15. Ритуал (семья Бастиан, часть 3)

Речь — не единственное средство межличностной коммуникации и, возможно, даже не самое главное. Огромное значение в фор­мировании наших индивидуальных и коллективных конструк­ций действительности имеют ритуалы. При этом речь идет о сте­реотипной последовательности действий, которая повторяется в определенное время или в определенных случаях и значение ко­торой выходит за рамки смысла отдельных действий, указывая на другой, более глубокий (какой бы то ни было) смысл.

Ритуалы играют важную роль в соединении конструкции дей­ствительности отдельного индивида с конструкциями действи­тельности его социального окружения. Весь культурный круг в одно и то же время празднует Пасху и Рождество, страны отмеча­ют свои национальные праздники. Таким образом ритуалы струк­турируют год. Вступая в брак, мы произносим ритуальное «да» и тем самым осуществляем переход не только от роли свободного, холостого человека к роли женатого, связанного обязательствами супруга, но и из одного класса налогообложения в другой. Ясно, что ритуалы имеют далеко идущие социальные последствия. Как правило, в них вовлечены несколько человек, действия и кон­струкции действительности которых координируются определен­ным, исполненным смысла образом.

102

Планируемое соединение поведения и конструкта значения в форме ритуала делает его назначение особенно привлекательным средством системной интервенции.

В качестве примера здесь служит домашнее задание, которое в конце первичного интервью было дано семье Бастиан или, вернее сказать, идентифицированному пациенту Эрнсту (см. главы 3 и 4).

Напомним: Эрнста привела на терапию его обеспокоенная старшая сестра, поскольку несмотря на перенесенную операцию по пересадке печени он выпивает, чем ставит под угрозу свою жизнь. Во время беседы выясняется, что важную роль в его пьян­стве могут играть распавшиеся отношения с бывшей подругой.

* * *

Комментарий после перерыва начинается с признания открыто­сти и включенности семьи, где каждый явно готов очень много сделать для другого и во многом взять на себя ответственность за него. Также стало ясно, какое колоссальное давление оказывает на семью перенесенная Эрнстом трансплантация. По сути, семья заслуживает одних комплиментов за то, как она до сих пор со всем этим справлялась. В ней очень сильна способность к эмоциональ­ной привязанности.

С этого места начинается запись.

* * *

■

ФРИТЦ СИМОН: Об этом во многом говорит и история с подругой или бывшей женой. В вашей семье существует модель: если человек связан с кем-то отношениями, то он готов отдать все, вплоть до последней рубашки! Все или ничего. Это, конечно, осложняет жизнь, ведь альтернатива — ничего.

Вы очень, очень много отдаете. Вы все готовы очень много да­вать. Помимо того, у вас, похоже, есть правило: если что, то своих чувств лучше не показывать. Прежде всего, если вам кажется, что этим можно обременить других. То есть я не знаю, как было у вас дома, когда вы были детьми, но мне кажется, что вам не удалось научиться быть агрессивными.

ЭРНСТ: Мы никогда не были агрессивными!

ФРИТЦ СИМОН: А, так и есть! То есть, если что, то вы скорее испытываете агрессию по отношению к самим себе, чем к другим. Раз уж я испытываю агрессивные чувства, то в этой семье я лучше направлю их против себя самого, чем против кого-то другого. Тогда никто не сможет меня упрекнуть или, чего доброго, сказать потом,

15*

103

что я сделал что-то плохое. Мне кажется, это немного объясняет, почему вы... Почему он ни разу не прошел мимо дома своей подру­ги? Это была бы «нормальная» — в кавычках — реакция. Я знаю, я сам пережил несколько разрывов, это травматично, меня бросали, я хронический брошенный. И, конечно, это лишало меня покоя. Я постоянно туда ходил, и больше всего мне хотелось перебить там стекла. Так далеко я, конечно, заходил не всегда, но... Я думаю, человеку просто полезно немного дать волю своей ярости. То есть мне это было полезно. Не хочу обобщать, но мне кажется, что по­казать это — обычная, нормальная реакция.

Вот некоторые аспекты, которые объясняют, из-за чего вам было труднее справиться с ситуацией разрыва. Если бы вы учились быть агрессивным, то, может быть, у вас и получилось бы. Тогда потом вам было бы легче. Но нельзя же упрекать человека в том, что он не упражнялся в агрессии. Просто отчасти не повезло.

Что меня больше всего волнует, так это вопрос, как может по­лучиться так, что отношения, отношения с вашей подругой, ста­новятся настолько важны? Настолько, что человек готов поставить на карту собственную жизнь? Пока, после этой беседы, я до конца этого так и не понимаю. Что больше всего занимало меня во вре­мя перерыва, так это, собственно, последний круг, то, что касается прогноза. Вы (обращаясь к сыну) высказались весьма оптимистично. У вас (обращаясь к матери) была, скорее, надежда, чем прогноз, при­нятие желаемого за действительное. Вы (обращаясь к сестре) были настроены скорее скептично. Вы не хотите обманывать себя в этом отношении, вы хотите сохранить ясность взгляда. Так ли он ясен, это другой вопрос, но вы были, скорее, скептичны, при том, что вы наверняка хотите чего-то другого. Тут во мне происходит некоторый раскол. Одна часть меня, меньшая, настроена, скорее, скептично. Скепсис означает пятьдесят на пятьдесят. А большая часть говорит: тут, в этой семье, так много сил. В этой семье учатся справляться даже с крайне тяжелыми ситуациями, пусть это и затягивается на­долго. Иногда на это нужно много времени. Но что касается следую­щих пяти лет, то я вижу тут хороший прогноз. И должен сказать, что я настроен скорее оптимистично. Судя по тому, как я вас наблюдал, мне думается, что если вы сами для себя решили справиться, то вы справитесь. Но это будет не просто, это вы тоже должны понимать.

ЭРНСТ: Я это знаю.

Разделение терапевта или команды терапевтов на две части («сплиттинг») дает возможность тематизировать обе стороны ам­бивалентности, не дисквалифицируя ни одну из них. Терапевт, как адвокат амбивалентности, не уходит ни в какие модели отрица­

103

ния, он сохраняет ясность взгляда, но, тем не менее, скорее вселяет оптимизм. Поэтому он озвучивает свои опасения, но все же выража­ет надежду, что если... Правда, его уверенность связана с выполне­нием определенных условий, с изменениями со стороны клиента или клиентов. Такое формальное обращение с амбивалентностями мо­жет использоваться и командами терапевтов. В этом случае коман­да должна показать, что она разделилась, причем большая фракция настроена оптимистично, а меньшая — скептично, более опытные коллеги преисполнены уверенности, у менее опытных есть оговорки...

ФРИТЦ СИМОН: Я даже думаю, что помощь вам на самом деле не нужна. Если вы считаете, что я могу быть вам полезен, то я с радостью готов с ббльшими интервалами с вами встречаться и смотреть: что было полезно, что бесполезно, что вам лучше про­должить делать, а от чего лучше отказаться.

Как на ваш взгляд, это разумная модель? Я бы предложил про­водить беседы раз в два-три месяца. И не больше десяти встреч. Это наши обычные рамки. Мы предлагаем от одной до десяти встреч и точно договариваемся только о каждой следующей встре­че. Так мы имеем возможность каждый раз смотреть: имеет смысл продолжать дальше или нет? Но больше десяти бесед, как прави­ло, и не бывает. Разумеется, в течение длительного времени, раз интервалы составляют два-три месяца.

МАТЬ: Решать ему (указывает на сына).

ЭРНСТ: Я говорю «да».

ФРИТЦ СИМОН: Хорошо. Тогда мы можем на этом остано­виться?..

Как показывает практика, закончить сессию с семьей, между членами которой существует сильная эмоциональная связь, трудно. Они не могут или не хотят просто взять и расстаться, в том числе и с терапевтом. Члены семьи направляют на терапевта достаточ­но большие ожидания в плане исцеления, они ждут от него какой-нибудь спасительной идеи, которая даст им надежду. Если они ее не получают или если были обнаружены, но не устранены какие-то кон­фликты, то все остаются сидеть, смотрят на терапевта и дают понять: «Это ведь не может быть все!» Так происходит и в данном случае. По всей видимости, заключительный комментарий оказался не таким, чтобы семья могла с чувством удовлетворения поехать до­мой, уверенная в том, что все изменится к лучшему...

ФРИТЦ СИМОН (сестре): Вы смотрите на меня большими, полными ожидания глазами?

104

СЕСТРА (смущенно смеется): Нет, я тут просто дала этому на себя подействовать... (Вздыхает.) Ну, меня так смутило то, что я была скептична. Это был скепсис при условии, что что-то не при­дет в движение. В этом был мой скепсис, и мне было важно вы­разить эти страхи. Только чтобы не «накаркать», а то я сразу на­чинаю бояться.

Правила семейной коммуникации («психосоматическая модель») предлагают такое индивидуальное и коллективное разрешение кон­фликтов, при котором переживается, воспринимается и озвучи­вается только одна сторона амбивалентности. Демонстрируется сильная привязанность друг к другу, а агрессивные и разделяющие им­пульсы отрицаются и табуируются. Демонстрируется оптимизм, а пессимизм предпочитают оставлять при себе. Возможно, за этим стоит опасение «накликать» пугающий конец истории (расстава­ние, смерть) и тем самым оказаться виноватым, если так и случит­ся. Поэтому они по возможности избегают говорить о другой сторо­не конфликта (где они думают не «позитивно»).

Здесь у терапевта всегда есть выбор между двумя не слишком по­лезными вариантами: он может разделить эту радужную модель, тогда он подтвердит позицию семьи и ее модель коммуникации. Если это — каким бы то ни было образом — причастно к возникновению или сохранению проблематики или симптоматики, то он будет спо­собствовать ее хронификации. Если же он займет позицию с другой, исключенной стороны конфликта, например, попытавшись подвести членов семьи к тому, чтобы они «выражали свою агрессивность», то он настолько погрешит против глубоко укоренившихся семейных ценностей, что семья прекратит с ним контакт.

Остается третий путь: терапевт может признать ценности семьи, но в то же время указать на то, какую цену им приходится за это платить. Он берет на себя роль адвоката амбивалентности, за­нимая позицию «да, но».

ФРИТЦ СИМОН: Да, у меня такое впечатление, что в вашей семье не только нельзя говорить ничего агрессивного, но даже нельзя выражать пессимизм или скепсис! Я считаю, что будет очень разумно посмотреть, в чем заключаются риски. Вы (обраща­ясь к Эрнсту) и сами это знаете! Вы делаете опасные вещи. А раз вы их делаете, то определенный скепсис абсолютно уместен! Скеп­сис... Но это ведь не значит, что в нем есть что-то роковое, что не­пременно так и будет. Я думаю, это две разные вещи. И я считаю важным внимательно посмотреть, как можно сделать более веро­ятным одно и как — другое.

104

СЕСТРА: Нет, я бы хотела от этого избавиться, потому что это начало работать.

ФРИТЦ СИМОН: Только не становитесь теперь все оптими­стами, а то я, чего доброго, стану скептиком.

МАТЬ (смеется).

ФРИТЦ СИМОН (Эрнсту): Да, тогда еще кое-что последнее. Но я совсем не уверен, стоит ли вам это говорить. На самом деле я хотел бы дать вам домашнее задание.

Вообще-то давать домашнее задание после первой сессии слишком рано. Обычно терапевтические отношения еще недостаточно крепки для того, чтобы клиент ради вас уже на уровне действий осуществлял какие-то изменения. На самом деле это относится и к данному случаю, просто терапевту выдали большой кредит доверия. Кроме того, после предыдущего предписания семья ничем не показала, что считает сессию законченной. Так что ввиду больших ожиданий семьи, возможно, уже в этой точке можно предложить интервенцию, которая, однако, может быть воспринята как нечто вопиющее и поэтому на самом деле предпо­лагает наличие прочных отношений между терапевтом и пациентом.

ЭРНСТ: Давайте!

ФРИТЦ СИМОН: Ну, с домашними заданиями проблема та­кая: иногда я даю несколько странные задания; и в принципе я решаюсь на это только, когда у меня есть ощущение, что я могу себе это позволить. А с вами я не уверен, что могу себе позволить дать вам такое задание... Я расскажу вам, какая идея пришла мне... Я бы хотел... (Медлит, явно колеблется.) Ну, я не знаю... может быть, мне все же не стоит... потому что этим я, чего доброго, не по­щажу... Ведь у наших отношений пока довольно короткая история, и я, чего доброго, подвергну их чрезмерному испытанию, и вы по­том скажете: «Сволочь!» или что-нибудь в этом духе и... э-э...

ЭРНСТ: Не надо ходить вокруг да около, говорите!

Такое «туда-сюда» действует как проверка отношений. Паци­ент настаивает на домашнем задании и таким образом берет на себя часть ответственности за то, что оно будет дано.

МАТЬ (смеется).

ФРИТЦ СИМОН: Только не предъявляйте мне потом претен­зий! Нет, вы предъявите мне их по-любому... Итак, сейчас скажу: я бы хотел... я бы хотел, чтобы вы раз в неделю... нет, чтобы вы сей­час, когда придете домой, выбрали из какого-нибудь альбома фо­тографию вашей подруги, если они у вас есть. Я уверен, что есть.

105

ЭРНСТ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Сжечь их было бы агрессивно. Одна фото­графия у вас есть наверняка... Я бы хотел, чтобы вы выбрали, пош­ли в комнату с вашей обшей мебелью, да?

ЭРНСТ. Да.

ФРИТЦ СИМОН: Я не знаю, есть ли у вас съемные рамки или что-то в этом духе. Если нет, сходите, купите рамку для этой фото­графии. Вставьте ее в рамку!

ЭРНСТ: А потом?

ФРИТЦ СИМОН: Потом сделайте следующее: возьмите стол или что-то подобное в этой комнате, если там что-то такое есть, да? ЭРНСТ: Да, есть.

ФРИТЦ СИМОН: Поставьте на него эту фотографию. Это пер­вый шаг. А потом я бы хотел, чтобы вы раз в неделю, в какой-то определенный день... Какой день подошел бы лучше всего? Когда у вас есть время на что-то, что нужно делать регулярно?

ЭРНСТ: Четверг.

ФРИТЦ СИМОН: Четверг. Какое время было бы лучше всего?

ЭРНСТ: Семь часов.

МАТЬ: Девятнадцать часов, по вечерам.

ЭРНСТ: Да, по вечерам.

ФРИТЦ СИМОН: Семь часов вечера. Тогда я бы хотел, чтобы вы каждый четверг вечером в семь часов заходили в эту комнату. Там стоит стереоустановка?

ЭРНСТ: Точно!

ФРИТЦ СИМОН: У вас есть какая-нибудь пластинка, которая настраивает вас на меланхолический лад? ЭРНСТ: Нет!

ФРИТЦ СИМОН: А какая-нибудь, которая кажется вам более грустной, чем остальные?

ЭРНСТ: Я всегда покупаю только веселую музыку. Ну, не Musi-kantenstadl*, конечно...

ФРИТЦ СИМОН: Тогда я, тем не менее, хочу, чтобы вы купи­ли себе пластинку с грустной музыкой, да? И поставили ее.

ЭРНСТ: Но, так пластинок больше нет!

ФРИТЦ СИМОН: Компакт-диски! У вас там нет проигрывате­ля компакт-дисков?

ЭРНСТ (ухмыляется): Есть, есть!

Небольшая перепалка: Эрнст показывает, что готов согласиться на шутливый уровень.

Немецкое ТВ-шоу, посвященное народной музыке.

105

ФРИТЦ СИМОН: Есть такие музыкальные произведения, ну, не знаю, веши, которые играют на похоронах. Что-то в этом роде. Поставьте такую музыку, а справа и слева от фотографии зажгите по свече, да?

ЭРНСТ: Да, да, понимаю.

ФРИТЦ СИМОН: Зажгите свечи, заприте комнату, чтобы вам никто не мешал. И лучше всего опустите жалюзи, чтобы было тем­но. Иначе свечи будут ни к чему. Потом сядьте на десять минут перед этой фотографией и говорите: «Ради отношений с тобой я готов рисковать жизнью!» В течение десяти минут! Вам не нужно повторять эти слова постоянно. Но за эти десять минут вы должны сказать их минимум три раза, и все эти десять минут вы должны оставаться перед этим домашним алтарем. Затем можете потушить свечи и включить свет. Потом неделя перерыва, а потом вы проде­лываете все это снова! Вот домашнее задание, которое я хотел вам дать. Теперь я вам его рассказал, и теперь оно в силе!

МАТЬ: Я правильно поняла? «Ради этой любви я рискнул бы жизнью»? Я предполагала, вы придете к тому, что теперь он готов, так сказать, похоронить эту любовь.

Здесь проявляется мышление матери, которое явно следует пра­вилам «здравого смысла»; раз у Эрнста нет сил, чтобы расстаться со старой любовью и забыть ее, то она должна ему помочь и направить собственные силы на расставание и забвение. Мать явно в ужасе от домашнего задания, поскольку оно идет вразрез с ее идеями по поводу решения. Ей кажется, что подходящим средством будет замалчива­ние, а терапевт предлагает вспоминать. Однако с системной точки зрения полезнее сознательно, в ритуализированной форме вызывать в памяти привязанность к старой подруге, чтобы сделать возможным расставание с ней. Это не только вспоминание отрицаемой подруги, здесь вводится и в форме ритуала фиксируется новая интерпрета­ция: пьянство связано с незаконченными отношениями с подругой, это выражение верности, отношений, которые важнее, чем жизнь... А ради чего, если не ради любви, стоит ставить на карту жизнь ?

ФРИТЦ СИМОН: Ради этих отношений он рискует жизнью, это очевидно. Для меня это ясно. И мне кажется, речь о том, чтобы еще раз по настоящему об этом сказать! Он говорит это не ей лич­но, но так он все-таки может сказать ей это символически. (Обра­щаясь к сыну.) Вы будете это делать?

ЭРНСТ: Да.

МАТЬ: Разве он не может с тем же успехом сказать: «Ради тебя я не буду рисковать своей жизнью!»?

106

ФРИТЦ СИМОН: Я совершенно не хочу вам предписывать... Вы можете придумать и другие похожие действия, в качестве про­тивоядия, так сказать, да? Мне это кажется самым разумным. Это же не исключает, что он будет делать и что-то другое, да?

ЭРНСТ: Да.

ФРИТЦ СИМОН: Тогда давайте договоримся о новой встрече,

да?

ЭРНСТ: Да!

■

* * *

В течение следующих семи месяцев состоялось еще две встречи. Уже ко второй встрече физическое состояние Эрнста, похоже, улучшилось. Если во время первой встречи белки его глаз имели заметный желтый оттенок, то теперь они были белые. За семь ме­сяцев, прошедших после первой беседы, он больше не пил. Но в его жизни произошли и другие перемены: он сдал свой экзамен и возобновил отношения со старыми друзьями. Он больше не сидит все время дома, стал предприимчив. В семье даже есть фантазии, что у него могла появиться подруга, по крайней мере, он тоже до­пускает мысль о том, чтобы снова рискнуть влюбиться.

Ритуал Эрнст, как и обещал, выполнил — правда, только один раз.