II. Перерыв

12. Промежуточное замечание: интервенция или беседа?

Вот уже несколько лет в системном поле идет теоретическая дискуссия о том, должны ли, могут ли и имеют ли право те­рапевты «вмешиваться» в клиентскую систему посредством интервенции. Эта дискуссия имеет непосредственное отно­шение к смене основополагающих посылок теории позна­ния, связанных с системным мышлением. Она привела к отходу от объективистской картины мира, которая исходила из возможно­сти четкого разделения на субъект и объект, когда можно провести различие между наблюдателем (например, терапевтом) и наблюда­емой системой (например, семьей). С тех пор как был сделан шаг к кибернетике второго порядка, т.е. когда рассматриваться стала вышестоящая система, состоящая из наблюдателя и наблюдаемой системы, подобная посылка уже не работает. Для наблюдателя по­стоянно существует риск того, что наблюдаемые им феномены окажутся вызваны его же методами наблюдения. Иными словами, он может находить им же спрятанные пасхальные яйца.

На дискуссию об интервенциях терапевта оказывает влияние и еще одна теоретическая модель: применение теории автономных, аутопоэтических систем к социальным системам. Следствием этого становится вывод, что между структурами и моделями коммуника­ции таких систем, как семья, и поведением их окружения (напри­мер, терапевта) не существует «инструктивного взаимодействия»; то есть между тем, что говорит или делает терапевт, и тем, что гово­рит или делает семья, нет прямой причинно-следственной связи.

Вследствие этих и подобных им рассуждений «антиинтервен­ционисты» пропагандируют модель «беседы»: терапевт и клиент (или клиентская система) отдаются процессу «взаимного кру­чения и верчения», в котором могут измениться все его участни­ки. В этом понимании терапевт не является экспертом, который знает, что нужно делать, и в соответствии с этим предпринимает направляющие «интервенции»; здесь терапевтическая система «дрейфует» в непредсказуемом направлении.

При всем согласии с доводами о том, что психические и со­циальные системы следует рассматривать как автономные и что управлять ими извне невозможно, ниже будет представлена одно­значно «интервенционистская» позиция. Правда, описанная здесь модель интервенции не противоречит модели беседы, совсем

90

наоборот — процесс беседы понимается как последовательное «нанизывание» интервенций. Или, еще проще и понятней гово­ря, — терапевт не может не интервенировать. Но раз так, то интер­венции могут быть лучше или хуже. И это является отправной точ­кой для повышения профессионализма психотерапевта.

А теперь вернемся немного назад, к той базовой посылке, что терапевт и клиенты находятся в общем процессе дрейфа. Эта мета­фора, похоже, не только хорошо отображает странности терапев­тических процессов, но и иллюстрирует нынешний уровень раз­вития теории.

Дрейф — как в том, что касается ведения судна, так и в том, что касается ведения терапевтического интервью — не означает, что управление невозможно. Речь не идет об альтернативе «либо управлять, либо плыть по течению». Штурман парусника никог­да не имеет полного контроля над курсом своего судна, но и бес­помощной игрушкой капризов погоды и течений, в которые оно попадает, он тоже, как правило, не бывает. Штурман может читать навигационные карты, определять свое местоположение, изме­рять скорость ветра, ставить паруса, поворачивать штурвал, брать на борт балласт, запускать вспомогательный двигатель и т.д. Добе­рется ли он до цели, зависит от принятых им решений и предпри­нятых им «интервенций». А они (в интересах пассажиров на это надеяться) не случайны, а выбраны согласно правилам искусства навигации.

Но даже при менее метафоричном взгляде идея интервенции по-прежнему представляется в высшей степени разумной. Если рассматривать семьи как коммуникативные системы, модели ком­муникации которых обеспечивают развитие и сохранение семьи как отдельной единицы, то при помощи терапевта вполне можно занять внешнюю позицию по отношению к этим моделям. Во вре­мя сессии подобные свойственные семье модели коммуникации могут проявляться по-разному: в общении членов семьи между со­бой, в том, что они приглашают терапевта к участию в типичных для них играх, в соответствующих ответах на целенаправленные вопросы. В каждом из этих случаев можно определять, появляются ли эти феномены на терапевтической сессии впервые или же они регулярно возникают и дома. Здесь представляется законным стро­ить гипотезы о семейных правилах игры и моделях. Но их «объек­тивация» происходит не через доказательство истинности, а через интерсубъективное согласие разных наблюдателей. И если есть веские основания предполагать наличие взаимосвязи между по­добными моделями и возникновением и сохранением симптомов, то рекомендуется проводить целенаправленные интервенции.

90

В данном контексте интервенировать — значит общаться с семьей или отдельным пациентом так, чтобы — в соответствии с клиническим опытом или научными исследованиями — повыси­лась вероятность устранения симптомов.

При этом в принципе можно выделить два типа интервенций. Во всех случаях, когда симптом или проблема возникает или со­храняется по причине регулярного повторения характерных видов коммуникации (т.е. делается что-то, чего лучше было бы не делать), интервенции направлены на то, чтобы устранить («нарушить») под­держивающую проблему модель. Если же симптом или проблема возникает или сохраняется из-за того, что не создаются полезные для решения модели (т.е. не делается то, что лучше было бы делать), то интервенции направлены на то, чтобы стимулировать («иниции­ровать») формирование таких ведущих к решению моделей.

В этом смысле, если понимать терапевтические интервенции как «нарушение» или «инициирование» («пертурбации»), то лю­бой заданный или не заданный вопрос является интервенцией. Несмотря на то, что у терапевта нет контроля над процессом, с их помощью он может на него влиять и его направлять. Что он и дол­жен делать. В конце концов, его связывают с клиентами не лич­ные отношения, когда он, как во время экстремального отпуска на плоту, может отдаться совместному дрейфу. Он должен выполнять целенаправленное поручение. Без его определенной обществом роли эксперта контакт вообще бы не состоялся. Поэтому терапевт должен брать на себя ответственность за процесс (целенаправлен­ный дрейф).

Для максимально эффективного выполнения этой направляю­щей функции оказалось полезным деление сессии на три части.

Первая и самая продолжительная по времени часть — это фаза интервью. Ее примеры были достаточно подробно представлены в предыдущих главах. В этой фазе терапевт очень активен, своими вопросами он фокусирует внимание. Между ним и членами семьи (или другими участниками сессии) происходит коммуникация, которая строится в основном в форме звезды. Спонтанные диа­логи между участниками не поощряются. Иногда они даже дирек­тивно прерываются, если, например, возникает опасность того, что они могут лишить терапевта ответственности за фокусировку внимания, или, если возникает такое взаимодействие, которое рассматривается как не способствующее достижению цели тера­пии (например, симметричная эскалация).

Вторая фаза — это перерыв (около 10 минут). Он дает терапев­ту возможность, несколько отстранившись и не находясь под при­целом исполненных ожидания глаз клиентов, проанализировать

91

обсуждавшееся. Обычная ситуация, когда множество хороших идей по поводу клиентов возникает у терапевта по пути домой. Избавившись от довлеющей над ним во время сессии необхо­димости действовать и коммуницировать, терапевт получает возможность со стороны взглянуть на процесс, в том числе на собственные действия и имевшие место на сессии модели ком­муникации. Эта перспектива может открыться и благодаря пере­рыву. У терапевта появляется время, чтобы подумать, что сказать семье или пациенту в завершение сессии. Если терапевт работает в команде, то можно вместе подумать, какими могут быть даль­нейшие действия.

При этом, в первую очередь, следует подумать о том, была ли сохранена нейтральность по отношению ко всем участникам и конфликтным темам. Если нет, то после перерыва можно сме­нить курс на противоположный, релятивировать собственную по­зицию, попросить о снисхождении, пообещать исправиться и т.д. Обычно этого бывает достаточно, чтобы восстановить утраченную нейтральность или, по крайней мере, уменьшить значение ее по­тери для дальнейшего процесса.

Второй шаг состоит в том, чтобы подумать, в каком направле­нии можно или нужно предпринять интервенцию. Какие идеи вы хотите подать, кому вы хотите «подложить свинью», то есть какую модель вы собираетесь нарушить, а какую поддержать?

Этот выбор не произволен, так как обычно клиенты очень вни­мательно слушают, что говорит терапевт. В конце концов, они предоставили ему кредит доверия, иначе они бы не пришли. А по­сле перерыва они будут слушать еще внимательней, чем слушали бы, сделай терапевт заключительный комментарий без перерыва. Тем, что он дает себе время подумать о сессии, он показывает, что его суждение не является поспешным и необдуманным.

Третья часть сессии — это заключительный комментарий, в ко­тором терапевт (или команда терапевтов) представляет свою точку зрения, предлагает альтернативные объяснения и оценки, дает до­машние задания и т.д.

В этой фазе терапевт становится активным, он высказывается как эксперт, он отвечает на вопросы, с которыми пришли клиен­ты. Таким образом, он, наконец, начинает соответствовать, в том числе заданным обществом ожиданиям по отношению к его роли. Клиенты пришли к «эксперту», к которому у них много вопросов. Однако пока идет фаза интервью, отвечать приходится им самим, они сами эксперты касательно того, что происходит в их семье. После перерыва эти отношения снова переворачиваются: теперь терапевт — тот, кто отвечает, теперь он эксперт, высказывающий

91

свою точку зрения по интересующим семью вопросам. Тем самым он отвечает ожидаемой ролевой схеме. Но эти отношения с ин­ституционально определенной субординацией он часто заполняет неожиданным, «революционным» для клиентов содержанием.

Последним основанием для разделения сессии на три части яв­ляется соответствие некоторым требованиям драматургии. В фазе интервью создается определенное напряжение, в перерыве оно — в идеальном случае — сохраняется на высоком уровне, тогда за­ключительный комментарий — опять же в идеальном случае — приводит к неожиданному повороту, который открывает новую перспективу на послесессионный период. В любом случае он за­вершает гештальт и подводит под сессией черту.