8. Роль психиатрии. Хронификация при помощи учреждения (г-н Флорин)

Если учреждение становится для человека его жизненным миром, то динамика внутри этого учреждения занимает место семейной динамики. Психиатрия представляет собой социальную систему, ставшую для многих людей средой выживания, экологической ни­шей, и это относится не только к тем, кто в ней работает, но и ко многим пациентам. Поэтому для некоторых пациентов отноше­ния с таким институтом, как психиатрия, и его представителями со временем могут стать важнее отношений с семьей и ее членами.

При этом модели коммуникации, которые вырабатываются в рам­ках психиатрического учреждения, часто обнаруживают структурное

94

131

сходство с моделями семейной коммуникации. Если это так, то, как правило, они оказывают хронифицирующее воздействие, посколь­ку повседневная коммуникация подтверждает ожидания пациента. Ничто не нарушает его представлений о мире, и он может оставаться таким, как есть. Он оптимально адаптирован к своей «экологической нише».

Так же, как и в семье, с атрибуцией болезни как объяснения странного поведения пациента происходит экскоммуникация па­циента, т.е. его поведение получает статус симптома и тем самым лишается своего коммуникативного значения. Но, поскольку это поведение не всегда и не на все 100 процентов можно рассматри­вать как результат болезни, между терапевтом и пациентом уста­навливаются отношения, по форме похожие на отношения между подростком и его родителями. Это хронифицирует ситуацию, ког­да невозможно решить, в каком контексте интерпретировать по­ведение пациента и какие использовать правила игры: то ли это самостоятельный, способный отвечать за свои поступки вменяе­мый субъект, то ли нуждающийся в опеке объект, по-детски бес­помощная жертва болезни?

Следующий пример позволяет проиллюстрировать двойствен­ность роли психиатрии и психиатра: пациент воспринимает их как помощь, но пользование этой помощью зачастую связано для него с ощущением унижения. Неравенство отношений между терапев­том и пациентом ставит под вопрос его самоуважение. Кроме того, парадоксально само содержание этих отношений: если они сложи­лись удачно, то они заканчиваются, если они должны сохраниться, то им нельзя быть успешными.

Г-ну Флорину 34 года, он уже 15 лет состоит на учете в социально-психиатрической клинике. Он регулярно посещает консультацию при клинике, получает обычную инъекцию нейро­лептика и иногда принимает участие в совместных мероприятиях, организуемых отделением трудотерапии. Все сотрудники клиники, от главврача до уборщицы, знают его уже много лет. Он пользуется всеобщей любовью, и все всерьез озабочены тем, как помочь ему закончить карьеру пациента. Приведенная ниже консультацион­ная беседа состоялась в рамках исследовательского проекта, по­священного условиям, приводящим к хронификации. На ней при­сутствовала большая часть терапевтического персонала. Несмотря на то, что непосредственной задачей беседы было направить вни­мание на модели коммуникации между сотрудниками клиники и г-ном Флорином, вскоре интервьюер ограничился исключительно диалогом с г-ном Флорином. Произошло это потому, что почти на все вопросы в свой адрес сотрудники клиники давали «терапевти­

60

ческие» ответы, т.е. когда их спрашивали об их точке зрения как внешних наблюдателей, присутствие пациента их, по всей види­мости, сдерживало. Они описывали не наблюдаемые феномены и формы поведения, а пытались соответствовать своей терапевтиче­ской задаче и говорили только то, что считали терапевтически по­лезным для г-на Флорина (то, что его ободряет, укрепляет его са­мосознание и т.д.). Поэтому, чтобы уберечь пациента от льющихся через край доброжелательных посланий, пришлось исключить те­рапевтов из разговора и отвести им роль зрителей.

Запись начинается с ответа г-на Флорина на вопрос, чего, по его мнению, ждут от этого разговора терапевты.

1

* * *

Г-Н ФЛОРИН: Чего ждут от этого разговора терапевты?.. Они по долгу службы стараются, чтобы пациентам было хорошо. И по­том для них это особое удовлетворение — видеть, что пациент или человек, который когда-то был ограничен в своих возможностях или... болен, что он снова участвует в жизни.

ФРИТЦ СИМОН: Это слишком общая формулировка. Я хотел спросить конкретно о вас, поэтому задам вопрос еще раз: «На ка­кой результат для вас надеется каждый из них?»

Г-Н ФЛОРИН (долгоразмышляет): ...Ну, я не знаю, хорошее ли это желание, но... чтобы я... чтобы я просто прекратил отношения, которые я поддерживал с ними все эти годы...

ФРИТЦ СИМОН: Этого хотели бы сотрудники клиники? Что­бы вы прекратили эти отношения?

Г-Н ФЛОРИН: Чтобы я просто перестал играть мою роль.

ФРИТЦ СИМОН: Какую роль?

Г-Н ФЛОРИН: Роль больного.

ФРИТЦ СИМОН: То есть они хотели бы выгнать вас из этой роли?

Г-Н ФЛОРИН: Нет, из этого здания!

ФРИТЦ СИМОН: Это взаимосвязано: без этой роли вы и в зда­ние не попадете... Но... почему вы так решили?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, просто мне кажется, что эти контакты и эти отношения, которые завязываются или поддерживаются здесь, в клинике, что это просто замена тех... — они должны, ну что ли, оправдать фиаско в большом мире...

ФРИТЦ СИМОН: Это вы так считаете, или вы думаете, что так думают здешние сотрудники?

Г-Н ФЛОРИН: Я не знаю, насколько они так думают.

ФРИТЦ СИМОН: Как вы предполагаете?

60

Г-Н ФЛОРИН: Ну, в лучшем случае они могут сказать: «Теперь это действительно славный парень, он тут уже много лет, теперь мы дадим ему бонус за выслугу лет...».

ФРИТЦ СИМОН: Но, по сути, цель... цель отношений с вами — эти отношения закончить? Я правильно вас понял?

Г-Н ФЛОРИН: Или узнать меня с другой стороны.

ФРИТЦ СИМОН: Вы можете себе представить, что кто-нибудь здесь, в этом помещении, скажет: «Ладно, пусть спокойно ходит к нам ближайшие тридцать лет, мы предоставим это решать ему са­мому». Что вас оставят тут без какой-либо цели, никуда вас отсюда не выгоняя? Под лозунгом: «У вас есть право на жилье. Вы можете приходить, сколько хотите. Мы не будем донимать вас пожелани­ями прекратить отношения. Вы можете на это положиться, лет на сто или дольше...»

Г-Н ФЛОРИН: Да, вполне.

ФРИТЦ СИМОН: Вы можете себе представить, что сможете вот так просто, безо всяких, прийти и остаться?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, я считаю, что это прекрасный жест, что это...

ФРИТЦ СИМОН: Что?

Г-Н ФЛОРИН: Что это возможно, в принципе. Скорее всего, я смотрю на это так, что я... (долго, задумчиво молчит). ФРИТЦ СИМОН: Я пока не понимаю.

Г-Н ФЛОРИН: Что это... мне как-то кажется, что я не имею никакого права отнимать у них время, чтобы они были в моем рас­поряжении, или...

ФРИТЦ СИМОН: М-м.

Г-Н ФЛОРИН: ...или чтобы я каким-то образом пользовался их помощью.

ФРИТЦ СИМОН: Если вы так считаете, то это имеет для вас какие-нибудь последствия? Предположим, вы бы чувствовали, что имеете право претендовать на эту помощь, как бы вы тогда себя вели?

Г-Н ФЛОРИН: Мне кажется, я бы чувствовал, что мне меньше угрожают мои проблемы.

ФРИТЦ СИМОН: И тогда? Что бы вы тогда делали?

Г-Н ФЛОРИН: Я ходил бы по улицам с прямой спиной и высо­ко поднятой головой.

ФРИТЦ СИМО: А что будут думать о вас другие? Когда вы с пря­мой спиной и высоко поднятой головой будете ходить по улицам?

Г-Н ФЛОРИН: Во всяком случае, мне кажется, они точно не подумают, что это человек, которому нужен психиатр. Или кото­рый проходит психиатрическое лечение.

61

ФРИТЦ СИМОН: И если бы никто так не думал, это имело бы для вас какие-то последствия? Г-Н ФЛОРИН ...(долгомолчит).

ФРИТЦ СИМОН: Давайте предположим, что еще никому и никогда не приходило в голову, что вам нужен психиатр или пси­хиатрическое лечение, как бы вы тогда построили свою жизнь?

Г-Н ФЛОРИН: Возможно, я бы уехал из страны.

ФРИТЦ СИМОН: Куда?

Г-Н ФЛОРИ: В Австралию.

ФРИТЦ СИМОН: И что бы вы там делали?

Г-Н ФЛОРИН: Да не знаю. Был бы подсобным рабочим.

ФРИТЦ СИМОН: Звучит не слишком заманчиво.

Г-Н ФЛОРИН: Для меня это лучше, чем ничего.

Бэтой фазе интервью вопросы касались влияния статуса пациен­та на жизнестроительство г-на Флорина. По его ответам склады­вается впечатление, что направление вопросов ему не нравится. То, что он говорит о своих фантазиях на тему эмиграции и тем самым уклоняется от ответа, тоже указывает на то, что он чувствует себя, как в ловушке. В случае, если терапевт рискует слишком прочно встать на сторону изменений, рекомендуется, как уже говорилось, перейти на другую сторону и.«притормозитъ».

ФРИТЦ СИМОН: Я сейчас так на вас насел... Если для вас это слишком, вы должны мне сказать. Я слишком вас достал...

Г-Н ФЛОРИН: Да, это очень уж обстоятельно.

ФРИТЦ СИМОН: Если я буду так на вас наседать, вы должны дать мне знак остановиться. А сейчас я хотел бы еще раз спросить других, что с их точки зрения стало бы оптимальным результатом этой беседы. Я бы хотел спросить по одному коллеге справа и сле­ва от г-на Флорина. Вас посадили справа и слева от г-на Флорина, не знаю точно, что это должно означать. Я буду исходить из того, что это что-то значит...

В начале сессии г-н Флорин получил задание определить, в каком порядке должны сидеть сотрудники клиники. При этом он, похоже, целенаправленно посадил определенных кураторов и терапевтов сле­ва и справа от себя.

КУРАТОР А (обращаясь к г-ну Флорину): Ну, я тоже не знаю, что это должно означать, что ты посадил меня сюда, так близко к себе. Меня лично это очень обрадовало, ведь в последние годы наши отношения были на самом деле спорадическими. Мы часто

61

встречались в городе, случайно, здоровались, иногда перебрасы­вались парой слов. Мне кажется, для меня оптимальным резуль­татом этого разговора будет, если в ближайшем будущем, да и в далеком будущем тебе станет лучше.

Тот факт, что куратор А отвечает не интервьюеру, а обраща­ется к пациенту, свидетельствует о том, что он не признает за интервьюером права без спроса решать и отвечать за то, по ка­ким правилам должна строиться беседа. Обращаясь во время сессии каждый раз только к одному конкретному участнику, интервьюер по умолчанию предлагает правило звездообразной коммуникации. Разговаривая напрямую с пациентом, г-н А не принимает это пред­ложение. Это можно расценить как мягкую форму дисквалификации интервьюера: куратор А претендует на роль терапевта и потому не позволяет Фритцу Симону вот так запросто определять правила проведения сессии.

ФРИТЦ СИМОН: Что значит «лучше»?

КУРАТОР А (обращаясь к г-ну Флорину): Было бы оптимально, если бы психиатрия была тебе больше не нужна.

ФРИТЦ СИМОН: По каким признакам вы бы заметили, что она ему больше не нужна?

КУРАТОР А (обращаясь к г-ну Флорину): Я думаю, я бы заметил это по походке. Мне понравился этот образ. Я ведь часто видел, когда встречал тебя на улице, как ты идешь довольно быстрым ша­гом, нагнувшись вперед. Мне понравился тот образ, который ты предложил, что ты идешь с прямой спиной. Для меня это был бы знак, который я бы воспринял... как знак того, что тебе лучше.

«Лучше» — еще одно слово-пустышка, которыми мы слишком быстро удовлетворяемся, по сути, не зная, что под этим подразуме­вается. Поэтому здесь тоже рекомендуется расспросить попод­робнее. В ответах куратора обращает на себя внимание то, что он стремится показать пациенту, что он рад знаку личных отношений. Он явно старается отвечать терапевтически «правильно».

ФРИТЦ СИМОН: А еще он что-нибудь изменит?.. По каким признакам вы заметите это, если увидите его не идущим, а сидя­щим?

КУРАТОР А: Я не знаю, я не могу себе представить, по каким признакам я это замечу. Для этого мы слишком мало общаемся. Но, я думаю, кем-то работать... Я хорошо помню, что ты у нас, в днев­ном стационаре, всегда с удовольствием рисовал, хорошо рисовал.

62

Г-Н ФЛОРИН: Вообще-то в дневном стационаре я был доль­ше, чем в отделении реабилитации. И из-за этого у меня совер­шенно другое отношение к помощи, которую мне предлагали. Мне кажется, там я получил больше пользы, чем где-либо еще.

ФРИТЦ СИМОН: Из-за чего? Как это получилось?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, я ненавидел предлагаемый терапевтиче­ский ассортимент.

ФРИТЦ СИМОН: И вам это было полезно?

Г-Н ФЛОРИН: Мне это было полезно.

ФРИТЦ СИМОН: Все в равной степени или была какая-то разница?

Г-Н ФЛОРИН (долго размышляет): Разница была, но в общем не столь уж значительная...

ФРИТЦ СИМОН: Но ведь это ключевой вопрос для вас и для нас тоже: что для вас было полезно? Что полезно сейчас? Что было бы полезно?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, тогда, в первую очередь, полезно было то, что дневной стационар оборудован так, что пациенты могут рабо­тать.

ФРИТЦ СИМОН: Значит, вы могли там работать? Г-Н ФЛОРИН: Да, я мог там немного работать... ФРИТЦ СИМОН: Вам полезна работа сама по себе? Вам была бы полезна любая работа?

Г-Н ФЛОРИН: Как раз таки не любая...

ФРИТЦ СИМОН: Если оглянуться назад, то какая работа до сих пор была для вас самой полезной?

Г-Н ФЛОРИН: Их было так много, уже и не скажу.

(Г-н Флорин долго думает, но так и не отвечает.)

ФРИТЦ СИМОН (спустя некоторое время мирится с тем, что не получил ответа, и обращается к куратору Б): Вас я бы тоже хо­тел спросить о ваших надеждах...

КУРАТОР Б: С моей точки зрения, добрая фея тут уже побыва­ла. То есть последние полгода он выглядит намного лучше и здо­ровее, чем когда-либо. Если бы мы не были с ним знакомы и сиде­ли, пили кофе где-нибудь в городе, я бы вообще не увидел никакой разницы между тобой и кем-нибудь еще. Для меня это вообще не вопрос. В этом смысле я даже и не жду ничего от этой беседы, я ду­маю, теперь все должно стать еще намного лучше. Во-первых, уже сейчас просто замечательно. А что я еще слышал, так это то, что ты сказал, да, с дневным стационаром это действительно хорошо. Это их работа. Мне кажется, ты еще как-то сказал, что хотел бы, что­бы все было еще несколько более человечно и по-дружески, чтобы вместе уходить, может быть, вместе проводить свободное время.

62

В дневном стационаре я тоже не чувствую себя по отношению к тебе терапевтом. Я чувствую себя практически твоим младшим братом. Похоже, это моя роль по отношению к тебе.

В этих словах куратора проявляется амбивалентный аспект отно­шений психиатрических пациентов с их кураторами и учреждениями психиатрической помощи. С увеличивающейся продолжительностью контакта между пациентами и терапевтами (или кураторами, в раз­ных учреждениях они называются по-разному) становится непонят­но, о каких отношениях идет речь: профессиональных или личных. Чем дольше существует контакт и чем обыденней становится совместная жизнь, тем больше отношения становятся похожими на семейные. Если характеристики моделей коммуникации в том или ином учреж­дении уподобляются характеристикам моделей коммуникации в роди­тельских семьях, то не удивительно, что симптоматика становится хронической. Психиатрическое учреждение не предлагает пациенту пространства для приобретения нового опыта, а лишь подтверждает предшествующий «домашний» опыт. Ведь в большинстве случаев дома тоже пытались решить проблемы пациента «по-человечески», т.е. ру­ководствуясь так называемым «здравым смыслом».

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-ну Флорину): Он только что описал ваши отношения и вас. Вы узнаете себя в этом описании? Как это выглядит с вашей стороны?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, я не очень себе представляю, что он пони­мает под «более человечно». (Куратору Б.) Что ты имеешь в виду под «более человечно»?

КУРАТОР Б: Ну, знаешь, ты приходишь к нам в дневной стацио­нар, как... ну, как бы как пациент, скажем так, или как клиент, или посетитель, или... У нас есть так называемое терапевтическое пору­чение, а именно помочь тебе, чтобы ты лучше справлялся с жизнью. А для того чтобы тебе помочь, существует план терапии: лекарства, два раза в неделю общие беседы и все такое. То есть некий план, или... И я чувствую себя непричастным к этому, в основном с тобой этим занимается Петер; может быть, доктор, или я даже не знаю, другие... А я тут несколько снаружи. То есть мне это более или менее безразлично, я просто рад тебе, твоим рисункам, историям, которые ты рассказываешь... Это просто доставляет мне радость. Ты помо­гаешь расти мне, ты помогаешь расти другим людям. И это, на мой взгляд, наиболее человечное в моей работе по отношению к тебе.

Следующий фрагмент интервью здесь не приводится. Фритц Симон попытался выяснить, как разные члены коллектива пред­

63

ставляют или представляли себе, что могло бы быть полезно для г-на Флорина, а также какие отношения установились между ними и пациентом. При этом вопросы об отношениях г-на Флорина с от­дельными членами команды задавались, как правило, третьему лицу. Но ни в том, что касается форм отношений, ни в том, что касает­ся идей и концепций помощи, единой картины составить не удалось. По-видимому, за долгие годы здесь сплелась целая паутина различных отношений, к которым пациент может обращаться по потребно­сти. Похоже, действия, предпринимавшиеся по отношению к нему в каждом случае тем или иным куратором, определялись скорее сиюми­нутной интуицией, чем общим пониманием терапии. Вопросы на эту тему коллектив встречает, по большей части, непониманием.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-ну Флорину): Я с удовольстви­ем объясню вам, почему я задаю столько вопросов. Я спросил вас и некоторых других о цели подобной беседы и с удовольствием объясню вам, в чем заключается при этом моя цель. Как я слышал, вы уже давно имеете дело с психиатрами и психиатрией. И у меня возникает вопрос: а полезно ли вообще то, что может предложить вам психиатрия?

Г-Н ФЛОРИН: Это обременяет.

ФРИТЦ СИМОН: В том-то и вопрос. Это действительно по­лезно или, может быть, как раз наоборот? Я нисколько не сомне­ваюсь, что у всех, кто здесь находится, самые добрые намерения. Я сам психиатр, и я весьма долго делал то же самое, что сейчас де­лают здесь коллеги. Теперь я нахожусь в другой позиции и делаю нечто другое... Но, как я вижу, основные идеи у меня по-прежнему те же. У нас есть идеи о том, что полезно для другого человека. Но полезно ли это на самом деле, должен решать он сам. Нужно слушать его, его опыт. Вы сами знаете, что для вас полезно. Поэ­тому давайте немного посмотрим, что же на самом деле полезно? Причем вы сами — лучший эксперт, чтобы судить о том, что для вас было полезно, а что — нет. Поэтому я сейчас и спрашиваю, кто что думает о том, что для вас полезно. Поскольку наши намерения, наши мысли при этом не всегда совпадают с тем, что получается в итоге.

У меня много вопросов. Я задаю их сейчас в некотором беспо­рядке. Вы сказали, что это обременяет. Вы не могли бы подробнее объяснить, что вы под этим подразумеваете?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, это обременительно в том отношении... я имею в виду пожелания и проблемы, с которыми ко мне обра­щаются другие... это требует от меня, чтобы я в какой-то степени забивал себе голову вещами, которых я вообще не понимаю.

63

ФРИТЦ СИМОН: Вы не могли бы сказать поконкретнее, кто эти другие? Это члены коллектива?

Г-Н ФЛОРИН: Да, теперь вы, присутствующие.

ФРИТЦ СИМОН: И что это за проблемы, с которыми они, с которыми мы к вам обращаемся?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, вы бы хотели, чтобы я был таким-то и таким-то, а не всегда таким, какой я есть. И что вы хотите меня переделать. Потому что вы думаете, что для меня так будет лучше.

Это, конечно, основная проблема любого попечения, как роди­тельского, так и психиатрического: кто решает, что для кого хоро­шо. Можно ли допустить, чтобы пациент (ребенок) держал курс на несчастье, не делал того, что должен, или делал то, чего делать не стоит ? Здесь проявляется вся амбивалентность проблематики раз­граничения собственной ответственности и ответственности дру­гого, самоконтроля и внешнего контроля. Это принципиальная и не­избежная дилемма психиатрии.

ФРИТЦ СИМОН: Они всегда помогают так, как если бы они помогали пожилой женщине перейти дорогу, хотя она на другую сторону даже и не собиралась?

Г-Н ФЛОРИН: Да... в некотором роде так.

ФРИТЦ СИМОН: То есть вам приходится тут как-то соответ­ствовать. Они преследуют благие цели, не можете же вы их разо­чаровать?

Г-Н ФЛОРИН: С моей стороны это может быть и неправильно.

ФРИТЦ СИМОН: Да, конечно, тут никогда не знаешь. Но, если я сейчас правильно понял, у вас есть одна сложность: вам приходится подстраиваться под людей, у которых существует о вас определенное представление. И, чтобы другие были довольны, вы должны ему, этому представлению, как-то соответствовать. И несмотря на это, вам нужно следить, чтобы и вы, так сказать, не остались внакладе?

Г-Н ФЛОРИН: Да, так и есть.

ФРИТЦ СИМОН: Это трудно. Как вам это удается? Как вы с этим справляетесь?

Г-Н ФЛОРИН (долгомолчит, не отвечает).

ФРИТЦ СИМОН: И еще одно я хочу сказать...

Г-Н ФЛОРИН (перебивает): Я даже не могу дать вам гаран­тию, что я с этим справляюсь. Просто я по-прежнему считаю, что справляюсь. Но с уверенностью я этого сказать не могу...

ФРИТЦ СИМОН: А каким вас хотели бы видеть эти коллеги? У них у всех одинаковые представления о том, каким вам следует

64

быть, или у них разные представления о вас?.. Разные проекты, как бы версия г-на Флорина номер один, номер два, номер три... Это как с родителями. Иногда у них есть некий образ своего ребенка. И когда ребенок появляется на свет и ему всего два часа от роду, им уже ясно, что он будет адвокатом. Так ведь бывает. И иногда дети делают родителям одолжение и становятся адвокатами. А не­которые говорят: «Плевать я хотел на ваше желание, даже и не по­думаю!» Так и с терапевтами — разве что не в столь экстремальной форме. Как разные терапевты представляют себе ваш идеальный образ? Каким бы они хотели вас видеть? У вас есть какие-нибудь мысли на эту тему?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, на самом деле для меня существует опас­ность... Если не задумываться, то я склоняюсь к тому, что, скорее всего, им абсолютно все равно, есть я тут или нет. Они ведь уже тя­нули свою лямку до того, как познакомились со мной. Я вовсе не думаю, что им будет меня не хватать.

ФРИТЦ СИМОН: Да, может быть... А если задуматься?

Г-Н ФЛОРИН: Еще я должен сказать, что вовсе не считаю, что я как-то... своим присутствием... обогащаю их жизнь, или...

ФРИТЦ СИМОН: Гм, а вы бы хотели?.. Вы бы хотели чувство­вать, что обогащаете чью-то жизнь? Это ведь не только что-то по­зитивное, когда обогащаешь жизнь других. Тогда становишься еще и очень важным для других людей, а это палка о двух концах.

Г-Н ФЛОРИН: Да, во всяком случае... скажем, каждый вообра­жает, что он на это способен. Кому не хотелось бы думать, что он кое-что может в этом отношении.

ФРИТЦ СИМОН: Вот этого я не понял. Каждый воображает, что он что-то может в каком отношении?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, своим присутствием давать что-то другим.

ФРИТЦ СИМОН: А, ясно. Для вас это тоже было бы важно? Я вас правильно понял?

Г-Н ФЛОРИН: Да, но... до определенной степени это наверня­ка было бы важно.

ФРИТЦ СИМОН: Кому-нибудь? Или есть какие-то опреде­ленные люди, с которыми это было бы для вас важно?

Г-Н ФЛОРИН: Скажем так, мне было бы любопытно узнать, чт я значу для некоторых людей.

ФРИТЦ СИМОН: Да... И здесь сейчас тоже, или вообще?

Г-Н ФЛОРИН: Да, и здесь сейчас тоже. Просто ситуация такая, что... что я... Не может быть, чтобы я был просто пациентом пси­хиатрической клиники, у которого просто не все дома. Но и... ну, то есть я не думаю, что могу стремиться к тому, чтобы быть просто частью человеческого общества.

64

ФРИТЦ СИМОН: Если вы хотите быть важны для отдельных членов терапевтического коллектива, то это как-то влияет на то, как вы обходитесь с пожеланиями и проблемами, с которыми к вам обращаются? Вы скорее пытаетесь соответствовать тому обра­зу, который они себе нарисовали, этому плану на будущее?

Г-Н ФЛОРИН: Я просто процветаю в этом окружении, судьба распорядилась так, что я связан со всеми этими людьми.

ФРИТЦ СИМОН: Я бы хотел еще раз вернуться к моему во­просу. Каким же, собственно, видит вас каждый, что они... что психиатрия хочет из вас сделать?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, чего я больше всего опасаюсь или чего я больше всего боюсь в психиатрии, так это просто, что меня под­ведут под стандарт...

ФРИТЦ СИМОН: Что это значит? По каким признакам вы бы заметили, что вас подвели под стандарт? Или что кто-то пытается подвести вас под стандарт? Что значит для вас быть «стандартизо­ванным»?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, например, мне постоянно выговаривают, что я только и могу что размышлять. И что я — аутсайдер, на кото­ром стоит клеймо и который больше не имеет права предъявлять к жизни какие-то еще требования, потому что ему не положено.

ФРИТЦ СИМОН: А как бы вы тогда ходили, если бы чувствовали себя подведенным под стандарт? Прямо, ровно, сгорбившись или как?

Г-Н ФЛОРИН: Я думаю, я бы... я бы сломался от своего рода пресыщенности жизнью, некоторым образом...

ФРИТЦ СИМОН: И это значит?..

Г-Н ФЛОРИН: Возможно, я бы попытался силой приобрести все то, чего не мог отхватить, ведя упорядоченный... серьезный об­раз жизни.

ФРИТЦ СИМОН: Например?.. Что бы вы попытались отхва­тить?

Г-Н ФЛОРИН: Очень вероятно, что много денег.

ФРИТЦ СИМОН: Вы уже присмотрели какой-нибудь банк?..

Г-Н ФЛОРИН: Пока нет...

ФРИТЦ СИМОН: Меня по-прежнему интересует эта стандар­тизация. В плане того, что в психиатрии можно сделать разумного и менее разумного. Итак: попытаться подвести вас под стандарт было бы неразумно. Я правильно понял?

Г-Н ФЛОРИН: Да, по сути, я боюсь стандартизации, потому что потом я не смогу решать... что я не буду тем, кто завязывает контакты... и выбирает себе знакомства, которые поддерживает... другие будут делать это за меня. А тогда из-за этой стандартизации я буду уже не в состоянии это делать...

65

ФРИТЦ СИМОН: То есть, вы уже не сможете сказать «нет»?.. Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: ...Когда вам позвонят, так сказать. Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Давайте предположим, что пришла знаме­нитая добрая фея и сделала так, что вы в полном порядке — как огурец, как говорится — вы совершенно спокойно, без нервотреп­ки, занимаетесь своими хобби и ходите по улицам с высоко под­нятой головой. И все люди думают: «Он здоров, психиатрия ему не нужна!» Да?

Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Это мысленный эксперимент. Мысленные эксперименты — замечательная вещь: можно взять и изменить все условия. Как бы вы могли пригласить психиатров снова активизи­роваться? Что вам нужно было бы сделать, чтобы они снова поду­мали: «Ага, он пока не готов, мы не можем оставить его в покое!»?

Г-Н ФЛОРИН: Мне нужно было бы нарочно что-нибудь раз­рушить.

ФРИТЦ СИМОН: Что это за вещи, которые наилучшим обра­зом подошли бы для того, чтобы заставить психиатров обратить на вас внимание?

Г-Н ФЛОРИН: Я думаю,, мне нужно было бы нарочно что-нибудь разрушить или... обмануть, кого-нибудь... или, да, обма­нуть, и если я тогда... а если другие захотят узнать, почему я это сделал, хранить молчание.

ФРИТЦ СИМОН: Думаю, это было бы превосходно. Да, это, наверное, сработало бы. Вы не могли бы...

Г-Н ФЛОРИН (перебивает): Или нет, не хранить молчание, а просто сказать: «Я не знаю».

ФРИТЦ СИМОН: «Я не знаю» лучше, чем молчать?.. То есть прикинуться дурачком? Или как?

Г-Н ФЛОРИН: Прикинуться дурачком. Да, в некотором роде. До определенной степени, конечно.

ФРИТЦ СИМОН: Вы бы смогли? Тут ведь нужны определенные способности. Чтобы прикинуться дурачком. Это ведь не каждый может. Ведь прикидываться дурачком — это форма интеллекта.

Г-Н ФЛОРИН: Ну, я думаю, то, что я пришел сюда, это тоже своего рода прикидываться дурачком.

ФРИТЦ СИМОН: Сейчас, после того, как я целый час вас тут прессовал, вы готовы продолжать?

Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Помогите мне составить некоторое пред­ставление о том, как все это было для вас до сих пор? Вообще-то

65

я собирался поговорить тут со всеми, но мы с вами как-то забол­тались.

Г-Н ФЛОРИН: Ну... Я пришел только потому, что... что мое участие тут приводит к тому, что тут на одного человека больше, который говорит что-то, чтобы, ну... поддержать психиатров, что ли?..

ФРИТЦ СИМОН: Да, правильно!

Г-Н ФЛОРИН: ...И еще тем самым демонстрирует, что шансы на исцеление... что он повышает наполовину существующие шан­сы на исцеление. И, что тем самым ему еще, может быть, удастся мотивировать других пациентов находить в разговоре с психиа­трами приемлемую дорогу, возможно... Я не знаю сейчас никого, у кого я бы вызвал особый отклик тем, что принял участие в этой беседе. Но я бы рассматривал это как ободрение, что ли...

ФРИТЦ СИМОН: Для кого?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, для того, кто уже не знает, что ему делать, например.

ФРИТЦ СИМОН: А какое действие на вас оказывает сейчас этот разговор?

Время от времени рекомендуется спрашивать своих собеседников, как они воспринимают разговор. Любая беседа — это форма сотруд­ничества. Поэтому будет уместно регулярно просить собеседника или собеседников давать обратную связь касательно того, насколько все это вообще имеет смысл и может быть полезно с его (их) точки зрения.

Г-Н ФЛОРИН: Ну, вы, конечно, очень много хотите знать. И вы думаете, что я так говорю... вы рассматриваете это как заслу­гу других. Вы ведь хотите увидеть, как они работают.

ФРИТЦ СИМОН: С чего вы взяли, что я рассматриваю это как заслугу других? Но хорошо, что вы мне это говорите... Вы думаете, что другие считают своей заслугой то, что вы так говорите?

Многие из тех проблем, с которыми мы сталкиваемся в психиа­трии, вращаются вокруг вопроса об индивидуальной автономии. Это проявляется и в данной фазе беседы. Она была очень напряженной, интервьюер не щадил пациента, и тот показал себя способным к рефлексии и к нагрузке. Похоже, это достижение, которым г-н Фло­рин гордится. Но чья это заслуга: его или его терапевтов? Это во­прос, который встает перед каждым пациентом, успехам которого радуются терапевты...

66

Г-Н ФЛОРИН: Ну, вообще-то мне сложно сказать.

ФРИТЦ СИМОН: Вы считаете это заслугой других или своей собственной? То есть мне бы и в голову не пришло, что это заслу­га других. Правда, я и не думал о том, чья это заслуга. Поэтому я спрашиваю вас: как думаете вы сами?

Г-Н ФЛОРИН: ...Мне просто кажется... я думаю, что... что очень вероятно, что, например, при помощи душепопечительского кон­сультирования я продвинулся бы дальше, чем при помощи психиа­трического лечения... Мне просто так кажется, и... и я ведь сейчас тоже говорю, потому что вы хотите увидеть, как поработали другие...

ФРИТЦ СИМОН: Это именно тот вопрос, который меня ин­тересует... Как вы думаете, что бы произошло, если бы вы в свое время пошли не на психиатрическое лечение, а на душепопечи-тельское консультирование? Как вы думаете, что было бы дальше? Что было бы по-другому?

Г-Н ФЛОРИН: ...Думаю, я прилагал бы гораздо больше уси­лий, чтобы преуспеть в жизни.

Здесь г-н Флорин затрагивает, наверное, неизбежную в челове­ческом общежитии дилемму: когда кто-то берет на себя заботу о другом и ответственность за него, всякий раз — хочет он того или нет — возникает опасность, ч/по де-факто он поставит под вопрос автономию другого. Когда кто-то другой заботится о моем благе, мне этого делать не нужно, когда кто-то другой выполняет мою ра­боту, мне выполнять ее не нужно, когда кто-то другой берет на себя те функции, которые я, как индивидуум, на самом деле должен взять на себя, мне этого делать не нужно. Это касается не только от­ношений между родителями и детьми, но и отношений между пси­хиатрией и ее пациентами. Из этого не следует делать вывод, что пациентов лучше предоставить самим себе, но столь же мало прием­лемо и обратное предположение, что всегда имеет смысл проявлять готовность заботиться и опекать.

ФРИТЦ СИМОН: То есть ответственность за себя самого оста­лась бы на вас?

Г-Н ФЛОРИН: Да, я же отвечаю за себя.

ФРИТЦ СИМОН: Но, как вы думаете, почему вы прилагали бы больше усилий?

Г-Н ФЛОРИН: Это как раз то самое равнодушие, в какой-то степени...

ФРИТЦ СИМОН: Ваше? Или чье?..

Г-Н ФЛОРИН: Ну да, мое... (Улыбается.) Не всегда же это должны быть другие...

10- 1757

66

ФРИТЦ СИМОН: Это очень интересно... Что было бы по-другому, если бы ...дцать лет назад — я не знаю, когда это было впервые, — вы столкнулись не с психиатрами, а пошли на душе-попечительское консультирование? Что вы лично делали бы по-другому?

Г-Н ФЛОРИН: Все эти годы?

ФРИТЦ СИМОН: Да.

Г-Н ФЛОРИН: ...Мне просто кажется, что я бы лучше себя на­шел.

ФРИТЦ СИМОН: А как психиатрия помешала вам себя найти? Или как психиатрия способствовала тому, что вы себя не нашли?

Г-Н ФЛОРИН: Просто тем, что психиатрия — не община.

ФРИТЦ СИМОН: Что это значит? Я не понимаю.

Г-Н ФЛОРИН: Мы не являемся общиной.

ФРИТЦ СИМОН (размышляет): Я по-прежнему не могу по­нять взаимосвязь между «найти себя» и психиатрией или «не най­ти себя» и помощью психиатров или персонала психиатрической клиники... Я хочу еще раз заострить вопрос: предположим, пси­хиатрия еще не изобретена, или ее отменили, вот прямо с этой ми­нуты. Добрая фея не только исполняет желания, но и упраздняет психиатрические клиники. Как бы вы тогда жили дальше? Что бы вы делали в своей жизни иначе? Духовники существовали бы. Су­ществовало бы все что угодно, но вот психиатров, тех, кто занима­ется этим в рамках своей основной профессии, не было бы. Что бы вы тогда делали?

Г-Н ФЛОРИН: ...Я бы устроил себе каникулы и наслаждался тем, что мне никто все время не выговаривает.

ФРИТЦ СИМОН: На сколько вы бы устроили...

Г-Н ФЛОРИН (размышляет): ...и не копается во мне.

ФРИТЦ СИМОН: На сколько вы бы устроили себе канику­лы?..

( Пауза.)

ФРИТЦ СИМОН: Я сейчас тоже копаюсь?

Г-Н ФЛОРИН: Нет, но мне не пришлось бы постоянно чув­ствовать для себя непосредственную угрозу.

ФРИТЦ СИМОН: Это значит, что психиатрия вам угрожает? Или вы чувствуете, что она вам угрожает, вне зависимости от того, угрожает она или нет?

Г-Н ФЛОРИН: Нет, но она угрожающе близко подходит к правде.

ФРИТЦ СИМОН: Психиатрия?

Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: К какой правде?

67

Г-Н ФЛОРИН: Правде обо мне.

ФРИТЦ СИМОН: И она?.. Вы хотите о ней сказать?..

Г-Н ФЛОРИН: Лучше не буду.

ФРИТЦ СИМОН: Ну ладно, тогда продолжим наш мысленный эксперимент: психиатрии, которая вам угрожает или ищет правду, не существует. Что вы будете делать? В отпуск? На сколько? Пол­ная расслабленность и никакой угрозы, а потом?

Г-Н ФЛОРИН: ...Если бы я тогда нанялся на работу... весьма вероятно, я смог бы лучше исполнять мои обязательства... Тогда я исполнял бы их лучше... И мне было бы не так трудно подчиняться.

ФРИТЦ СИМОН: Вы должны мне объяснить, как психиа­трия — сейчас, когда она существует, когда ее не упразднили, ког­да она уже изобретена, — как психиатрия мешает вам все это де­лать... все-таки это делать. Этого я пока не понимаю.

Г-Н ФЛОРИН: Я бы хотел, например, быть благодарным и той благотворной причине, которая способствовала тому, что мне хо­рошо, что я хорошо себя чувствую, что я чего-то добился. И я как раз таки не думаю, что психиатрия может похвалиться тем, что со­творила со мной чудо... Я думаю, я был бы нечестен, если бы я хо­тел поблагодарить психиатрию.

ФРИТЦ СИМОН: То есть, если вы сейчас примените свои спо­собности, возьмете свою жизнь в свои руки и используете все свои таланты, то может случиться так, что психиатрия решит, что это она сделала для вас что-то хорошее. Тогда это была психиатрия, а не вы?

Г-Н ФЛОРИН: Да, вот именно, то, о чем мы говорили рань­ше... что это была бы ее заслуга, что я чего-то добился, как ее пи­томец.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда правильно ли я вас понял, что вы ско­рее готовы отказаться от того, чтобы чего-нибудь добиться, чем доставить психиатрии такое удовольствие...

Г-Н ФЛОРИН: Точно!

ФРИТЦ СИМОН: Ага, теперь стало понятней... Я немного по­глядываю на часы, мы разговариваем уже довольно долго. Я долго вас прессовал... Как вы думаете, что будет дальше? Если мы сно­ва встретимся, например, через пять лет... Мы встречаемся где-нибудь в кафе — тогда я встречу человека, который использует свои таланты и с их помощью зарабатывает деньги, или я встречу пациента психиатрической клиники?

Г-Н ФЛОРИН: Ну, я, со своей стороны, думаю, что для вас я никогда не перестану быть пациентом психиатрической клиники.

ФРИТЦ СИМОН: С чего вы взяли? Под девизом: однажды... — значит всегда...?

67

Г-Н ФЛОРИН (долгомолчит).

ФРИТЦ СИМОН: Позвольте, я задам вам другой вопрос, кото­рый крутится у меня в голове... С одной стороны, я действительно думаю, что вы скорее предпочтете остаться пациентом, чем допу­стите, чтобы у психиатрии создалось впечатление, что ей удалось сделать из вас нечто «особенное». Но я спрашиваю себя, нет ли тут для вас еще каких-то плюсов, которые заставляют вас принять ре­шение остаться пациентом психиатрии.

Любое симптомообразование, выбор любой карьеры (в том числе и карьеры пациента), с точки зрения приспособления, можно рассма­тривать как результат выбора — выбора успешной стратегии выжи­вания. Это защищает и терапевта, и пациента от обесценивания его прежней жизни, в том числе в качестве психиатрического больного. В конце концов, никто не может с чистой совестью сказать, выжил бы он без статуса пациента и связанных с этим положительных и отрицательных моментов или нет. Фокусировка на функциональных аспектах статус-кво уберегает терапевта от потери нейтрально­сти в конфликте «изменение против отсутствия изменений».

Г-Н ФЛОРИН: Это же на самом деле не занятие, это... это про­сто статус.

ФРИТЦ СИМОН: Ну да, но бывают люди, которые были пси­хиатрическими пациентами, и вдруг они сами об этом забывают, и другие тоже об этом забывают. Я думаю, вы правы: это не за­нятие, да и не статус. Это не что-то такое, что вносится в паспорт как неизменяемая примета. То есть человеку нужно постоянно на­поминать, что он — психиатрический пациент. Иначе он об этом забудет. Люди забывают, что когда-то были членами церковной общины, некоторые забывают, что когда-то ходили в такую-то школу. Поэтому я спрашиваю себя: вы в психиатрии уже давно и вы приходите с ней к какому-то соглашению, которое описывает в том числе и нюансы. И я не могу себе представить, чтобы вы в этом не разбирались и не знали довольно точно, какие преиму­щества дает вам то, что вы — психиатрический пациент, кроме того, что вы не позволяете другим незаслуженно приписывать себе успех... В чем плюсы того, чтобы оставить все, как есть?

Г-Н ФЛОРИН: Я могу ошибаться, когда и как я хочу. Тогда это просто означает, ну... он тут просто ни при чем, это не его вина, что он ошибся...

ФРИТЦ СИМОН: Вы располагаете невероятной свободой... Да... Понимаю... Это значит, что ошибаться было бы для вас пло­хо?.. Или это могло бы иметь плохие последствия?..

67

Г-Н ФЛОРИН: Да, это... то есть тут наверняка играет роль са­мооценка. А почему я, собственно,., думаю, что психиатрия мне что-то дает, это... что психиатрия заполняет некое пространство или занимает место, ...это, что именно такая самооценка, если производишь ее неправильно и что-то происходит, то кто-то ока­зывается виноват... И что психиатры тут как раз для того... тогда они тут для того, чтобы разобраться с этой виной и...

ФРИТЦ СИМОН: ...признать невиновным...

Г-Н ФЛОРИН: ...и признать меня в этом невиновным.

Позитивно воспринятая функция психиатрии — это признание невиновным. Это открывает свободное пространство — сферу «кар­навальной» свободы. Цена, которую за это приходится платить, заключается в отказе от ответственности за себя — не только за поведение, воспринимаемое как вина, за «дурные» поступки, но и за поступки, достойные на самом деле признания, за достижения, за «добрые» дела. Здесь отношения разворачиваются на 180 градусов: пациент признает психиатрию «невиновной» в том, что ему стало лучше. Он отказывает ей в признании ее успехов, поскольку для него с этим связано обесценивание его собственных достижений. Он скорее предпочтет сохранить свои симптомы и станет хроническим паци­ентом, чем позволит психиатрии испытать удовлетворение от хо­рошо проделанной работы...

ФРИТЦ СИМОН (кивает): ...У меня вопросов больше нет. У вас есть ко мне еще вопросы? Г-Н ФЛОРИН: Нет, пока нет.

ФРИТЦ СИМОН: Обычно, когда я провожу беседу с несколь­кими людьми, я делаю перерыв и еще раз обдумываю все, что тут было. На этот раз разговаривали, собственно, только мы двое. И у меня нет ощущения, что мне нужно еще что-то добавить к тому, что мы обсуждали.

Г-Н ФЛОРИН: Мне было бы интересно увидеть все это в пись­менном виде.

ФРИТЦ СИМОН: Все, что здесь было?

Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Ну, видеозапись наверняка можно перепи­сать. Но это трудоемкое дело. Мне тоже было бы интересно иметь это в письменном виде. Поэтому я был бы вам признателен, если бы вы это сделали или сумели убедить кого-нибудь другого сделать это. Может быть, вам удастся убедить кого-нибудь в том, что вы этого сделать не можете... В любом случае спасибо за беседу. Я тут многое понял.

68

Г-Н ФЛОРИН: Мне было бы интересно узнать, что вы поняли.

ФРИТЦ СИМОН: Я понял, что в психиатрии наличие благих намерений нельзя отождествлять с достижением хорошего резуль­тата. То, что со стороны терапевта является хорошим намерением, не обязательно воспринимается как таковое пациентом. И что, будучи пациентом, можно попасть в очень затруднительное по­ложение, когда хочешь угодить тому, по кому видно, что у него добрые намерения и что он хочет помочь... что приходится при­спосабливаться к этим пожеланиям с тем риском, что придется отказаться от собственной точки зрения. Так я понял «подведение под стандарт». Что в отношениях, которые ты предлагаешь, рабо­тая в психиатрии, есть сложности и ловушки; что ты словно бы говоришь: «Я предлагаю тебе отношения с той целью, чтобы они закончились». Это тяжелая вещь. Что у психиатрии есть функция предлагать людям, которые предъявляют к себе высокие требо­вания или сталкиваются с высокими требованиями и склонны к тому, чтобы реагировать чувством вины, если они с этими требо­ваниями — собственными или чужими — не справляются, осво­бождение от вины, предоставляя им большое свободное простран­ство. Вот те вещи, которые я для себя понял. А еще, что иногда, наверное, было бы лучше — не знаю, всегда ли это так — не по­падаться в руки психиатрии, даже в руки, готовые помочь. Правда, тогда придется иметь дело с чувством вины, но, если остаться ви­новатым, это даже может помочь продвинуться дальше. Если че­ловек остается виноватым, это может быть даже его шанс. Вот те вещи, которые я тут понял. Я не знаю, то ли это, что вы на самом деле сказали, поскольку в какой-то степени я прочитал это между строк. В этом отношении каждая фраза заслуживает интерпрета­ции. Но это были важные для меня вещи... Достаточно для ответа?

Г-Н ФЛОРИН: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Да? Тогда на этом закончим? Мы можем на этом закончить? Г-Н ФЛОРИН: Да.

* * *

Как это часто бывает в работе с семьями, один из членов которых уже долгое время проходит этапы карьеры психиатрического боль­ного, данная беседа тоже — совсем не по плану — превратилась в диалог между внешним консультантом и пациентом. Можно со­мневаться в том, имела ли она терапевтический эффект для пациен­та. В конце концов, для него здесь обнаружилось лишь небольшое количество новых перспектив. Совсем иной была ситуация для ку­

68

раторов. Они имели возможность и должны были во многом пере­смотреть свое представление о пациенте и оценку собственных дей­ствий. Пациент предстал перед ними намного более сознательным, компетентным и «ответственным за свою судьбу», чем в предыду­щие годы. Вопрос «болезни» не играл в беседе никакой роли, по­нять повседневные происшествия в общении с пациентом можно было и не прибегая к ней как к модели объяснения. И это опять же «поцарапало» некоторые терапевтические убеждения. По крайней мере, таким был один из отзывов сотрудников клиники, которые принимали в разговоре скорее пассивное участие. В идеальном слу­чае, если пациент рассматривается не только как жертва болезни, но и как действующий субъект, это имеет долгосрочные последствия. То же самое происходит в интервью с семьями психиатрических больных, когда близкие пациента иногда тоже обрекаются на роль слушателей. Благодаря наблюдению за диалогом между терапев­том и пациентом им тоже (часто впервые за долгое время) удается увидеть компетентную сторону члена семьи, отнесенного к разряду «неполноценных» и исключенного из коммуникации.

9. Проблема индивидуальной терапии. Хронификация при помощи терапевта (г-жа Бюрги)

«Брак — это попытка вдвоем решить проблемы, которых не было бы, будь вы одни» — гласит старая холостяцкая мудрость. По ана­логии с этим про отношения между индивидуальным терапевтом и его пациентом можно сказать, что индивидуальная терапия — это попытка вдвоем решить проблемы, которых не было бы, работай вы со всей семьей (или парой).

При том что большинство психотерапевтов работают в индиви­дуальном сеттинге, с системной точки зрения можно констатиро­вать, что это самая трудная и сложная форма терапии. Причиной тому проблема самоотнесенности коммуникации о терапевтиче­ских отношениях, которая неизбежна в двусторонних отношени­ях. Что бы ни говорили о своих отношениях терапевт и пациент и что бы они друг с другом ни делали, все это является частью их от­ношений. Это касается и метакоммуникации, т.е. коммуникации о коммуникации. Наверное, проще всего снова проиллюстрировать это на банальном примере, взятом из других — непрофессиональ­ных — отношений в паре.

Жена заявляет мужу, что им нужно поговорить, чтобы выяснить отношения (метакоммуникация). Как хороший, по его мнению,

69

муж, он, разумеется, сразу же соглашается. Недовольство жены связано с почти невыносимым для нее аспектом коммуникации, который она формулирует следующим образом: «Это ты всегда ре­шаешь, как все на самом деле!». Ответ мужа: «Да нет же, дорогая, на самом деле это совсем не так!»

Очевидно, что в коммуникации на тему отношений (по крайней мере, с точки зрения жены) здесь реализуется именно та модель, на которую она жалуется. Метакоммуникация подчинена прави­лам коммуникации. Предложенная обоими внешняя перспектива, т.е. взгляд на отношения, является аспектом внутренней перспек­тивы, т.е. отношений. Эта проблема самоотнесенности коммуни­кации, похоже, является одной из основных причин того, что пары попадают в кризисные ситуации. Что бы ни говорил один партнер, он лишь подтверждает предположения и предыдущий опыт друго­го. Результатом этого могут быть стабильные и удовлетворяющие обоих отношения, где оба утверждают друг друга в общем взгляде на мир. Но результатом может стать и борьба за реальность, посто­янный спор о том, чья правда истинна. В таком случае ни у одной из сторон, по логике, нет шанса высвободиться из петли самопод­тверждения, ведущей к хронификации модели коммуникации. Привнести в коммуникацию что-то новое здесь может только кто-то третий, кто фактически не вовлечен в их отношения.

Эта логическая ловушка любых двусторонних отношений угро­жает и индивидуальной терапии (что вовсе не означает, что любая индивидуальная терапия обречена из-за этого на неудачу). В про­странстве психотерапии эти опасности сознаются еще с тех пор, как появились труды Зигмунда Фрейда о феноменах переноса и контрпереноса. Следствием психоанализа стало то, что нужда пре­вратилась в добродетель и анализ переноса и контрпереноса вырос до элементарной составляющей аналитической работы. С систем­ной точки зрения проще и экономически выгоднее уменьшить вероятность вовлечения терапевта в подобные модели тем, что, работая с парой или семьей, он с самого начала сохраняет внеш­нюю позицию по отношению к системе коммуникации, внутри которой возникли приведшие к терапии проблемы. И хотя то, что он делает или говорит, и в этом случае тоже является частью тера­певтической системы, это никогда не становится частью повсед­невной системы семейной коммуникации, которая порождает или поддерживает проблему или симптом.

В то время как в распоряжении индивидуального терапевта всег­да есть только одно социальное поле наблюдения (коммуникация между ним самим и его пациентом), в формировании которого он к тому же играет ключевую роль, на сессии с участием нескольких

69

человек для терапевта открыто несколько полей наблюдения, по от­ношению к которым он может отчасти занять внешнюю позицию, а именно коммуникация между партнерами и (или) членами семьи, взаимодействие которых он может непосредственно наблюдать. И даже при необходимости учитывать тот факт, что описываемые та­ким образом модели интеракции реализуются в присутствии посто­роннего наблюдателя, при помощи соответствующих вопросов мож­но проверить, насколько похоже, с точки зрения их участников, они развиваются в обычной жизни, или же они возникли здесь впервые.

По этим причинам можно констатировать, что с системной точки зрения работать с индивидуальными клиентами сложнее всего. Успех этой работы зависит от того, насколько оба — и тера­певт, и клиент — способны (или становятся способны в процессе работы) занять разделяемую обоими внешнюю позицию по отно­шению к созданной ими модели коммуникации («рабочие отно­шения» психоанализа). И, тем не менее, с учетом структур нашей системы здравоохранения с ее медицински-ориентированной мо­делью болезни, в большинстве случаев терапия по-прежнему про­водится в рамках индивидуального сеттинга. Следующий пример показывает, какие — иногда хронифицирующие — последствия это может иметь, и как системные техники интервью могут быть использованы для того, Чтобы направить внимание на отношения между терапевтом и пациентом.

Г-жа Бюрги попросила о встрече по телефону. Она с само­го начала заявила, что побывала уже у семи психиатров. К Фрит-цу Симону ее направил один коллега, который живет и работает в Калифорнии и который очень известен благодаря своим научно-популярным книгам. К нему пациентка обратилась тоже по теле­фону. Поскольку проводить терапию через океан показалось ему неразумным, он рекомендовал ей обратиться к ФС. От подробного выяснения контекста по телефону решено было отказаться.

* * *

Г-ЖА БЮРГИ: Итак, что меня сюда привело и как я вообще сюда попала? (Вздыхает.) Я вам говорила, что я была уже у семи психиатров.

ФРИТЦ СИМОН: У каких психиатров? Имеющих официаль­ный допуск частнопрактикующих или это были психотерапевты?

Г-ЖА БЮРГИ: У самых разных.

ФРИТЦ СИМОН: И что вы испробовали?

Г-ЖА БЮРГИ: Должна сказать, что за последние десять лет — то есть у меня это началось десять лет назад — я побывала у самых

70

разных психиатров. Правда, часто это было совсем недолго. Если меня что-то не устраивало, я уходила. Я уже бывала и в клини­ках — правда, только амбулаторно, — два раза участвовала в груп­повой терапии и месяц или два назад закончила курс психотера­пии или,точнее, психоанализа. ФРИТЦ СИМОН: Закончили?

Г-ЖА БЮРГИ: Закончила! Это была индивидуальная тера­пия...

ФРИТЦ СИМОН: То есть вы оба были согласны, что терапия окончена?

Г-ЖА БЮРГИ: Да! На самом деле это был последний... (пау­за) На самом деле мне тогда казалось, что я более или менее ста­бильна. Я тогда даже какое-то время снова напряженно работала, а теперь перестала. И уже снова чувствую, что у меня начинаются такие расстройства, и хотя я, наверное, могу...

ФРИТЦ СИМОН: Э-э, простите, что перебиваю. Иногда я за­даю всякие дурацкие промежуточные вопросы. Расскажите мне, пожалуйста, что было десять лет назад. Почему вы в первый раз пошли к терапевту?

Рассказ пациентки о ее «расстройствах» здесь сразу же прерыва­ется, поскольку не приходится рассчитывать на то, что благодаря их описанию для пациентки произойдет что-то новое. В конце концов, она уже много раз рассказывала о своих симптомах множеству тера­певтов. И поскольку, по всей вероятности, они были достаточно ком­петентны и наверняка старались разобраться с ее симптомообразо-ванием (четыре года психоанализа), есть риск просто сделать больше того же самого. Поэтому фокус внимания терапевта направляется на результат этих «расстройств»: они устанавливают отношения с терапевтами. Поэтому построение гипотез и — в этой связи — на­правление вопросов ориентированы на функцию терапии или, точнее, терапевта в реальной системе отношений пациентки. «Терапия — вот проблема, которую нужно лечить», — так пока звучит пробная гипотеза. Поэтому интерес — абсолютно традиционно — обращен к ситуации, приведшей к образованию симптома (т.е. терапии).

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да, наверное, вот ключевое событие. Мой муж был тогда в Мюнхене, а я жила в Карлсруэ, по опреде­ленным причинам я не поехала с ним в Мюнхен...

ФРИТЦ СИМОН: Он там работал?

Г-ЖА БЮРГИ: Да, он уехал тогда в Мюнхен. Я год жила одна, и в это время я влюбилась в другого мужчину. А потом вернулся муж. И я ему об этом рассказала. Я хотела с ним разъехаться. Тог­

70

да муж меня избил, и то, что между нами тогда произошло, все это было довольно страшно. Я взяла нож, но заперлась в комнате, чтобы не выплеснуть свою агрессию. Потом у нас с ним состоялся разговор. Он ужасно сожалел, и я тоже. Я тогда была так растеряна и... Так что мы не разошлись. У меня началась тяжелая депрессия. Я даже встать была не в состоянии...

ФРИТЦ СИМОН: Почему вы не разошлись? Вы это как-то объясняете? В вашем распоряжении был другой мужчина.

Г-ЖА БЮРГИ: Я не могла. Просто не могла. Я не знаю. Я тогда вернулась в Карлсруэ и жила там.

ФРИТЦ СИМОН: С мужем?

Г-ЖА БЮРГИ Да, с мужем. Я тогда работала.

Описание событий десятилетней давности показывает, что обра­зование симптома, как и привлечение в этой связи терапевта, с самого начала было вплетено в супружескую динамику. Между желанием раз­рыва и агрессивностью существует тесная связь. На намерение жены разойтись муж отвечает насилием. Запираясь в комнате, она контро­лирует свои агрессивные чувства по отношению к нему и вместо него направляет их на себя. Мысли о разрыве не воплощаются в действия, пациентка впадает в депрессию, становится недееспособной и не мо­жет разойтись с мужем, даже если бы захотела: в качестве «третье­го» вместо любовника в игру вступает первый терапевт.

ФРИТЦ СИМОН: Что бы тогда произошло, если бы вы расста­лись? Как вы думаете? Как вы себе это представляете?

Г-ЖА БЮРГИ: Это было так: мужчина, который меня тогда интересовал, это была любовь с первого взгляда. А дело было так... Я встретилась с ним в машине, это была крайне неприятная исто­рия, должна вам сказать. И тем не менее, меня к нему тянуло... Но это...

ФРИТЦ СИМОН: Он не был бы таким надежным партнером? Г-ЖА БЮРГИ: Нет!

ФРИТЦ СИМОН: А ваш муж — человек, на которого вы могли положиться?

Г-ЖА БЮРГИ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: И тогда вы пошли к терапевту? Тогда в пер­вый раз?

Г-ЖА БЮРГИ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Вам тогда стало лучше?

Г-ЖА БЮРГИ: Нет. Тогда я пошла еще в одну клинику. Тот терапевт, на групповой терапии, был такой отцовской фигурой. Но я думала, что на самом деле у меня нет проблем с контактом,

71

и ходила туда всего пару месяцев. Он еще давал мне таблетки, но я их не принимала...

ФРИТЦ СИМОН: Вы семь раз, в общей сложности семь раз были у терапевта, и теперь, в последний раз, дольше, чем обычно. Почему вы пошли к терапевту в последний раз?

Г-ЖА БЮРГИ: Потому что... Я ужасно переутомилась. У меня умер отец, и мне пришлось много заботиться о матери. У меня во­семнадцатилетняя дочь, у которой были проблемы в школе. Еще я ухаживала за моей девяностолетней бабушкой, матерью отца, и... я тогда просто надорвалась.

ФРИТЦ СИМОН: Что было основной проблемой, с которой вы пошли тогда к терапевту?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, я только и могла лежать дома в моей чудес­ной двухэтажной квартире посреди леса, и у меня стали возникать состояния страха, и я уже не могла выйти. Я не в гараж войти, ни­чего не могла.

ФРИТЦ СИМОН: И в процессе терапии с этим стало лучше?

Г-ЖА БЮРГИ: Да, да! Я просто лежала дома и прочла целую уйму книг. Я всю жизнь увлекалась книгами по психологии и чего я тогда только не прочла, от сказок до бог знает чего еще.

ФРИТЦ СИМОН: Теперь, после того, как терапия два месяца назад закончилась, как у вас возникла мысль обратиться к новому терапевту? Что послужило пусковым стимулом?

Здесь вопрос снова касается функции терапии, т.е. что стало пусковым стимулом для нынешнего возникновения «симптома» (т.е. желания ходить на терапию) ?

Г-ЖА БЮРГИ: Мой аналитик сказал мне: «Вы еще не нашли своего мастера!»

ФРИТЦ СИМОН: И теперь вы его ищите? Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Наверное! Да.

ФРИТЦ СИМОН: По каким признакам вы поймете, что вы его нашли?

Если терапия — подлежащий лечению «симптом», то нахожде­ние мастера (что бы под этим ни подразумевалось) является целью терапии.

Г-ЖА БЮРГИ (пожимает плечами): Не знаю. Возможно, я еще и слишком изворотлива, у меня всегда есть лазейки. ФРИТЦ СИМОН: Почему бы вам их не иметь? Г-ЖА БЮРГИ: Правильно! Я так себе и говорю.

71

ФРИТЦ СИМОН: Так вы считаете, что они у вас должны быть, или вы считаете, что у вас их быть не должно?

Г-ЖА БЮРГИ: Нет, ну на всякий случай!

ФРИТЦ СИМОН: Так и я об этом! Это же очень успокаивает, когда они есть.

Г-ЖА БЮРГИ: Я очень рада, что с некоторыми я могла сбе­жать.

ФРИТЦ СИМОН: Ну да, но теперь вы... Вы отправились в путь, чтобы найти себе нового терапевта. Что же послужило при­чиной? Слова вашего предыдущего терапевта, что вы еще не наш­ли мастера?

Г-ЖА БЮРГИ: Может быть это... я верю в Божественный про­мысел... А еще я верю, что все, что до сих пор происходило со мной в жизни, все это имеет свой смысл. Хотите посмотреть, на какие вещи я иногда ориентируюсь (показывает пачку сигарет, на кото­рой написано «Отборные, Симон Арцт"»).

ФРИТЦ СИМОН: Симон Арцт?

Г-ЖА БЮРГИ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: У меня так вообще возникла идея заняться этой профессией, но это другая история.

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Ну, это, наверное, просто шутка, но это такие моменты, может быть, просто памятные вещи...

ФРИТЦ СИМОН: Но сигареты вы курили и раньше. Так как же у вас возникла мысль: «Поищу себе нового терапевта»? Сколь­ко тогда прошло времени после окончания предыдущей терапии?

Г-ЖА БЮРГИ: Это было где-то три-четыре недели назад.

ФРИТЦ СИМОН: Три-четыре недели назад мы разговаривали с вами по телефону.

Г-ЖА БЮРГИ: Да, точно! А где-то восемь недель назад закон­чилась другая терапия.

ФРИТЦ СИМОН: Как бы вы сказали, что сейчас послужило пусковым стимулом для того, чтобы вы сказали себе: «Теперь мне нужен новый терапевт»?

Г-ЖА БЮРГИ: Я хочу сказать вам следующее. У меня в голо­ве где-то всегда сидела навязчивая идея самой стать терапевтом. Я никогда не решалась спросить моего аналитика... Хотя нет, как-то раз я спросила. Тогда он сказал: «Мания величия!» Ну и... сей­час я все еще в поиске и размышляю, не пойти ли мне все-таки учиться терапии или заняться чем-нибудь более практичным... чтобы голова была не так занята, как, наверное, была в прошлые годы, когда у меня бывали духовные выплески.

* Arzt(ной.)-врач.

71

ФРИТЦ СИМОН: Гм, что это значит «выплески»?

Г-ЖА БЮРГИ: Я уже... я настолько пропиталась... я жила в ду­ховном мире, так?

ФРИТЦ СИМОН: Ну да, многие так делают. То есть, что тут такого плохого?

Г-ЖА БЮРГИ: За это время я, по сути, забыла реалии.

ФРИТЦ СИМОН: Ну, теперь вы здесь... Да, но в чем ваша ны­нешняя проблема? Что вы не можете решить, хотите ли вы или можете ли вы стать терапевтом? Я думаю, у вас за плечами уже есть несколько лет учебы, да?

Г-ЖА БЮРГИ: По сути, да.

ФРИТЦ СИМОН: Терапия — это на самом деле нечто такое, чему учатся не по книгам, а у какого-нибудь мастера или учи­теля, и нескольких учителей вы уже видели. Вы составили себе достаточное представление. Вы, наверное, могли бы уже книгу написать про психотерапию или, по меньшей мере, про психоте­рапевтов.

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да, я тоже так думаю. ФРИТЦ СИМОН: Какие лазейки терапевты видят, а какие нет. А какие они оставляют себе... Чего вы хотите от меня?

Любому терапевту следует попытаться выяснить, какую функ­цию отводит ему пациент. Только получив об этом какое-то пред­ставление, он может решить, хочет ли он взяться за эту задачу и принять предлагаемые в этой связи отношения.

Г-ЖА БЮРГИ: Н-да, чего? Когда я дома, то у меня всегда все вот так (качает перед лицом ладонью туда-сюда): туда-сюда, мысли туда-сюда. Что правильно, что неправильно? Когда я с терапевтом, то для меня это, скажем, занимательно, так?

Несомненный комплимент терапевтам, раз они были заниматель­ны. Вероятно, так бывает не всегда...

ФРИТЦ СИМОН: Да, это я вполне могу понять. В большин­стве своем они, эти терапевты, совсем небезынтересные люди. К тому же у них всегда есть новые идеи, которых нет у тебя самого.

Г-ЖА БЮРГИ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: А можно и самому подбрасывать им новые идеи...

Г-ЖА БЮРГИ: Да, это основано на взаимности. ФРИТЦ СИМОН: ...Основанные на взаимности отношения, которые могут приносить полное удовлетворение.

72

Г-ЖА БЮРГИ: Да! То есть не обязательно всегда. Для этого я знаю уже слишком многих, так? Но...

ФРИТЦ СИМОН: Нуда, их же можно выбраковать.

Г-ЖА БЮРГИ: Но это... должна вам сказать, что я вообще лю­блю поговорить. Тогда как со знакомыми моего мужа, которые приходят по делам, мне ужасно трудно даже поддержать разговор. Меня все это не так интересует... Но, с другой стороны, не могу же я все время вращаться в этих кругах!

ФРИТЦ СИМОН: А что, собственно, ваш муж говорит по по­воду того, что вы ходите к терапевту?

Терапевты всегда берут на себя какие-то функции не только для пациентов, с которыми они непосредственно работают, но и для се­мьи или супружеских отношений. В качестве третьего терапевт мо­жет оказывать такое влияние на отношения в паре, которое ему и не снилось. В случае неясности прямые вопросы дают самые прямые ответы.

Г-ЖА БЮРГИ (вздыхает): Нуда, вообще это... (Медлит.) Тог­да мой муж идет в другую сторону. То есть я больше ухожу внутрь, а он — наружу.

ФРИТЦ СИМОН: Да, -ну а как это для него? Ведь для многих мужчин это проблема, они говорят себе: «Моя жена ходит к тера­певту и рассказывает там всякие интимные вещи, и про меня в том числе. Я вынужден делить ее с кем-то еще». Каково это для него?

Г-ЖА БЮРГИ: Да, для него это плохо. Хоть он этого и не гово­рит, но он уходит наружу и ищет себе соответствующий пандан.

ФРИТЦ СИМОН: Что это значит?

Г-ЖА БЮРГИ: Он ходит с женщинами в хорошие рестораны, или в прошлом году у него была связь с одной очень молодой жен­щиной. Естественно, мое состояние тогда ухудшилось.

Наверное, не требуется глубокого психоаналитического тренин­га, чтобы суметь построить гипотезу о том, какую функцию вы­полняют для пациентки терапевты (мужского пола), если любовни­ца мужа характеризуется как «пандан». Правда, нельзя забывать о том, что за плечами у пациентки длительное психоаналитическое лечение и, соответственно, она наверняка выработала способность хорошо чувствовать, что нравится слышать психотерапевтам, т.е. какого типа гипотезы они предпочитают...

ФРИТЦ СИМОН: Что ему было бы легче вынести: то, что вы ходите к терапевту или если бы вы нашли себе друга?

72

Г-ЖА БЮРГИ: Я не знаю.

ФРИТЦ СИМОН: Если бы вы нашли себе друга, он бы с этим смирился или подал бы на развод?

Попытка выяснить гипотетические последствия гипотетиче­ских посылок.

Г-ЖА БЮРГИ: Я не знаю.

ФРИТЦ СИМОН: Как вы думаете? Вы же знаете его целую вечность!

Г-ЖА БЮРГИ: Люди знают друг друга и все-таки не знают! ФРИТЦ СИМОН: Да, но намекните. Это же ни к чему его не обязывает.

Г-ЖА БЮРГИ: Каждый раз, когда я хотела уйти... потому что... это... Для меня это всегда... связано с серьезным разрывом... То есть тогда возникали очень большие проблемы.

ФРИТЦ СИМОН: Какого рода?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, как уже было сказано, в тот раз он меня из­бил.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда вы собирались его бросить. Г-ЖА БЮРГИ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда он попытался вас удержать. Предпо­ложим, вы бы просто завели себе друга и сказали: «Вот это — мой брак. Я готовлю завтрак, стираю вещи и слежу за тем, чтобы дочь нормально ходила школу, а для всего остального у меня есть друг!»

Г-ЖА БЮРГИ (ухмыляется): Раньше был.

ФРИТЦ СИМОН: Как бы на это отреагировал ваш муж?

Г-ЖА БЮРГИ: Тогда я воспринимала это так, что у меня был друг и...

ФРИТЦ СИМОН: Меня сейчас не так интересует, как вы это воспринимаете или как вы это воспринимали. Это, конечно, важ­но...

Г-ЖА БЮРГИ: Как я себе это представляю?..

ФРИТЦ СИМОН: Как вы себе представляете, что бы он тогда сделал. Предположим, вы бы пошли сегодня не к новому терапев­ту, а нашли себе друга.

Пациентка предлагает интроспекцию — как она, вероятно, на­училась на предыдущих курсах терапии. Она говорит о том, как она что-то воспринимает или воспринимала. Но сейчас терапевт спра­шивает о точке зрения на взаимодействие и отношения. Вопрос при­глашает к мысленному эксперименту, где ей нужно представить себе разницу в реакции мужа, если вместо терапевта появится друг. Ис-

73

ходная гипотеза заключается в том, что функция терапевта и схо­жа с функцией друга, и отличается от нее. Сходство и различия мо­гут пролить свет на смысл хронификации психотерапии.

Г-ЖА БЮРГИ: Я всегда говорю себе, что у мужа в связи с его работой тоже много...

ФРИТЦ СИМОН: Это хороший ответ, но не на мой вопрос. Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да.

ФРИТЦ СИМОН: Что бы он на это сказал? Что бы он сделал, если бы он об этом узнал?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну хорошо, когда я сказала мужу: «Я влюбилась в моего психиатра», — он... он пустил в ход все средства, перекрыл весь кислород и развеял все это по ветру... (Смеется.) Так что даль­ше духовной истории дело пойти не могло.

По опыту, жене, желающей завести роман с другим мужчиной (будь то терапевт или кто-то еще), лучше не сообщать об этом мужу. Разве только, если она не совсем уверена, хочет ли она это­го романа на самом деле... Если это так, то рассказать об этом мужу — весьма ловкий трюк. Тогда уж он позаботится о том, чтобы измены не произошло. Так можно переживать одну сторону амбива­лентности (влюбленность), в то время как другая сторона экстерна-лизируется (сохранение брака берет на себя муж). Элегантный, осно­ванный на разделении труда способ обойтись с внутрипсихическим конфликтом. Правда, работает он только при содействии мужа.

ФРИТЦ СИМОН: Он бы попытался...

Г-ЖА БЮРГИ: Он кругом строил козни.

ФРИТЦ СИМОН: Если бы у вас был друг, он попытался бы вас удержать или добивался бы разрыва?

Г-ЖА БЮРГИ: Думаю, скорее, он попытался бы меня удер­жать.

ФРИТЦ СИМОН: Если бы у вас был друг, вы бы тогда добива­лись разрыва или пытались сохранить брак?

Г-ЖА БЮРГИ: Это зависело бы от того, что это были бы за от­ношения!

ФРИТЦ СИМОН: Так. И какие вы тут видите варианты? Г-ЖА БЮРГИ: Ну, если это друг-собеседник, то для меня тут нет никаких оснований отказываться от брака. ФРИТЦ СИМОН: Так.

Г-ЖА БЮРГИ: Но если бы у меня были с кем-то интимные от­ношения, то для меня это была бы причина. Может быть, это моя

проблема...

ФРИТЦ СИМОН: А что... Если бы тут была ваша дочь, и я спросил бы ее: «Что доставляло бы вашей матери больше беспо­койства: интимная связь с другим мужчиной или дружба для раз­говоров?» Что бы ответила ваша дочь?

Введение не присутствующей дочери в качестве фиктивного на­блюдателя нужно для того, чтобы попытаться помочь пациентке занять внешнюю позицию по отношению к различным проигрываемым вариантам отношений в треугольнике.

Г-ЖА БЮРГИ: С точки зрения совести?

ФРИТЦ СИМОН: С точки зрения совести или с точки зрения последствий, которые это могло бы иметь. Ведь это разные вещи, говорите ли вы: «Я оставлю все, как есть, или...».

Г-ЖА БЮРГИ: Моя дочь наверняка сказала бы, что интимная связь доставляла бы мне больше беспокойства.

ФРИТЦ СИМОН: И что бы она сказала, какие у вас были бы проблемы и тревоги в этой связи?

Г-ЖА БЮРГИ: Просто потому, что для меня это означало бы разрыв.

ФРИТЦ СИМОН: Ваша дочь считает, что вы, скорее, такой че­ловек, для которого важно, чтобы все оставалось, как есть, со все­ми плюсами и минусами? Или она считает вас той, кому важно двигаться к новым берегам и сжигать за собой мосты?

Г-ЖА БЮРГИ: Мосты, которые я сжигаю — и моя дочь тоже бы так сказала, — это скорее мосты к тем людям, с которыми у меня когда-то был контакт на стороне. Я бы тогда скорее смотрела на семью.

ФРИТЦ СИМОН: То есть семья — это остров, крепость, и вре­мя от времени вы перекидываете мосты наружу? Там у вас могут быть даже близкие отношения, но вы их снова прекращаете?

Г-ЖА БЮРГИ (согласно кивает): Угу, потом они прекращают­ся.

ФРИТЦ СИМОН: Если у вас есть близкие отношения на сто­роне, то как это сказывается на ваших отношениях с мужем? Они становятся из-за этого более дистантными или...

Отношения в треугольнике отлично подходят для регулирова­ния близости/дистанции. По крайней мере, это гипотеза, с которой можно работать.

Г-ЖА БЮРГИ: Из-за мужа дистанция скорее увеличивается, потому что я всегда была очень открытой в том, что я говорила —

74

по сути, довольно честной, — и только в те моменты, когда я дей­ствительно собиралась уйти, когда для него или и для меня тоже ситуация накалялась, тогда появлялась эта жестокость...

ФРИТЦ СИМОН: А эта жестокость, это то, что вас сближает или разделяет?

Г-ЖА БЮРГИ (вздыхает): То так, то так. Бывали моменты, когда я замечала, насколько глубоко его это задело. Как больно ему было, когда я хотела уйти. Тогда я вдруг увидела, какой он ра­нимый. Тогда я сказала: «Это все ерунда! Там, снаружи, это все со­всем неинтересно, и другой мужчина тоже не такой уж и замеча­тельный...». Тогда я снова вернулась.

ФРИТЦ СИМОН: Предположим, что у вас очень близкие от­ношения на стороне. Как вы будете вести себя в браке? Вы скаже­те об этом мужу?

Г-ЖА БЮРГИ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: Это скорее заставит его от вас отдалиться или подойти к вам ближе?

Г-ЖА БЮРГИ: Думаю, он подойдет ко мне ближе. Тогда он сделал бы для меня все. Он сказал бы: «Собирайся, мы едем в от­пуск! Мы идем в шикарный ресторан. Или купи себе что-нибудь!». Для меня в этих случаях речь всегда идет о внутренних состояниях, о том, что происходит во мне или в нашем браке. И меня скорее угнетает, когда он говорит: «Собирайся, мы едем в отпуск!». По­скольку мои мысли где-то совсем в другом месте, так ведь? Но я себе говорила: «Может быть, он просто не может выразить это иначе, кроме как с отпуском и тому подобное...».

ФРИТЦ СИМОН: Что вам нужно было бы делать, чтобы дер­жать мужа на расстоянии?

Г-ЖА БЮРГИ: Думаю, он и сам держится на расстоянии (сме­ется), тем что очень, очень много работает, ездит в командиров­ки...

ФРИТЦ СИМОН: То есть, если вы не будете делать ничего особенного, то он скорее будет держаться на расстоянии? Тогда в ваших отношениях была бы скорее дистанция, удаленность?

Г-ЖА БЮРГИ: По времени да!

ФРИТЦ СИМОН: А эмоционально?

Г-ЖА БЮРГИ (вздыхает): У меня всегда такое ощущение, что когда он рядом, то все мои тревоги улетучиваются. Все мое на­пряжение проходит, но тогда я часто даже не могу этого понять. У меня очень нежный муж, который много для меня делает. Ино­гда я могу... У меня потом случаются такие своего рода сдвиги, и мне часто кажется, что может быть, я вообще его не люблю, так?

74

Это можно расценить как подтверждение того, что отноше­ния между г-жой Бюрги и ее мужем определяются конфликтом близости-дистанции. Когда муж рядом, когда он о ней заботится, для г-жи Бюрги все в порядке. Однако, если это состояние затягива­ется, такая близость приводит к вопросу, любит ли она его вообще, что можно понять как проявление желания увеличить дистанцию. На этом фоне стабилизирующую функцию терапевта можно рас­сматривать как регулятор близости-дистанции.

ФРИТЦ СИМОН: Давайте пофантазируем: как выглядел бы ваш брак, что в вашем браке выглядело бы иначе, если бы на свете не было психиатров?

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Если бы не было психиатров? Ну, раньше у меня был мой отец! Мой отец, он приезжал раза три в не­делю в первой половине дня, а муж приходил вечером!

ФРИТЦ СИМОН: Это был хороший баланс!

Г-ЖА БЮРГИ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: Как бы вы сказали, у вас с отцом были близ­кие отношения?

Г-ЖА БЮРГИ: Да! Два года назад, когда в процессе терапии с меня все было стерто, я чувствовала себя очень-очень одинокой и представляла себе... Я не могла себе представить другого любовни­ка, кроме моего мужа... э-э... кроме моего отца. Меня это, конеч­но, ужаснуло и на самом деле показалось мне довольно жалким.

ФРИТЦ СИМОН: Настоящие приключения происходят в голове.

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да.

Муж, отец, психиатр... Их ставят в интересный ряд. Несомнен­ное приглашение для любого психотерапевта поупражняться в ис­кусстве интерпретации. На вопрос о том, что было бы или будет по-другому в отсутствие терапевта, т.е. чью функцию он на себя берет, кого он от чего-то освобождает или лишает работы, паци­ентка дает лишь косвенный и метафоричный ответ.

ФРИТЦ СИМОН: Давайте вернемся к моему вопросу. Итак: сейчас вашего отца уже нет в живых. Что бы произошло в вашем браке, если бы психиатров не существовало?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, могу вам сказать, что за те три месяца, ког­да мы вместе напряженно работали, у меня случилось несколько нервных срывов. Мы кричали друг на друга, у нас были приступы гнева, мы не спали по ночам. И я на него кричала, потому что у него всегда есть более молодые сотрудники, с которыми у него та­кие духовные интимные или профессиональные отношения. И это

75

мне тоже пришлось пробивать, чтобы вообще получить доступ к информации. Я чувствовала себя обманутой, мне казалось, что мной манипулируют, иногда я чувствовала себя марионеткой. Ко­нечно, я ужасно из-за этого переживала, потому что когда я что-то делаю, я хочу знать, что я делаю, и хочу получать соответствующую информацию. Так что мы жутко орали друг на друга, но даже в эти моменты, когда дело доходило до таких взрывов, мы снова говори­ли друг другу, что мы друг друга любим и... На самом деле это была совершенно необыкновенная ситуация.

ФРИТЦ СИМОН: Но для постороннего человека это звучит так, будто в тот период у вас были очень интенсивные отношения.

Г-ЖА БЮРГИ: Всегда! Да, у нас с мужем всегда были интен­сивные отношения.

ФРИТЦ СИМОН: Сейчас, если бы на свете не было ни одного терапевта, ваши отношения с мужем стали бы более интенсивны­ми? Температура бы повысилась? Кипело бы сильней?

Г-ЖА БЮРГИ: Просто сейчас ситуация такова, что я больше не работаю вместе с мужем.

ФРИТЦ СИМОН: Вопрос в том, может ли такое взаимодей­ствие происходить и в других областях.

Г-ЖА БЮРГИ: Оно и происходит!

ФРИТЦ СИМОН: И все-таки я спрашиваю: что бы произо­шло, если бы на свете не было никаких терапевтов, ни психиатров, ни психотерапевтов?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, на самом деле я всегда работала, и благо­даря работе у меня, наверное, всегда были какие-то отцовские фи­гуры, так?

ФРИТЦ СИМОН: То есть вы бы тогда, наверное, стали искать себе работу?

Г-ЖА БЮРГИ: На всякий случай!

ФРИТЦ СИМОН: ...Где вы найдете кого-то, кто может быть для вас своего рода духовным собеседником или наставником, мастером?

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да, но тут теперь вот что: у меня боль­ше нет желания работать в банке.

ФРИТЦ СИМОН: Хорошо, и что вы собираетесь делать с ва­шим нежеланием? Терапевтов в вашем распоряжении нет...

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, я ищу новую работу и размышляю...

ФРИТЦ СИМОН: И вы ее найдете? Профессию, которая вас удовлетворит?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, за парту я еще раз не сяду, чтобы вы знали.

ФРИТЦ СИМОН: А что будет, когда ваша дочь покинет дом? Ей сейчас восемнадцать, и можно предположить, что в какой-то момент она соберет чемодан и скажет: «Я чувствую себя взрослой!

75

Не важно, думаете ли вы так же. Пока! Я пойду своей дорогой». Как это отразится на вашем браке?

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, я всегда бываю очень рада, когда дочери нет! Потому что я очень люблю ездить с мужем в отпуск вдвоем. Мы всегда так и делали. У нас свободные отношения с дочерью. Она любит быть дома, но она с удовольствием бывает и где-то еще.

ФРИТЦ СИМОН: Ну, а какие-нибудь последствия для вашего брака вы тут видите?

Г-ЖА БЮРГИ: Да, одно последствие я тут вижу, поскольку у нас с дочерью гораздо более интенсивные «разговорные» отноше­ния, чем с мужем... уже много лет.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда потребность в собеседниках станет еще сильнее?

Г-ЖА БЮРГИ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: Тогда вам понадобятся два терапевта!

Г-ЖА БЮРГИ (смеется): Да, я где-то говорю себе, почему я не могу как... Должна вам сказать, что мне не интересно знакомиться с другими женщинами. У меня широкий круг знакомых женщин. Почему я не могу, как нормальный человек, знакомиться с други­ми мужчинами? Для меня это невозможно!

ФРИТЦ СИМОН: Почему?

Г-ЖА БЮРГИ: Не знаю, почему!

ФРИТЦ СИМОН: Как вам удается не знакомиться с другими мужчинами? Вам, наверное, совсем не просто не знакомиться с другими мужчинами, как я себе представляю. Вы привлекательная женщина! Как вам удается не знакомиться с другими мужчинами?

Г-ЖА БЮРГИ: Я тоже этого не понимаю!

ФРИТЦ СИМОН: Да, но вы же должны что-то делать, чтобы не знакомиться с другими мужчинами! Вы их отпугиваете или от­гоняете!..

Г-ЖА БЮРГИ: Точно!

ФРИТЦ СИМОН: Думаю, у вас есть на то свои причины! А что было бы, если бы вы с кем-нибудь познакомились? Предположим, вы бы познакомились с привлекательным мужчиной...

Г-ЖА БЮРГИ: Я бы испугалась, что это может иметь продол­жение. И поэтому сразу бы это прекратила.

ФРИТЦ СИМОН: Что значит «иметь продолжение»?

Г-ЖА БЮРГИ: Что это могло бы перерасти в интимную связь или могли бы возникнуть любовные отношения.

ФРИТЦ СИМОН: И тогда? Какие это имело бы последствия?

Для напоминания: один из самых важных вопросов — это «и тог­да?» Он направляет фокус внимания на тени будущего, на пугающие

76

последствия, т.е. на все то, что может вызывать страх и тревогу, и потому избегается.

Г-ЖА БЮРГИ: Ну, что я разошлась бы с мужем. ФРИТЦ СИМОН: И тогда?

Г-ЖА БЮРГИ (нерешительно): Тогда? Ну, дальше я еще не ду­мала... (Колеблется, задумчивая пауза.) У меня это прекращается сразу, как только становится опасно, да? (Смеется.)

ФРИТЦ СИМОН: Ну, в воображении это ведь не так опасно. Да­вайте проиграем эту ситуацию в воображении. Вы бы разошлись с мужем... так? И что было бы тогда? Что было бы дальше? Что в этом было бы такого страшного? Что было бы самым ужасным из того, что могло бы произойти? Дайте волю самым черным фантазиям!

Проиграть в воображении самые страшные фантазии — хорошее средство против тенденций избегания. Дело в том, что обычно они показывают, что все было бы не столь опасно, как предполагается по умолчанию. С терапевтической точки зрения ничто не имеет на­столько далеко идущих последствий для настоящего, как изменение будущего (т.е. той или иной перспективы на будущее).

Г-ЖА БЮРГИ: Еще мне было"бы страшно, что в какой-то мо­мент я останусь одна.

ФРИТЦ СИМОН: То есть вы не были бы уверены, что это на­долго?

Г-ЖА БЮРГИ (кивает).

ФРИТЦ СИМОН: Тогда вы дали бы отставку вашему надежно­му мужу или он вам...

Г-ЖА БЮРГИ: Да, конечно...

ФРИТЦ СИМОН: А другой оказался бы... Поэтому весьма ра­зумно, что вы своевременно ставите блокировку.

Г-ЖА БЮРГИ: Да, хорошо, я себе тоже так говорю, но...

ФРИТЦ СИМОН: Поэтому совершенно разумно, что вы нахо­дите себе таких собеседников мужского пола, с которыми не свя­зан риск измены, в смысле разрушения брака. У вас вообще были женщины-психиатры?

Г-ЖА БЮРГИ: Да, один раз.

ФРИТЦ СИМОН: Один раз. И? Как это было?

Г-ЖА БЮРГИ: Она дала мне либриум, а я сказала: «Нет, я не хочу никаких таблеток, не хочу подсаживаться на наркотики».

ФРИТЦ СИМОН: Сейчас я хотел бы сделать перерыв. Есть еще что-то, что мне нужно знать, что-то важное? Чтобы у вас не было ощущения: «Я не сказала самого главного!»

76

Г-ЖА БЮРГИ: Меня это... Может быть, это такие же внешние вещи, как этот «Симон Арцт», это пробуждает у меня воспоми­нания. В Карлсруэ, на такой же улице, как эта, я с отцом училась кататься на велосипеде (смеется). Ему казалось, что дело шло не­достаточно быстро, и я полетела с велосипеда. Я, конечно, разби­ла себе коленку, а на велосипеде появилась царапина. И это было просто ужасно, что на велосипеде была царапина, так? То есть не то, что случилось со мной... Это так, просто... Хорошо!

■

Возможно, последний призыв к терапевту не слишком спешить и не относиться к царапинам на своем велосипеде серьезней, чем к бла­гу пациентки!

* * *

Эта беседа показывает, как индивидуальная терапия (или, лучше сказать, серия курсов индивидуальной терапии) может использо­ваться для стабилизации партнерских отношений. Терапевт всег­да вмешивается в семью своего пациента, то есть он берет на себя задачи, которые в его отсутствие пришлось бы взять на себя чле­нам семьи или самому пациенту. В данном случае можно, навер­ное, исходить из того, что оба супруга с помощью того или иного терапевта пытаются разрешить свой общий конфликт близости-дистанции. Кроме того, муж делегирует терапевту задачу заботить­ся о хорошем самочувствии жены и быть ей собеседником (и поэ­тому оплачивает его счета). Если отношения с терапевтом грозят стать слишком близкими, жена своевременно поднимает по тре­воге мужа, так что жар интимных отношений может остаться в об­ласти фантазий и не обязательно должен быть реализован. Таким образом обеспечивается стабильность брака. Правда, это действу­ет только, пока продолжается терапия. Парадоксальный эффект индивидуальной терапии заключается в том, что таким образом устраняется всякая необходимость перемен — будь то на уровне отношений, будь то на уровне внутрипсихических механизмов па­циентки. Терапия здесь — не средство, позволяющее найти требу­емое решение, она сама является решением: путь является целью. Насколько он должен ею быть, вопрос, конечно, спорный.

10. Консультация. Зашедшая в тупик индивидуальная терапия (г-жа Фукс)

Основная трудность индивидуально-терапевтического сеттинга заключается в том, что работоспособность терапевта в значитель­ной мере зависит от поведения пациента. Его сотрудничество не­обходимо прежде всего тем терапевтам, которых в первую очередь интересует внутренняя жизнь пациента. Дело в том, что лишь один-единственный наблюдатель имеет прямой доступ к психи­ческим процессам пациента, к его переживаниям, мыслям и чув­ствам. И этот эксклюзивный наблюдатель — сам пациент. Такая привилегированная позиция дает пациенту власть в индивидуаль­ной терапии.

Данный аспект власти, заключенный в самораскрытии или не­самораскрытии индивидуума, в принципе, усиливается еще и тем, что, доверяясь другому, любой человек делается в некоторой сте­пени предсказуемым. Открывается непроницаемая сама по себе граница между ним и другим человеком, он отказывается от ча­сти своей автономии, так как его реакции можно просчитать. Тем самым он отдает себя на произвол другого, поскольку тот может, например, использовать свое знание о его уязвимых местах, чтобы его обидеть... (Поэтому народная мудрость гласит: «Кто всегда от­крыт, тот не в своем уме!»)

Эта общая двойственность по отношению к «открыть» — «за­крыть» характерна и для отношений между терапевтом и паци­ентом. Для пациента они связаны с постоянным конфликтом: с одной стороны, если он хочет быть понятым, то ему нужно пре­доставить терапевту доступ к своим мыслям и чувствам, с другой стороны, тем самым он отказывается от контроля и отдает себя во власть терапевту. Следствием этого обычно становятся колебания пациента: он колеблется между «открыться» и «закрыться». И чем активнее терапевт старается найти доступ к пациенту, тем больше некоторые пациенты закрываются. Таким образом, иногда инди­видуальная терапия может превращаться в арену борьбы за власть.

Тогда в терапевтических отношениях, как и в других отноше­ниях между двумя людьми, развиваются тупиковые модели ком­муникации. Развитие прекращается, терапия заходит в тупик. В таком случае для любых отношений в паре рекомендуется при­влечь третьего, постороннего человека, который вместо индивиду­альной психодинамики направит внимание на созданные общими усилиями модели коммуникации.

Представленный здесь фрагмент консультационной сессии с уча­стием индивидуальной пациентки и ее терапевта должен показать,

77

как в таком тройном сеттинге можно преодолеть трудности двусто­ронних отношений.

Пациентке, г-же Фукс, 26 лет, она замужем и имеет ребенка 4-х лет. В настоящее время она проходит стационарное психотерапев­тическое лечение в специализированной клинике. Ее терапевт, 35-летняя врач, регулярно проводит с ней индивидуальные бесе­ды, а также ведет сессии групповой терапии, в которых пациент­ка принимает участие. Г-жу Фукс положили в стационар в связи с проблемами с алкоголем и регулярными приступами булимии.

В предварительной беседе перед консультационной сессией терапевт изложила свою точку зрения на проблемы пациентки и описала возникающие в работе с ней сложности. Она усматривает тесную взаимосвязь между сексуальным насилием, которое паци­ентка пережила (или, по крайней мере, говорит, что пережила) в детстве, в 12 лет, и ее поведением на терапии. Как в индивидуаль­ной терапии, так и в группе постоянно возникают ситуации, ког­да у пациентки начинаются ее «состояния», то есть она замолкает, отрешенно смотрит в пол и ни на что не реагирует. В эти периоды (длящиеся по нескольку минут) терапевт беспомощно пытается снова войти с ней в контакт, формулируя то, что, по ее мнению, происходит в данный момент в душе пациентки. Через какое-то время диалог удается возобновить. Терапевт и пациентка разделя­ют точку зрения, что в это время пациентка уходит в диссоциатив­ное состояние и принимает личность 12-летней девочки.

Кому изначально принадлежит идея, что г-жа Фукс страдает «множественной личностью», выяснить уже невозможно. Одна­ко предварительная беседа показывает, что интерес терапевта на­правлен преимущественно на психодинамику пациентки, главным образом на происходящие в ней диссоциативные процессы. Похо­же, что коммуникативные последствия описанного выше поведе­ния пациентки во многом остаются за кадром.

Поэтому в следующем фрагменте внимание уделяется в основном обращению с «состояниями» пациентки и их переинтерпретации.

* * *

Как показало выяснение контекста, пациентка получила мало пред­варительной информации и плохо представляет себе, что может происходить на такой встрече. По ее словам, она принимает в ней участие, поскольку таково желание ее терапевта, чье мнение она уважает. Уж та-то знает, чем такая беседа может быть полезна. Сама же она «понятия не имеет», что тут может произойти и для чего все это может быть нужно.

77

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к терапевту): Ты думаешь, госпо­жа Фукс чего-нибудь ждет от этого разговора? ТЕРАПЕВТ: Думаю да, чего-то ждет. ФРИТЦ СИМОН: Да, и чего же?

ТЕРАПЕВТ: Что тут будет какой-то прогресс, что она получит поддержку... Я вижу, что госпожа Фукс очень интенсивно рабо­тает, что она очень заинтересована в том, чтобы ей стало лучше, и что она использует и эту возможность для достижения своих це­лей.

ФРИТЦ СИМОН: Вы с этим согласны? Это так? Ей правильно кажется?

Г-ЖА ФУКС (вдруг кажется совершенно оцепеневшей): Возмож­но. Да! Хотя я об этом не думала, но может быть.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к терапевту): Как ты думаешь, у нее есть какие-нибудь опасения в связи с этой беседой? Я имею в виду, что все, что может способствовать чему-то хорошему, вполне может способствовать и чему-то плохому!

ТЕРАПЕВТ: Ну, я предложила госпоже Фукс эту беседу, ис­ходя из того, насколько я ее знаю. Я не считала индивидуальные беседы, но на сегодняшний день мы знакомы уже почти десять не­дель. Наверное, она может опасаться того, что речь пойдет о таких вещах, которые могут быть для нее очень болезненны. Что темой беседы могут стать вещи, которые ей неприятны. Я думаю, для го­спожи Фукс важно, чтобы она могла сказать «Стоп!» и предотвра­тить это. Мне кажется, я тут тоже немного меж двух жерновов.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-же Фукс): Вы узнаете себя в этом описании?

Г-ЖА ФУКС: Отчасти да.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда для меня очень важно, чтобы мы ра­зобрались с этим заранее: если я задаю вопрос, на который вы не хотите отвечать — просто я задаю любые вопросы, которые при­ходят мне в голову, — если вы не хотите на них отвечать или если я затрагиваю какую-то тему, которой вы предпочли бы не касаться, тогда скажите об этом, пожалуйста!

Г-ЖА ФУКС: Попробую.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда скажете просто: «Не хочу!» — или: «Для меня это слишком!» Или все что угодно еще, ладно? Просто, чтобы у вас был контроль над тем, что здесь происходит. Это ваша ответственность! Чтобы вы потом не побили меня за то, что тут произойдет. Я готов тут полностью ориентироваться на вас, а я че­ловек послушный. Если вы скажете, что не хотите касаться какой-то темы, я могу отнестись к этому с уважением.

78

Любая психотерапевтическая сессия, на которой пациент рас­крывает душу, в какой-то мере является нарушением границ. На основании информации, полученной в предварительной беседе, можно предположить, что г-же Фукс нелегко отказаться от кон­троля и довериться чужому человеку. Поэтому, а также для того, чтобы избежать любой борьбы за ответы на поставленные вопро­сы, на пациентку с самого начала возлагается ответственность за все, что она скажет в ходе сессии. В то же время этим ограничива­ется ответственность терапевта. Он задает вопросы, причем все, которые приходят ему в голову; он не подвергает себя самоцензуре, чтобы защитить пациентку; отвечать на них или нет — должна ре­шать она сама. Тем самым ей предоставляется решать: допускать обсуждение какой-либо темы или не допускать. Кроме того, ей от­крыто разрешается «отказаться давать показания». Поэтому, если она не захочет говорить, ей, по сути, не придется прибегать к помо­щи каких-либо симптомов. Ну и, конечно, таким образом создаются рамки для альтернативной интерпретации молчания: «она принима­ет решение не говорить» вместо «симптом мешает ей говорить».

Г-ЖА ФУКС: Да.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к терапевту): Ну, хорошо! Итак, предположим, что эта беседа проходит оптимально, так, как ты не можешь представить себе даже в самых смелых фантазиях (хотя я не думаю, что ты грезишь о консультационных беседах), но, давай, мы просто это предположим. Что бы тогда было? По каким при­знакам ты заметила бы, что разговор прошел успешно?

ТЕРАПЕВТ: По тому, что я выйду с чувством облегчения, и у меня будет ощущение, что конец терапии не за горами... по тому, что я буду знать, какими будут следующие шаги, и что я смогу тог­да отпустить госпожу Фукс с хорошим чувством; у меня не будет ощущения, что я не уверена, сомневаюсь, хожу кругами... у меня будет ощущение, что госпожа Фукс, когда впадает в свои состоя­ния, умеет лучше с ними обойтись... что она умеет лучше с этим обойтись, что она способна взять ситуацию в свои руки и ей уже не так нужна наша помощь. А я хотела бы получить тут поддержку, чтобы знать, как ей или как нам обходиться с этим дальше... чтобы она умела лучше с этим справляться.

ФРИТЦ СИМОН: Хорошо, тогда сразу спрошу еще раз. (Об­ращаясь к пациентке.) Что для вас было бы хорошим результатом этой беседы?

Г-ЖА ФУКС (улыбается, пожимает плечами): Я не знаю. ФРИТЦ СИМОН: Давайте предположим, что вы могли бы за­гадать желание. Иногда бывают такие автоматы для исполнения

78

желаний, предположим, что это — такой большой автомат, и вы можете сказать: «Мне хотелось бы того-то и того-то!»

Г-ЖА ФУКС: Ох... (Молчит.) ...Чтобы я, когда вернусь из кли­ники домой, может быть, что-то яснее для себя понимала или что­бы у меня была возможность, в сит... чтобы я ушла с лучшим, что ли, чувством, чем я ушла бы вчера вечером. Не знаю...

ФРИТЦ СИМОН: Если у вас будет это лучшее чувство, когда вы покинете клинику, то есть: если все пройдет хорошо, это будет иметь какие-то последствия, которые можно будет увидеть со сто­роны? По тому, что вы делаете, например? Вы будете делать что-то другое, чего не делали раньше?

Попытка конкретизации на уровне поведения. Что стало бы тем — и это особенно важно — заметным для других признаком, отличающим удачно прошедшую беседу? Этот вопрос содержит в себе приглашение к однозначной дефиниции отношений с интервьюе­ром, т.е. к фиксации. Если она укажет такой признак, то можно будет «объективно», т.е. на межличностном уровне, проверить, до­стигнута ли цель. Таким образом, оценка того, помогла ли беседа приблизиться к цели, перестает быть произвольным решением г-жи Фукс. Если взгляд направлен на ее поведение, а не на чувства и мыс­ли, она теряет свою привилегированную позицию эксклюзивного на­блюдателя.

Г-ЖА ФУКС: Ну, конечно! ФРИТЦ СИМОН: Что, например? Г-ЖА ФУКС: Буду наслаждаться жизнью!

Не слишком конкретный ответ, т.е. он не описывает никакого характерного поведения. «Наслаждается» ли она «жизнью», может решить только сама пациентка.

ФРИТЦ СИМОН: Что необходимо для того, чтобы «наслаж­даться жизнью»?

Этот вопрос можно понять как шаг к эскалации: на приглашение к фиксации пациентка ответила уклончиво, терапевт снова требу­ет фиксации...

Г-ЖА ФУКС (застывшим взглядом смотрит в пол и молчит; по всей видимости, у нее одно из ее «состояний»).

ФРИТЦ СИМОН: Я сформулирую вопрос по-другому. Может быть, тогда на него будет легче ответить. Итак, предположим, мы

79

достигнем этой цели, вы уйдете домой с другим чувством и будете наслаждаться жизнью. Кто это заметит? Кто заметит это первым?

Г-ЖА ФУКС (никакой реакции, абсолютно неясно, слышала па­циентка вопрос или нет, она уставилась в пол и молчит).

ФРИТЦ СИМОН (несколько минут спустя): Или этого вообще никто не заметит?

Г-ЖА ФУКС («состояние» остается неизменным, молчание длится уже несколько минут).

Здесь власть пациентки становится физически ощутимой. Фак­тически она решает, о каких темах будет идти речь. Сознательно или бессознательно, своим молчанием она оказывает колоссальное давление на всех присутствующих. Трудно противостоять импуль­су что-то сделать, чтобы как-то вывести ее из этого молчания. В рамках индивидуально-терапевтического сеттинга выбор у тера­певта небольшой: он может либо занять пассивную позицию и тоже молчать, либо попытаться при помощи активных действий вывести пациентку из этого состояния. Обе эти модели наверняка знакомы пациентке и не имеют для нее ценности новизны. Тройной сеттинг предоставляет еще одну возможность: здесь можно разговаривать о пациентке.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к терапевту): Я что-то не так сде­лал? Или почему она мне сейчас не отвечает? Как ты думаешь?

ТЕРАПЕВТ: Мне представляется, что ты, наверное, спросил ее о чем-то, о чем она не хочет говорить. Мне представляется...

ФРИТЦ СИМОН: Гм...

ТЕРАПЕВТ: Госпожа Фукс, вы нас еще слышите?

Г-ЖА ФУКС (держит руку перед закрытыми глазами и молчит).

ФРИТЦ СИМОН: Почему бы ей нас не слышать?

ТЕРАПЕВТ: Потому что она отключилась...

ФРИТЦ СИМОН: Но уши-то трудно отключить. Глаза можно закрыть, наверное... (Терапевту.) Да, эта ситуация знакома тебе по работе с госпожой Фукс? Когда она не отвечает на вопрос или ухо­дит в себя?

ТЕРАПЕВТ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: И выглядит такой задумчивой?

Молчание пациентки описывается здесь не как некое загадочное или патологическое «состояние», а как нечто совершенно обыденное: как задумчивость. В конце концов, задумчивость — вполне адекват­ная реакция на сложные вопросы.

79

ТЕРАПЕВТ: Да, на индивидуальной терапии и на групповой.

ФРИТЦ СИМОН: Да? И в группах тоже?! И что это обычно за ситуации, когда она так себя ведет? Существуют какие-то опреде­ленные темы, или это другие что-то делают?

Терапевт используется в качестве внешнего наблюдателя, чтобы иметь возможность связать это поведение с определенными ситуа­циями или моделями взаимодействия и коммуникации.

ТЕРАПЕВТ: Я не могу с уверенностью привязать это к каким-то особым темам.

ФРИТЦ СИМОН: Для тебя это происходит скорее неожидан­но?

ТЕРАПЕВТ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: То есть поставить на это ты бы, так сказать, не смогла?

ТЕРАПЕВТ: Нет, не смогла бы. И вызвать это я тоже не могу. ФРИТЦ СИМОН: Это происходит скорее, когда ее просят от­ветить на вопрос... или занять позицию... или как это выглядит? ТЕРАПЕВТ: Может быть и то, и другое. ФРИТЦ СИМОН: Это появилось в ходе лечения у вас? ТЕРАПЕВТ: Нет, с самого.начала.

ФРИТЦ СИМОН: С самого начала... А как с ней обычно обра­щаются другие люди, когда она становится такой задумчивой?

ТЕРАПЕВТ: Ты имеешь в виду других пациентов или сестер?

ФРИТЦ СИМОН: Всех: пациентов, сестер, тебя.

ТЕРАПЕВТ: Я тогда пытаюсь спрашивать ее, где она, где она находится, о чем она думает, где она внутренне находится, тут ли она еще...

ФРИТЦ СИМОН: То есть ты пытаешься как-то проникнуть в нее, понять, что в ней происходит? ТЕРАПЕВТ: Именно!

ФРИТЦ СИМОН: Ага. И как? Это успешная стратегия?

ТЕРАПЕВТ: Порой мне кажется, что это помогает, потому что мне удается снова до нее достучаться. А порой возникает ощуще­ние, что мы уходим от реальности, от здесь и сейчас.

ФРИТЦ СИМОН: Что вы вместе в некотором роде...

ТЕРАПЕВТ: ...уплываем.

ФРИТЦ СИМОН: А если попытаться оценить эти стратегии: сто процентов — это оптимальная, правильная стратегия, ноль процентов — наихудшая. Как бы ты оценила свои попытки спра­виться с подобными ситуациями?

80

Квантификация как способ быстро получить информацию, т.е. сделать разницу наглядной.

ТЕРАПЕВТ: Где-то от пятидесяти до шестидесяти. ФРИТЦ СИМОН: То есть, скорее ближе к успеху? ТЕРАПЕВТ: Скорее ближе к успеху.

ФРИТЦ СИМОН: Ты когда-нибудь видела, как с ней в таких ситуациях обходятся другие, например, другие пациенты? ТЕРАПЕВТ: Нет.

ФРИТЦ СИМОН: Как ты думаешь, или, может быть, знаешь, дома она тоже ведет себя подобным образом?

ТЕРАПЕВТ: Насколько мне известно из ее истории, это нача­лось не так давно. Всего несколько недель назад.

ФРИТЦ СИМОН: Как ты думаешь, это было еще до начала ле­чения, или началось только во время лечения?

ТЕРАПЕВТ: Я думаю, что это было и до лечения.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-же Фукс): Вы хотите это про­комментировать? Когда возникают такие... когда вы бываете такой задумчивой, что тут может помочь? Как другим людям следует с вами обращаться? Что вам может быть полезно?

Г-ЖА ФУКС (пожимает плечами).

ФРИТЦ СИМОН: Вы пожимаете плечами. Значит, вы... У вас ведь уже есть такой опыт... Что для вас самое неприятное в этих ситуациях? Когда вам лезут в душу и говорят: «Ну давай же, ска­жи!» Или когда вас просто оставляют... оставляют в покое и ждут, пока вы сами снова не начнете говорить? Что для вас полезнее все­го, а что для вас самое бесполезное? Как бы вы оценили?

Попытка вступить с пациенткой в метакоммуникацию о резуль­татах ее поведения и поведения ее партнеров по взаимодействию. И хотя она не отвечает словами, жестами она дает понять, что следила за разговором и была «тут». (А где бы ей еще быть?)

Г-ЖА ФУКС (пожимает плечами и молчит).

ФРИТЦ СИМОН: Как мне сейчас понимать то, что вы пожи­маете плечами? Что вы не можете ответить или что вы не хотите отвечать? (Терапевту.) Как ты думаешь?

ТЕРАПЕВТ: Мне кажется, скорее не хочет.

ФРИТЦ СИМОН: Не хочет?

ТЕРАПЕВТ: Но я не знаю, может быть, это просто моя фанта­зия.

ФРИТЦ СИМОН: Да, да. Сейчас пока только о фантазиях речь и идет. Ведь знать-то этого не может никто. А как ты думаешь, чего

80

она сейчас ждет от меня? Мне лучше от нее отстать или попробо­вать ее «расколоть»?

Здесь терапевт используется для того, чтобы со стороны посмо­треть на отношения Фритц Симон — пациентка.

ТЕРАПЕВТ: Не могу сказать. Я только чувствую, что у меня нарастает напряжение, что я начинаю беспокоиться и думаю, что мне бы сейчас хотелось...

ФРИТЦ СИМОН: Да, но давай все-таки просто продолжим. Тебе знакома эта ситуация, давай мы просто этим воспользуемся. Эта ситуация тебе знакома. Как это обычно выглядит, когда ты проводишь индивидуальную беседу?

ТЕРАПЕВТ: Так же, как и сейчас. На меня это давит, я на­прягаюсь и думаю, что хочу ее как-то вытащить и вступить с ней в контакт. Я испытываю потребность войти с ней в контакт.

ФРИТЦ СИМОН: То есть ты берешь на себя ответственность за то, чтобы беседа возобновилась?

ТЕРАПЕВТ: Да, так и есть! Как в группе, так и в индивидуаль­ной беседе.

ФРИТЦ СИМОН: То есть тогда ты занимаешься ею особенно интенсивно?

ТЕРАПЕВТ: В индивидуальной беседе больше, чем в группе. В группе, скорее, нет. Там я оставляю ее в покое, спрашиваю толь­ко, как она. А потом... тут я, скорее, тоже даю обратную связь тем, что говорю: «Все в порядке», — и потом оставляю ее в покое.

ФРИТЦ СИМОН: А как обходятся с этим другие члены группы?

ТЕРАПЕВТ: Мне кажется, они тоже оставляют все, как есть. Это в индивидуальной беседе я скорее напираю.

ФРИТЦ СИМОН: Давай поговорим пока о том, как это проис­ходит в группе. Когда она в группе снова начинает говорить?

ТЕРАПЕВТ: Она тогда вообще больше не говорит, но, тем не менее, присутствует и снова смотрит на других.

Значит, есть способ вывести ее из этого «состояния», не прибегая к активным действиям...

ФРИТЦ СИМОН: Сколько это приблизительно продолжается по времени?

ТЕРАПЕВТ: Очень сложно сказать. Минут десять, где-то так, да. ФРИТЦ СИМОН: И потом она снова разговаривает? ТЕРАПЕВТ: Да, бывают и такие ситуации, когда она снова дает обратную связь, если чувствует, что ее это касается. Но так было,

12-1757

177

в основном, в последнее время. Поначалу на групповой терапии, когда нужно было дать обратную связь, ей было труднее говорить и присутствовать, находиться в помещении. Ей было очень трудно...

ФРИТЦ СИМОН: А что о ней думают другие в группе? Что они о ней думают?

ТЕРАПЕВТ: Мне кажется, это в основном сопереживание и беспокойство... Они тоже спрашивают. Я хорошо помню группо­вую сессию на прошлой неделе, когда госпожа Фукс, на мой взгляд, очень много говорила. Она много рассказывала и была активна, чего раньше не было; правда, там были только всякие намеки, все вокруг да около, и мы ей подпевали, группа сначала была очень за­интересована в том, чтобы дать ей поддержку, а потом внимание ушло. Пусть это было вокруг да около, но она тогда говорила.

ФРИТЦ СИМОН: Когда она сидит вот так, как сейчас, как ты думаешь, другие испытывают чувство вины? Они чувствуют, что их приглашают что-то сделать?

Как известно, не вести себя никак невозможно. И когда человек так или иначе ведет себя в присутствии других, с этим всегда свя­зано обращенное к ним предложение отношений, приглашение испы­тывать какие-то чувства, выполнять какие-то действия. Вопрос только, какие?..

ТЕРАПЕВТ: Да, думаю, что так!

ФРИТЦ СИМОН: Значит ли это, что, по крайней мере, в том, что касается других пациентов, это хорошая стратегия, чтобы за­ставить других людей проявить активность? Хочет она того или нет.

ТЕРАПЕВТ: Да, хочет она того или нет!

Похоже, терапевту важно не приписывать здесь пациентке ни­каких намерений.

ФРИТЦ СИМОН: Я не собираюсь утверждать, что она этого хочет. Это нужно еще посмотреть. Но в любом случае это хороший способ заставить другого шевелиться: «Давай-ка, позаботься те­перь!»

ТЕРАПЕВТ: Да, это может иметь такой эффект! Мне кажется, что сейчас, когда она нас слушает, ей больше всего хочется вско­чить и уйти, как она делала поначалу. Мне так кажется.

Г-ЖА ФУКС (улыбается).

ТЕРАПЕВТ: Что она думает: «Они просто невозможны, что они тут обо мне говорят! Я этого не выдержу!» Я думаю, ей сейчас

81

очень тяжело здесь сидеть и больше всего ей хотелось бы выбежать и закрыть за собой дверь.

ФРИТЦ СИМОН: Она бы предпочла, чтобы мы говорили о ней в ее отсутствие? Под девизом: «Не хочу слушать, что вы тут обо мне говорите»?

ТЕРАПЕВТ (с сомнением качает головой): Гм, гм...

ФРИТЦ СИМОН: Когда я был маленьким, я иногда прятался за кушеткой, чтобы послушать, что обо мне говорят другие. Мне было бы очень неприятно, если бы они знали, что я при этом при­сутствую. С другой стороны, мне было ужасно интересно слушать, что они говорят. Откуда человеку знать, кто он такой, если он не слушает, что рассказывают о нем другие? Как ты думаешь, госпо­же Фукс хочется или не хочется знать, что о ней говорят...?

ТЕРАПЕВТ: Я думаю, здесь похожая ситуация, отчасти да, от­части нет.

ФРИТЦ СИМОН: То есть она сейчас сидит в некотором роде за кушеткой, разве что кушетки у нас нет. Довольно необычно для психиатров, что у них нет кушетки... А у тебя (обращаясь к тера­певту) это тоже вызывает что-то похожее: у тебя возникает ощу­щение, что тебе нужно стать активней, что тебе нужно особенно много сделать?

ТЕРАПЕВТ: Да, так и есть!

ФРИТЦ СИМОН: То есть, в вашем контакте существует разде­ление труда. Один делает всю работу, а другой выжидает. Она за­ставляет тебя работать.

ТЕРАПЕВТ: В первый момент, когда она ничего не говорит. Но это же...

ФРИТЦ СИМОН: Да! Но тебе же за это платят. Это же хорошо...

ТЕРАПЕВТ: Да, хорошо, это моя работа. Но мне будут платить, даже если я вообще ничего не скажу! Я ведь тоже могу молчать. Свои деньги я все равно получу! Но сейчас, на последних индивидуальных сессиях, я видела, что стало лучше, что она быстрее входит в контакт, у нас завязывается беседа и она тоже проявляет активность.

ФРИТЦ СИМОН: Гм, гм.

ТЕРАПЕВТ: Мне кажется, что в этой новой ситуации с тобой она, скорее, снова возвращается в тот начальный период.

ФРИТЦ СИМОН: Ну, а кроме того, я, конечно, еще и выгляжу довольно устрашающе, согласен...

ТЕРАПЕВТ: Может быть, дело еще и в том, что ты мужчина!

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-же Фукс): Когда мы сейчас го­ворим о вас, она правильно поняла, что больше всего вам бы хоте­лось убежать и захлопнуть дверь? Что вам это неприятно? Скорее, да или, скорее, нет?

12*

179

Г-ЖА ФУКС: Да!

ФРИТЦ СИМОН: Вам это неприятно. Да, я могу это понять, это неприятная ситуация. Обычно, когда о ком-то говорят, он при этом не присутствует.

Г-ЖА ФУКС (качает головой): Да.

ФРИТЦ СИМОН: Это не так? Так?

Г-ЖА ФУКС (выпрямляется после длительной паузы): У меня сплошные проблемы. Я колеблюсь то туда, то сюда.

ФРИТЦ СИМОН: Ну да, это ничего. Проблемы. Мы можем вам как-то помочь с вашими проблемами? Вы бы предпочли, что­бы мы просто говорили о вас, а вы могли слушать? Для меня это тоже нормально. Вы вольны выбирать. Вы можете упростить себе жизнь так, как хотите.

Г-ЖА ФУКС: Нет, я хотела бы участвовать в разговоре.

(...)

С этого момента пациентка снова принимает участие в раз­говоре. Она отвечает, в том числе и на заданный вначале вопрос, по каким признакам можно будет определить, что беседа увенча­лась успехом. Далее разговор переходит на тему родительской семьи, «отличной, но нехорошей», на отношения с отцом, который слишком много пьет, на мать, для которой во всем важен порядок. И в конце концов, он выходит на, как минимум, две ее личности — «ребенка» и «взрослую», которые существуют и чередуются «без всякой связи друг с другом». Но это уже другая история...

•к * *

В одном из последующих разговоров терапевт сообщила, что в ходе дальнейшего стационарного лечения «состояния» пациент­ки уже не играли центральной роли. Вместо этого фокус работы сместился на отношения с мужем, который в конечном итоге был привлечен к участию в терапии.

11. Супружеская терапия. Функция симптоматичного поведения для отношений в паре (г-н и г-жа Шёнберг, часть 1)

Г-н и г-жа Шёнберг пришли по направлению частнопрактикую­щего психотерапевта. Они обратились к ней за советом в связи с «игроманией» мужа. После первой беседы с парой психотерапевт объявила, что это не в ее компетенции и направила их на супруже­скую терапию.

Г-ну Шёнбергу 35 лет, по профессии он коммерческий агент; г-же Шёнберг 28 лет, она бухгалтер. Детей у обоих нет.

В первой беседе муж сразу с готовностью берет всю вину за про­блемы на себя. По его словам, они возникли из-за его «страсти к игре». Направившая их терапевт видит причину в «проблемах со взаимопониманием» у супругов. Им обоим не очень понятно, что она имеет в виду. При более подробном выяснении того, что следу­ет понимать под «страстью к игре», обнаруживается, что г-н Шён­берг каждый год тратит на игровые автоматы около 30 ООО марок...

Следующий фрагмент беседы начинается с ответа г-жи Шён­берг на вопрос, как ее муж объясняет себе то, что он играет.

* * *

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Я бы сказала, он смотрит на это так, что когда-то он начал — больше, чтобы время провести или что-то в этом духе, — а теперь и хотел бы остановиться, да не может.

ФРИТЦ СИМОН: А как он смотрит на то, что «он не может»? Я имею в виду, его же за руку никто не тянет, так?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Это зависимость. Настоящая зависимость. Он не может от этого избавиться.

ФРИТЦ СИМОН: Он так думает?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, он так думает...

ФРИТЦ СИМОН: И эта зависимость, против которой... она сильнее его?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, я бы сказала, что мой муж очень лабиль­ный человек. То есть у него нет внутреннего «я», которое могло бы с этим бороться.

ФРИТЦ СИМОН: А! Он тут в некотором роде подвергается на­силию?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ (смеется): Н-да... ФРИТЦ СИМОН: А как вы на это смотрите? Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, я тоже считаю, что это оттого, что по суб­ботам вечером, когда я сидела за своими книжками, ему становилось

82

скучно. И он вот так как-то это выразил, свой дискомфорт или что-то в этом духе и, ну да, со временем получилось так, что он стал играть...

ФРИТЦ СИМОН: Сначала это была, скорее, скука?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да!

ФРИТЦ СИМОН: А сейчас? Что это сейчас? Вы тоже считаете, что это зависимость?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Пф-ф-ф! (Размышляет.) Да, я, наверное, тоже считаю, что это зависимость, да!

ФРИТЦ СИМОН: То есть вы считаете, что он не смог бы оста­новиться, даже если бы захотел?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да нет, он сможет, если сможет как-то укре­пить свой характер, свое внутреннее «я»!

ФРИТЦ СИМОН: Как вы считаете, такой, какой он сейчас, он смог бы бросить играть или нет?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Такой, как сейчас, нет, не смог бы.

Концепция зависимости совпадает с другими концепциями бо­лезни в том, что ответственность за индивидуальное поведение возлагается на некий виртуальный субъект, некую мифическую действующую единицу, чье имя собственное — диагностический яр­лык. Это некое «это», которое управляет поведением. Зависимость каким-то образом подводит руку к игровому автомату, так же как она подносит стакан ко рту алкоголика. Сам он, по идее, уже не контролирует свои действия; поэтому другие чувствуют, что призваны взять эту функцию на себя. Тогда место самоконтро­ля, ожидаемого в нашей культуре от взрослого человека, занимает внешний контроль. При «зависимостях» в общении с «пациентом» (т.е. страдающей «жертвой» некой «болезни») развивается модель коммуникации, которая очень похожа на модель коммуникации в случае «маниакально-депрессивного заболевания». Фатальность этой модели заключается в том, что сознающему свою ответ­ственность человеку очень трудно от нее отказаться: нельзя же предоставить «больного» самому себе. Но, принимая приглашение взять ответственность на себя, включаешься в игру, где один пы­тается контролировать другого. Однако, поскольку поведение че­ловеческого индивида управляется изнутри, все попытки подобного рода обречены на провал. Обычным результатом здесь становит­ся бесконечная игра, то есть модель коммуникации и вместе с ней симптоматика становятся хроническими. Так что, с терапевти­ческой точки зрения, речь идет о том, чтобы поставить идею за­висимости под вопрос и наделить симптоматичное поведение, т.е. игру, таким смыслом, который позволит всем участникам ситуа­ции вести себя по-другому.

83

ФРИТЦ СИМОН: Ага. И в чем, на ваш взгляд, причина?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, мы уже испробовали все, что можно. После беседы с терапевтом мы тоже пытались перестроиться — в том числе и в отношениях, но все как-то безрезультатно. Ничего не происходит. То есть он от этого не избавляется.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-ну Шёнбергу): А сами вы как думаете?

Г-Н ШЁНБЕРГ: На самом деле так, как говорит моя жена.

ФРИТЦ СИМОН: Тут вы единодушны. Это вовсе не вы...

Г-Н ШЁНБРЕГ: Например, в банке существует определенный овердрафт. Если я до него дошел, я знаю, что это все. Тогда я как-то с этим справляюсь и говорю: больше не брошу в автомат ни пфен­нига. Тогда какое-то время все спокойно, четыре, пять недель, а в какой-то момент все начинается снова. Так что я даже не знаю!

Г-н Шёнберг использует банк или, точнее, лимит овердрафта как средство для ограничения своей страсти к игре. Очевидно, что у него получается не играть. Но это обстоятельство можно интерпрети­ровать по-разному: либо таким образом, что это он осуществляет самоконтроль в тот период, когда его овердрафт исчерпан, либо это банк держит его под контролем. В первом случае он способен себя контролировать, если принимает такое решение. Так что нужно просто выяснить, при каких условиях какое решение он принимает. Во втором случае контроль осуществляется извне, и нужно просто разобраться, кто в том или ином случае привлекается на роль кон­тролера. С терапевтической точки зрения, первая интерпретация бесспорно полезнее.

ФРИТЦ СИМОН: То есть вы знаете, что вы можете? Если уста­навливается четкая граница, вы способны остановиться? Г-Н ШЁНБЕРГ: Да.

Отсюда вытекает вопрос: кто отвечает за установление четких границ?

ФРИТЦ СИМОН: Да. Что должно стать результатом нашей бе­седы?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Что это как-то мне поможет... каким-то об­разом... что вы сможете меня поддержать, или... потому что это в общем-то мой недостаток... чтобы у меня появилась сила воли, чтобы я больше не тратил денег на эти чертовы автоматы.

ФРИТЦ СИМОН: Я должен сделать вам своего рода внутри­мышечную инъекцию силы воли или что-то в этом духе?

83

Г-Н ШЁНБЕРГ (смеется): Я не знаю, какие у вас тут методы...

ФРИТЦ СИМОН: Ладно, спросим по-другому: по каким при­знакам вы бы заметили, что наша работа увенчалась успехом?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Если я буду сидеть где-нибудь в кабаке, где стоит десять автоматов или, по мне, пусть даже и один, и смогу совершенно нормально общаться с людьми, и у меня не будет со­блазна бросать в него деньги.

ФРИТЦ СИМОН: Чтобы даже и соблазна не было! То есть, если вы просто не будете бросать в него деньги, вам этого будет недостаточно? Если вы, к примеру, сидите, чувствуете соблазн и говорите: «Хоть меня и тянет, все равно не брошу в него ни пфен­нига!», — это не было бы успехом?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Нет, этого тоже было бы достаточно. Если со­блазн есть, но деньги я все-таки не бросаю. Для меня это все равно уже успех...

ФРИТЦ СИМОН: В том, что касается результата, есть разница, говорите ли вы: «Должен исчезнуть соблазн!» или: «Я хочу испы­тывать соблазн и все-таки этого не делать!» Это две очень разные цели. В первом случае вы хотите оказаться в некотором роде под наркозом и говорите: «Я больше не хочу ничего чувствовать!», а в другом вы говорите: «Я хочу сполна насладиться сопротивлением!»

Г-Н ШЁНБЕРГ: Ну, на самом деле ведь как: на каждом авто­мате написано, что он выдает только шестьдесят процентов того, что в него бросают. Значит, это должно мне сказать, что я не могу ничего выиграть; и все-таки я играю! Так что на самом деле это со­блазн, что шанс выиграть все-таки существует.

ФРИТЦ СИМОН: В этом еще нужно разобраться. Возможно, это еще и соблазн избавиться от денег.

Г-Н ШЁНБЕРГ: Потом я сам на себя злюсь, что вообще бросал туда деньги.

ФРИТЦ СИМОН: Ну ладно, к этому мы еще вернемся. (Обра­щаясь к г-же Шёнберг.) Как вы думаете, что должно стать результа­том этой беседы?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, я бы сказала, не бросать деньги будет не­достаточно, потому что тогда все-таки будет большое искушение к этому вернуться. Это должно быть его собственное убеждение, и желания у него тоже больше вообще не должно быть.

ФРИТЦ СИМОН: Должно пропасть искушение?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ (кивает): Да.

ФРИТЦ СИМОН: А по каким признакам вы бы заметили, что...

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, я бы сказала так: если я сейчас дам мужу две тысячи марок и через четыре недели они все еще будут у него в кармане.

84

ФРИТЦ СИМОН: Ему нужно было бы сохранить их в кармане?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, я думаю, только тогда я смогу опреде­лить, может он теперь от этого отказаться или нет.

ФРИТЦ СИМОН: Это было бы суровое испытание, которое вы...

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну да, я думаю, будет бесполезно, если я сейчас пойду и скажу ему: «Так, все деньги я теперь буду прятать. У тебя в кармане больше не будет ни пфеннига!» Должна же я его как-то... он должен снова научиться обращаться с деньгами! Я так считаю.

ФРИТЦ СИМОН: Да, но для меня вопрос, по каким призна­кам вы заметите, что он научился с ними обращаться? Например, если соблазн по-прежнему есть, но он ему не поддается, то он нау­чился обращаться с деньгами или нет?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Если соблазн еще будет, то я считаю, что долго он не выдержит. Если соблазн останется, то когда на него навалятся какие-нибудь проблемы, он снова будет играть!

Устранение «соблазна поиграть» — это интересная цель тера­пии. Наивный посторонний наблюдатель мог бы предположить, что будет достаточно, если г-н Шёнберг перестанет тратить деньги на автоматы. Однако у г-жи Шёнберг есть определенная модель объяс­нения поведения мужа. Она сконструировала модель его внутренней жизни, и причиной того, что он играет, по ее мнению, является его «слабая воля» (или что-то в этом духе); и только если она будет уве­рена, что изменился этот заключенный в его душе механизм, то цель терапии, на ее взгляд, будет достигнута. Но поскольку внутренняя жизнь ее мужа не поддается непосредственному наблюдению, прове­рить достигнута ли цель терапии, невозможно. Это не только фак­тор неопределенности, который влияет на терапевтические отно­шения, но и логическая проблема для развития доверия в партнерских отношениях.

ФРИТЦ СИМОН: Откуда вы знаете? Или на каком основании вы считаете, что вы это знаете?

Г-ЖА ШЁНБРЕГ: Уф-ф-ф.... Ну... Это как-то... тут... когда по­являются какие-то проблемы, он идет в кабак и играет.

ФРИТЦ СИМОН: Да, так было раньше, но откуда вы знаете, что так и будет? Или почему вы думаете, что вы это знаете?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, как раз потому, что я считаю, что у него лабильный характер и он не может как следует собой владеть, поэ­тому я и считаю, что он...

ФРИТЦ СИМОН: Предположим, что сегодня ночью придет добрая фея и подберет ему стабильный характер, полную проти­

84

воположность лабильному. По каким признакам вы это замети­те, уже завтра утром?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, завтра утром наверняка не сразу (смеет­ся). Наверное, это покажет время.

Здесь снова проявляется принципиальная проблема, которая не­избежно возникает при такого рода цели терапии. Если признаком «лабильного характера» является то, что человек делает нечто, не соответствующее среднестатистическим ожиданиям в адрес психически здорового взрослого («бросает деньги в игровой авто­мат»), то по каким признакам тогда можно однозначно определить, что лабильность характера сменилась стабильностью? Того фак­та, что он не бросает деньги в автомат, в качестве отличительного признака недостаточно, поскольку ни один человек не бросает деньги в автоматы все 24 часа в сутки, это всегда какие-то отрезки вре­мени. В подобных случаях, когда нет позитивно проверяемого призна­ка того, что цель терапии достигнута, остается (только?) ввести в качестве признака успешной терапии определенный период времени, в течение которого симптом не появляется. У алкоголиков, по край­ней мере, анонимных, это время не лимитировано, то есть тот, кто однажды заработал себе такой диагноз, сохраняет его навсегда: «ал­коголик» однажды — «алкоголик» всегда. Разумна ли такая дефини­ция или это единственная разумная дефиниция — вопрос открытый и судить об этом следует с прагматических позиций.

ФРИТЦ СИМОН: Так когда бы вы об этом узнали? Спустя ка­кое время?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, до сих пор всегда было так, что он мог выдержать без игры где-то три месяца. А потом это возвращалось.

«Это» возвращалось... Игра как партнер по взаимодействию, как «третий» в отношениях.

ФРИТЦ СИМОН: Сколько ему нужно было бы обходиться без игры?

Г-ЖА ШЁНБРЕГ: Ну, минимум полгода, девять месяцев. Что­бы я снова могла ему в какой-то степени доверять.

ФРИТЦ СИМОН: Предположим, он утратит всякое желание играть. Да? За одну ночь! С завтрашнего дня у него действительно нет больше ни малейшего желания, он говорит себе: «Это просто идиотизм, постоянно закидывать туда свои деньги! Да я больше и не хочу совсем! Мне это совсем не нравится. Это скучно!» Что из­менится в ваших отношениях?

85

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, во всяком случае снова появилась бы какая-то база доверия.

ФРИТЦ СИМОН: И что вы оба будете делать по-другому? Что ваш муж будет делать по-другому, когда между вами снова будет база доверия?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, гм, что мой муж будет делать по-другому? Ну, во всяком случае он не будет больше играть. Чтобы я снова могла ему доверять...

(...)

* * *

Как показало продолжение беседы, г-жа Шёнберг считает, что сможет снова доверять своему мужу только, если будет знать и сможет быть уверена, что он больше не играет. Такая посылка тоже обнаруживает определенные логические проблемы, которые могут иметь далеко идущие последствия для взаимодействия супругов. Доверие — это возможность упростить комплексность ситуаций, в которых человек не располагает всей полнотой информации. Кто доверяет своим близким, исходит из определенных гипотез отно­сительно их поведения, то есть он восполняет недостаток инфор­мации и знания таким образом, который делает его дееспособным. Доверие оказывается функциональным и экономичным везде, где нет знания. Когда знаешь, доверять не нужно. Если г-жа Шёнберг может доверять своему мужу только, если знает, что он не будет играть (например, потому что для него пропал «соблазн»), то на самом деле ей не нужно ему доверять. Но поскольку она — что ка­сается поведения мужа в будущем — никогда не может знать, что он будет делать (поскольку этого в принципе нельзя знать ни про одного человека), ей требуется доверие. Тут знаменитая кошка ку­сает свой не менее знаменитый хвост, образуется странная петля, замкнутый круг: чтобы получить возможность доверять своему мужу, г-жа Шёнберг пытается его контролировать. Поскольку она не в состоянии его контролировать, она ему не доверяет и т.д.

Если бы было доверие (т.е. г-ну Шёнбергу сделали «гипотети­ческий анализ крови, который показал, что он утратил всякую тягу и способность совать деньги в автомат»), то они оба давали бы друг другу гораздо больше свободы, чем сейчас. Они проводили бы друг с другом меньше времени, чаще занимались чем-то по отдельно­сти и поддерживали контакты с разными друзьями и знакомыми.

Муж и жена родом из очень разных семей. Г-жа Шёнберг — всемерно оберегаемая единственная дочь из заботливой семьи с очень тесной эмоциональной связью. Изначально у ее родителей

85

были сомнения насчет ее мужа, поскольку он намного старше ее и уже разведен. Сейчас они все живут в одной деревне, очень близ­ко друг к другу. Если бы ее родители узнали о том, что он играет, то наверняка перестали бы с ним общаться и настаивали бы на том, чтобы дочь от него ушла.

Его отношения с родителями намного более дистанцирован­ные, они вообще восстановились только благодаря г-же Шён­берг. Младший, избалованный ребенок, г-н Шёнберг не оправдал ожиданий и надежд своих родителей. Разрыв отношений произо­шел, когда он первый раз женился. Его родители не приняли его тогдашнюю жену и всеми силами старались помешать этому бра­ку. Только после развода и новой женитьбы контакт, благодаря невестке, возобновился. Мать г-на Шёнберга знает о том, что он играет, и при случае тайком дает ему деньги.

В первом браке радикальное и бескомпромиссное прекраще­ние отношений тоже было для г-на Шёнберга способом реакции на проблемы в отношениях. Застав свою жену с другим мужчиной, он собрал чемодан и исчез. Он не появился даже на бракоразвод­ном процессе, оставив до этого без ответа все попытки жены поми­риться. Похоже, он очень последовательный человек, который ни­чего не делает наполовину и живет по принципу «все или ничего».

Его профессиональная карьера отмечена рядом противоре­чий. Сначала он готовился стать полицейским, но бросил учебу, чтобы потом работать в гастрономии. Складывается впечатление, что он по очереди попробовал две разные, конфликтующие друг с другом роли, которые, возможно, соответствуют двум противо­борствующим душам в его груди. В качестве полицейского он был представителем общественного порядка и контроля, позже, в ка­честве владельца питейного заведения, он дал волю другой своей стороне — необузданной жажде удовольствий. Он превратил день в ночь, без конца менял подруг и вел еамый беспутный образ жиз­ни.

Но поскольку экономически успешное существование в каче­стве владельца ресторана требовало еще и выполнения неких упо­рядочивающих функций, у г-на Шёнберга появлялось все больше финансовых проблем. В это время г-н и г-жа Шёнберг познакоми­лись и полюбили друг друга.

Поскольку в общем можно выдвинуть тезис, что те факторы, которые сводят людей вместе, позже их и разводят, эту стартовую ситуацию их отношений следует рассмотреть поподробнее. Ока­зывается, что вопрос доверия или, точнее, отсутствия доверия ха­рактеризовал отношения с самого начала.

(...)

86

* * *

Г-Н ШЁНБЕРГ: Причем нужно сказать, что в первое время, когда я познакомился с моей женой, я ей изменял. Это тоже была ошибка, на самом деле это уже подорвало доверие между нами.

ФРИТЦ СИМОН: Да, давайте посмотрим на ваши отношения. Как вы познакомились?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Когда у него был ресторан, мы там познако­мились.

ФРИТЦ СИМОН: Расскажите немножко, у меня пока нет чет­кого представления.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Так, когда мы познакомились? Это было двенадцать лет назад. Да, тогда, он тогда был практически на краю пропасти, я бы сказала.

ФРИТЦ СИМОН: По каким признакам вы это определили?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: У него были финансовые проблемы... А потом дело дошло до того, что ресторана у него не стало. Тогда еще были проблемы с владельцем, и то, и се. Потом он уже не работал. У него не было толком жилья, они с двумя друзьями снимали квартиру. За арен­ду было не заплачено. Как-то, как сказать, в каком-то смысле это был край. И тогда я поставила своей задачей помочь ему выбраться.

Тем, что их свело, были его финансовые проблемы, с одной сторо­ны, и ее готовность ему помочь, с другой. Если выразиться несколько саркастично, можно сказать, что он привлек ее своим бесконтроль­ным стилем жизни, а она его — своей способностью брать на себя ответственность за наведение порядка.

ФРИТЦ СИМОН: Вы были ангелом-спасителем! Г-ЖА ШЁНБЕРГ (морщит нос): Ну, я бы не стала так на это смотреть, но...

ФРИТЦ СИМОН: А что понравилось в вас вашему мужу, когда вы познакомились?

Г-ЖА Ш ЁНБЕРГ (обращаясь к мужу): Н-да, что тебе во мне по­нравилось?

(Смеется.)

ФРИТЦ СИМОН: Это вы должны мне сказать! Если бы я хотел услышать это от него, я бы спросил его самого.

Не так важно, что ему на самом деле в ней понравилось. Гораздо важнее, как она думает, что ему в ней понравилось: в выборе своего по­ведения партнеры ориентируются не на то, что на самом деле нравит­ся другому, а на то, что по их мнению нравится другому. Но узнать, что это, можно только, спросив сначала о внешней точке зрения.

86

Г-ЖА ШЁНЬЕРГ: Ну, я бы сказала, что, может быть, характер.

ФРИТЦ СИМОН: А что в характере?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Что в характере?

ФРИТЦ СИМОН: Да, в вашем характере.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, когда я что-то говорю, я это и имею в виду. Я отвечаю за свои слова и... даже не знаю. Сама об этом как-то и не скажешь. (Смеется.)

То есть она думает, что ее мужу понравилась (и нравится) в ней ее надежность и предсказуемость.

ФРИТЦ СИМОН: Ну, у человека существуют какие-то фанта­зии на этот счет, и то, что другому нравится, он в себе развивает, а то, что не нравится, отбрасывает. Поэтому я и спрашиваю.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да...

ФРИТЦ СИМОН: Ему понравилось, что вы поставили своей задачей его спасти?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Я бы не сказала, что я поставила себе такую задачу. Просто мы с ним познакомились, и я попыталась как-то его вытащить. Но не потому, что я сильная или чтобы он потом всю жизнь был мне благодарен и так далее. Просто он мне нравил­ся, и я хотела помочь ему выбраться.

ФРИТЦ СИМОН: А что стало бы с ним без вас? Как вам ка­жется?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Не знаю, может, он познакомился бы с дру­гой, и тогда она бы...

ФРИТЦ СИМОН: Давайте предположим, что на свете больше не осталось сердобольных женщин. Что бы с ним тогда стало?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ (вздыхает, смотрит на мужа): Ну, я думаю, тогда бы тебе нелегко пришлось, да? Снова обрести почву?..

ФРИТЦ СИМОН: Да, и? Что бы с ним стало в худшем случае?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, он тогда действительно был на краю пропасти: без заработка, в какой-то момент без жилья, потому что за квартиру не заплачено...

ФРИТЦ СИМОН: Он стал бы чем-то вроде бомжа?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, наверно!

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-ну Шёнбергу): Вам тоже так ка­жется?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Я допускаю такую возможность.

ФРИТЦ СИМОН: То есть, если бы не было приглядывающих за вами женщин?..

Г-Н ШЁНБЕРГ: Я должен сказать, что у меня был глупый пе­риод. Это было время, когда... как сказать, которое... то, как я тог­

87

да жил, не было прямой линией. За квартиру не заплачено. По­том был расторгнут договор аренды на ресторан. У меня тогда уже было достаточно долгов...

ФРИТЦ СИМОН: Гм, и потом вы вместе их отдавали? Г-Н ШЁНБЕРГ: Да, то есть, если бы я с ней отдельно не обрел гда какую-то базу, то дело действительно дошло бы до того... ФРИТЦ СИМОН: А что тогда понравилось в вас вашей жене? Г-Н ШЁНБЕРГ: Наверное, это была моя убедительная манера себя держать, которую я демонстрировал для окружающих.

ФРИТЦ СИМОН: Что вы имеете в виду под «убедительной ма­нерой»?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Ну, со мной хорошо можно было поговорить. Я был более общительным. У нее были некоторые проблемы с ро­дителями, в том числе из-за отношений со мной. Тогда мы об этом говорили. Я старался казаться сильным, хотя на самом деле в душе был абсолютно не доволен собой.

ФРИТЦ СИМОН: Гм, значит, ваша убедительная манера! Уве­ренность в себе.

Г-Н ШЁНБЕРГ: Да, уверенность в себе, которую я разыгрывал для окружающих!

ФРИТЦ СИМОН: Прошло много времени, прежде чем ваша жена поняла, что у вас финансовые проблемы и что ваша самоу­веренная манера сопряжена с необходимостью за вами пригляды­вать?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Да, самоуверенная манера... Нет, на самом деле тогда было еще не так, точнее, тогда было недоверие, по­скольку у меня были еще и другие знакомства... Когда она это по­няла, я теперь уже точно не помню. То ли я сам тебе сказал, то ли я показал тебе бумаги, или это было как-то по-другому... Уже не помню.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет, я случайно нашла уведомления и судеб­ные приказы...

ФРИТЦ СИМОН: Как скоро после того, как вы познакоми­лись?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Я бы сказала, через полгода. ФРИТЦ СИМОН: Вы тогда жили вместе? Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет.

ФРИТЦ СИМОН: Когда вы с ним познакомились, у него были и другие подруги?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да. ФРИТЦ СИМОН: Вы об этом знали? Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет, сначала не знала. ФРИТЦ СИМОН: Но вас это не отпугнуло?

87

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Пф-ф-ф, нет, в какой-то момент отпугнуло, и... Мы же тогда даже расстались. И хотя... но тогда мы уже жили вместе. Да, а поначалу ведь было как: я была еще довольно юной, и в полдесятого вечера я всегда должна была быть дома. И для моего мужа тогда начиналась настоящая ночная жизнь. Потом в какой-то момент я узнала от знакомых, что у него есть и другие, а он тогда все время заверял меня в том, какой он на самом деле верный, но все это была ложь и так далее. Сначала я ему верила. Но в какой-то момент мне все-таки пришлось увидеть, что это действительно так. Тогда мы и расстались. Тогда он сказал мне, что у него есть другая, и чтобы я от него съехала. Что я и сделала. Да... а потом не прошло и восьми дней, как он вернулся.

ФРИТЦ СИМОН: Вы как-то объясняете то, что он вернулся?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Пф-ф-ф-ф! Не знаю. Может быть, дело в его характере. То, что у него есть, чем он обладает, это его больше не интересует. А поскольку он меня тогда потерял, это была причина, чтобы заполучить меня обратно.

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-ну Шёнбергу): Как вы думаете, почему ваша жена к вам вернулась?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Она?

ФРИТЦ СИМОН: Да, почему она вернулась, после того, как вы сказали ей: «Уходи!»?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Ну, я думаю, что... я знаю, что она меня очень любит. Недостатки были на самом деле только у меня. Это же я был тем, кто...

ФРИТЦ СИМОН: Да, да, но то, что у вас недостатки, это ведь еще не причина, чтобы вернуться. Почему она не сказала: «Найду себе кого-нибудь без недостатков!»?

(Оба смеются.)

Г-Н ШЁНБЕРГ: Не только же проблемы к этому привели. Я думаю, это была правда, что я пообещал, что больше не буду за­ниматься этой ерундой — то есть тем, что я делал. И она сказала, что попробует еще раз!

ФРИТЦ СИМОН: Но почему?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Ну, потому что между нами была сильная связь! ФРИТЦ СИМОН: Гм!

Г-Н ШЁНБЕРГ: И с моей стороны тоже. То есть я должен ска­зать, это было, кажется, два или три дня, когда она от меня уехала, а потом мы уже снова разговаривали по телефону.

ФРИТЦ СИМОН: Как возникло решение пожениться? Чья это была идея?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Чья идея?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Ну, я думаю, идея была, скорее, моя.

87

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, возможно.

ФРИТЦ СИМОН: Но вы были уже достаточно давно знакомы. Зачем еще и жениться?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Зачем еще и жениться?

ФРИТЦ СИМОН: Вы и жили вместе...

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: А зачем вообще люди женятся?

ФРИТЦ СИМОН: Гм, да, это важный вопрос. (Обращаясь к жене.) Чего он от этого ждал?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Чего он от этого ждал?

ФРИТЦ СИМОН: Да, раз это была его идея.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Я не знаю... Это было как-то, как-то не то говорить: «Я разведен и живу с подругой». А говорить: «Я женат». Тогда никто не спрашивает, что и почему.

ФРИТЦ СИМОН: Вы поженились для других людей?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет, я бы так не сказала, но я думаю (смо­трит на него), что это тоже было немножко причиной, да?

ФРИТЦ СИМОН: С моей стороны — нет.

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Значит, я ошиблась.

ФРИТЦ СИМОН: Почему ваша жена за вас вышла?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Потому что она меня любит! Потому что она меня любит.

ФРИТЦ СИМОН: Но она могла бы делать это и не выходя за вас замуж.

(Г-жа Шёнберг смеется.)

ФРИТЦ СИМОН: Я имею в виду, что любовь начинается обычно без женитьбы.

Г-Н ШЁНБЕРГ: Да, я думаю, я хотел, чтобы все было прочно. Причем, наверное, это была причина, скорее, с моей стороны.

ФРИТЦ СИМОН: Вы боялись, что иначе она от вас сбежит?

Г-Н ШЁНБЕРГ: А... может быть, потому что э-э... эти вещи на стороне, то есть я делал это почти до самой свадьбы, то есть про­должал обманывать мою жену. А потом сказал: «Все. Теперь этого больше не будет!» А женитьба...

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-же Шёнберг): Это звучит прак­тически так, будто желание жениться появилось у него для того, чтобы можно было вас больше не обманывать?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ (смеется): Да, звучит так!

ФРИТЦ СИМОН: Можно так сказать?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да.

Г-Н ШЁНБЕРГ: Можно.

ФРИТЦ СИМОН: Под девизом: «До того можно». До того это официально разрешено. А с этого момента я себе это запрещаю. Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, по-видимому, так и было.

13-1757

88

ФРИТЦ СИМОН: Чтобы ему не приходилось постоянно вас обманывать, он на вас женился! Быть вынужденным постоянно вас обманывать было для него слишком утомительно. Он хотел об­рести наконец покой!

(Все смеются.)

ФРИТЦ СИМОН: Когда вы начали играть? Когда это было по времени? Через сколько времени после свадьбы вы начали регу­лярно встречаться с чужими автоматами? Сколько времени про­шло после заключения брака?..

Г-Н ШЁНБЕРГ: Девять месяцев!

Тут напрашивается гипотеза, что игра в качестве виртуального третьего заменила череду подружек. Внутри этого треугольника мож­но регулировать близость и дистанцию. Это можно рассматривать как креативное решение, позволяющее г-ну Шёнбергу выбрать третий путь между разрывом и полным единением. Игра представляет собой идеальный компромисс между стремлением к надежности, защищен­ности и предсказуемости в отношениях и стремлением к возбуждению, которое вызывают риск, непредсказуемость и свобода в отсутствие отношений. Но, возможно, такова психологическая функция игры не только для г-на Шёнберга, но и для г-жи Шёнберг (в конце концов, она не в лото его выиграла, а выбрала с открытыми глазами; а поскольку она привлекательная женщина, то вполне могла бы найти себе и кого-нибудь другого). По всей видимости, оба практикуют здесь некую фор­му кооперации, позволяющую общими усилиями сохранять баланс в конфликте между отсутствием страха, которое дает надежный по­рядок, и желанием потери контроля. (Против чего, в общем-то, гово­рит только все-таки несколько чрезмерная цена в 30 ООО марок в год и, может быть, неравенство в распределении ролей.)

ФРИТЦ СИМОН (обращаясь к г-же Шёнберг): У меня еще один вопрос. Предположим, это были бы не автоматы, а другая женщи­на. Что бы вы тогда делали по-другому?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Что бы я тогда делала по-другому? Я бы, правда, как-то попыталась спасти наш брак, восстановить отно­шения, но, я думаю...

ФРИТЦ СИМОН: Опасность того, что вы бы сказали: «Я боль­ше не хочу!», — была бы больше или меньше, чем когда он тратит деньги на автоматы?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Да, я думаю, опасность была бы больше!

ФРИТЦ СИМОН: Была бы больше! То есть, если он не хочет идти на такой риск, то для него лучше бросать деньги в автоматы, чем завести себе подружку!

88

Г-ЖА ШЁНБЕРГ (смеется): Да, на мой взгляд, сейчас мы по­дошли к той точке, когда я честно должна сказать, что я так боль­ше не могу.

ФРИТЦ СИМОН: Давайте предположим, что никто со сторо­ны не мог бы дать вам лекарство. Что было бы тогда через год? Вы были бы все еще вместе или нет?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Ну, если так будет продолжаться и дальше... тогда, наверное, нет.

ФРИТЦ СИМОН: На ваш взгляд, насколько велик шанс, что вы тогда еще будете вместе?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Я бы сказала, что я бы тогда наверняка с ним разошлась. Наверняка!

ФРИТЦ СИМОН: Ага. А вам как кажется?

Г-Н ШЁНБЕРГ: Точно так же! И на самом деле это правильно.

ФРИТЦ СИМОН: Если бы он не играл, то у кого-нибудь из вас уже возникала бы мысль о разрыве?

Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет, я не думаю.

(Г-н Шёнберг качает головой.)

ФРИТЦ СИМОН: Я бы хотел сделать перерыв. У вас есть еще что-то, что мне нужно знать? Г-ЖА ШЁНБЕРГ: Нет. Г-Н ШЁНБЕРГ: Нет.

После того как во время сессии интервьюер своими активными расспросами определял выбор обсуждавшихся тем, в конце сессии не­обходимо дать клиентам возможность затронуть темы, которые кажутся важными им и которые до сих пор оставались без внимания или были забыты. Иногда клиенты используют этот шанс, иногда— нет... Главное, чтобы он был.

Следующий затем перерыв дает терапевту возможность проана­лизировать сессию и подготовить интервенцию.

* * *

Парадоксальность многих курсов супружеской терапии заключа­ется в том, что де-факто они препятствуют изменениям. Один из партнеров (или даже оба) недоволен ситуацией дома. Поэтому он дает понять, что что-то должно измениться, иначе он разорвет от­ношения, поскольку он отказался от всяких надежд на спонтанное изменение без посторонней помощи. В конце концов они решают обратиться к терапевту. Теперь вся надежда возлагается на терапию, или, хуже того, на терапевта. Пока продолжается терапия, кажет­ся, еще есть шанс, что все кончится хорошо. Решение расстаться,

13*

по меньшей мере, откладывается. Маркируется время на раздумья, в течение которого (больше) нет необходимости принимать ника­ких серьезных решений. Такой же эффект терапия оказывает и в случае супругов Шёнберг.

Аналогичное, препятствующее принятию решений действие оказывает и оценка игры как проявления требующей лечения «за­висимости» или личностного недостатка. И в том, и в другом слу­чае г-жа Шёнберг не возлагает ответственность на мужа. Следстви­ем чего становится ее позиция воспитательницы по отношению к нему. Она наделяет его своего рода статусом ребенка и пытается взять контроль на себя. Не воспроизведенное здесь обсуждение и анализ того, какие попытки решения позволяли им до сих пор до­биться наибольшего успеха, поначалу, кажется, подтверждают эти идеи насчет контроля. Если кто-то — банк или жена — устанавли­вает для г-на Шёнберга четкие границы, то он проигрывает мень­ше денег. С другой стороны, на гипотетический вопрос о том, как г-жа Шёнберг могла бы снова заставить мужа начать играть, если он уже девять месяцев не тратил денег на автоматы и в общем-то не имеет ни малейшего желания это делать, она отвечает так: «Мне нужно было бы по утрам за завтраком спрашивать критичным то­ном: «Ты же у меня не играешь?!»

Поскольку в том, что касается партнерских отношений, всегда можно исходить из того, что оба партнера друг друга заслуживают, из соображений нейтральности было бы не слишком полезно под­держивать предложенный обоими образ г-на Шёнберга как «боль­ного ребенка». Вместо этого терапевтическая стратегия заклю­чалась в том, чтобы придать игре некое значение для отношений и поставить партнеров на одну ступень в том, что касается ответ­ственности за симптоматичное поведение.

(Заключительная интервенция и дальнейший ход терапии в главе 16.)