. Л. Рубинштейном в законе запол­ненного временного отрезка — «чем более заполненным и, значит, расчлененным на маленькие интервалы является отрезок времени, тем более длительным он представ­ляется». Механизм этой зависимости ярко раскрыт, например, на страни­цах романа Томаса Манна «Волшебная гора». Писатель отметил парадокс времени: когда ничем не занят, то время тянется очень медленно, но когда оглядываешься на­зад, то оказывается, что месяц, или даже год пролетели незаметно. И наоборот, когда включаешься в какую-либо деятельность, то все меняется, — время утекает с неумо­лимой быстротой, и ничего не успеваешь, но, оглядываясь назад, видишь, как мед­ленно прошла эта неделя или даже день.

На­полненность времени как насыщенность деятельности переживается индивидом субъективно, как «наполненность души». И наоборот, тоска есть «пустота души», проистекающая из пустоты времени деятельности. Эта тоска открывает пустоту бы­тия и, как следствие, «духовную жажду» (А. С. Пушкин). Отрыв человека от личностно-деятельностных основ подрывает как диалоги­ческую, так и смысловую основу существования.

Говоря о развитии личности, Л. Сэв отмечает, что «базис развитой личности, такой, какой она становится к концу детства, в момент ее перехода к зрелому воз­расту и в самом зрелом возрасте, неизбежно является структурой деятельности». Вспомним, что именно в деятельности происходит становление харак­тера согласно И. Канту: «Здесь главное не то, что делает из человека природа, а то, что он сам делает из себя; ибо первое относится к темпераменту (причем субъект большей частью бывает пассивным) и только второе свидетельствует о том, что у него есть характер». При этом рассмотрение в качестве базиса личности струк­туры деятельности предполагает включение понятия времени. Л. Сэв пишет: «Рас­сматривать базис личности как структуру деятельности — значит неизбежно рассмат­ривать его как структуру, субстанцией которой является время; то есть как времен­ную структуру, ибо только временная структура может соответствовать внутренней логике деятельности индивида, его воспроизводства и его развития». Использование времени есть, по Сэву, «фундаментальная и в определенном смысле всегда известная реальность», и эта реальность, реальность деятельности, формирует и создает лич­ность как таковую. При этом Сэв замечает, что «использование времени — базис личности — является системой временных отношений между двумя большими кате­гориями деятельности, т. е., главным образом, конкретной личной деятельности и аб­страктной социальной деятельности». Также Сэв говорит о том, что существует на­пряженность между «желательным использованием времени и реальным использо­ванием времени», и что анализ противоречий между ними может показать «саму сущность отдельной личности».

Н. Н. Трубников в своей работе «Время че­ловеческого бытия» пишет, что «формы осуществления жизни и деятельности оказываются той эмпирической почвой, на которой обнаруживает себя цельность человеческой деятельности». Трубников также подчеркивает, что «про­блема времени в общемировоззренческом ее определении есть не только проблема реальности как таковой. В самой непосредственной мере она есть и проблема реали­зации. А если говорить о времени людей, т. е. социально-историческом времени, то это еще проблема человеческого осуществления времени, человеческой его реализа­ции, ибо формами этой реализации определяются формы временной реальности, их качеством — качество самой реальности». Трубников отмечает, что раз получено представление о зависимости времени от человека и его деятельности, то следующая задача заключается в том, «чтобы так овладеть самими собой, своей соб­ственной деятельностью, ее формами, средствами и результатами, задать такие формы движения тому «телу отсчета», каким являемся мы сами, чтобы характери­стики движения этого «тела», в том числе и время отвечали не только естественной человеческой сущности, какой мы реально обладаем, и какой эти характеристики от­вечают, так сказать, по определению, но и той идее человека, образ которой мы но­сим в наших сердцах, чтобы, таким образом, время нашего бытия действительно принадлежало нам, как сейчас мы, еще не научившиеся принадлежать самим себе, принадлежим времени». В конечном счете, делает вывод Трубников, «люди живут именно в том времени, какое они реально осуществляют в своей прак­тической деятельности. Другого времени им не дано. Дано же только то, что они отваживаются взять. Не больше. Но и не меньше».

Личностное пространство и время. Осваивая внешнюю природу, обустраивая свой внутренний мир, человек совершенствует своё сознание, а значит совершенствует себя как человека. Ещё К. Маркс отметил в работе «Капитал»: «Воздействуя… на внешнюю природу и изменяя ее, он [человек] в то же время изменяет свою собственную природу… Человек не только изменяет форму того, что дано природой, он осуществляет в то же время и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю».

Таким образом, человек стремится понять самого себя, найти своё личностное место в мире, осознать смысл своего существования. Данное стремление заставляет человека действовать, ответственно творить индивидуальную и общественную жизнь, творить — в пределе — человеческую историю.

Таким образом, человеческое действие не только изменяет внешний и внутренний мир человека, но и меняет сознание человека, и, прежде всего, его мировоззрение.

Содержание мировоззрения составляют «последние вопросы», взгляды человека на наиболее «общие» понятия — любовь, время, пространство, война, мир, жизнь, смерть, общество и т. д. У каждого человека свой расклад этих взглядов, ценностей. Этот расклад создается в результате неповторимого жизненного опыта, который состоит событий в достаточной мере значительных. Значительные события отличаются от незначительных или менее значительных тем, что они приводят к переживанию какой-то ценности, иными словами, актуализируют эту ценность, меняют ее статус в мировоззрении человека. В целом, мировоззрение открывается как изменчивая, пульсирующая субстанция.

Человек приобретает жизненный опыт в результате своей деятельности. Каждое действие человека обладает, таким образом, обратной связью с мировоззрением, и поэтому оно корректирует цели, трансформирует мотивы, потребности, ценности и идеалы. Изменение таковых в результате деятельности есть личностное изменение. Из личностных изменений складывается личностная самореализация человека. Личностный «фундамент» мировоззрения закладывается в ранние годы. В детстве и юности человека мировоззрение наиболее гибкое и живое. Человек более зрелый обладает более устойчивой картиной мира, и его все меньше и меньше можно чем-нибудь удивить. В этом смысле можно вспомнить евангельский завет: «Будьте как дети».

В этом смысле, личности осуществляющие творческую деятельность замедляют ход времени, ибо они способны в любом возрасте к глубокой мировоззренческой перестройке. Почему и говорят, что писатель, актер, или художник это в некоторой степени ребенок, который так до конца и не разучился удивляться. Обогащение мировоззрения творческих людей происходит гораздо чаще, чем у обычных людей, более того, можно сказать, что в этом и заключается творческая сущность их профессии —производить личностное изменение, расширять мировоззрение у себя и у других, делая мир каждый раз новым, еще только требующим того, чтобы мы его увидели и определили к нему свое отношение. Как у Г. Маркеса — «мир был таким новым, что у некоторых вещей еще не было названия и поэтому приходилось показывать на них пальцем».

Личностное время также есть совокупность событий, которая является объектом осмысления со стороны индивида. События, образующие личностное время, есть значимые для индивида события. Значимость эта создается в свете осуществления индивидом так называемого идеального «жизненного проекта», по выражению Х. Ортега-и-Гассета. Осознание этого «проекта», или, смысла жизни, открывается человеку, по В. Франклу, через переживание ценностей, страдание и подвиг.

Совокупность значимых для индивида событий стремится к внутренней целостности и согласованности, она стремится к связи, которая тем крепче осознаваема, чем ближе индивид продвинулся по пути осуществления своего предназначения. Таким образом, личностное время это стремящаяся к целостности структура ценностно значимых событий в свете осуществляемого человеком своего предназначения в мире.

Личностное время обладает двумя основными функциями:

• интерпретирующая функция: человек интерпретирует события своей жизни, жизни других или вымышленных других (литературных героев, например) на предмет выявления связи этих событий с мировоззренческими ценностными идеями, делает выводы, которые обогащают его индивидуальную картину мира;

• формирующая функция: человек формирует события своей жизни или жизни других, реальных или вымышленных, таким образом, чтобы они, во-первых, приводили к согласию с индивидуальным мировоззрением, а во-вторых, в пределе вели к осуществлению предназначения человека (и других) в мире.

Экономическое пространство и время. Экономическое пространство и время складывается из деятельности человека в сфере производства, обмена и распределения. Свое собственное место в мире человек, прежде всего, осмысляет через призму имущественных отношений, т. е. через категорию собственности.

Степень развитости экономического пространства определяет благосостояние проживающего в этом пространстве населения. Инфраструктуру экономического пространства составляют автомобильные и железные дороги, рынки, электростанции, линии электропередач, строения и т. д. В ситуации экономического кризиса возникает необходимость переструктурировать и перевооружить экономическое пространство.

Время с экономической точки зрения начинает осознаваться в эпоху Возрождения и в Новое время, в связи с утверждением капиталистического способа производства. Л. М. Баткин в своей работе «Итальянское Возрождение: проблемы и люди» приводит весьма показательное высказывание купца Джанноццо из трактата «О семье» Леона Баттиста Альберти (1404 – 1472 гг.) о ценности времени: «Есть три вещи, которые человек может назвать принадлежащими себе; они дарованы природой со дня рождения и до последнего дня никогда не разлучаются с тобой…» Во-первых, это душа, ибо «хочет фортуна или не хочет, но душа остается внутри нас». Во-вторых, это «инструмент души», тело: «Оба они, душа и тело — наши». «А что же за третья [вещь]?» — спрашивает Лионардо, юный собеседник Джанноццо. «Э! Вещь драгоценнейшая! Она в большей мере [принадлежит] мне, чем эти руки и глаза». «Никоим образом, она не может не быть твоей, если только ты желаешь, чтобы она была твоей»; это «время, мой Лионардо, время, дети мои». Джанноццо говорит также, что время подобно воде в Арно; она вся твоя, если ты хочешь омыться в ней: «Если кто… использует время в учении, размышлении и в занятиях достохвальными вещами, тот делает время своим; а кто упускает час за часом в безделье, без всякого благородного занятия, тот, конечно, его теряет». Баткин, комментируя эти слова, замечает, что «время для Альберти, по существу, тождественно культуре, оно не пустая длительность, а действование, «essercizio», бытие культуры. Владеть временем — значит окультуриваться, в нем совершенствоваться в «достохвальных вещах», учиться и мыслить. Это такой природный дар, который приходится, дабы он действительно оставался «в нас», удерживать в себе постоянным усилием и свершением».

Вместе с тем, возрастание ценности времени в экономическом смысле обусловило возникновение рационального представления о времени, теперь в рамках научного мировоззрения, основной особенностью которого явилась абстрактность. С. Балабай пишет, что в культуре Возрождения осуществляется пересмотр учения Аристотеля о времени как мере движения, и на смену личностно окрашенным представлениям приходят идеи абстрактного времени, связанные с трансформацией всего строя средневековой культуры. При этом, как отмечает А. Н. Лой, что время начинает пониматься как никем свыше не направляемый, равнодушный к добру и злу внеморальный природно–естественный процесс. Такое понимание времени углубляется, прежде всего, распространением и совершенствованием часовых механизмов, явившихся средством измерения времени. Течение времени становится «наглядным, овеществленным, в широком общественном сознании оно сливается с образом часов, часового механизма». При этом также отмечается, что превращение часов в символ европейской цивилизации и приложение их шкалы к природе стало возможным в Новое время, в связи с изменением в понимании природы. «Время отделилось от природы, общества и человека и стало только умозрительной категорией. Оно больше ни в какой степени не относится к внутреннему миру человека, не обладает ценностью. Рационалистическая традиция привела к превращению длительности из переживаемой в мыслительную». По этому поводу Н. Н. Трубников замечает, что механическое измерение времени отделило для европейцев время от реальности, что оно «поставило на смену реальной связи событий, их собственным ритмам, их собственной последовательности и длительности ритм часового маятника, на смену неотвлеченной мере измеримого — отвлеченную меру механического измерения, в сущности, — абстракцию временной длительности, в составе которой связь времени могла быть выражена только в виде простой последовательности во всем равных друг другу и друг другу безразличных, не столько связанных между собой, вытекающих одна из другой, сколько рядоположенных единиц отвлеченной длительности — часов и минут».

При этом особенностью восприятия времени субъектами экономических отношений является то, что просчитывается только ближайшее будущее, а планирование на перспективу оказывается присущим только политической сфере общественного сознания. Ближайшее будущее само по себе является капиталом. Первый философ Фалес обогатился, как известно, на урожае оливок, вовремя скупив плантации оливковых деревьев. На биржах курсы акций зависят от тех событий, которые происходят. Тот, кто просчитывает перспективы ближайшего будущего, тот оказывается, в конечном счете, в выигрыше.

Политическое пространство и время. Люди, объединенные в различные общества, пребывают в постоянной внутривидовой борьбе между собой за контроль над жизненно важным пространством. Пространство в политике — это источник энергии для жизни. Энергии же распределены неравномерно. К тому же человек склонен к тому, чтобы повышать свой уровень потребления энергии. Для ведения этой борьбы за энергию, в целях защиты и нападения, люди создают государственные организации с бюрократией, армией, полицией и пр.

Война это апофеоз борьбы за энергию, за ресурсы, за политическое пространство. Целью военных государственных машин является уничтожение или частичное выведение из строя жизненно важных объектов на территории государства-соперника. Таковыми являются объекты инфраструктуры экономического пространства — дороги, электростанции, административные здания и пр.

Если задача уничтожения соперничающей политической структуры решена — вражеская армия частью уничтожена, частью разогнана, уничтожены административные центры противника, наступает фаза взятия победившим государством политического пространства побежденной страны под свой контроль. Самым распространённым способом управления побежденным государством является практика создания колониальной администрации, которая полностью проводит волю победившей стороны в жизнь. Это является наиболее сложным. Современная история показывает, что армия может победить армию, полицейские силы, внутренние войска могут держать под контролем отдельные «узловые» объекты, но победить народ, взявший в руки оружие, невозможно. Такое внешнее управление имеет свои границы. Наступает момент, когда мощная вспышка национального самосознания приводит к обострению общественно-политической борьбы и к власти приходят люди, которые начинают строить новое государство, отвечающее национальным интересам.

Сила государственной машины заключается в том числе в наличии определенной стратегии, которая в сущности есть политическое распределение времени. Государство должно отстаивать на геополитической арене образ жизни, принятый в данном обществе. Если государство транслирует во внешнее мировое пространство свой сюжет существования, тогда оно самостоятельно определяет свое собственное развитие. Если есть общенациональная идея, тогда государственная стратегия как форма организации политического времени выступает способом воплощения этой идеи в материальной действительности.

К формированию верной государственной стратегии и тактики способна теоретически образованная, универсально мыслящая и патриотически ориентированная политическая элита, любящая свой народ, разделяющая фундаментальные ценности своего общества.

При наличии целостного политического времени общество знает, где оно находится в настоящий момент истории, откуда и куда оно идет. Если организовано прошлое, будущее, тогда и настоящее время понимается, исходя из общенациональной стратегии развития. Если таковой нет, тогда нет и прибора, который позволял бы нам увидеть то, что происходит в настоящем. Прошлое рыхло, будущее неопределено. Потеряв политическую, а, следовательно, историческую перспективу, общество вступает в затяжной период депрессии, уровень смертности в таком обществе превышает уровень рождаемости и пр.

Выход заключается в том, что общество в лице своей элиты осознает рано или поздно свою историческую перспективу, осознает свое место в жестком политическом пространстве и времени всего мира и начнёт организовывать и распределять политическое время.

Культурное пространство и время. Культура это совокупность представлений некоей национальной целостности о себе, своем месте в мире, о самом мире и времени своего существования, о жизни, смерти, войне, любви и пр., плюс реализацию этих представлений в конкретных артефактах — орудиях труда, оружии, предметах быта, дворцах, храмах и пр. При этом особая роль отводится языку — феномену, который обеспечивает перевод представлений в артефакты, и наоборот.

Культура это организованный общественный ритм. Именно этот ритм повседневной жизнедеятельности не дает рассыпаться коллективному целому. Но если в традиционной культуре сплочение идет за счёт коллективного «ритма», то в современной многое скрепляется и за счет «мелодии» личностного времени. Подобно сердцу в человеческом организме у каждой культуры есть нечто, что является ее первым и главным ритмообразующим элементом, или прафеноменом, по выражению О. Шпенглера. Если ядро перестает существовать, если место абсолютных, неизменных ценностей занимает нечто относительное, тогда культура рушится, общество распадается, общее время перестает существовать.

Вместе с тем, каждая культура не является статичной системой — она развивается, а, следовательно, имеет своё особое пространство и время. Можно сказать, что «за бортом» истории оказывается та культура, которая уже окончательно «ответила» в своих пространственно-временных границах на фундаментальные мировоззренческие вопросы, которая уже не ищет, но обрела. И наоборот, та культура жизнеспособна, народ которой все еще развивает свои мировоззренческие представления, охвачен беспокойством по поводу смысла своего существования, не обрел, но ищет. Будучи представлены наглядным образом в некоей виртуальной реальности, эти фундаментальные мировоззренческие вопросы являются теми ориентирами-маяками, в пространстве между которыми развертывается топография судьбы отдельной культуры, её уникальный исторический маршрут.

При этом нельзя думать, что этот поиск культурой своего исторического предназначения происходит только сознательно. На обыденном уровне он происходит бессознательно, не вполне логично, в обычной повседневности дел, в «шепоте миллионов», по выражению А. Ахиезера, в повсеместном и постоянном выборе вещей, идеалов, слов каждым конкретным индивидом. Сознательно «озвучен» этот поиск только на вершине айсберга — в лице относительно немногочисленной группы писателей, поэтов, философов, артистов, ученых, журналистов и пр. Отсюда роль философа, который непосредственно ответственен за ясную постановку проблем в культуре и озвученный поиск их решения, существенно велика. Особенно возрастает эта роль во время, когда внешние и внутренние факторы побуждают к изменениям.

Общее восприятие пространства и времени носителями культуры, складывается веками совместной жизнедеятельности, взаимодействия между собой, а также с природой, с географической ойкуменой, т. е. с конкретным пространственным ареалом обитания и его геологическими, климатическими и иными условиями. Культурное время есть «спрессованная» история данной культуры, манифестируемая каждый раз обычаями, традициями и обрядами.

Любой праздник с этой точки зрения есть воспроизводство культурой своей памяти, своих начал и истоков. Это восстановление изначальных, истинных условий, благодаря которым культурное время только и может длиться. Поэтому у каждой культуры, современной или примитивной, есть, прежде всего, праздник ее дня рождения, когда празднуется начало ее существования, начало ее культурного времени в том числе. Это переживание начала в праздничном настоящем есть переживание и целостный охват культурой своей историчности, неповторимый выход в вечность, который только и продолжает жизнь культуры.

Иначе говоря, культурное время тесно связано с вечностью. По словам Борхеса, «без вечности, без этого сокровенного и хрупкого зеркала, в котором отражается то, что прошло через души людей, всеобщая история – утраченное время, в котором утрачена и наша личная история, и все это превращает жизнь в какую-то странную химеру».

Время и вечность взаимообусловлены, ибо время нуждается в абсолютном, а абсолютное, вечное нуждается во времени. Проблема утраты постоянных, абсолютных ценностей в современном обществе, проблема развития и воспроизводства современной цивилизации в целом — это проблема поддержания в том числе общечеловеческого культурного времени.

Данная задача требует сплочения усилий всех стран по сохранению культурного наследия. Разрушение храмов, библиотек, музеев, некрополей, кладбищ — это разрушение механизмов воспроизводства человеческого в человеке, разрушение человека как такового. Без этих культурных «машин» человек не развивается в человека. Поэтому особую важность приобретает поиск различных форм продуктивного диалога между разными культурами.

Историческое пространство и время. Продуктивный диалог между различными культурами может быть организован только в том случае, если будет определена единая «платформа», которая объединяет все культуры. Такой единой «платформой» является историческое пространство и время. Подобно тому, как человек проходит социализацию в обществе и определяет своё предназначение в этом обществе, так и каждая культура «включается» в общеисторический процесс, чтобы понять своё своеобразие, чтобы определить свою идентичность.

Только в период «осевого времени», по К. Ясперсу, начинают закладываться неколлективные, личностные основы существования, начинает возникать сознание в каждом отдельном индивиде. Именно античная Греция рисует нам картину закладки основ теоретического мышления. Именно в греческой мысли совершается переход от образов к понятиям, в том числе, и к понятию времени.

Однако античность не знает еще течения времени, по выражению О. Шпенглера, поскольку она полностью поглощена настоящим, налично данным, телесно представимым и зримым. Ясность и чистота формы, пластичность, гармония и совершенство, непосредственность жизнеощущения, равнодушие к становлению и разрушению форм, к стремительному бегу времени — все это «завязывается» на внимании грека к моменту настоящего времени. При этом, Н. Н. Трубников отмечает: «Если древние греки обращают внимание прежде всего на «момент», то это еще ни в коей мере не означает, что они равнодушны к процессу времени. Скорее, напротив, они по-иному внимательны и чутки к нему, хотя, возможно, и не так, как внимательны к времени мы сейчас…Греки любят и ценят свое настоящее время, ибо всякое другое время не есть настоящее в прямом и собственном смысле этого слова. И они любят и ценят свое настоящее не как некоторое отвлеченное условие жизни, но как саму эту — здесь и теперь — жизнь. Не как отвлеченное космическое начало, но как простор своего бытия, своей жизни, за пределами которой, «в царстве теней», их не ожидает ничего отрадного». Греческое представление об историческом времени — это время, которое деградирует, по Гесиоду, от прошлого «золотого века» человечества, через «серебряный» и «медный» века к веку «железному».

Развитые представления о текучем времени формируются в авраамической монотеистической религиозной традиции — и, в первую очередь, в культуре Древнего Израиля. В синтезе с зачатками научного мировоззрения, которые возникают в рамках культуры Древней Греции, это подготавливает почву для более сложного рефлексивного построения знания о линейном времени в рамках христианского религиозного мировоззрения, которое одним из первых сформулировал и обосновал Августин Аврелий.

Развертывая свои аргументы, Августин утверждает, что неправильно говорить о существовании трех времен, а именно — прошлого, настоящего и будущего, а правильней было бы говорить, что «есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего — его непосредственное созерцание; настоящее будущего — его ожидание». Тем самым Августин делает очень важный ход, закрепляя за душой способность вмещения времени, о чем еще раньше говорил и Аристотель. Однако вместе с тем следует отметить, что Августин в существенной мере развивает Аристотеля, потому что находит в душе способность преодоления времени при помощи своей устремленности к Богу, к вечности. И не в движении тел, будь то космических или земных, измеряется время по Августину, но в душе: «В тебе, душа моя, измеряю я время. Избавь меня от бурных возражений в сумятице своих впечатлений. В тебе, говорю я, измеряю я время. Впечатление от проходящего мимо остается в тебе, и его-то, сейчас существующее, я измеряю, а не то, что прошло и его оставило. Вот его я измеряю, измеряя время. Вот где, следовательно, время или же времени я не измеряю». Если человек измеряет время в своей душе, полагает меру времени, то, следовательно, время зависит от человека, от его внимания, разума и конкретных действий. Августин приводит пример с пением знакомой песни: «Я собираюсь пропеть знакомую песню; пока я не начал, ожидание моей устремлено на нее в целом; когда я начну, то по мере того, как это ожидание обрывается и уходит в прошлое, туда устремляется и память моя…Внимание же мое сосредоточено на настоящем, через которое переправляется будущее, чтобы стать прошлым. Чем дальше и дальше движется действие, тем короче становится ожидание и длительнее воспоминание, пока, наконец, ожидание не исчезнет вовсе: действие закончено; оно теперь в памяти».

Августин замечает также, что то, что происходит с целой песней, то происходит и с каждой ее частицей и с каждым слогом, и более того: «то же происходит и с длительным действием, частицей которого является, может быть, эта песня; то же и со всей человеческой жизнью, которая складывается, как из частей, из человеческих действий; то же со всеми веками, прожитыми «сынами человеческими», которые складываются, как из частей, из всех человеческих жизней».

В этом высказывании заложена мысль, согласно которой человеческая жизнь, которая складывается из человеческих действий, является некоей целостностью, которая становится таковой благодаря некоей единой и собирающей устремленности. Подобно тому, как я собираюсь пропеть песнь, можно сказать, что я собираюсь прожить жизнь. Из жизней же в свою очередь складываются века — человеческая история, которая также как и песня целостна, благодаря творческой устремленности — теперь уже Творца.

Именно так Августин первым рационально формулирует временной стержень европейской истории, который подобен линии, подобен вектору, который вырывает человеческое существование из мифологического круга возвращений и сообщает ему смысл. Именно линеарность явилась основной особенностью религиозной рефлексии времени. В свете этого божественного линеарного созидания только и можно уподобить собирание жизни песне, которая сотворяет этому путем устремления к Творцу: «Но так как «милость Твоя лучше, нежели жизнь», то вот жизнь моя: это сплошное рассеяние, и «десница Твоя подхватила меня» в Господе моем, Сыне Человеческом…Уйдя от ветхого человека и собрав себя, да последую за одним. «Забывая прошлое», не рассеиваясь в мыслях о будущем и преходящем, но сосредоточиваясь на том, что передо мной, не рассеянно, но сосредоточено «пойду к победе призвания свыше»…Теперь же «годы мои проходят в стенаниях» и утешение мое Ты, Господи; Ты мой извечный Отец, я же низвергся во время, строй которого мне неведом; мысли мои, самая сердцевина души моей раздираются в клочья шумной его пестротой, доколе не сольюсь я с Тобой, очищенный и расплавленный в огне любви Твоей».

Таким образом, можно сказать, что время по Августину есть свойство «греховной души», которая «низвергается» в поток изменений, где прошлое сменяется будущим. Для Августина реально существует только одно, истинное «время Бога», путь к которому для человека лежит в моменте «настоящего», который нуждается в удержании путем духовного совершенствования. Можно сказать, что по Августину время также нуждается в преодолении как и для ряда упомянутых античных философов, но преодоление это свершается путем духовного устремления к Богу, путем совершенствования души. Залогом личностного становления человека в понимании Августина Блаженного признается уже не просто знание идеального, как то — разумного, справедливого, добродетельного и пр., но, вера, которая концентрирует силы человеческие и направляет его на непосредственные действия по установлению идеального в мире земном, «горнего» в «дольнем», к преображению «града земного», по выражению Августина, в «град небесный».

Линеарная концепция времени, т. е. представление о том, что время имеет начало и конец, легла в основу теории прогресса. Однако осуществление прогресса, в частности, в его техническом измерении привело к ряду глобальных проблем развития. Важнейшей проблемой в этом ряду является соотношение единства и многообразия исторического процесса.

Духовное пространство и время. Проблема единства и многообразия общественно-исторического развития человечества может быть ясно может быть осмыслена только в рамках всеобщего типа самосознания, по классификации Г. Гегеля. Противоречие между исторической, «центробежной» и культурной, «центростремительной» составляющей развития человечества может быть снято только в духовном пространстве и времени. Духовное пространство составляют главные святыни человечества, духовное время составляют главные события, связанные с формированием этих святынь. Так, есть город Иерусалим, который является священным для всех верующих людей, принадлежащих к авраамической монотеистической религиозной традиции, в рамках которой были сформированы три мировые религии — иудаизм, христианство и ислам.

Противоречие между историей и культурой выражается в восприятии пространства и времени сознанием каждого человека. Это противоречие составляет сущность современной философской проблемы времени — различие внутреннеощущаемой и предметно осознаваемой пространственно-временных реальностей. Данную философскую проблему выразил в художественной форме Сальвадор Дали на своем известном полотне «Постоянство памяти» (1931 г.). Знаменитый образ Дали — образ «пластического» времени — повисший на ветке циферблат часов, выражает идею внутреннеощущаемой временной реальности. На картине присутствует также образ предметно осознаваемого времени, представленный в виде часов со скрытым от зрителя циферблатом, по задней крышке которых бегают муравьи.

Кардинальное различие между внутреннеощущаемым и предметно осознаваемым временем выявил в начале ХХ века А. Бергсон в своей работе «Творческая эволюция». Только для сознания, по Бергсону, есть прошлое и будущее, во внешнем пространстве существует серия моментов, рядоположенность. Человек же пережи­вает «длительность», в которой заключена преемственность. Поэтому формирование человека всегда упирается в трудность выражения текуче-становящегося внутрен­него мира в рядоположенных дискретных компонентах внешнего. Можно сказать, что А. Бергсон заложил принципиальные теоретические основания, в русле которых проблема времени в нерасторжимой связи с личностным, субъективным фактором исследовалась на протяжении всего ХХ столетия.

Предметно осознаваемое, фиксируемое хронометрами, время лежит в основе теории прогресса. Следует отметить, что своего апогея идея исторического прогресса дос­тигла в материалистической диалектике, для которой, по Ф. Энгельсу, «нет ничего раз и навсегда установленного, безусловного, святого… и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконеч­ного восхождения от низшего к высшему». При этом из такой трактовки, в частности, следует, что опыт предшествующих поколений, по сути, отменяется. Именно в силу своего «обезличивающего» характера, из-за недоучета внутреннеощущаемых временных порядков, теория прогресса подверглась острой критике. Особенно ярко эта критика обозначилась в русской философии.

Крайне отрицательно относился к идее прогресса с ее бессердечным отноше­нием к поколениям прошлого Н. Ф. Федоров. Время прогресса для Федорова есть время природы, которая есть для человека «общий враг, единый, везде и всегда при­сущий, в нас и вне нас живущий, но, тем не менее, враг лишь временный». «Она — сила, пока мы бессильны, пока мы не стали ее волей. Сила эта слепа, пока мы неразумны, пока мы не составляем ее разума. Занятые постоянной враждой и взаимным истреблением, исполняя враждебную нам волю, мы не заме­чаем этого общего врага и даже преклоняемся пред враждебной нам силой, благосклонность которой так же для нас вредна, как и вражда». Природа в лице времени несет смерть. Поэтому необходимо победить время, овладеть временем. Для этого необходимо объединиться ради «общего дела» — установить господство над природой и воскресить всех своих предков. Федоров пишет: «Нужно жить не для себя (эгоизм) и не для других (альтруизм), а с каждым и для каждого; это союз жи­вущих (сыновей) для воскрешения мертвых (отцов)».

Н. А. Бердяев вторит Федорову в его критике прогресса. Он называет время прогресса «пораженным» временем, где будущее пожирает прошлое, не оставляя место для настоящего. Бердяев критикует теорию прогресса за то, что она «не обращена к разрешению судьбы человеческой истории во вневременном, в вечности, во всеединстве, а допускает разрешимость этой проблемы внутри временного потока истории, в каком-то из мгновений будущего времени, которое по отношению ко всем остальным мгновениям является пожирающим вампиром, потому что будущее является пожирателем прошлого, убийцей этого прошлого». «Будущее, с точки зрения настоящего, — пишет Бердяев, — не более реально, чем прошлое, и твор­ческая работа наша должна совершаться не во имя будущего, а во имя того вечного настоящего, в котором будущее и прошлое — едины». Это единство явля­ется, по Бердяеву, признаком «непораженного», или целостного времени. При этом целостное время — это качественно иной, более высокий уровень действительности, на который мир должен вступить и уже вступает.

Критика «пожирающего» исторического пространства прогресса заложена в рассуждениях о. Павла Флоренского о «прямой» и «обратной» перспективах, композиционных основах соответственно западного возрожденческого искусства и средневековой иконописи: «Плоскость, перпендикулярная к центральному лучу зрения, мыслится засасываемой в бесконечную глубину Евклидовского протяжения, всегда одинаково, однообразным движением, без зацепок, задержек и остановок…Перспектива, то есть прямая, есть машина для уничтожения реальности, адским же зевом, все погло­щающим, в ней действует точка схода. И, наоборот, рождению реальности, извлече­нию ее из небытия, продвижению ее в действительность служит перспектива обрат­ная, как фонтан реальности, бьющей в мир. Точка тьмы и точка света — таково соотношение центров перспективы прямой и обратной». Точка общего схода, по Флоренскому, «уводит зрение и внимание», она есть «символ пассивного мирочувствия, мира как иллюзионистического ничто, а человека — как театрального зрителя, который может лишь со стороны смотреть на мировое зрелище, но не трудиться и жить в нем».

О более «высокой временной системе» говорил С. А. Аскольдов (Алексеев). В ней, по его мнению, прошлое не исчезает, но сохраняет свою жизненность наряду с все растущим новым содержанием. Это время Аскольдов называет онтологическим временем, которое призывает отличать от физического, которое есть «движение, из­меренное движением». Аскольдов пишет: «Время физическое надо строго отличать от времени онтологического, т. е. изменяемости бытия».

Весьма критично относился к теории тотального прогресса В. И. Вернадский. Он особо подчеркивал, что «только в истории научного знания существование прогресса в ходе времени является доказанным (курсив Вернадского). Ни в каких других областях человеческого быта, ни в государственном и экономическом строе, ни в улучшении жизни человечества — улучшении элементарных условий существования всех людей, их счастья — длительного прогресса с остановками, но без возращения вспять, мы не замечаем». Именно прогресс научного знания определяет, по Вернадскому, то, что современная эпоха ознаменовывается переходом к новой эре, эре ноосферы в геологической истории Земли, которая суть антропологическая эра, эра «борьбы сознательных укладов жизни» против «бессознательного строя мертвых законов природы». Перед так ставшей задачей человечество начинает осознавать свое единство, т. е. приходит к новому состоянию самоосмысления.

При этом В. И. Вернадский выдвинул положение, согласно которому прогресс научного знания ука­зывает на существование в биосфере особой формы биогеохимической энергии, свя­занной с человеческой жизнедеятельностью: «Эта новая форма биогеохимической энергии, которую можно назвать энергией человеческой культуры или культурной биогеохимической энергией, является той формой биогеохимической энергии, кото­рая создает в настоящее время ноосферу». При этом интересно отметить тот факт, что этому положению, выдвинутому В. И. Вернадским в конце 30-х годов, предшествовала гипотеза о.Павла Флоренского, которую он высказал в письме к В. И. Вернадскому в конце 20-х годов, когда последний опубликовал свой труд «Живое вещество»: «Со своей стороны хочу высказать мысль, нуждающуюся в кон­кретном обосновании и представляющую скорее эвристическое начало. Это именно мысль о существовании в биосфере, или, может быть, на биосфере, того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, во­влеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа».

Следовательно, единство должно осознаваться не только в пространственном, но и во временном смысле как единство социального опыта человечества. Именно это единство всечеловеческого опыта имел в виду М. М. Бахтин, когда выразил свою идею «большого времени». Последняя его работа «К методологии гуманитарных наук» заканчивается буквально следующим: «Нет ничего абсолютно мертвого: у ка­ждого смысла будет свой праздник возрождения. Проблема большого времени». До конца волновавшее Бахтина большое время было, по его мысли, бес­конечным и незавершимым диалогом, в котором «ни один смысл не умирает». И по­этому только на уровне большого времени может быть достигнуто, как писал Бахтин в той же работе, «взаимопонимание столетий и тысячелетий, народов, наций и культур», которое «обеспечивает сложное единство всего человечества».

Данное единство возможно лишь в духовном пространстве и времени. Поэтому обретение данного единство лежит на пути духовного совершенствования человеческой личности, её сознания. «Современный кризис, — также писал М. М. Бахтин, — в основе своей есть кризис совре­менного поступка. Образовалась бездна между мотивом поступка и его продуктом». Именно настоящий поступок преодолевает отчужденность, в том числе и теоретиче­скую. «Теоретический мир получен в принципиальном отвлечении от факта моего единственного бытия и нравственного смысла этого факта, «как если бы меня не было» и это понятие бытия, для которого безразличен центральный для меня факт моей единственной действительной приобщенности к бытию (и я есмь)… не может определить мою жизнь как ответственное поступление, не может дать никаких кри­териев для жизни практики, жизни поступка, не в нем я живу, если бы оно было единственным, меня бы не было».

Личностный поступок преодолевает отчужденность, которую порождает прогресс. Следо­вательно, поступок преодолевает время как «абстракцию пожирания», открывая дорогу к синтезу внутренне-ощущаемой и предметно осознаваемой временной реальности. Завершенный объект, по Бахтину, это вещь — всегда открытая для наблюдения и манипуляций, личность же — всегда незавершенный, становящийся во времени субъ­ект. Отсюда, не будучи объектом познания, она предполагает, прежде всего, диало­гичные отношения. Введенное Бахтиным понятие «хронотопа» произведения схва­тывало эти отношения как пространственно-временные. Таким образом, М. М. Бах­тин приближается пониманию духовной пространственно-временной реальности личностного ста­новления.

Время как целостная духовная реальность осмыслялось Н. Н. Трубниковым. Он поставил задачу исследовать проблему времени в общемировоз­зренческом, философском смысле. Трубников писал: «Идея целостного времени, или, что может быть одно и то же, идея временной целостности, целостности вре­менного определения, едва развитая в настоящее время, настоятельно требует и пока еще не находит в современном научном познании удовлетворительного решения». При этом эта временная целостность «оказывается весьма реальной, прежде всего, в непосредственно-личной сфере человеческого бытия. Сами формы существования оказываются здесь скорее формами осуществления. Именно в последних, в отличие от первых, определенных, прежде всего, в структурах причинного описания, снима­ется дурная противоположность причинной и целевой структуры. Формы осуществ­ления жизни и деятельности оказываются той эмпирической почвой, на которой об­наруживает себя цельность человеческой деятельности».

Таким образом, в своей целостности девять основных пространственно-временных форм человеческой деятельности образуют единый «ансамбль» социального пространства и времени, на фоне которого происходит духовное развитие личности.